Ким.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ким. Глава V. (старая орфография)

V.

Громоздкая карета, окруженная ленивой свитой, снова двинулась в путь; старая дама спала до следующей остановки. Переезд на этот раз был очень короткий; оставался еще час до захода солнца, и Ким приставал во всем, ища чем бы позабавиться.

-- Почему бы нам не сесть и не отдохнуть? - сказал ему один из свиты. - Только черти и англичане любят ходить взад и вперед без всякой надобности.

-- Не следует дружить ни с дьяволом, ни с обезьяной, ни с мальчиками, так как невозможно предвидеть, что им взбредет в голову, - прибавил его товарищ.

Ким с презрением отвернулся - он вовсе не желал выслушивать старую сказку о том, как чорт стал играть с мальчиками и потом в этом раскаялся. Отойдя от других, он пошел гулять.

Лама направился за ним. Весь день, как только они проходили мимо воды, он сворачивал с дороги для осмотра, но ни разу не было у него предчувствия, что он нашел свою реку. Он незаметно для самого себя несколько отвлекся от своего искания, чувствуя себя очень хорошо в роли почитаемого советчика знатной дамы, с которой он имел возможность говорить на разумном родном языке. к тому же он внутренно приготовился провести много светлых лет в искании реки, так как ему чуждо было нетерпение белых людей, и душа его полна была глубокой веры.

-- Ты куда идешь? - окликнул он Кима.

-- Никуда, - переход был короткий, а все это - Ким провел рукой по воздуху - для меня ново.

-- Она, безспорно, мудрая и разсудительная женщина. Но трудно размышлять, когда...

-- Все женщины таковы. - Ким сказал это, как сказал бы Соломон.

Лама стал перебирать четки и начал свою молитву обычными словами: "Om mane pudme hum", вознося благодарность небу за прохладу, покой и отсутствие пыли.

Ким с любопытством вглядывался во все, что открывалось теперь его взорам. Его прогулка не имела определенной цели; ему только интересно было разсмотреть ближайшия хижины, непохожия на все дома, какие ему случалось видать прежде.

Они пришли к широкому пастбищу, которое отливало пурпуром в предвечернем свете; посредине возвышалась группа мангифер. Киму показалось странным, что в таком удобном месте не стояло алтаря; мальчик обратил на это внимание, как будто бы он был брамином. Вдали он заметил шедших по ровному месту четырех людей; на разстоянии они казались очень маленькими. Он пристально разглядел их, защитив глаза ладонями и заметил блеск меди.

-- Солдаты, белые солдаты, - сказал он. - Посмотрим-ка на них.

-- Мы с тобой всегда встречаем солдат, когда идем вдвоем. Но я никогда не видел белых солдат.

-- Они не причиняют эла, если только не пьяны. Станем за это дерево.

Они спрятались за толстые стволы в прохладном сумраке мангифер. Две маленькия фигуры остановились; две другия нерешительно приближались к ним. Это был аванпост марширующого полка, высланный для разбивки лагеря. У них были в руках пятифутовые шесты с развевающимися флагами, и они окликали друг друга, идя по равнине.

Наконец они грузными шагами вступили в рощу.

-- Это место, кажется, годится, - офицерския палатки поставим под деревьями, а мы все можем расположиться подальше. Наметили ли они позади место для багажных фургонов?

Они что-то крикнули своим товарищам вдали, и ответ прозвучал очень слабо и неясно.

-- Что это они здесь готовят? - спросил лама, пораженный всем происходящим. - Как мир велик и страшен! И что изображено на флаге?

Один из солдат бросил на землю доску в нескольких футах разстояния от них, потом заворчал, поднял ее, стал советываться со своим товарищем, который осматривал тенистую рощу, и перевернул доску на другую сторону.

Ким глядел на них во все глаза и прерывисто дышал.

