Корабль, который обрел себя

КОРАБЛЬ, КОТОРЫЙ ОБРЕЛ СЕБЯ

Это был его первый выход в море, но, будучи всего лишь грузовым пароходом порожним водоизмещением в две с половиной тысячи тонн, он уже считался лучшим в своем классе, поскольку стал своего рода вершиной сорока лет экспериментов и усовершенствований корпусов кораблей и их механизмов. Достаточно сказать, что проектировщики и владелец полагали его ни в чем не хуже «Лукании». Построить какую-нибудь плавучую гостиницу, которая будет приносить доход, не так уж трудно: вложите побольше денег в отделку и назначьте умопомрачительные цены за ванные комнаты, апартаменты класса «люкс» и тому подобное. Но в наши дни жестокой конкуренции и низких тарифов каждый квадратный дюйм грузового парохода должен отвечать следующим критериям: дешевизне, максимальной вместительности и определенной (по возможности, высокой) крейсерской скорости.

И этот корабль имел двести сорок футов в длину и тридцать два фута в ширину, причем компоновка и схема размещения грузов были таковы, что при желании он мог перевозить крупный рогатый скот на главной палубе, и овец - на нижней; но главным его достоинством все-таки считались трюмы, поражавшие воображение вместительностью. Его владельцы - весьма известная шотландская компания - привели своего красавца с севера, где он был спущен на воду, окрещен и оснащен всем необходимым, в Ливерпуль, а там он встал под погрузку, чтобы отправиться в Нью-Йорк; и дочь владельца, мисс Фрейзер, в волнении расхаживала взад и вперед по чистым палубам, восхищаясь покраской, блеском надраенных медных частей, замерших в ожидании лебедок и, в особенности, крепким прямым форштевнем, о который она сама разбила бутылку шампанского, дав пароходу имя «Димбула».

Стоял восхитительный сентябрьский денек, и судно во всей своей притягательной новизне - оно было выкрашено в свинцовый цвет с ярко-алой дымовой трубой - выглядело просто великолепно. На флагштоке «Димбулы» развевался вымпел пароходства, и она время от времени отвечала свистком на дружеские приветствия коллег по ремеслу, которые, видя перед собой новичка, желали ему успеха в ближних и дальних водах.

- Вот теперь, - восторженно обратилась мисс Фрейзер к капитану, - он стал настоящим кораблем, не так ли? Кажется, только вчера отец отдал приказ о его постройке, а сейчас... сейчас... ну разве он не красавец?

Девушка очень гордилась отцовской фирмой и рассуждала так, словно была старшим партнером, которому принадлежал контрольный пакет акций.

- О да, он совсем не плох, - аккуратно подбирая слова, отозвался шкипер. - Но должен сказать, что для того, чтобы получить хороший корабль, мало дать ему имя. По сути своей, мисс Фрейзер, если вы понимаете, о чем я говорю, он пока что остается набором стоек, заклепок и пластин, которым придали форму корабля. Ему еще только предстоит обрести себя.

- Но отец говорил, что он прекрасно оснащен и укомплектован!

- Так оно и есть, - со смешком согласился шкипер. - Но с кораблями всегда так, мисс Фрейзер. Он - здесь, перед нами, собран воедино, вот только части его еще не притерлись друг к другу и не научились работать вместе. У них просто не было такой возможности.

- Машины работают безукоризненно. Даже я это слышу.

- Верно. Но корабль - это нечто большее, чем машины. Видите ли, каждая его часть должна ожить и научиться работать вместе со своей соседкой - понравиться ей и притереться, как мы говорим. С технической точки зрения, разумеется.

- И как же вы намерены этого добиться? - осведомилась девушка.

- Пока что мы можем лишь проложить курс и выйти в море; но если погода вдруг окажется неблагоприятной - а в таком рейсе это вполне вероятно, - остальное он усвоит сам, без посторонней помощи, и выучит наизусть! Вы сами увидите, мисс Фрейзер, что корабль - это не просто замкнутый объем. Он являет собой сложную конструкцию, подвергающуюся действию различных конфликтующих напряжений, с переплетением соединительных тканей, которые должны поддаваться или сопротивляться в строгом соответствии с его собственным представлением об упругости...

В этот момент к ним приблизился мистер Бьюкенен, старший механик, и шкипер обратился к нему:

- Я как раз говорил мисс Фрейзер о том, что наша «Димбула» должна пройти обкатку и притирку, и что для этого нет ничего лучше доброго шторма. Как ваши машины, Бак?

- Нормально - на первый взгляд, разумеется. Но пока ни о какой слаженности говорить не приходится. - Он повернулся к девушке. - Можете поверить мне на слово, мисс Фрейзер, а позже, быть может, поймете и сами: из того, что симпатичная девушка совершила над кораблем обряд крещения, дав ему имя, вовсе не следует, что он стал таковым для людей, составляющих его экипаж.

- Именно об этом я и говорил, мистер Бьюкенен, - перебил шкипер.

- Вы так углубились в метафизику, что я не успеваю следить за ходом ваших рассуждений, - со смехом заявила мисс Фрейзер.

