В тяжелые годы.
Глава IV

Глава IV

Полчаса спустя Джимс стоял в маленьком пруду, образовавшемся от скопления воды скрытого в траве ручейка, неподалеку от фермы Люссана и смывал с себя грязь, между тем как тут же на траве сидел дядя Эпсиба, пытавшийся по мере возможности очистить его пострадавшее в бою платье.

Не прекращая ни на минуту работы, Эпсиба Адамс говорил:

-- И опять-таки я тебе говорю, что, пустив в ход несколько тонких трюков, необходимых в таком деле, ты разделался бы с ним по-своему, Джимс. Вот с этими трюками я с сегодняшнего дня начну тебя знакомить. В драке надо пользоваться кулаками, а не как баба - когтями и зубами. Кусаться еще позволительно, если удается захватить, скажем, ухо иди другое столь же чувствительное место. Но когда пытаешься откусить руку или даже ногу, в таком случае, Джимс, малыш мой, ты рискуешь помереть за этим занятием, разве только у противника почему-либо руки отнялись.

А ты, должен заметить, этим главным образом и занимался, Джимси. Ты либо кусался, либо лягался, либо царапался. Надо признать, что делал ты это совсем недурно, и если бы эта маленькая кошка Туанетта, которую ты привел в ярость комком грязи, не вцепилась тебе в волосы, дав тем самым возможность Полю Ташу наносить меткие удары в голову, твои методы борьбы имели бы исключительно большой успех. Однако факт остается фактом, мой дорогой мальчик: ты получил такую взбучку и трепку, какой свет еще не видывал, особенно к концу представления. Но это имеет огромное воспитательное значение, и тебе совершенно незачем краснеть. Ты поверь, когда я пришел в себя после трепки, полученной в Олбани от голландца, я первым делом преподнес ему чудесную бобровую шкуру в благодарность за урок. Мужчине даже необходима время от времени встряска, а исходя из этого ты очень много выиграл за сегодняшний день.

Джимс стоял на траве, предоставляя солнцу обсушивать его тело, а Эпсиба Адамс целиком увлекся своим монологом на тему об искусстве рукопашного боя, как вдруг внимание обоих было привлечено каким-то шумом, доносившимся из кустов. Через некоторое время оттуда показался Тонтэр, направляющийся к Эпсибе, так дико размахивая каким-то предметом, что Потеха зловеще зарычала. Джимс напрягал свой единственный годный для зрения глаз, и дрожь прошла по его телу, когда он узнал, вернее, угадал в изуродованном до неузнаваемости предмете прекрасную некогда шляпу Туанетты.

-- Посмотрите на это, друг Адамс! - воскликнул Тонтэр. - Ее шляпа! И такой же вид имеет она с ног до головы. Сейчас мадам Люссан с дочерью чистят ее и расчесывают, а моя Антуанетта не перестает кричать и требовать, чтобы ей позволили выцарапать глаза вот этому маленькому чудовищу, вашему племяннику! Это такая потешная картина, что я только и могу глядеть и хохотать. Придется ей напялить платье Жанны Люссан, которое ей велико до ужаса. Клянусь, вы упустили изумительное зрелище, не посмотрев на ее платье! Оно было невероятно изгажено, и Туанетта потребовала у мадам Люссан, чтобы та немедленно сожгла его. Но если вам не привелось насладить свой взор этой картиной, то вы, по крайней мере, выиграли пари. Я признаю, что ваш племянник - величайший боец своего роста и веса, какого только мне случалось видеть за всю мою жизнь! Он вывел мою дочь из рядов на много дней, хотя она жаждет снова скрестить оружие с ним!

Заметив выражение душевной муки, мелькнувшее на исцарапанном лице Джимса, Тонтэр быстро подошел к нему, увязая деревянной ногой в траве, и ласково положил руку ему на плечо.

-- Полно, полно, дружок мой! Напрасно у тебя такой страдальческий вид! Вовсе не твоя вина, если моей горячей маленькой волчице вздумалось вмешаться в потасовку. Не забывай и того, что ее юный рыцарь также щеголяет сейчас в костюме из домотканины, а не в нарядном кафтане. Настанет день, когда ты положишь его на обе лопатки или же носом в грязь и не дашь ему подняться, пока он не запросит пардону. И когда ты это сделаешь, я подарю тебе самого лучшего коня, какой только найдется в замке Тонтэр.

