Ипатия.
Глава XV. Воздушные замки

Глава XV

Воздушные замки

В своих беседах с Филимоном Ипатия тщательно избегала тех вопросов, по которым они расходились из-за религиозных убеждений. Она была уверена, что божественный свет философии постепенно проникнет в его душу и приведет его к самостоятельным выводам. Однажды девушка почувствовала потребность поговорить со своим учеником довольно откровенно.

Как-то раз Теон познакомил Филимона с новым трудом Ипатии по математике, и юноша, встретившись с ней в садах музея, с восторгом посмотрел на свою учительницу. Ей захотелось узнать его мнение относительно сделанных ею поразительных открытий, и она, остановившись, сделала знак отцу, чтобы тот поговорил с Филимоном.

- Ну, - начал старик, с одобрительной улыбкой глядя на юношу, - как понравились нашему ученику новые -

- Ты подразумеваешь, конечно, мои труды о конических сечениях, отец? В моем присутствии ты не услышишь беспристрастного суждения.

- Почему? - спросил Филимон. - Почему мне не сказать перед кем бы то ни было, что твоя работа открыла мне новую исключительную область мысли?

- Но что тут необыкновенного? - с улыбкой воскликнула Ипатия, как бы заранее угадывая ответ. - В чем же мой комментарий отступает от сочинения Аполлония [Имеется в виду Аполлоний Тианский, живший во второй половине I в. н. э. и оставивший после себя многочисленные сочинения по математике и особенно философии, из которых ни одно до нас не дошло. А. стремился реформировать наивные античные верования и истолковывал богов, как частичные проявления единой и непостижимой для человека божественной силы, а на себя самого смотрел, как на пророка, посланного в мир для обновления человечества. Его проповедь имела большой успех: его аскетический образ жизни и равнодушие к земным благам завоевали ему широкую популярность. Его считали чудовищем, и для "языческих" кругов он являлся соперником Христа. Объехав весь известный тогда мир, А. поселился в Эфесе, где и умер.], на основе которого я строила свои выводы?

- Отличается так же, как живой человек от мертвого. Вместо сухого исследования прямых и кривых линий я нашел истинную сокровищницу поэзии. Все скучные математические положения, точно по волшебству, преобразились в эмблемы мудрого и возвышенного закона незримого мира.

- Мой юный друг, - заговорил Теон, - для философа математика служит средством, помогающим найти духовную истину. Для чего изучаем мы числа: для подведения счетов, или для того, чтобы, следуя учению Пифагора, на основании их соотношений постигать идеи, на которых зиждется вселенная, человек и даже само Божество?

- Не знаю, но последняя цель, по-моему, благороднее!

- Как ты думаешь: мы исследуем конические сечения ради изобретения более совершенных машин или стараемся открыть таким путем значение символов, связующих божественное с земным?

- Ты владеешь диалектикой, как сам Сократ, отец мой, - вмешалась Ипатия. - Твои слова безусловно верны, но мне хотелось бы, чтобы Филимон старался достигнуть высшего духовного понимания природы. В своих прекраснейших проявлениях она проникнута божественной искрой и воплощается в осязаемых формах. Он должен убедиться, что учение христиан лживо, ибо они, с одной стороны, говорят, что Бог сотворил мир, а с другой - что после творения он удалился от него.

- Христиане, - произнес Филимон, - не говорят, как мне кажется, ничего подобного.

- На словах - может быть, но фактически они видят в Боге творца бездушного механизма. Приведенный в движение единым словом, механизм продолжает двигаться по инерции. Христиане презирают, как еретика, всякого мыслителя и последователя Платона, который, не удовлетворяясь их представлением о мироздании, хочет возвысить Божество и признает его живым, движущимся и принимающим участие в жизни вселенной.

Филимон осмелился скромно возразить, что эта идея, но в несколько иных выражениях, заключается в священном писании.

- Да, но если вселенная живет и движется в лоне Бога, то не должен ли Бог проникать во все сущее?

- Почему же? Прости мое незнание и объясни мне подробнее.

- Потому что все, не проникнутое Божеством, находилось бы вне его сущности.

- Совершенно верно, но все-таки оно осталось бы в сфере его влияния.

- Правильно. Но тем не менее природа жила бы не в нем, а сама по себе. Для объединенной жизни с Божеством она должна всецело преисполниться его духом. Взгляни на лотос, который, как Афродита, поднимается над водами. Он дремлет ночью, склонив свою лебединую шею, но зато всегда приветствует солнце! Неужели в нем заключена только грубая материя, сводящаяся к трубочкам, волокнам и краскам? Неужели это лишь бессознательная жизнь, которую называют прозябанием? Нет, древним египетским жрецам это было известно лучше, чем нам, и на основании числа и формы лепестков, золотистых тычинок и ежегодного таинственного возрождения на лоне вод они вывели ряд сокровенных законов. Этим законам подчинялась, вместе с лотосом, и жрица, державшая его в руке во время религиозных обрядов в храме, а также и сама богиня, покровительница цветка, и девственницы-жрицы, облаченные в белоснежные одежды... Цветок Изиды! Да, природа обладает не только прекрасными, но и скорбными символами!

Филимон, по-видимому, успел уже далеко отойти от христианства, потому что он не только без ужаса услышал намек на Изиду, но даже попытался утешить Ипатию.

- Я уверен, - начал он, - что истинный философ не станет оплакивать распад внешнего языческого идолопоклонства. Если, как ты думаешь, в символизме природы заключена духовная истина, то эта истина не может умереть. Поверь, лотос сохранит свое значение до тех пор, пока лотосы будут существовать на земле.