- С чего бы это? Вы истинная шотландка, и я знавал отца вашей матушки - он был родом из Дамфриса, - так что вы имеете такое же полное и законное право на метафизику, как и на «Димбулу», - возразил старший механик.

в доке, а на обратном пути в Глазго думайте только о том, как мы загрузим его и отправимся в путь - и все ради вашего благополучия.

В течение нескольких следующих дней экипаж разместил на «Димбуле» четыре тысячи тонн груза и вывел ее в море из гавани Ливерпуля. И едва оказавшись на открытой воде, она, само собой, заговорила. Вот попробуйте в следующий раз, когда окажетесь на пароходе, прижаться ухом к стенке своей каюты: со всех сторон до вашего слуха донесутся тысячи негромких голосов, взволнованных и перебивающих друг друга, шепчущих и чихающих, булькающих, всхлипывающих и вскрикивающих - совсем как телефонная трубка в грозу. Деревянные корабли скрипят, кряхтят и стонут, а железные вздрагивают и звучат сотнями своих соединений, ребер и заклепок.

Конструкция «Димбулы» была очень надежной, судно получилось крепким, и на каждой его части красовалось буквенное либо цифровое обозначение; точно в таком же порядке каждая из этих частей подверглась ковке, литью, прокатке либо штамповке человеческими руками, прожив в реве и грохоте судостроительной верфи несколько долгих месяцев. Таким образом, у каждого фрагмента и узла появился свой собственный голос - полностью соответствующий количеству вложенного в него труда. Чугун, как правило, немногословен, зато листы мягкой малоуглеродистой и сварочной стали, а равно шпангоуты и балки, подвергшиеся изгибу, сварке и клепке, болтают без умолку. Разумеется, их разговоры и вполовину не так осмысленны, как наши с вами, поскольку все они, сами того не сознавая, связаны друг с другом в полной темноте, не позволяющей разглядеть ни того, что происходит рядом, ни того, что случится в следующий миг.

Как только «Димбула» оставила позади побережье Ирландии, в ее прямой нос лениво ударили угрюмые, цвета стали, волны Атлантики, забросав пеной паровой кабестан, используемый для поднятия якоря. сам кабестан и машина, приводившая его в движение, блистали свежей красной и зеленой красками; правда, окунаться в соленую воду с головой не нравится никому.

- Не смей так больше делать, - прошипел кабестан сквозь зубья своих шестерней. - Эй! А куда подевалась эта ведьма?

Но тут новая волна с коротким смешком и хлюпаньем сутуло перевалилась через борт.

- Там, откуда я пришла, нас еще много, - сообщила следующая, захлестнув кабестан, который был надежно привинчен к стальной пластине на палубном бимсе.

- Ты что, не можешь сидеть спокойно? - полюбопытствовали бимсы. - Что с тобой происходит? то ты вдруг начинаешь весить в два раза больше, чем должен, а потом опять все приходит в норму!

- Я не виноват, - принялся оправдываться кабестан. - Там, снаружи, беснуется какое-то дикое зеленое животное, которое то и дело наваливается на меня и лупит по голове.

- Расскажи об этом рабочим-судостроителям! Ты находился в одном и том же положении несколько месяцев, но никогда еще так не ерзал. Если ты не будешь осторожен, мы запросто можем задохнуться от перенапряжения!

- Раз уж мы заговорили о напряжении, - вмешался в перебранку чей-то низкий, хриплый и неприятный голос, - то нам хотелось бы знать, отдаете ли вы, парни, - речь, ясное дело, о палубных бимсах, - себе отчет в том, что ваши колени весьма уродливо приклепаны к нашей конструкции - нашей, прошу обратить внимание!

- Кто бы это мог быть? - озадачились палубные бимсы.

- О, да никто конкретно, - последовал ответ. - Мы - всего лишь стрингеры левого и правого бортов верхней палубы. И если вы намерены и в дальнейшем вздыматься и крениться таким возмутительным образом, то нам, хоть и против воли, но придется принять кое-какие меры.

Стрингеры корабля были ничем иным, как длинными стальными балками, тянущимися от носа к корме. Они удерживали на месте стальные рамы (на деревянных судах их именуют ребрами шпангоутов), а также помогали поддерживать концы палубных бимсов, проложенных от одного борта к другому. Из-за своей непомерной длины стрингеры всегда и неизменно считали себя главными.

- Вы примете меры? Да неужели? - послышался гулкий грохот, эхом прокатившийся по всему кораблю. - Думается, что у вас ничего не выйдет!

Это отозвались рамы - а их было несколько десятков, расположенных на расстоянии восемнадцати дюймов друг от друга и приклепанных к стрингерам в четырех местах.

А тысячи и тысячи маленьких заклепок, связывавших вместе все это многотонное хозяйство, прошептали:

- Так и есть! Так и есть! Перестаньте трястись и стойте смирно! Держитесь, братья и сестры! Держитесь! Горячая клепка! А это еще что такое?

