Карин

Карин освобожден. Карин окончил срок.

Сегодня, в этот день, так долго, долго жданный,

Куда б ни захотел, он мог направить путь,

На север, на восток, на юг или на запад.

Как птица в небесах, свободен был Карин.

Карин имел жену с кудрями золотыми.

Из тех, кто в рудниках работал с ним, никто

Ее не видел здесь. Она жила далеко,

За триста дней пути. Но волосы ее -

Их знали все вокруг. Их чудный блеск на солнце.

И знали, что они доходят до колен

И что его жена, расчесывая косы,

Ломает каждый год по несколько гребней,

И каждый знал, какой у ней прелестный голос,

Походку знал ее, улыбку, чистый взор

И даже вкус ее и в пище и в нарядах.

О да, его жену все знали хорошо.

Всегда, как ночь, немых и черных рудников.

По вечерам она к огню садилась с ними,

И, даже песнь свою нередко оборвав,

Смолкали все на миг в невольном ожиданьи,

Не прозвучит ли вдруг под сводом рудника

Прозрачный, как хрусталь, и серебристый голос.

И это оттого, что каждый день Карин

Твердил им о жене, рассказывал часами,

Пока они внизу копали в темноте.

И много долгих лет он повторял рассказы.

Да, целых десять лет Карин был в руднике.

Он за жену свою, за золотые косы

Убийство совершил. Что до волос ее,

То их видали все. Карин имел плетенку

Из золотых волос, и на ночь каждый раз,

Поцеловав, ее он клал на изголовье,

И без нее заснуть не в силах был Карин.

Однажды друг его, чтоб в этом убедиться,

Плетенку утащил. Карин не мог заснуть:

Потом стал говорить безумные слова;

Тогда товарищ вновь вернул ему плетенку,

Прощенья попросив. Карину вышел срок.

Куда б ни захотел, он мог идти повсюду.

В последний раз Карин принес ушат воды,

Дров наколол, потом собрал свой бедный узел

И положил туда плетенку из волос,

В подарок для жены взял камни и кристаллы

И взял свою скамью, с которой десять лет

Он не сходил почти. Вокруг стояли молча

Товарищи его. И было грустно им

И думать тяжело, что он их покидает

И с ним его жена, которая была

Для них так много лет единственной отрадой.

И наконец, когда Карин связал мешок

И подал руку им, то каждый, друг за другом,

Сказал: "Поклон жене, поклон ей передай!"

И развязать мешок пришлось опять Карину

Затем, что каждый дать подарок захотел,

Кто трубку дал свою, кто дал блестящий камень,

Кто крестик, а один, кто был других беднее,

Тот пуговицу дал и дерева кусок,

Но вырезал на нем свой номер он и имя.

Мешок потяжелел, но принял всё Карин

С слезами на глазах: "Я передам подарки.

Я расскажу о вас. Я всё ей расскажу".

И каждому из них он тут же из плетенки

Дал по два золотых прелестных волоска.

Он их прижал к устам и положил им в руки,

В ладони грубых рук, израненных киркой.

Затем, подняв мешок, пошел он вглубь долины,

Держа свой путь на юг. И много, много раз

Карин смотрел назад. Товарищи там долго

Еще стояли в ряд, кивая и крича,

И скоро перестал он голоса их слышать,

Но всё же видел их, махающих ему

Платками. Наконец - они едва виднелись.

Казалось, что кривой, поломанный забор

Поспешно шел Карин. Ведь добрых триста дней

Он должен быть в пути, так времени напрасно

Карин не мог терять. И на десятый день

Придя в одно село, спросил он о дороге.

"Как мне теперь идти? Куда направить путь?

Мне нужен город, тот, в котором сотня башен".

Его никто не знал. Но слышали о нем.

Тогда пришел пастух, служивший раньше в войске,

Он этот город знал. - "Иди вверх по горе,

Всё вверх, но, старичок, ведь это путь далекий,

Наступит осень там, пока ты добредешь". -

"Тот город не конец еще моей дороги,

Я лишь тогда, мой друг, приду к себе домой,

Когда уже вы вновь пойдете сеять в поле, -

Сказал ему Карин, - иду к моей жене".

Тогда вокруг него все разразились смехом:

"Идет к своей жене! Пожалуй, полземли

Он должен обойти, пока дойдет! Слыхали?"

Карин же взял мешок и вновь пошел к горе.

И вновь смеялись все, когда Карин сказал,

Что он идет к жене и будет дома после

Того, как здесь они уже окончат сев.

