Весенний бег

Шёл второй год после большой битвы с дикими собаками и смерти Акелы. Маугли было лет семнадцать. На вид он казался старше, потому что от усиленного движения, самой лучшей еды и привычки купаться, как только ему становилось жарко или душно, он стал не по годам сильным и рослым. Когда ему надо было осмотреть лесные дороги, он мог полчаса висеть, держась одной рукой за ветку. Он мог остановить на бегу молодого оленя и повалить его на бок, ухватив за рога. Мог даже сбить с ног большого дикого кабана из тех, что живут в болотах на севере. Народ Джунглей, раньше боявшийся Маугли из-за его ума, теперь стал бояться его силы, и когда Маугли спокойно шёл по своим делам, шёпот о его приходе расчищал перед ним лесные тропинки. И всё же его взгляд оставался всегда мягким. Даже когда он дрался, его глаза не вспыхивали огнём, как у чёрной пантеры Багиры. Его взгляд становился только более сосредоточенным и оживлённым, и это было непонятно даже самой Багире.

Однажды она спросила об этом Маугли, и тот ответил ей, засмеявшись:

- Когда я промахнусь на охоте, то бываю зол. Когда поголодаю дня два, то бываю очень зол. Разве по моим глазам этого не видно?

- Рот у тебя голодный, - сказала ему Багира, - а по глазам этого не видно. Охотишься ты, ешь или плаваешь - они всегда одни и те же, как камень в дождь и в ясную погоду.

Маугли лениво взглянул на пантеру из-под длинных ресниц, и она, как всегда, опустила голову. Багира знала, кто её хозяин.

Они лежали на склоне горы высоко над рекой Вайнгангой, и утренние туманы расстилались под ними зелёными и белыми полосами. Когда взошло солнце, эти полосы тумана превратились в волнующееся красно-золотое море, потом поднялись кверху, и низкие, косые лучи легли на сухую траву, где отдыхали Маугли с Багирой.

Холодное время подходило к концу, листва на деревьях завяла и потускнела, и от ветра в ней поднимался сухой, однообразный шорох. Один маленький листок бешено бился о ветку, захваченный ветром. Это разбудило Багиру. Она вдохнула утренний воздух с протяжным, глухим кашлем, опрокинулась на спину и передними лапами ударила бьющийся листок.

- Год пришёл к повороту, - сказала она. - Джунгли двинулись вперёд. Близится Время Новых Речей. И листок это знает. Это очень хорошо!

… Багира, пристало ли чёрной пантере валяться на спине и бить лапами по воздуху, словно лесной кошке?

- Послушай, ну пристало ли чёрной пантере так кривляться, кашлять, выть и кататься по траве? Не забывай, что мы с тобой хозяева джунглей.

- Да, это правда, я слышу, детёныш. - Багира торопливо перевернулась и стряхнула пыль со своих взъерошенных чёрных боков (она как раз линяла после зимы). - Разумеется, мы с тобой хозяева джунглей! Кто так силён, как Маугли? Кто так мудр?

Её голос был странно протяжён, и Маугли обернулся посмотреть, не смеётся ли над ним чёрная пантера, ибо в джунглях много слов, звук которых расходится со смыслом.

- Я сказала, что мы с тобой, конечно, хозяева джунглей, - повторила Багира. - Разве я ошиблась? Я не знала, что детёныш больше не ходит по земле. Значит, он летает?

Маугли сидел, опершись локтями на колени, и смотрел на долину, освещённую солнцем. Где-то в лесу под горой птица пробовала хриплым, неверным голосом первые ноты своей весенней песни. Это была только тень полнозвучной, переливчатой песни, которая разольётся по джунглям после. Но Багира услышала её.

- Я говорила, что пришло Время Новых Речей, - подёргивая хвостом, проворчала пантера.

- Я слышал, - ответил Маугли. - Багира, но почему ты дрожишь?

- Это Ферао, красный дятел, - сказала Багира. - Мне тоже надо припомнить мою песню. - И она начала мурлыкать и напевать про себя, время от времени умолкая и прислушиваясь.

- Сейчас плохая охота, - лениво заметил Маугли.

- Разве ты на оба уха оглох, Маленький Брат? Это не охотничий клич, а песню я вспоминаю.

- А я?то позабыл. Я узнаю, что приходит Время Новых Речей, когда ты вместе с другими убегаешь, а я остаюсь один.

- Но, Маленький Брат, - начала было Багира, - мы же ведь не всегда…

- А я говорю, всегда! - Маугли сделал сердитый жест. - Вы постоянно убегаете, а я - Хозяин джунглей! - вечно остаюсь в одиночестве. Ты помнишь, что было в прошлом году, когда я захотел сахарного тростника с людских полей? Я послал гонца (тебя я послал!) к Хатхи просить, чтобы он пришёл и ночью нарвал мне хоботом сладкой травы.

- Он опоздал всего на две ночи. - Багира слегка поёжилась. - И насобирал этих длинных сладких стеблей, которые ты так любишь, больше, чем человечьему детёнышу под силу съесть за все ночи дождей. Моей вины тогда не было.