У заклепок не было зубов, поэтому они и не могли застучать ими от страха; но они все-таки постарались восполнить этот недостаток, когда по корпусу «Димбулы» от носа до кормы прокатилась волна сильной вибрации, и она вздрогнула и забилась в судорогах, словно крыса в зубах терьера.

пропорции морской воде и воздухе, и куда быстрее, чем того требовали приличия. Когда же корабль снова провалился вниз, машины - а они имели тройное расширении и по три цилиндра в ряд - фыркнули всеми своими поршнями:

- Эй ты , приятель - да-да, тот, что снаружи, - это что, шутка такая? Если да, то она не удалась. Как прикажешь нам исполнять свою работу, если ты то и дело выходишь из себя?

- И вовсе я не вышел из себя, да и не разошелся, - сообщил гребной винт, сипло проворачиваясь на конце гребного вала. - Если б такое случилось, от вас остался бы один металлолом. Просто море вырвалось из-под меня, и мне не за что было уцепиться. Только и всего!

- Только и всего, говоришь? - возмутился упорный подшипник, чьей задачей была передача толкающего усилия винта. Ведь если бы гребному винту не за что было держаться, он бы просто вполз в машинное отделение, а корабль потерял бы ход. - Я понимаю, что делаю свою работу глубоко внизу, где меня никто не видит, но предупреждаю: я требую справедливости. Я требую всего лишь справедливости! Почему ты не можешь толкать нас ровно и мощно, вместо того чтобы жужжать, подобно детскому волчку, и заставлять меня греться под упорным воротником?

У блока упорных подшипников таких воротников было аж шесть штук, и он вовсе не желал, чтобы они перегревались.

Все подшипники, которые поддерживали пятьдесят футов гребного вала, проходящего к корме, зашептали:

- Справедливость, мы требуем справедливости!..

- Я могу дать вам только то, что получаю сам, - отозвался гребной винт. - Смотрите! Сейчас опять начнется!

Он с ревом высунулся из воды, когда «Димбула» клюнула носом, проваливаясь между валами, и паровые машины надрывно завыли и замолотили «чух-чух-чух», потому что их уже ничто не сдерживало.

- Я являюсь самым благородным воплощением человеческого гения - так говорит мистер Бьюкенен! - пронзительно выкрикнул цилиндр высокого давления. - Это же сущая нелепость! - Поршень резко пошел кверху и поперхнулся, поскольку половина пара под ним была смешана с грязной водой. - Помогите! Смазчик! Механик! Помогите, я задыхаюсь! - прохрипел он. - Если я откажу, кто же будет толкать корабль вперед?

- Тише! Прошу вас, тише! - прошептал Пар, которому, разумеется, уже неоднократно доводилось выходить в море. Свободное от работы время он предпочитал проводить на берегу, в облаке, сточной канаве, цветочном горшке или грозовой туче - словом, везде, где требовалась вода. - Это всего лишь первое переполнение котла и машины, или перелив, как его еще называют. Так будет происходить на протяжении всей ночи - давление будет то нарастать, то падать. Не скажу, что это особенно приятно, но, учитывая обстоятельства, ничего иного ожидать не приходится.

- Да при чем здесь обстоятельства? Я должен делать свою работу - на чистом и сухом пару. К черту обстоятельства! - взревел цилиндр.

- Обстоятельства как раз и дадут нам хорошенько проветриться. Я уже много раз бывал в Северной Атлантике - к утру нам придется несладко.

- Как это ни прискорбно, но и сейчас ни о каком спокойствии говорить не приходится, - заявили рамы особой прочности (их еще называют рамными шпангоутами), находящиеся в машинном отделении. - Наблюдается тяга, направленная вертикально вверх, которой мы не понимаем, а также искривление, отрицательно влияющее на наши кронштейны и ромбовидные накладки, вследствие чего образуется нечто вроде растяжения на запад-северо-запад, которое нас серьезно беспокоит. Мы сочли нужным упомянуть об этом, потому что стоим кучу денег, и уверены, что владельцу не понравится столь фривольное с нами обращение!

- Боюсь, что в настоящий момент владелец ничего с этим поделать не сможет, - заявил Пар, ныряя в конденсатор. - Пока погода не улучшится, вам так или иначе придется справляться самим.

- Оставим в покое погоду, - прозвучал снизу чей-то гулкий бас, - но этот злосчастный груз буквально надрывает мне душу. Я - шпунтовый пояс, и я по крайней мере в два раза толще остальных, так что знаю, о чем говорю.

Шпунтовый пояс - это самый нижний лист обшивки корабельного днища, и у «Димбулы» он был сработан из мягкой малоуглеродистой стали толщиной в три четверти дюйма.

- Море толкает меня вверх так, как я никогда от него не ожидал, - ворчливо продолжал пояс, - а груз тянет вниз и, разрываясь между ними, я просто не знаю, что мне делать.

- Если сомневаешься, оставь все, как есть, и ничего не делай, - зарокотал Пар, закипая в бойлерах.

- Вам хорошо говорить, а здесь внизу темно и страшно; откуда мне знать, выполняют ли свои обязанности остальные листы обшивки? А фальшборт наверху, как мне говорили, имеет всего-то пять шестнадцатых дюйма толщины - это же просто неслыханно!