"Вот человек, к жене идущий за полсвета,

Подобного никто не видел никогда,

Идет к своей жене! Вот старый дурачина!"

Названью стариком был удивлен Карин, -

Ему и сорок лет еще не миновало.

Когда он подходил к десятому селу,

Все жители к нему со смехом шли навстречу.

"Так ты идешь к жене? За тридевять земель?" -

"Что он несет в мешке? Сокровище там, что ли?"

Карин молчал в ответ. Он бодро шел вперед

И вел, всё вел с женой вполголоса беседу.

Рассказывал он ей о темном руднике,

Товарищах своих, и день за днем печальным

Всю жизнь свою он раскрывал пред ней.

Он рассказал жене о всем, о куче камня,

Служившей много лет для них календарем,

Из кучи взяв, они чрез сотню долгих дней

Кончали всю, тогда устраивали праздник:

Плясали, пели все, и долго, до утра

У них горел огонь и не смолкали речи.

И праздников таких он прожил тридцать шесть.

Он говорил жене, как все ее любили

И каждый много раз расспрашивал о ней,

И что порой, когда над хижиной убогой

Висел гнетущий мрак, унынье и печаль

Томили их сердца, они его просили

Спеть песенку жены иль рассказать о ней.

И это всё он ей передавал подробно.

И много кой-чего он мог ей рассказать,

Когда Карин кончал, то начинал он снова.

И каждый раз полней и ярче вспоминал

И был безмерно рад, что и на самом деле

Расскажет всё жене, когда она пред ним

Предстанет, как в лучах горя, сияя счастьем,

Улыбкою своей и золотом волос.

Он в нетерпеньи шел нередко по ночам,

В глубокой тьме, пока, вконец изнеможенный,

Не падал на пути. И громкий слух о нем,

О старом чудаке, идущем за полсвета

Домой к своей жене, - прошел по всей стране.

Везде, где шел Карин, встречал он любопытных

И видел лица их из каждого окна,

Когда он брел смешком по улицам; и всюду

Карина громкий смех встречал и провожал:

"Ну, не чудак ли он? Взгляните - его ноги

Скривились от ходьбы". И вот в конце концов

Уже собак своих с цепей спускали люди,

И зубы их Карин изведал много раз.

А дети их гурьбой бежали по дороге

И дергали мешок, и много раз над ним

Летели камни вслед. А люди пожилые

От хохота над ним держались за живот.

И часто ложный путь указывали люди.

Доверчивый Карин нередко заходил

И снова шел назад. Безумный человек,

Глупец, к своей жене идущий за полсвета!

Насмешки их и злость не трогали его,

Но с каждым новым днем сильнее билось сердце.

Он устали не знал. Сиял в его глазах

Спокойный тихий свет. И часто по дороге

Он принимался петь. Мешок его, мешок

Со всем, что было в нем, с подарками, скамейкой,

Который для него вначале был тяжел

И так давил его, заставил пригибаться,

Лежал теперь, как пух неслышный, на плечах,

И каждый раз, когда усталость или голод

Испытывал Карин, то доставал свою

Из золотых волос заветную плетенку

И прижимался к ней обветренным лицом -

И тотчас новых сил он ощущал приливы.

Когда с своим мешком он проходил в полях

И если громко пел, работавшие в поле

Смотрели вслед ему, смеяся и крича.

Насмешкою былой. Когда же он пришел

В тридцатое село, то жители стояли

С улыбкой на устах, и если кто из них

Насмешки начинал, то и смолкал тотчас же.

Карина взор сиял; кивал он головой.

В сороковом селе снимали люди шапки,

Когда он мимо них с улыбкой проходил.

"Вот этот человек к своей жене шагает

За тридевять земель", - качая головой,

Твердили, вслед смотря. Порой случалось даже,

Что кое-кто из них к Карину на пути

Радушно подходил с простым и добрым словом

И предлагал ему и пищу и ночлег.

Казалось, что они стекались издалека,

Чтоб на него взглянуть, так много было их,

И необычный свет горел у них во взорах,

Как будто бы и в них Кариновых очей

Сиянье перешло. Гонцов ему навстречу

Стал высылать народ. Кратчайшие пути

"Вот, полем здесь пройди, - советуют они, -

Здесь мягче путь для ног, идущих издалека".

Хозяин же избы, где он нашел ночлег,

Когда он уходил, сказал ему с улыбкой:

"На этой вот скамье, здесь ночевал Карин -

Карин, к своей жене идущий за полсвета;

Запомнят это все и правнуки мои".