- Он не пришёл в ту ночь, когда я его позвал. Нет, он трубил и носился по залитым лунным светом лощинам. Он оставлял за собой тройной след, потому что не прятался в лесу, а плясал под луной прямо перед берлогами человечьей стаи. Я на него смотрел, а он не пришёл. И после этого я - Хозяин джунглей?!

- Это было во Время Новых Речей, - по-прежнему полушёпотом сказала пантера. - Маленький Брат, может быть, ты забыл передать ему заветное слово? Прислушайся к Ферао!

Скверное настроение Маугли словно вдруг улетучилось. С закрытыми глазами он лёг на спину и положил руки под голову.

Пантера легла со вздохом: до неё доносилась песня Ферао, которую он, как говорят, всё повторяет и повторяет во Время Новых Речей.

В джунглях Индии времена года переходят одно в другое почти незаметно. Их как будто всего два: сухое и дождливое, но если приглядеться к потокам дождя и облакам сора и пыли, то окажется, что все четыре времени года сменяют друг друга в положенном порядке. Всего удивительнее в джунглях весна, потому что ей не приходится покрывать голое, чистое поле новой травой и цветами. Она пробирается сквозь перезимовавшую, ещё зеленую листву, которую пощадила мягкая зима, и, утомлённая, полуодетая, земля снова чувствует себя юной и свежей.

И весна это делает так хорошо, что нет на свете другой такой весны, как в джунглях.

Наступает день, когда всё в джунглях блёкнет и самые запахи, которыми напитан тяжёлый воздух, словно стареют и выдыхаются. Этого не объяснить, но это чувствуется. Потом наступает другой день, когда все запахи новы и пленительны, и у лесных жителей топорщатся усы, и зимняя шерсть сходит у зверей длинными свалявшимися клочьями. После этого выпадает иной раз небольшой дождик, и все деревья, кусты, бамбук, мох и сочные листья растений, проснувшись, пускаются в рост с шумом, который можно слышать. А за этим шумом и ночью и днём струится негромкий гул. Это шум весны, трепетное гуденье - не жужжанье пчёл, и не журчанье воды, и не ветер в вершинах деревьев, но голос пригретого солнцем, счастливого мира.

Прежде Маугли всегда радовался смене времён года. Это он всегда замечал первый Весенний Глазок глубоко в гуще травы и первую гряду весенних облаков, которую в джунглях ни с чем не спутаешь. Его голос можно было слышать по ночам, при свете звёзд, в сырых низинах, густо усеянных цветами; там он подпевал хору больших лягушек или передразнивал маленьких сов-перевертней, что ухают всю весеннюю ночь напролёт. Как и весь его народ, из четырёх времён года он выбирал весну для своих скитаний - просто ради удовольствия бегать, рассекая тёплый воздух, по тридцать, сорок и пятьдесят миль, от сумерек до утренней звезды, и возвращаться, хохоча и задыхаясь, в венке из свежих цветов. Четвёрка волчат не кружила вместе с ним по джунглям - она уходила петь песни с другими волками.

У обитателей джунглей бывает много хлопот весной, и Маугли слышал, как они мычат, вопят или свищут, смотря по тому, что полагается их породе. Их голоса звучат тогда не так, как в другие времена года, и это одна из причин, почему весна зовётся Временем Новых Речей.

Но в эту весну, признался он Багире, всё было для него не так, как раньше. Едва побеги бамбука окрасились в пятнисто-бурый цвет, он стал ждать того утра, когда переменятся запахи.

Когда же оно пришло и павлин Мор прокричал новости на весь покрытый туманом лес и Маугли открыл рот, чтобы подхватить клич, слова замерли у него в горле, и он от кончиков пальцев до корней волос почувствовал вдруг, до чего он несчастен, - и оглядел себя в полной уверенности, что оцарапался о шипастый куст. Наступило первое утро весны, и павлин Мор, сверкая бронзой, синевой и золотом, возвестил новые запахи. Другие птицы подхватили его клич, и с утёсов над Вайнгангой Маугли услышал хриплый визг Багиры, похожий и на клёкот орла и на конское ржанье. Вверху, среди налитых соком ветвей, кричали и возились обезьяны.

Маугли стоял с рвавшимся из груди ответным возгласом, с трудом проглатывая слишком упругий воздух, и горе мешало ему сделать полный вдох. Он озирался вокруг, но видел только, как насмешливые обезьяны дразнятся и прыгают среди деревьев и как павлин Мор пляшет внизу, на склоне горы, раскинув свой радужный хвост.

- В джунглях пахнет по-новому! - крикнул павлин Мор. - Доброй охоты, Маленький Брат! Что же ты не отвечаешь?

- Маленький Брат, доброй охоты! - просвистел коршун Чиль, слетая вниз вместе со своей подругой.

Оба они проскользнули под самым носом у Маугли, так что пучок белых пушистых перьев слегка задел его.

Лёгкий весенний дождик - его называют Слоновым Дождиком - прошёл по джунглям полосой в полмили, оставив позади себя намокшие и качающиеся молодые листья, и закончился двойной радугой и лёгким раскатом грома.

Весенний шум прервался на минуту и примолк, зато весь

- Я хорошо поел, - сказал он себе, - я вдосталь пил. У меня не горит и не выворачивается желудок, как было, когда я проглотил кусок голубого корня, про который мне черепаха Уву сказала, будто его можно есть. Но мне плохо, и я, неизвестно почему, обидел Багиру и остальных друзей. Меня бросает то в жар, то в холод, хотя мне не холодно и не жарко, и я сердит неизвестно на что. Ха! Пора пробежаться!