в том месте, где палубные бимсы мешали бы движению груза вверх и вниз. - Я работаю совершенно без всякой поддержки, и мне кажется, что я единственный обеспечиваю прочность всей конструкции корабля. А это - огромная ответственность, уверяю вас. Полагаю, стоимость груза превышает сто пятьдесят тысяч фунтов. Не забывайте об этом!

- И каждый фунт зависит от моих личных усилий. - Это подал голос кингстон, непосредственно сообщающийся с морем за бортом и расположенный неподалеку от шпунтового пояса. - Мне приятно думать, что я ношу имя принца Гайда и снабжен лучшими резиновыми прокладками из Бразилии. В мою конструкцию заложены пять патентов - я говорю об этом без излишней гордости, - пять уникальных патентов, причем каждый последующий лучше предыдущего. В данный момент я перекрыт вполне надежно. Но стоит мне приоткрыться, как всех вас поглотит пучина. И это бесспорно!

С патентованными изделиями всегда так - они выбирают самые длинные слова из всех возможных. Это фокус, которому они обучаются у изобретателей.

- Вот так новость! - заявила большая центробежная трюмная помпа. - Мне почему-то казалось, что ты нужен для мытья палуб и того, что на них находится. Во всяком случае, сама я неоднократно использовала тебя именно для этих целей. Точную цифру не помню, но она измеряется тысячами галлонов, которые я гарантированно выдаю в час. И уверяю вас, мои недовольные друзья-жалобщики, что опасности нет ни малейшей. Я способна откачать всю воду, которая сумеет пробраться сюда... Но, клянусь своей наивысшей производительностью, вот это так крен!

Море уже разыгралось не на шутку. С запада - оттуда, где в зеленом небе виднелся рваный просвет, со всех сторон обложенный тяжелыми серыми тучами, надвигался сильный шторм. Порывистый пронизывающий ветер пробирал до костей, срывая хлопья пены с макушек тяжелых волн.

- Знаете, как это называется? - протелефонировала фок-мачта вниз по своим проволочным оттяжкам. - Отсюда, сверху, мне все видно без прикрас. Против нас составлен настоящий организованный заговор. Я в этом уверена, потому что все до единой волны целятся нам прямо в нос. В этом комплоте замешано целое море - и ветер тоже. Какой ужас!

- Что здесь ужасного? - лениво осведомилась очередная волна, в сотый, наверное, раз погребая под собой кабестан.

- Заговор с твоей стороны, вот что, - пробулькал кабестан, беря пример с фок-мачты. - Пузырьки и морская пена сговорились!

- Прошу прощения! В Мексиканском заливе образовалась область пониженного атмосферного давления... - Волна прыгнула за борт; но ее приятельницы подхватили у нее эстафету, передавая ее друг другу.

- Которая продвинулась... - Очередная волна окатила брызгами зеленой воды дымовую трубу.

- До самого мыса Гаттерас... - Еще одна затопила мостик.

- А теперь она движется в открытое... открытое... открытое море! - Третья волна накатила в три приема, сорвав со шлюпбалок спасательную шлюпку, и та, перевернувшись днищем кверху, сгинула в бездонной впадине, пока целый водопад пенными струями рушился на балки и блоки.

- Вот и вся недолга! - прошипела взбеленившаяся вода, с клокотанием устремляясь в шпигаты. - В наших намерениях нет ничего враждебного. Мы всего лишь метеорологические последствия.

- А хуже не будет? - опасливо поинтересовался носовой якорь, прикованный цепью к палубе. Ему приходилось выныривать из-под очередной волны каждые две минуты и переводить дыхание.

- Не знаю, а потому ничего определенного сказать не могу. К полуночи может усилиться ветер. Уж-жасно благодарна всем присутствующим! До встречи!

Чрезвычайно вежливая волна еще немного прокатилась вперед и растворилась в водовороте у миделя, где меж двух высоких фальшбортов находилась колодезная палуба. Один из листов фальшборта, снабженный петлями и открывающийся наружу, распахнулся с отчетливым звонким лязгом и выпустил обратно в море массу воды.

- Совершенно очевидно, что именно для этого я и предназначен! - заявил лист, захлопываясь и содрогаясь от гордости. - О нет, друг мой, только не это!.. - Над ним как раз нависла следующая волна, пытавшаяся взобраться на палубу, но поскольку лист обшивки открываться не пожелал, вода, признав поражение, с фырканьем отступила.

- Неплохо для пяти шестнадцатых дюйма, - заметил лист обшивки фальшборта. - Теперь понятно, чем мне предстоит заниматься всю ночь.

С этими словами он начал открываться и закрываться в такт движению корабля - в полном соответствии со своим предназначением.