являются не язычники, а христиане. Они приписывают чудесную силу костям мертвецов, превращают покойницкие в храмы, преклоняются перед изображениями самих низких представителей рода человеческого и потому не должны обвинять в идолопоклонстве греков и египтян, которые под формами символической красоты олицетворяли идеи, не выразимые словами. Идолопоклонство! Разве я поклоняюсь маяку, если смотрю на него целыми часами, как на памятник всепобеждающей мощи Эллады? Разве я поклоняюсь свитку, исписанному стихами Гомера, когда я с восторгом воспринимаю божественные истины, заключающиеся в нем? Мы поклоняемся идее, эмблемой которой является внешний обязательный образ.

- Значит, ты почитаешь языческих богов? - дрожащим голосом спросил Филимон, не в силах более сдерживать свое любопытство.

Его вопрос оскорбил Ипатию, но она ответила с горделивым спокойствием:

- Если бы на твоем месте был Кирилл, я не стала бы разговаривать с ним. Тебе же я готова объяснить, что такое те, кого ты дерзаешь называть языческими богами. Невежественные массы или, вернее, клеветники, из личных соображений порицающие философов, утверждают, что языческие боги - простые люди, подверженные терзаниям горя, боли и любви. Но первые мудрецы Греции, жрецы Древнего Египта и звездочеты Вавилона научили нас признавать в них общие силы природы, детей всеоживляющего духа, которые являются лишь разнообразными порождениями первичного единства. Они почитаются в разных формах, сообразно климату, местным условиям и характеру расы. Поэтому человек, почитающий многих богов, поклоняется, в сущности одному, вмещающему в себе все совершенства. Каждый из этих богов совершенен по-своему, но каждый является лишь образом того или другого совершенства единого Божества.

- Но почему же ты так ненавидишь христианство? - спросил Филимон, почувствовав некоторое облегчение от такого объяснения. - Разве эта вера не такое же проявление одного из способов почитания?

- Нет, нет, - прервала его Ипатия. - Оно опровергает все бывшие прежде способы почитания и исключительно себе приписывает божественное откровение. - Отец, посмотри! Вон женщина, которую я не могу и не хочу встречать. Свернем в эту аллею. Скорее!

Ипатия смертельно побледнела и быстро увела своего отца на одну из боковых дорожек.

- Да, - закончила девушка, стараясь овладеть собой, - если бы это галилейское суеверие скромно заняло место среди других религий, терпимых в империи, его можно было бы принять, как одно из видоизменений идеи божественного, но...

- Опять Мириам! - перебил Филимон горячую речь Ипатии. - Смотри, она идет прямо на нас!

- Мириам? - с удивлением спросила Ипатия. - Ты ее знаешь? Каким образом?

- Она живет в доме Евдемона, так же, как и я, - просто ответил Филимон. - Но я еще ни разу не говорил с ней, да и вообще не хотел бы беседовать с этой отвратительной женщиной!

- И никогда не смей разговаривать с ней. Я тебе запрещаю! - резко сказала Ипатия.

Избегнуть встречи с Мириам было теперь уже невозможно, и Ипатия столкнулась лицом к лицу с ненавистной еврейкой.

- Удели мне одну минуту, прекрасная дева, - заговорила старуха, почтительно кланяясь. - Не будь жестока! Смотри, что у меня есть для тебя.

И с таинственным видом старая Мириам показала Ипатии кольцо - радугу Соломона.

- Я знаю, если ты остановишься на минуту, то не ради кольца, даже не ради того, кто некогда подносил тебе эту драгоценность! Ах, где-то он теперь, бедный! Быть может, он уже умер от любви! Так вот это его последний дар самой прекрасной и самой жестокой девушке. О, она права, конечно! Она может сделаться императрицей, да, императрицей! Это выше того, что мог бы предложить бедный еврей. Но все-таки... Даже императрица может иногда внять просьбам своих подданных...

Всю эту речь Мириам проговорила чрезвычайно быстро, в льстивом тихом тоне и низко кланяясь. Только глаза ее, упрямо устремленные в лицо девушки, казалось, леденили душу. От этого взгляда нельзя было убежать.

- О чем ты говоришь? Какое мне дело до твоего кольца? - резко спросила Ипатия.

- Прежний владелец предлагает тебе это кольцо. Ты помнишь, у тебя был маленький черный агат, не имеющий никакой ценности. Если ты его не бросила, он желал бы выменять агат на этот опал. Эта драгоценность, без сомнения, лучше украсит такую руку.

- Рафаэль подарил мне агат, и я сохраню его!

- Но этот опал стоит десять тысяч золотых. Возьми его взамен сломанной веши, стоящей червонец...

- Я не торговка, как ты, и не оцениваю подарков по их денежной стоимости! Я дорожу талисманом, начертанным на агате, и не желаю расстаться с этим кольцом...

- А, ради талисмана! Как это мудро, как благородно... Но знает ли мудрая дева, как нужно пользоваться агатом?

Ипатия покраснела; ей было стыдно признаться, что Рафаэль не посвятил ее в эту тайну.

демон, когда она терла плоскую сторону камня?

- Ступай, неразумная женщина... Я - не ты... Меня не прельщает глупое суеверие!

талисманом, и тогда бедная, старая еврейка откроет ей эту тайну.

Мириам скрылась за деревьями.

Конечно, Ипатия не знала, что старуха, оставшись одна, бросилась на землю и стала корчиться точно в судорогах, в бешенстве кусая себе пальцы.