Сегодня я побегу через горы. Да, пускай мой весенний бег ведёт меня к болотам Севера и обратно. Мне слишком долго без особых усилий доставалась добыча. Четверо побегут со мной, а то разжирели, как свиньи.

Маугли кликнул клич Стаи, но ни один из четверых волков не отозвался. Они были за пределами досягаемости голоса и пели весенние песни - песни о новой Луне и новой охоте - вместе со Стаей. Весной Народ Джунглей не делает различия между днём и ночью. Маугли испустил короткое тявканье, но услыхал в ответ насмешливое мяуканье маленького пятнистого древесного кота, лазавшего по веткам в поисках птичьих гнёзд. Маугли, мигом рассвирепев, выхватил нож, но тут же состроил высокомерную гримасу, хотя смотреть на него было некому, и хмуро зашагал вниз по склону, сдвинув брови и вздёрнув подбородок. Но из жителей джунглей никто его ни о чем не спросил. Все были заняты своими делами.

«Да, - сказал Маугли сам себе, хотя в душе и сознавал, что не прав, - вот если дикие собаки придут из Декана или Красный Цветок запляшет в бамбуках, тогда все джунгли, хныча, бегут к Маугли и называют его большими, как слон, именами. А теперь, оттого что закраснел Весенний Глазок, а павлин Мор, всем на потеху, выставляет кривые ноги в весеннем танце, все джунгли взбесились, как шакал Табаки… Клянусь буйволом, который меня выкупил, Хозяин я в джунглях или нет?»

Двое молодых волков из его Стаи мчались вниз по тропе, ища открытого места, где можно было сразиться. (Вы помните - Закон Джунглей запрещает драться на глазах стаи.) Шерсть у них на загривках топорщилась, как жёсткая щетина, они взлаивали и припадали к земле, примериваясь для первого броска. Маугли прыгнул к ним и схватил противников за глотки, думая отшвырнуть их в разные стороны, как часто проделывал во время игр. Но он никогда ещё не вмешивался в весеннюю схватку. Волки рванулись друг к другу, отбросили его и молча покатились вниз, крепко сцепившись. Маугли вскочил, он даже упасть не успел, и, обнажив нож и зубы, готов был на месте прикончить обоих только за то, что они дрались, когда он хотел, чтобы они вели себя смирно, - а ведь любой волк, согласно Закону, имеет право на драку.

Он закружил вокруг них, готовый нанести двойной удар, едва минует первый миг сражения, но пока он ждал, сила как будто оставила, его, он опустил нож, спрятал лезвие и осмотрелся.

- Я отравился, - сказал он чуть погодя. - С тех пор как я убил Шер-Хана, никто из Стаи не смел отшвырнуть меня. А это же молодёжь, слабейшие охотники в Стае. Сила ушла от меня, теперь я умру. О Маугли, но почему ты не убил их обоих?

Схватка продолжалась, пока один из волков не убежал, и Маугли, оставшись один на взрытой и окровавленной поляне, глядел то на нож, то на свои руки и ноги, и наконец горестное ощущение, которого он раньше не знал, захлестнуло его, как волна захлёстывает бревно.

Маугли поохотился рано в этот вечер и ел немного, чтобы не отяжелеть перед весенним бегом, но ел в одиночестве, потому что обитатели джунглей были заняты пением и драками.

Это была настоящая белая ночь, как её называют. Все растения с утра, казалось, успели вырасти больше, чем за месяц. Из ветки, которая ещё накануне была вся в жёлтых листьях, закапал сок, когда Маугли сломал её. Мох густо и тепло курчавился под его ногами, острые края молодой травы не резали рук. Все голоса джунглей звучали, словно луна играла на басовой струне, полная Луна Новых Речей, которая обливала светом скалы и водоёмы, просовывала луч между древесным стволом и лианой, пропитывала светом мириады листьев. Забыв про своё горе, Маугли громко запел от восторга, начиная свой бег. Это было больше всего похоже на полет, потому что Маугли выбрал длинный склон, спускавшийся к северным болотам через густую чащу джунглей, где упругая почва заглушала звук его шагов. Человек, воспитанный человеком, не раз споткнулся бы, выбирая дорогу при обманчивом лунном свете, а ноги Маугли, приученные долгими годами жизни в лесу, несли его легко, как пёрышко. Когда гнилой ствол или скрытый камень подвёртывались ему под ноги, он не замедлял шага и перескакивал через них без напряжения, без усилия. Если ему надоедало бежать по земле, он по-обезьяньи хватался руками за прочную лиану и скорее взлетал, чем взбирался, на верхние тонкие ветви и путешествовал по древесным дорогам, пока у него не менялось настроение. Тогда он снова спускался вниз, к земле, по длинной, обросшей листьями дуге лиан.