- Мы тоже не бездельничаем, - хором застонали все шпангоуты, когда «Димбула» принялась карабкаться на волну, завалилась на бок на ее плоской вершине и сорвалась в пропасть между валами, содрогаясь от напряжения. Но тут другая огромная волна подставила ей ладонь точно посередине корпуса, и нос и корма корабля повисли в воздухе, полностью лишившись опоры. Еще один игривый вал подпер ей нос, четвертый подставил плечо под корму, а вода из-под нее отхлынула - и только ради того, чтобы посмотреть, как это понравится судну. Теперь оно держалось всего на двух опорах, а вес груза и машин обрушился на стальной киль и скуловые стрингеры, которые аж застонали от натуги.

- Полегче! Ослабьте нажим! - наперебой закричали скуловые стрингеры. - Не прижимайте нас так плотно к рамам!

- Ослабьте зажим! - закряхтели палубные бимсы, когда «Димбула» опасно накренилась. Мы уже сбили все колени о стрингеры и не можем даже пошевелиться. Ослабьте зажим, маленькие глупые зануды!

В следующий миг две идущие навстречу друг другу волны ударили в нос с обеих сторон и с ревом откатились в пене брызг.

- Полегче! - завопила форпиковая таранная переборка. - Мне так и хочется смяться, но я зажата со всех сторон. Полегче, вы, маленькие грязные кованные опилки! Мне нечем дышать!

Все сотни стальных листов, приклепанные к шпангоутам и составляющие наружную обшивку любого корабля, хором подхватили этот клич, поскольку каждому листу хотелось немного подвинуться, чему мешали заклепки.

- Мы тут ни при чем! Мы ничего не можем поделать! - забормотали заклепки в ответ. - Нас поставили сюда, чтобы мы держали вас, что мы и намерены делать; а вы только и делаете, что дергаете нас в разные стороны. Если бы вы сказали, что собираетесь делать дальше, мы могли бы обсудить наши действия.

- Если ощущения меня не обманывают, - заявила обшивка верхней палубы, а она была толщиной в целых четыре дюйма, - то каждая железка во мне дергается и тянет в разные стороны. Хотела бы я знать, какой в этом смысл? Друзья мои, давайте дружно приналяжем в каком-нибудь одном направлении.

- Можешь налегать куда тебе заблагорассудится, - проревела дымовая труба, - только на меня не рассчитывай. Чтобы сохранить равновесие, мне нужны все четырнадцать проволочных тросов, тянущих в противоположные стороны. Разве не так?

- Мы верим тебе, подружка! - пропели трубштаги сквозь стиснутые зубы, со звоном вибрируя под порывами ветра от макушки трубы до самой палубы.

- Вздор! Мы все должны тянуть в одну сторону, - повторила палуба. - В продольном направлении.

- Очень хорошо, - отозвались стрингеры, - в таком случае, перестань раздаваться в разные стороны, когда на тебя обрушивается вода. Достаточно вытянуться во всю длину - от носа к корме, а по краям можешь изогнуться вовнутрь, как поступаем все мы.

- Нет... никаких изгибов на концах! Только легкое искривление от одного борта к другому, с надежной опорой на каждое колено и маленькие приваренные кронштейны, - возразили палубные бимсы.

- Чепуха! - возопили стальные пиллерсы из глубокого и темного трюма. - Что вы там мелете насчет изгибов? Стоять следует ровно и прочно, как и надлежит хорошей круглой колонне, держащей на себе многие тонны веса, - вот так! Смотрите!

Огромная волна обрушилась на верхнюю палубу, и пиллерсы напряглись и застыли, сопротивляясь чудовищной нагрузке.

- Напрягаться по вертикали не так уж и плохо, - заявили рамы, протянувшиеся от одного борта до другого. - Но вы также должны расширяться и в стороны. Расширение - закон жизни, детки. Ну же, давайте! В стороны!

- А ну-ка, возвращайтесь обратно! - гневно огрызнулись палубные бимсы, когда море снова швырнуло корабль вверх и шпангоуты попытались раскрыться. - Возвращайтесь на место, безмозглые железки!

- Жесткость! Прочность! Устойчивость! - пыхтели паровые машины. - Абсолютная и безусловная - жесткость, устойчивость и прочность!

- Видите! - дружным хором захныкали заклепки. - Среди вас не найдется и пары частей, готовых действовать заодно, а вы еще пытаетесь обвинять нас! А ведь мы только и знаем, как пройти лист насквозь и вцепиться в него зубами с обеих сторон, чтобы он не мог пошевелиться.

- Во всяком случае, я хожу из стороны в сторону примерно на дюйм, - с торжеством сообщил шпунтовый пояс.

- В таком случае, от нас нет никакого толку, - всхлипнули заклепки днища. - Нам было приказано - ясно и недвусмысленно - никогда не сдвигаться и не растягиваться; а сейчас мы разойдемся, и море ворвется в трюмы, и мы все вместе отправимся на дно! Сначала нас обвиняют во всевозможных грехах, а теперь мы не можем даже утешиться сознанием того, что хорошо делали свою работу.

- Не рассказывайте никому о том, что я сейчас вам скажу, - шепотом попытался утешить их Пар, - но, между нами говоря, это должно было случиться рано или поздно. Вы должны были уступить самую чуточку, и вы это сделали. А теперь не поддавайтесь и стойте на своем, как раньше.