Однажды человек седой, как лунь, к Карину

Привел свою жену-старушку и сказал:

"Мы тоже, видишь ли? - мы тоже друг за друга

Готовы жизнь отдать и любим посейчас.

И если б не любовь, - что было бы из жизни?"

Когда Карин пришел в сто первое село,

Навстречу несся гул, дрожал, казалось, воздух.

"Карин! - кричали все. - Карин!" Он снял мешок

И отдал им поклон. И вновь спешил он дальше,

Но люди шли за ним. "И мне, и мне с тобой

Позволь пойти, Карин, у нас одна дорога".

Карин не возражал. И если пел Карин, -

Летел туда, вперед. Карин спешил за ним.

Он пел своей жене одни и те же песни:

"Ты видишь ли, жена, вот я иду к тебе,

Был мрачен наш рудник и бесконечно время.

Казалось - многим дням не суждено конца;

Порой немая ночь стояла неподвижно.

Жена моя! На юг, на твой далекий юг

Смотрел я без конца и вечером и утром.

И имя повторял. "О ветер, отнеси

Мой поцелуй жене! - кричал я. - Небо, небо,

Взгляни в ее окно и тихо улыбнись".

Сияет солнце вновь, назад уходят горы,

И я иду к тебе, к тебе, моя жена!"

Так пел Карин, и все внимали этой песне.

И трепет проникал в их бедные сердца,

Согретые теперь какой-то новой жизнью.

Карин идет, идет... И вот уж наконец

Виднеется вдали и город с сотней башен.

И что же видит он: на городских стенах

И пестрые венки висят на воротах.

И девушки, к нему бегущие навстречу,

Все в белом и в цветах, и машут, и кричат:

"Карин! Карин, к жене идущий за полсвета!"

И собран у ворот весь городской совет.

Карин идет вперед и вот уж видит лица

И золотую цепь на шее старика.

И смолкло всё вокруг, и, подойдя к Карину,

Старик заговорил на чуждом языке.

Все, как один, тотчас же сняли шляпы.

Тогда старик сказал: "Карин, пусть Бог тебя

Благословит в пути". Спустив мешок на землю

И трижды поклоняясь, взволнованный Карин

Был очень удивлен и тихо засмеялся.

"Ты видишь ли, жена, - сказал он, - как весь свет

Относится к тебе, любя и почитая?"

Весь город ликовал. На улицах ковер

Насыпан из ветвей и из цветов душистых.

У каждого окна, прекрасные как сон,

Бросавшие цветы. Карин сбирал цветы

И клал их в свой мешок. "Тебе, тебе, далекой,

Я отнесу цветы. Тебе, моей жене".

Так пел Карин, идя чрез город с сотней башен.

"Позволь помочь, Карин. Дай понести мешок", -

Просил его народ. Карин не соглашался:

"Я должен сам нести мешок. Благодарю".

Да он и не тяжел, а кости стали толще.

Уж он почти совсем не чувствовал мешка,

И как же был он рад при мысли об отдаче

Своей жене всего, что нес он на плечах:

Всех маленьких вещиц, и пуговиц, и трубок,

Всех маленьких вещиц, твердивших о любви.

И с той поры везде, куда Карин являлся,

Казалось, что идет пророк иль властелин,

И колокольный звон, и крик, и ликованье...

Казалось, целый свет - один сплошной восторг,

И вся страна была лишь колокол единый.

И весть о нем, о том, кто тридесять земель

И, взволновавши свет, неслась по городам

Через дремучий лес, через моря и реки.

И мир, весь Божий мир почувствовал расцвет

Каких-то новых сил. Дрожал от песен воздух,

И север пел, и юг, и запад, и восток.

Казалось, что поют повсюду миллионы

Созвучных голосов. И наконец Карин

Пришел к родной стране. И был там холм высокий,

Он на него взошел. Увидел с высоты

Реку родной страны, широкой светлой лентой

Обвившую всю даль. Он руки к небесам

Простер и произнес жены святое имя.

Долина ожила и двинулась к холму;

И шествие внизу казалось бесконечным,

Похожим на змею, обвившую весь мир.

Вот музыка слышна. Колышутся знамена.

Карин ускорил шаг. И радость и восторг,

Похожий на боязнь, он чувствует невольно.

Он мог уж различать идущих впереди.

Шла женщина под ним. У женщины, как снег,

Вся белая коса, но прежняя походка.

И прежние глаза. Карин ее узнал,

И, бросив свой мешок, упал он на колени;

И женщина, как он, склонилась и рыдала.