Ему встречались ещё полные зноя ложбины, окружённые влажными скалами, где трудно было дышать от тяжёлого аромата ночных цветов; лианы, сплошь покрытые цветом; тёмные просеки, где лунный свет лежал полосами, правильными, как клетки мраморного пола; чащи, где молодая поросль была ему по грудь и, словно руками, обнимала его за талию; и вершины холмов, увенчанные распавшимися на куски утёсами, где он перепрыгивал с камня на камень над норами перепуганных лисиц. До него доносилось слабое, отдалённое «чух-чух» кабана, точившего клыки о ствол, а немного погодя он встречал и самого зверя, в полном одиночестве рвавшего и раздиравшего рыжую кору дерева, с пеной на морде и горящими глазами. А не то он сворачивал в сторону, заслышав стук рогов, ворчанье и шипенье, и пролетал мимо двух разъярённых буйволов. Они раскачивались взад и вперёд, нагнув головы, все в полосах крови, которая кажется чёрной при лунном свете. Или где-нибудь у речного брода он слышал рёв Джакалы, крокодила, который мычит, как бык. А иногда ему случалось потревожить клубок ядовитых змей, но, прежде чем они успевали броситься на Маугли, он уже убегал прочь по блестящей гальке и снова углублялся в лес.

Так он бежал в эту ночь, то распевая, то выкрикивая и чувствуя себя счастливее всех в джунглях, пока запах цветов не сказал ему, что болота близко, - а они лежали гораздо дальше самых дальних лесов, где он обычно охотился.

И здесь тоже человек, воспитанный человеком, через три шага ушёл бы с головой в трясину, но у Маугли словно были глаза на ногах, и эти ноги несли его с кочки на кочку и с островка на тряский островок, не прося помощи у глаз. Он держал путь к середине болота, спугивая на бегу диких уток, и там уселся на поросший мхом ствол, наклонно торчавший из чёрной воды. Всё болото вокруг Маугли бодрствовало, потому что весенней порой птичий народ спит очень чутко и стайки птиц реют над болотом всю ночь напролёт. Но никто не замечал Маугли, который сидел среди высоких тростников, напевая песню без слов, и, разглядывая жёсткие подошвы смуглых ног, искал старую занозу. Он думал уже, что оставил горе далеко позади, и начал было песню, как вдруг оно вернулось - вдесятеро сильнее прежнего. Маугли испугался.

- Опять оно здесь! - вполголоса проговорил он. - Оно идёт вслед за мной, - и оглянулся через плечо, словно ожидая увидеть что-то у себя за спиной.

Ночная жизнь на болоте шла своим чередом, ни один зверь, ни одна птица не заговаривала с ним, и страшное ощущение росло.

- Я отравился, - сказал он испуганно. - Я зазевался и съел отраву, и вот - из меня сила уходит. Я испугался… Нет, я не Маугли, если испугался двух дерущихся волков. Акела и даже Пхао приструнили бы их, а Маугли - испугался? Вот верный признак: значит, я отравился. Но что происходит в джунглях? Они поют, дерутся, перебегают стайками с места на место, а я - ай-е! - я умираю в болоте от смертельного яда.

Ему стало так жалко себя, что он едва сдержал слезы.

- Потом, - продолжал он, - меня найдут в луже чёрной воды. Нет, я должен возвратиться в родные места и умереть на Скале Совета, и тогда Багира, которую я люблю (если только она не верещит в долине), может быть, хоть немного присмотрит за тем, что от меня останется, а то Чиль сделает со мной то же, что сделал с Акелой.

Большая тёплая слеза капнула на его колено, и, упиваясь своим несчастьем, Маугли почувствовал радость от того, что у него такое горе, - если вы поймёте такую радость навыворот.

- То же, что Чиль сделал с Акелой, - повторил он, - в ночь, когда я спас Стаю от диких собак. Он сосредоточился, размышляя о последних словах Одинокого Волка, памятных, конечно, и вам.

- Акела наговорил много ерунды перед смертью, потому что, когда мы умираем, мы уже не те, что раньше. Он сказал… Но всё равно, мой дом - джунгли!

- У-у! - сказал дикий буйвол Меса (Маугли было слышно, как он ворочается в грязи). - Это не человек. Это только безволосый волк из Сионийской Стаи. В такие ночи он бегает взад и вперёд.

- У-у! - отвечала буйволица, вновь нагибая голову к траве. - А я думала, что это человек.

- Говорю тебе, что нет. О Маугли, разве тут опасно? - промычал Меса.

- «О Маугли, разве тут опасно?» - передразнил его мальчик. - Только об одном и думает Меса: не опасно ли тут! Кроме Маугли, который бегает взад и вперёд по лесу и стережёт вас, никто ни о чем не думает!

- Но как он громко кричит! - удивилась буйволица.

- Так кричат все, - презрительно отвечал Меса, - кто знает, как рвать траву, но не умеет жевать её.

- Не далее как в прошлые дожди, - пробурчал Маугли, - я за куда меньшую грубость выгнал Месу из лежбища и гнал галопом через болото.

Он протянул руку сорвать мохнатую камышинку, но передумал. Меса размеренно жевал жвачку, и длинные стебли травы шелестом говорили, где пасётся его буйволица.

- Нет, не хочу я умирать здесь! Чтоб Меса, одной крови с Джакалой и со свиньёй, стал бы надо мной потешаться?! Посмотрим лучше, что там, за болотом. Да, никогда у меня не было такого в весенний бег - и жарко, и зябко сразу. Вперёд, Маугли!