А потом он снова вытянул вперед руку со шляпой Туанетты и, разразившись оглушительным хохотом, продолжал:

-- Как жаль, что ее маменька не могла видеть ее в эту минуту! Патрицианская кровь, смешавшаяся с омерзительной грязью свиного двора! Высокопоставленная особа, брошенная на землю руками готов и вандалов! Дочь благороднейшей дамы, лишенная престижа и гордости руками щенка - Джимса Бюлэна! Соль земли и "мужик" в горячей схватке! А тут еще этот вертихвост, ненаглядный сыночек ее сестры, и все вместе в одной и той же грязи! О, если бы только можно было устроить так, чтобы она это видела, я согласился бы быть заживо зарытым в землю!

Еще в начале этой речи Эпсиба Адамс издал какое-то недовольное ворчание, а когда Тонтэр умолк, угрюмо посмотрел на него и сказал:

-- Я толком не разберу, что вы там такое говорите про готов и вандалов. Опять-таки я не помню, чтобы в священном писании говорилось что-нибудь про "мужиков" и про "соль земли". Но если вы смеете называть Джимса "щенком", то должен вам сказать, что он в тысячу раз лучше ваших благородных дам и всей вашей семейки в придачу! Он истинный представитель Адамсов, несмотря на то, что его мать имела несчастье выйти замуж за французика, пока я был в отсутствии! Адамсы испокон веков были честными бойцами, и если в этой стране наступит мир, то лишь благодаря какому-нибудь Адамсу, а не презренному французу. А коль вы сомневаетесь в этом, то я готов на примере доказать вам, насколько верны мои слова!

Тонтэр весь побагровел от негодования.

-- Что! - заревел он. - Вы смеете утверждать, что мать Джимса опозорила себя, выйдя замуж за француза?

-- Я не совсем так говорил, - ответил Эпсиба не менее воинственным тоном. - Я имел в виду, что всякий француз, которому привелось породниться с Адамсами, должен считать себя счастливцем, и это относится одинаково ко всяким там принцессам, носящим имя Тонтэр!

Тонтэр в бешенстве швырнул шляпу Туанетты наземь.

-- Ни один француз не потерпит подобного оскорбления, сударь! - крикнул он. - И позвольте мне задать вам один вопрос: уж не хотите ли вы сказать, что моя дочь была виновата в этой отвратительной сцене, разыгравшейся на ферме Люссана?

-- Не скажу, чтобы вина целиком лежала на ней, но она в значительной степени принимала в этом участие и тем самым несет ответственность за случившееся.

-- Но ведь это ваш племянник затеял драку, не имея на то никаких оснований!

-- Джимс попал в нее комом грязи.

-- Чистая случайность!

-- Нет, сударь, это было сделано намеренно!

-- Неправда! - не выдержал Джимс. - Я совсем не в нее метил.

Однако мужчины, кровь которых была разгорячена частыми визитами к бочонкам с сидром и пивом, едва обратили внимание на его протест. Они подошли друг к другу вплотную, и в то время, как барон напыжился и надулся так, что казалось, его кафтан вот-вот лопнет, Эпсиба Адамс со зловещей усмешкой на круглом лице стал засучивать рукава.

-- Так, по-вашему, я лгу? - медленно произнес он.

-- Да, лжете. И вы и весь ваш подлый род Адамсов!

Джимс издал испуганный возглас, а Потеха бешено зарычала, так как в одно мгновение произошло что-то необычайное. Эпсиба кинулся было на Тонтэра, но тот предупредил его нападение. Сделав шаг назад, он с такой ловкостью и точностью нанес Эпсибе удар в голову своей деревянной ногой, что тот сразу растянулся на земле; не успел он наполовину подняться, как крепкая культяпка Тонтэра нанесла ему еще один удар, угодив в самую плешь, и снова сшибла его с ног.

Тут уж Джимс не выдержал и с громким воплем принялся искать какое-нибудь оружие. К тому времени, когда ему удалось найти крепкий сук, Эпсиба, которому удалось избегнуть третьего удара Тонтэра, сцепился с ним врукопашную, и оба они упали на траву возле самого края пруда, тяжело дыша и душа друг друга в тисках. Джимс тщетно пытался улучить момент, чтобы опустить дубинку на голову барона, как вдруг рыхлая земля не выдержала тяжести тел дерущихся и поддалась, и оба полетели кубарем в пруд.