- И какой в этом смысл? - запричитали несколько сотен заклепок. - Мы сдались, мы уступили. И чем скорее мы признаемся, что не можем удержать корабль как одно целое и что наши маленькие головки вот-вот отлетят, тем лучше будет для всех. Ни одна каленая заклепка не способна выдержать подобного напряжения!

- Никто и никогда не рассчитывал, что кто-либо из вас выдержит его в одиночку. Разделите напряжение между собой, - посоветовал Пар.

- Пусть мою нагрузку возьмут на себя остальные. Лично я собираюсь выскочить, - сообщила заклепка в одном из передних листов обшивки.

- Если ты сдашься и сделаешь это, за тобой последуют остальные, - прошипел Пар. - На корабле нет ничего более заразительного, чем заклепки, выскакивающие из пазов одна за другой. Знавал я одного приятеля, похожего на тебя, - правда, он был на одну восьмую дюйма толще. Так вот, он стоял на пароходе водоизмещением всего-навсего в тысячу двести тонн, и теперь, оглядываясь назад, мне даже кажется, что он располагался в точности в том же месте, что и ты. Он выскочил во время волнения на море, причем оно было куда меньше, чем сейчас, напугав всех своих друзей на стыковой планке, и те последовали за ним, а листы обшивки стали открываться один за другим, словно печные дверцы, и мне пришлось прятаться в ближайшую полосу тумана, когда корабль пошел на дно.

- Но это просто позорно и бесчестно! - возмутилась заклепка. - Значит, он превосходил меня толщиной, а тоннаж того судна был вполовину меньше нашего? Жалкий маленький колышек! Мне стыдно за свое семейство, сэр. - И заклепка понадежнее устроилась на своем месте, а Пар едва слышно хмыкнул.

- Видишь ли, - продолжал он самым серьезным тоном, - каждая заклепка, особенно в твоем положении, является неотъемлемой частью корабля.

Пар не стал упоминать о том, что эти же самые слова он говорил каждой железке на корабле. Незачем им знать лишнее.

Все это время «Димбула» карабкалась с волны на волну и обрушивалась вниз, стойко переносила удары могучих валов, сжимавших ее, словно тисками, раскачивалась и вращалась, а иногда просто ложилась на борт, словно готовясь умереть, а потом подпрыгивала, как ужаленная, и вертела носом во все стороны, стряхивая с себя морскую пену. Ураган бушевал вовсю. Вокруг царила кромешная тьма, видны были только пенные гребни волн, и в довершение ко всему, хлынул такой проливной дождь, что невозможно было разглядеть что-либо на расстоянии вытянутой руки. Для металлических конструкций внизу это особой роли на играло, зато фок-мачта встревожилась не на шутку.

- Ну, теперь нам точно конец, - обреченно заявила она. - Заговор против нас оказался чересчур силен. Нам ничего не остается, кроме как...

- Уррра! Бррра! Бррру! - заревел Пар в противотуманную сирену, да так, что палубы задрожали мелкой дрожью. - Эй, там, внизу, не бойтесь! Просто я решил сказать пару слов на тот случай, если кто-нибудь окажется поблизости.

- Ты хочешь сказать, что, кроме нас, в такую погоду в море есть еще кто-то? - поперхнувшись дымом, осведомилась труба.

- Разумеется. Таких, как мы, много, - ответил Пар, прочищая глотку. - Ррра! Бррра! Ррру! Здесь немножко ветрено; и, Великие Котлы, какой же сильный ливень!

- Все нормально! Через час-другой станет полегче. Сначала ветер, а потом дождь. Уже совсем скоро мы поплывем дальше. Грррах! Дрррах! Дрррп! Мне кажется, что море начинает успокаиваться. Если я не ошибаюсь, скоро вы узнаете, что такое бортовая качка. До сих пор мы испытывали одну килевую - с носа на корму. Кстати, ребятки, а не стало ли вам малость полегче держаться на своих местах?

Нет, вокруг по-прежнему стоял стон и скрип, но уже не такой громкий, как раньше; а когда корабль вздрагивал, то не грубо и жестко, как падающая на пол кочерга, а мягко и уверенно, как правильно сбалансированная клюшка для гольфа.

- Мы сделали поразительное открытие, - один за другим вдруг заявили стрингеры. - Открытие, которое полностью меняет ситуацию. Впервые в истории кораблестроения мы обнаружили, что внутреннее сжатие палубных бимсов и наружное растяжение шпангоутов позволяет нам крепче стоять на своих местах, выдерживая при этом напряжение, равного которому, пожалуй, не зафиксировано в анналах мореплавания.

Чтобы скрыть смешок, Пар поспешно задудел в противотуманную сирену. А оборвав рев, негромко произнес:

- Мы тоже, - начали палубные бимсы, - первооткрыватели и, в своем роде, гении. Мы пришли к выводу, что поддержка трюмных пиллерсов помогала нам в самом прямом смысле. Оказывается, мы можем опереться на них, когда море сверху обрушивает на нас всю свою водную массу!