Маугли не устоял перед искушением подкрасться из-за тростников к буйволу и кольнул его остриём ножа. Большой, весь облитый грязью буйвол выскочил из лужи с треском разорвавшегося снаряда, а Маугли расхохотался так, что ему пришлось сесть.

- Рассказывай теперь, как безволосый волк из Сионийской Стаи пас тебя, Меса! - крикнул он.

- Волк? Ты? - фыркнул буйвол, меся ногами грязь. - Все джунгли знают, что ты пас домашнюю скотину. Ты такой же мальчишка, какие кричат в пыли вон там, на засеянных полях. - Ты - волк джунглей! Разве охотник станет ползать, как змея, среди пиявок и ради скверной шутки, достойной шакала, позорить меня перед моей подругой? Выходи на твёрдую землю, и я… я… - Буйвол говорил с пеной у рта, потому что во всех джунглях нет зверя вспыльчивее.

Маугли, не меняя выражения глаз, смотрел, как пыхтит и фыркает буйвол. Когда можно было что-нибудь расслышать сквозь шум летевших во все стороны брызг, он спросил:

- Какая человечья стая живёт здесь, у болота, Меса? Этих джунглей я не знаю.

- Ступай на север! - проревел сердито буйвол, потому что Маугли кольнул его довольно сильно. - Так шутят коровьи пастухи! Ступай, расскажи про это в деревне у болота.

- Человечья стая не любит слушать про джунгли, да я и сам думаю, что лишняя царапина на твоей шкуре - не такая важность, чтобы про неё рассказывать. А всё же я пойду посмотрю на эту деревню. Да, пойду! Успокойся! Не каждую ночь Хозяин джунглей приходит пасти тебя.

Он перешагнул на тряскую почву на краю болота, хорошо зная, что буйвол не бросится туда за ним, и побежал дальше, смеясь над его яростью.

- Сила во мне ещё есть, - сказал он. - Может быть, яд был всё-таки не смертельный? Вон там звезда сидит над самой землёй, - и он пристально вгляделся в неё, сложив руки трубкой. - Клянусь буйволом, который выкупил меня, это Красный Цветок, тот самый Красный Цветок, возле которого я лежал ещё до того, как попал в Сионийскую Стаю! А теперь я посмотрел, и надо кончать мой бег.

«Посмотрю, - сказал он себе, - очень ли переменилась человечья стая».

Позабыв о том, что он не у себя в джунглях, где может делать всё что вздумается, Маугли беззаботно ступал по отягчённым росою травам, пока не дошёл до той хижины, где горел огонёк.

Три-четыре собаки подняли лай, потому что Маугли был уже на окраине деревни.

- Хо! - сказал Маугли, бесшумно садясь и посылая им в ответ волчье глухое ворчанье, сразу усмирившее собак. - Что будет, то будет. Маугли, какое тебе дело до берлог человечьей стаи?

Он потёр губы, вспоминая о том камне, который рассёк их много лет назад, когда другая человечья стая изгнала его.

Дверь хижины открылась, и на пороге появилась женщина, вглядываясь в темноту. Заплакал ребёнок, и женщина сказала, обернувшись к нему: - Спи! Это просто шакал разбудил собак. Скоро настанет утро.

Маугли, сидя в траве, задрожал, словно в лихорадке. Он хорошо помнил этот голос, но чтобы знать наверное, крикнул негромко, удивляясь, как легко человеческий язык вернулся к нему:

- Кто меня зовёт? - спросила женщина дрожащим голосом.

- Разве ты забыла? - сказал Маугли; в горле у него пересохло при этих словах.

- Если это ты, скажи, какое имя я дала тебе? Скажи! - Она прикрыла дверь наполовину и схватилась рукой за грудь.

- Натху! О, Натху! - ответил Маугли, ибо, как вы помните, этим именем назвала его Мессуа, когда он впервые пришёл в человечью стаю.

И Маугли, выйдя на свет, взглянул в лицо Мессуа, той женщины, которая была добра к нему и которую он спас когда-то от человечьей стаи. Она постарела, и волосы у неё поседели, но глаза и голос остались те же. Как все женщины, Мессуа думала, что найдёт Маугли таким же, каким оставила, и удивлённо подняла глаза от груди Маугли к его голове, касавшейся притолоки.

- Мой сын… - пролепетала она, падая к его ногам. - Но это уже не мой сын, это лесное божество! Ах!

Он стоял в красном свете масляной лампы, высокий, сильный, красивый, с ножом на шее, с чёрными длинными волосами, разметавшимися по плечам, в венке из белого жасмина, и его легко было принять за сказочное божество лесов.

Ребёнок, дремавший на койке, вскочил и громко закричал от страха. Мессуа обернулась, чтобы успокоить его, а Маугли стоял неподвижно, глядя на кувшин и горшки, на ларь с зерном и на всю людскую утварь, так хорошо ему памятную.

- Что ты будешь есть или пить? - прошептала Мессуа. - Это всё твоё. Мы обязаны тебе жизнью. Но тот ли ты, кого я называла Натху, или ты и вправду лесной бог?

- Я Натху, - сказал Маугли, - и я зашёл очень далеко от дома. Я увидел этот свет и пришёл сюда. Я не знал, что ты здесь.