Несколько секунд спустя из воды показалась голова Эпсибы, который, фыркая и отдуваясь, тащил за собой грузного Тонтэра. А потом, к великому изумлению Джимса, его дядя отступил на один шаг назад и, глядя на распластанного барона, разразился громовым хохотом. Тонтэр, пыл которого значительно остыл от холодного душа, нисколько, по-видимому, не был оскорблен этим смехом. В то время, как Джимс все еще продолжал стоять с дубиной, занесенной над головой для удара, он вдруг увидел, что враги, за минуту перед этим пытавшиеся задушить друг друга, теперь пожимают друг другу руки.

Кинув тяжелый сук, мальчик бросился к своим вещам и начал быстро одеваться, между тем как Потеха стояла возле него, догадываясь, что тут разыгрывается нечто недоступное ее пониманию. Да и как объяснить столь странное веселье в людях, которые только что бились не на жизнь, а на смерть?

А потом Тонтэр, вдохновленный, видимо, мелькнувшей у него мыслью, заявил, что только одно средство есть для того, чтобы полностью сгладить разыгравшийся инцидент, и заключается оно в бутылочке славного бренди Люссана. Джимс глядел им вслед, пока оба не скрылись за углом дома, и ни слова не ответил на предложение дяди дождаться его возвращения. Он отнюдь не намеревался ждать. Он был несказанно горд сознанием, что дядя Эпсиба готов был вступить из-за него в бой с могущественным сеньором, но, с другой стороны, сердце его ныло от какого-то гложущего чувства, которое еще больше усилилось, когда взгляд его упал на изуродованную шляпу Туанетты, валявшуюся на земле. Он увидел в своем воображении ту прелестную девочку, которая за час до этого проехала мимо него, он вспомнил глаза, ласково улыбнувшиеся ему, нежное личико в рамке черных завитушек.

Опустившись на колени у края пруда, мальчик принялся мыть шляпу, пока она не превратилась в бесформенную кашу, но зато вернулся ее былой блеск и мягкость бархата. Покончив с этим, Джимс отправился к повозке отца и взял оттуда лук и стрелы. Он отнюдь не думал удирать, когда решил пешком направиться домой, не предупредив об этом отца и дядю.

Он скрылся в лесу и быстрыми шагами побрел через густую чащу с Потехой, следовавшей за ним по пятам. События последних часов сделали Джимса старше на несколько лет. Он вдруг возмужал. Это были часы, в течение которых он понес поражение, но тем не менее он, сам того не сознавая, достиг многого. Поль Таш вздул его, холодное безразличие Туанетты превратилось в ненависть, его мечты были разбиты, розовые надежды разлетелись прахом...

И все же он сейчас шел особенно высоко подняв подбородок, его ноги двигались какой-то новой походкой. Утром он пустился в путь, лелея мысли, нашептанные нездоровыми желаниями, а теперь он возвращался, сознавая все безумие своей затеи, взлелеянной в душе его долгой неуверенностью, туманными надеждами и неопределенными потребностями.

Уже в скором времени после ухода Джимса с фермы Люссана дядя Эпсиба обнаружил его исчезновение и, быстро распростившись с Тонтэром и шепнув несколько слов Бюлэну, пустился следом за ним. Быстрая ходьба и свежий лесной воздух очистили его мозг от паров сидра и пива, выпитого у Люссана, и теперь его начали донимать угрызения совести. Его очень мучило сознание, что Джимс ушел один, тем более что это носило характер малодушного отступления. И по пути Эпсиба не раз проклинал Тонтэра, который увлек его за собою, и себя самого за то, что он поддался соблазну.

Немного людей на свете могли бы помериться с Эпсибой Адамсом в быстрой ходьбе по лесу. Не прошло и часа, как он остановился, увидев перед собой Джимса, выступившего из-за кустов с туго натянутой на тетиве лука стрелой. Если у Эпсибы были какие-либо сомнения насчет отваги племянника, то теперь они рассеялись, едва он убедился в зоркости и осторожности мальчика.

-- В теории я могу считать себя покойником, - сказал он. - Джимси, мне стыдно за свою неосторожность и беспечность, и я горжусь тобой. На таком расстоянии ты шутя пронзил бы меня стрелой!