Тут «Димбула» провалилась во впадину между валами и почти легла на борт. Выпрямиться она сумела лишь в самом низу, причем с тяжким стоном и вздохом.

- В этом случае - известно ли тебе об этом, Пар? - листовая обшивка на носу и, особенно, на корме, да плюс еще перегородки на самом дне, под нами, помогают нам сопротивляться любому усилию на разрыв.

Шпангоуты изрекли эти прописные истины тем взволнованным и благоговейным тоном, каким говорят люди, только что узнавшие нечто совершенно для себя новое.

- Понаблюдай за нами и сам все увидишь, - с важностью ответила обшивка носовой оконечности. - Готовься! Сзади! К нам идут отец и мать всех волн! Держитесь, заклепки!..

Гигантская волна догнала корабль и с ревом обрушилась на палубу, но сквозь вой ветра и шум воды Пар расслышал и негромкие тревожные возгласы металлических конструкций, которым пришлось напрячь все силы:

- Эй, полегче, полегче! А теперь держитесь! Держитесь! Так, чуток подались назад! Держитесь! Еще осади назад! Теперь толкайте крест-накрест! Не забывайте о напряжении на концах! Ухватились и держим! Держим, кому говорю?!! Пусть вода схлынет - все, пошла!..

Волна откатилась в темноту, крича: «Совсем неплохо для первого раза!» - а насквозь промокший и зарывшийся в воду корабль встряхнулся, подрагивая в такт паровым машинам. Все три цилиндра «Димбулы» покрывал белый налет соли, попавшей в машинное отделение с водой через главный люк; укутанные в парусину паропроводы окутались белым инеем, и даже блестящие медные и хромированные части потускнели, испещренные солевыми точками. Но цилиндры уже научились выжимать максимум из пара, наполовину смешанного с водой, и поэтому жизнерадостно стучали, не обращая внимания на неудобства.

- В этом мире, полном скорби и печали, ничто не дается просто так, - отозвались цилиндры, словно отработали уже несколько веков, - но мы держим семьдесят пять фунтов на дюйм. Однако в последний час мы делаем всего два узла с четвертью! Довольно унизительно для машины мощностью в восемьсот лошадиных сил, ты не находишь?

- Что ж, во всяком случае, это лучше, чем дрейфовать кормой вперед. Теперь вы выглядите уже не такими - как бы это выразиться? - неподатливыми, как в самом начале.

- Если бы тебя так же долбили, как нас сегодня ночью, ты бы тоже растерял всю неподатливость... датливость... ивость. Теорети... ретти... ретти... чески, разумеется, жесткость - как раз то, что надо. А вот с пррррактичес... пррак... ской точки зрения, необходим баланс между податливостью и неуступчивостью. Мы убедились в этом на собственном опыте, работая по бортам по пять минут поочередно... чередно... редно. Как там погода?

- Буря успокаивается, - сообщил им Пар.

«Обратился молодой Обадия к старому Обадии», каковой мотивчик, как вы сами наверняка могли заметить, является чрезвычайно популярным у паровых машин, не рассчитанных на высокие скорости. Океанские лайнеры с двумя винтами предпочитают «Турецкий марш» или увертюры к «Бронзовой лошади» и «Дочери мадам Анго», но если что-нибудь идет не так, они переключаются на «Похоронный марш марионетки» Шарля Гуно в разнообразных вариациях.

- Когда-нибудь и вы освоите собственную мелодию, - сказал им Пар и в последний раз приложился к гудку противотуманной сирены.

На следующий день небо прояснилось, и море немного успокоилось, зато началась такая качка, что «Димбула» попеременно ложилась то на один борт, то на другой, пока у каждого кусочка железа в ее корпусе не начала кружиться голова. К счастью, морская болезнь началась не у всех одновременно: в противном случае, корабль бы развалился, как намокшая картонная коробка.

Занимаясь своим делом, Пар то и дело тревожно посвистывал: именно во время такой вот утомительной бортовой качки, приходящей на смену урагану и шквалам, и происходит большинство аварий и несчастных случаев на море, потому что все думают, что худшее уже позади, и расслабляются. Посему он ораторствовал и болтал без умолку до тех пор, пока балки и рамы, опоры, стрингеры и прочие узлы и детали не научились объединяться между собой и опираться друг на друга, с честью выдерживая новое испытание.

Чтобы попрактиковаться в этом как следует, у них была масса времени, поскольку в море они провели шестнадцать дней, и лишь когда до гавани Нью-Йорка оставалась какая-нибудь сотня миль, погода переменилась. Подобрав своего лоцмана, «Димбула» вошла в порт, сплошь покрытая солью и свежей бурой ржавчиной Ее дымовая труба стала темно-серой сверху донизу, две шлюпки смыло за борт, три медных кожуха вентилятора походили на шляпы нетрезвых гуляк после жаркой схватки с полицией, посередине мостика образовалась вмятина, а рубка, в которой размещалась рулевая паровая машина, была покрыта сетью трещин, словно ее изрубили топором. Счет за мелкий ремонт в машинном отделении получился почти таким же длинным, как гребной вал, деревянная крышка носового люка, когда ее подняли, развалилась на части, а паровой кабестан перекосился на своем основании.