- После того как мы пришли в Канхивару, - робко сказала Мессуа, - мой муж поступил на службу, и мы получили здесь немного земли. Она не такая хорошая, как в старой деревне, но нам вдвоём не много надо. Англичане пообещали нам защиту от тех, кто хотел нас сжечь. Ты помнишь?

- Но когда они наточили лезвие своего Закона и мы пошли в деревню к злым людям, - мы не нашли её.

- И это я помню, - Маугли коротко втянул воздух. - А где же тот человек, что так испугался в ту ночь?

- Это мой сын, что родился две зимы назад. Если ты бог, подари ему Милость Джунглей, чтобы он оставался невредимым среди твоего… твоего народа, как мы остались невредимы в ту ночь.

Она подняла ребёнка, и тот, забыв о своём страхе, потянулся к ножу, висевшему на груди Маугли. Маугли бережно отвёл в сторону маленькие руки.

- А если ты Натху, которого унёс тигр, - с запинкой продолжала Мессуа, - тогда он твой младший брат. Благослови же его, как старший.

- О-хэ! Что значит такое слово - «благослови»? Я не лесной бог и не его старший брат, и - о мать моя, на сердце у меня тяжело!

- Ну что же, - сказала Мессуа, бренча горшками, - ведь ты всю ночь бегал по болотам. Конечно, ты надышался лихорадкой.

Маугли улыбнулся при мысли, будто что-нибудь в джунглях могло повредить ему. А Мессуа говорила:

- Я разведу огонь, и ты напьёшься горячего молока. Сними жасминовый венок, он пахнет слишком сильно для такой маленькой комнаты.

Маугли сел, бормоча что-то, пряча лицо в ладонях. Он был во власти странных и незнакомых чувств, точь-в-точь как если бы отравился: кружилась голова и слегка подташнивало. Он пил тёплое молоко долгими глотками, а Мессуа время от времени поглаживала его по плечу, не будучи вполне уверена, её ли это сын Натху или какое-нибудь чудесное божество джунглей, но радуясь уже тому, что он жив.

- Сынок, - сказала наконец Мессуа, и её глаза блеснули гордостью, - кто-нибудь уже говорил тебе, что ты красивее всех на свете?

- Что? - отозвался Маугли, ибо, разумеется, никогда не слыхал ничего подобного.

Мессуа ласково и радостно засмеялась. Ей довольно было взглянуть на его лицо.

- Значит, я первая? Так и следует, хотя редко бывает, чтобы сын услышал от матери такую приятную весть. Ты очень красив. Я в жизни не видывала такой красоты. Маугли вертел головой, стараясь оглядеть себя через плечо, а Мессуа снова рассмеялась и смеялась так долго, что Маугли, сам не зная почему, начал смеяться вместе с ней. Ребёнок перебегал от одного к другому, тоже смеясь.

- Нет, не насмехайся над братом, - сказала Мессуа, поймав ребёнка и прижимая его к груди. - Если ты вырастешь хоть вполовину таким же красивым, мы женим тебя на младшей дочери князя, и ты будешь кататься на больших слонах.

Маугли понимал едва одно слово из трёх в её разговоре. Тёплое молоко усыпило его после сорокамильного пробега, он лёг на бок, свернулся и через минуту уснул глубоким сном, а Мессуа откинула волосы с его глаз, накрыла его одеялом - и была счастлива. По обычаю джунглей, он проспал конец этой ночи и весь следующий день, потому что чутьё, никогда не засыпавшее вполне, говорило ему, что здесь нечего бояться. Наконец он проснулся, сделав скачок, от которого затряслась хижина: прикрытый одеялом, он видел во сне ловушки. Остановившись, он вдруг схватился за нож, готовый биться с кем угодно, а сон ещё глядел из его расширенных глаз.

Запах росы с болот пробудил в нем голод и тревогу. Ему хотелось кончить весенний бег, но ребёнок ни за что не сходил с его рук, а Мессуа непременно желала расчесать его длинные иссиня-чёрные волосы. Она расчёсывала их и пела простенькие детские песенки, то называя Маугли сыном, то прося его уделить ребёнку хоть ничтожную долю его власти над джунглями.

Дверь хижины была закрыта, но Маугли услышал хорошо знакомый звук и увидел, как рот Мессуа раскрылся от страха, когда большая серая лапа показалась из-под двери, а за дверью Серый Брат завыл приглушённо и жалобно.

- Уходи и жди! Вы не захотели прийти, когда я вас звал, - сказал Маугли на языке джунглей, не поворачивая головы, и большая серая лапа исчезла.

- Не… не приводи с собой твоих… твоих слуг, - сказала Мессуа. - Я… мы всегда жили в мире с джунглями.

- Мир и сейчас, - сказал Маугли, вставая. - Вспомни ту ночь на дороге в Канхивару. Тогда были десятки таких, как он, и позади и впереди тебя. Однако я вижу, что и весной Народ Джунглей не всегда забывает меня. Мать, я ухожу!

Мессуа смиренно отступила в сторону - он и впрямь казался ей лесным божеством, - но едва его рука коснулась двери, как материнское чувство заставило её забросить руки на шею Маугли и обнимать его, обнимать без конца.

- Приходи! - прошептала она. - Сын ты мне или не сын, приходи, потому что я люблю тебя! И смотри, он тоже горюет.