-- Насквозь! - поправил его мальчик. - Мне не раз случалось расправляться таким вот образом с диким козлом.

-- Почему ты удрал? - спросил Эпсиба.

-- И какого ты мнения обо мне за это? - спросил Эпсиба.

-- Я никогда не вел бы себя так, - только повторил мальчик и добавил: - По отношению к человеку, которого я ненавижу.

-- Но я не могу сказать, что я ненавижу Тонтэра, - возразил ему дядя. - Наоборот, он мне нравится.

-- Но в таком случае почему ты затеял драку с ним? И почему он чуть было не разбил тебе голову своей деревянной ногой?

Эпсиба не сразу нашел что ответить на столь логичный вопрос. Твердо звучавший голос мальчика, столь непохожий на голос того мальчика, которого он пытался утешить там у пруда, невольно заставил его несколько раз бросить взгляд украдкой в сторону племянника. Дважды он открывал рот, собираясь заговорить, но каждый раз отказывался от своего намерения, вспомнив беседу с Катериной накануне, когда мальчик уже спал. Тем не менее он в конце концов не выдержал и, вопреки беспредельной любви к сестре, просившей его быть осторожнее в разговоре с Джимсом, заговорил задушевным голосом, исподволь подходя к запретной теме:

-- Рукопашный бой - это та же борьба, а борьба есть смысл жизни. Борьба это самое лучшее лекарство для человечества. Она очищает кровь народов, она сглаживает все невзгоды и превратности. И я хочу сказать, что самая крепкая, самая преданная дружба завязывается чаще всего в борьбе, а потому нет ничего позорного в том, что пожимаешь руку недавнего врага, при условии, если это пожатие продиктовано чистыми побуждениями. В таких случаях ты и приобретаешь верного друга.

-- Но я ни за что в жизни не пожал бы руки Полю Ташу, - сказал Джимс. - Никогда! Я еще когда-нибудь убью его!

рядом с ним.

-- Убийство - это нечто такое, о чем нехорошо даже и думать, если не находишься на войне, - укоризненно заметил он. - И на твою долю выпадет еще достаточно кровопролития, Джимс. А до тех пор надо тебе кой-чему подучиться. Я тебе покажу, как одержать победу над молодым Ташем, и когда ты задашь ему трепку, ты протяни ему первый руку. Вот в этом-то и вся красота борьбы!

Под действием этих слов и смеха, которым они сопровождались, мальчик несколько отошел, но все же он повторил:

-- Я никогда в жизни не подам руки Полю Ташу. Я с ним должен поквитаться. И когда-нибудь я, возможно, убью его!

-- Вот это мне уже больше нравится! - одобрительно заметил Эпсиба. - Ты, возможно, убьешь его, но уверенности в этом у тебя нет. Борьба - чудесная вещь! Она вдохновляет, она заставляет плакать и смеяться, она очищает задворки души от грязи и мусора, она расширяет кругозор и укрепляет организм. Но когда борьба отравлена ненавистью и ты доходишь до того, что метко нанесенный удар - тебе самому или врагу - не может вызвать в тебе веселого смеха, тогда борьба превращается в отраву - в ту самую, Джимс, которая сейчас растет и ширится и заливает всю эту страну.

от образа ненавистного Поля Таша, и он жадно ловил слова дяди.

-- Все это ты должен знать, - сказал в заключение Эпсиба, думая в то же время о том, как бесплодны были все его попытки доказать сестре и зятю обоснованность своих опасений. - Ты скоро будешь уже мужчиной, Джимс, и если твой отец и мать не хотят о себе позаботиться, то твой долг сделать это вместо них. На твою долю выпадет борьба, и борьба кровопролитная. Не мешает тебе подготовиться к ней, хотя, с другой стороны, я не вижу, зачем бы тебе рассказывать матери о нашем разговоре. Она мне не простит этого, клянусь Богом, а ты должен знать, что твоя, мать умеет смотреть с такой безмолвной укоризной, точно ей нанесли смертельный удар. Но ты ведь не станешь рассказывать ей, правда?

Джимс обещал не рассказывать.