«повреждения оказались минимальными».

- И еще она пообтерлась и потеряла неуклюжесть, - сказал он мистеру Бьюкенену. - Несмотря на свое водоизмещение, руля она слушалась легко, словно гоночная яхта. Помните тот последний шквал у Большой Ньюфаундлендской банки? Я просто горжусь ею, Бак!

- Она и впрямь хороша, - согласился старший механик, глядя на неопрятные и взъерошенные палубы. - Постороннему и предвзятому наблюдателю может показаться, что мы потерпели кораблекрушение, - но мы-то с вами знаем правду.

Вполне естественно, что все узлы и механизмы «Димбулы» преисполнились гордости, а фок-мачта и передняя таранная переборка, создания напористые и пробивные, стали умолять Пар оповестить весь Нью-Йоркский порт об их прибытии.

- Расскажи о нас этим большим кораблям, - твердили они. - А то они воспринимают нас как нечто само собой разумеющееся и недостойное внимания.

«Мажестик», «Париж», «Турень», «Сербия», «Кайзер Вильгельм II» и «Веркендам», величественно направлявшиеся к выходу из гавани. Когда же «Димбула» переложила штурвал, уступая дорогу роскошным круизным лайнерам, Пар (который полагал себя всезнайкой и потому не стеснялся лишний раз прихвастнуть и порезвиться) прокричал:

- О да! О да! О да! Принцы, герцоги и бароны морей и океанов! Настоящим спешу уведомить вас, что мы - «Димбула», пятнадцать суток и девять часов тому назад вышедшие из Ливерпуля, - впервые в своей карьере пересекли Атлантику с четырьмя тысячами тонн груза! Мы не потерпели фиаско и не пошли ко дну. И вот мы здесь. Ур-ра! Мы в полном порядке. Но нам пришлось пережить испытания, невиданные прежде в истории мореплавания! Волны обрушивались на наши палубы одна за другой, сметая все на своем пути! Мы выдержали килевую и бортовую качку! Мы уже думали, что погибаем! Ура! Ура! Но этого не случилось. Мы хотим дать вам знать, что пришли в Нью-Йорк через всю Атлантику, преодолев самые неблагоприятные погодные условия, какие только можно представить; отныне мы - «Димбула»! Мы - рр... гха... ррр!

Красавцы-лайнеры стройной чередой проходили мимо, уверенные и невозмутимые, как времена года. «Димбула» слышала, как «Мажестик» хмыкнул: «Хм!», «Париж» фыркнул: «Однако!», «Турень» кокетливо свистнула в паровой гудок: «Oui», «Сербия» коротко буркнула: «Привет!», а «Кайзер» и «Веркендам» на немецко-голландский манер гаркнули: «Ура!» - и на этом все кончилось.

- Я сделал все, что мог, - торжественно сообщил Пар, - но не думаю, что мы произвели на них такое уж большое впечатление. А вы как полагаете?

- Это отвратительно, - заявила обшивка носовой оконечности. - Они-то должны были понять, через что нам довелось пройти. На всем белом свете не найти другого корабля, на долю которого выпали бы такие испытания, какие достались нам, не так ли?

двух недель; и у некоторых из них водоизмещение, если не ошибаюсь, превышало десять тысяч тонн. Например, я видел, как «Мажестик» зарывался в волну так, что из пены торчал только кончик его дымовой трубы, а еще я помогал «Аризоне» - кажется, это была именно она, - уклониться от айсберга, который она встретила однажды темной ночью. А еще помню, как мне пришлось спасаться бегством из машинного отделения «Парижа», потому что вода в нем поднялась до уровня в тридцать футов. Не стану отрицать, разумеется... - Пар оборвал себя на полуслове, потому что на траверзе показался буксир, на борту которого столпились политики всех мастей и духовой оркестр, провожавшие сенатора от штата Нью-Йорк в Европу, который шел встречным курсом, направляясь в Хобокен.

Внезапно на «Димбуле» от форштевня до кончика лопастей винтов, словно по мановению волшебной палочки, воцарилась полная тишина.

И вдруг чей-то голос медленно и невнятно произнес, как если бы владелец его только что очнулся от сна:

- Кажется, я выставил себя круглым дураком...

Пар сразу понял, что произошло: когда корабль обретает себя, все разговоры его отдельных частей и механизмов моментально прекращаются, сливаясь в один голос, который и есть голос души корабля.

- Я - «Димбула», разумеется. И никогда не был никем иным - ну разве что только круглым дураком!

Буксир, который каким-то чудом сумел увернуться от них, выскочил из-под самого носа парохода; а его оркестр, гремя барабанами и литаврами, шумно разразился популярным, но несколько непристойным шлягером:

- Что ж, я рад, что ты обрел себя, - сказал Пар. - По правде говоря, я малость притомился болтать со всеми этими шпангоутами и стрингерами, да еще и с каждым по отдельности... А вот и карантинная зона! Потом мы отправимся на верфь, где приведем себя в порядок, - а в следующем месяце все повторится сначала...