Ребёнок плакал, потому что человек с блестящим ножом уходил от него.

- Приходи опять, - повторила Мессуа. - И ночью и днём эта дверь всегда открыта для тебя.

Горло Маугли сжалось, словно его давило изнутри, и голос его прозвучал напряжённо, когда он ответил:

- Я непременно приду опять… А теперь, - продолжал он уже за дверью, отстраняя голову ластящегося к нему волка, - я недоволен тобой, Серый Брат. Почему вы не пришли все четверо, когда я позвал вас, уже давно?

- Давно? Это было только вчера ночью. Я… мы… пели в джунглях новые песни. Разве ты не помнишь?

- И как только песни были спеты, - горячо продолжал Серый Брат, - я побежал по твоему следу. Я бросил всех остальных и побежал к тебе со всех ног. Но что же ты наделал, о Маленький Брат! Зачем ты ел и спал с человечьей стаей?

Маугли хотел что-то отвечать, но на дороге, которая вела от деревни к лесу, появилась девочка в белом платье. Серый Брат мгновенно исчез, а Маугли бесшумно попятился в высокую зелень поля; тёплые зеленые стебли закачались перед его лицом, и он скрылся, как призрак.

Девочка взвизгнула, думая, что увидела привидение, потом глубоко вздохнула. Маугли раздвинул стебли руками и смотрел ей вслед, пока она не ушла.

- А теперь я не знаю, - сказал наконец Маугли. - Почему вы всё же не пришли, когда я вас звал?

… всегда с тобой, кроме Времени Новых Речей, - проворчал Серый Брат, лизнув пятку Маугли. - Разве я не пошёл за тобой в ту ночь, когда наша Стая прогнала тебя? Кто разбудил тебя, когда ты уснул в поле?

- Да, но ещё и ещё раз, Серый Брат, и, может быть, ещё?

Серый Брат молчал. Потом он проворчал, словно про себя:

- То же говорил и Акела в Ночь Диких Собак, - пробормотал Маугли.

- Они выгнали тебя, наговорив плохих слов. Они разбили тебе камнями рот. Они послали Балдео, чтобы убить тебя. Они хотели бросить тебя в Красный Цветок. Ты, а не я, сказал, что они глупы и ленивы. Ты, а не я - мне нет дела до них, - ты напустил на них джунгли. Ты, а не я, сложил о них песню злее, чем наша песня о диких собаках.

Серый Брат некоторое время бежал рысью, не отвечая, потом сказал с расстановкой от прыжка к прыжку:

- Хорошо, что ты об этом подумал. Нечего долго ждать, когда видишь добычу. Ступай вперёд и созови всех на Скалу Совета, а я расскажу им, что у меня на уме. Но, может быть, они не придут? Может быть, во Время Новых Речей они обо мне забудут?

- Ты никогда ни о чем не забывал? - через плечо огрызнулся Серый Брат, пускаясь в галоп и обгоняя погруженного в раздумье Маугли.

Во всякое другое время на зов Маугли собрались бы, ощетинив загривки, все джунгли, но теперь им было не до того - они пели песни, играли, дрались. Ко всем по очереди подбегал Серый Брат с криком:

- Хозяин джунглей уходит к людям! Все на Скалу Совета!

- Он вернётся летом во время жары. Дождь выгонит его из пещеры. Идём петь вместе с нами, Серый Брат!

- Но это правда! Хозяин джунглей уходит обратно к людям, - повторял Серый Брат.

- Ну так что же? Разве этого не бывает во Время Новых Речей? - отвечали ему.

И когда Маугли с тяжёлым сердцем взобрался по хорошо знакомым скалам на то место, где его когда-то приняли в Стаю, он застал там только свою четвёрку волков, Балу, почти совсем ослепшего от старости, и тяжеловесного, хладнокровного Каа, свернувшегося кольцом вокруг опустевшего места Акелы.

‚ я это знал. Человек в конце концов уходит к человеку, хотя джунгли его не гонят. Скажи заветное слово: мы с тобой одной крови, я и ты - человек и змея.

- Почему меня не разорвали дикие собаки? - всхлипнул Маугли. - Я ослабел, и не из-за того, что съел какую-нибудь отраву. Меня днём и ночью кто-то преследует. Я оборачиваюсь - и он в тот же миг прячется, смотрю за стволами деревьев - никого нет, зову - в ответ тишина, но такая, словно кто-то услышал и не отвечает. Я ложусь спать, а встаю усталым. Меня не успокаивает весенний бег, не освежает купание. Мне делается противно, когда я убиваю, но драться я теперь могу только до смерти. Внутри меня живёт Красный Цветок, мои кости стали жидкими, как вода, и я… и я - ничего не понимаю.

- Что попусту говорить, - вмешался Балу, медленно поворачивая голову к Маугли. - Акела на берегу сказал, что Маугли заставит Маугли уйти к людям. И я это говорил. Но кто теперь слушает Балу? И Багира (но где она, её всю ночь нету?)‚ - она тоже знает, таков Закон.

Четверо волков поглядели друг на друга, потом на Маугли - удивлённо, но покорно.

- Так джунгли не гонят меня? - с трудом проговорил Маугли.

«Пока мы живы, никто не посмеет…», но Балу остановил их.