-- Тогда я тебе выложу все, что у меня накопилось на душе, - сказал Эпсиба. - Все зло берет начало от ненависти. Когда ты утверждаешь, что ненавидишь Поля Таша, ты тем самым только доказываешь, что очутился во власти самого страшного, самого "ядовитого" из всех человеческих чувств. Этот яд живет у тебя в крови, Джимс, и он порождает бесконечно много зла. Ненависть давно уже сделала свое подлое дело в этой стране и наконец наполнила своим отравленным дыханием весь воздух вокруг нас. И надо признать, что мы, белые, первые пустили в ход этот яд. Началось с того, что французы возненавидели англичан, англичане - французов. Французы внушили индейцам ненависть к своим врагам, англичане внушили своим сторонникам среди индейцев ненависть к своим врагам. Но не довольствуясь еще этим, мы вселили ненависть в души индейцев и в отношении друг к другу.

Да, мой мальчик, это сделали мы при помощи нашей мудрости, нашего виски, наших ружей и нашей лживости. В результате сотни индейских племен между Канадой и рекой Огайо воспылали дикой ненавистью одно к другому, и все лишь потому, что французы ненавидят англичан, а англичане - французов. Помни, Джимс, что индейцы не сами стали приносить скальпы, - это мы отправили их за ними! Англичане хотели иметь наглядные доказательства их убийств и стали требовать скальпы, платя за них наличными, и французы начали делать то же самое. Кончилось тем, что цены на волосы мужчин, женщин и детей поднялись невероятна и в конечном итоге белые принялись промышлять тем же подлым делом, которому они научили индейцев!

бы сравниться с ненавистью белого, она в тысячу раз страшнее ненависти индейцев, так как у последних нет нашего могущества и мудрости. Вспомни мои слова, когда снова тебе на ум придет твоя ненависть к Полю Ташу.

Эпсиба Адамс продолжал выкладывать то, что подсказывала ему совесть, и, когда он и Джимс оказались на песчаном пространстве, сучком начертил на земле карту колоний, наглядно показывая, где в скором времени скрестят оружие враги, указывая на слабые места и тех и других и их укрепления. Джимсу чудилось, что он вдруг очутился в совершенно новом мире. А потом дядя Эпсиба набросал на плане дороги, по которым хлынут враги с обеих сторон, указал на точку, представлявшую на "карте" неизведанную долину, прилегавшую к дому Бюлэнов, и выразил полную уверенность, что когда-нибудь индейцы придут именно этим путем, неся с собой факелы и томагавки. У мальчика дыхание занялось в груди.

-- Должен тебе сказать еще, что ты достиг того возраста, в котором тебе абсолютно необходимо все это знать, - продолжал Эпсиба, отрываясь от своей "карты". - И теперь, когда я, вопреки запрету твоей матери, высказал тебе все, что было у меня на душе, и, так сказать, наставил тебя на путь истины, не мешает дать тебе несколько уроков в области нападения и самообороны, чтобы ты знал, как одержать победу над Полем Ташем. А учиться есть чему! Как парировать удары, как уклониться от удара, как правильнее схватиться врукопашную, как пускать в дело колени, как душить врага и, наконец, как хорошенько лягнуть, если случится очутиться снизу Мы можем приступить сейчас же к первому уроку.

Солнце уже успело проделать значительную часть пути к горизонту, когда дядя и племянник вышли из большого леса и очутились на склоне холма, с которого открывался вид на ферму Бюлэнов. Мир и покой, казалось, распростерли свои крылья над неизведанной долиной, но в то время, как Джимс стоял и любовался развертывавшейся перед ним прелестной картиной, ему вдруг пришли на ум предостережения Эпсибы Адамса. Из огромной трубы, сложенной из камней, вился серебряной спиралью дым. Мальчик забыл все трагические события дня, едва он увидел вдали свою мать, возившуюся среди цветов, и сердце его радостно затрепетало.

на домик и не на сестру, а прямо перед собой, через верхушки вековых деревьев, кончавшихся в окутанной голубой дымкой дали, где начиналась таинственная долина.

И как ни странно, но Потеха, находившаяся между ними обоими, тоже смотрела пристально в ту же сторону, точно в бесконечном просторе вокруг нее таились неразрешенные загадки, в которые не мог проникнуть ее пытливый ум.

Очнувшись от глубокого раздумья, Эпсиба весело улыбнулся и положил руку на плечо мальчика. Словно пара заговорщиков, сознающих свой долг, начали они спускаться по склону холма, чтобы объяснить Катерине Бюлэн, откуда у Джимса под глазом "фонарь", а у его дяди вздутая челюсть.