- Я учил тебя Закону. Слово принадлежит мне, - сказал он, - и хотя я теперь не вижу скал перед собою, зато вижу дальше. Лягушонок, ступай своей собственной дорогой, живи там, где живёт твоя кровь, твоя Стая и твой Народ. Но когда тебе понадобится коготь, или зуб, или глаз, или слово, быстро переданное ночью, то помни, Хозяин джунглей, что джунгли - твои, стоит только позвать.

- И средние джунгли тоже твои, - сказал Каа. - Я не говорю о Маленьком Народе.

- О братья мои! - воскликнул Маугли, с рыданием простирая к ним руки. - Я не хочу уходить, но меня словно тянет за обе ноги. Как я уйду от этих ночей?

- Нет, смотри сам, Маленький Брат, - повторил Балу. - Ничего постыдного нет в этой охоте. Когда мёд съеден, мы оставляем пустой улей.

- Послушай, моё сокровище, - сказал Балу, - никто здесь не будет удерживать тебя - ни словом, ни делом. Смотри сам! Кто станет спорить с Хозяином джунглей? Я видел, как ты играл вон там белыми камешками, когда был маленьким Лягушонком. И Багира, которая отдала за тебя молодого, только что убитого буйвола, видела тебя тоже. После того смотра остались только мы одни, ибо твоя приёмная мать умерла, умер и твой приёмный отец. Старой Волчьей Стаи давно уже нет. Ты знаешь, чем кончил Шер-Хан, Акелу же убили дикие собаки; они погубили бы и всю Сионийскую Стаю, если бы не твоя мудрость и сила. Остались только старики. И уже не детёныш просит позволения у Стаи, но Хозяин джунглей избирает новый путь. Кто станет спорить с человеком и его обычаями?

- А как же Багира и буйвол, который выкупил меня? - спросил Маугли. - Я не имею права…

Его слова были прерваны рёвом и треском в чаще под горой, и появилась Багира, лёгкая, сильная и грозная, как всегда.

- Вот почему, - сказала пантера, вытягивая вперёд окровавленную правую лапу, - вот почему я не приходила. Охота была долгая, но теперь он лежит убитый в кустах - буйвол по второму году, - тот буйвол, который освободит тебя, Маленький Брат. Все долги уплачены теперь сполна. Что же касается остального, то я скажу то же, что и Балу. - Она лизнула ногу Маугли. - Не забывай, что Багира любила тебя! - крикнула она и скачками понеслась прочь.

- Доброй охоты на новом пути, Хозяин джунглей! Не забывай, что Багира любила тебя!

- Ты слышал? - сказал Балу. - Больше ничего не будет. Ступай теперь, но сначала подойди ко мне. О мудрый маленький Лягушонок, подойди ко мне!

А Маугли в это время рыдал и рыдал, уткнувшись головой в бок слепого медведя и обняв его за шею, а Балу всё пытался лизнуть его ноги.

Балу

Лягушонка заклинаю:

Ради Балу, ты учти,

Их Закон люби и чти!

Пораженье иль победа -

Ты держись его, как следа:

Он укажет верный путь.

Если встретится обида,

Ты, не подавая вида,

Загони свой гнев назад -

Если встретишься с обманом -

Значит, бою быть с Шер-Ханом.

Чтя закон, стой не дрожа

Против острого ножа.

Мёд, коренья и початки!)

Будут пусть с тобой всегда

Чаща, ветер и вода!

Каа

В гневе семя страха скрыто,

Кобра носит страшный яд,

Но в словах его - стократ.

Плохо, если речи пёстры,

Сила и учтивость - сестры.

Где кишка ещё тонка.

Брать добычу не годится,

Коей можно подавиться.

Отправляясь на покой,

Ибо на открытом месте

Могут и убить из мести.

Север, запад, юг, восток,

На слова будь скуп и строг.

Яма, пруд и буераки!)

Будут пусть с тобой всегда

Чаща, ветер и вода!

Багира

Люди! Знаю я их брата!

Я клянусь, замком, что сбит -

Тот урок мной не забыт!

Не ходи кривой дорожкой -

Не мирись с шакалом, Брат -

Горд и честен будь стократ!

Если в путь кружной поманят -

Отвернись! У них ума нет!

Отвернись тогда и тут.

Не хвались, как Бандар-Логи,

Не сворачивай с дороги

И, пустой услышав лай,

(Будьте рядом без изъятья

Все его лесные братья!)

Будут пусть с тобой всегда

Чаща, ветер и вода!

Нам до страшного порога

Путь с тобой заказан строго -

Уведёт тебя дорога

Огненный Цветок раздуть.

Джунгли ты не позабудь!

И, проснувшись на рассвете,

Ты слова припомни эти -

Джунгли за тебя в ответе!

Солнце, месяц и звезда,

Чаща, ветер и вода!^[93]

Перевод глав «Нашествие джунглей» и «Весенний бег» представлен по изданию «Ким. Книги джунглей» (Пермское книжное издательство, 1991), в котором восполнены сокращения, допущенные Ниной Дарузес. Подробнее о сокращениях в переводе Н. Дарузес см. приложение «Б».

Автор:	Киплинг Д. Р.
Категории:	Рассказ, Сказка, Детская литература