-- О, святой отец, - прошептал он, - вспомни мой гороскоп, вспомни, что нарисовал на песке брамин в Умбалле! Вспомни, что он сказал. Сначала придут два "ферраша", чтобы все приготовить - в темном месте; так всегда начинаются видения.

-- Но ведь это не видение, - сказал лама. - Это только иллюзия жизни, и больше ничего.

-- А за ними придет бык - красный быв на зеленом поле. Смотри, вот он.

Ким указал на флаг, развевавшийся на ветру в десяти футах от них. Это был самый обыкновенный лагерный флаг; но в полку очень любили всякое щегольство, и флаг был украшен полковым девизом, красным быком - гербом мавериков - на зеленом поле (эмблема Ирландии).

-- Да, вижу и теперь припоминаю, - сказал лама. - Конечно, это твой бык. Конечно, и это именно те два человека, которые должны все приготовить.

-- Это солдаты, белые солдаты. А что сказал брамин? "Бык знаменует войну и вооруженных людей". Святой отец, это относятся к моему исканию.

-- Правда, правда. - Лама пристально смотрел на флаг, пламеневший как рубин в вечерних сумерках. - Умбальский брамин сказал, что твой знак - знак войны.

-- Что же нам теперь делать?

-- Подождем.

-- Вот видишь, мрак разсеивается, - сказал Ким.

Не было, конечно, ничего чудесного в том, что заходящее солнце пробилось наконец сквозь стволы деревьев в рощу и залило ее на несколько минут мягким золотым светом; но Киму это показалось исполнением пророческих слов брамина.

-- Слышишь, - сказал лама, - там вдали бьют в барабан.

-- Это музыка, - объяснил Ким.

Он не раз слышал полковую музыку, но лама был очень изумлен.

Полковой оркестр мавериков играл лагерный сбор. За музыкантами шел обоз. Колонна солдат приблизилась, а за нею возы, затем, одни пошли направо, другие - налево; стройная колонна разсыпалась как муравейник и...

-- Да ведь это колдовство, - сказал лама.

сковороды и узлы, которыми завладела толпа туземных слуг. Роща на глазах у ламы и Кима превратилась в благоустроенный город.

-- Уйдем, - сказал лама, когда засверкали огни и в палатку вошли офицеры, звеня саблями.

-- Постой здесь в тени. Нас не видно при огне, - сказал Ким, не отрывая глаз от флага.

Он еще никогда до того не видел, как хорошо дисциплинированный полк раскидывает лагерь в полчаса.

-- Смотри, смотри, смотри, - прерывисто сказал лама, - вот идет брамин.

Это был Беннет, полковой пастор; он шел прихрамывая, одетый в черное запыленное платье. Кто-то из его паствы невежливо посмеялся над его неповоротливостью, и чтобы пристыдить его, Беннет шел весь день нога в ногу с солдатами. По его черной одежде, золотому кресту на длинной цепи, безбородому лицу и мягкой черной шляпе с широкими полями, его признали бы священнослужителем во всей Индии. Он опустился на походный стул у дверей офицерской палатки и стал снимать сапоги. Несколько офицеров окружили его, смеясь и шутя над его подвигом.

-- Разговор белых людей лишен всякого благородства, - сказал лама, судивший только по тону непонятных ему речей. - Но я вижу лицо этого священнослужителя, и мне кажется, что он много знает. Как ты думаешь, говорит он понашему? Я бы хотел поговорить с ним о реке.

-- Не говори с белым человеком, пока он не поел, - ответил Ким местной пословицей. - Они теперь будут есть, и я не думаю, чтобы у них стоило просить милостыню. Пойдем к нашим. Поевши, мы вернемся сюда. Ведь это наверное красный бык - мой красный бык.

Оба они были очень разсеяны за вечерней едой, и никто не нарушал их молчания, потому что, надоедая гостям, можно было навлечь на себя несчастие.

-- А теперь, - сказал Ким, - вернемся туда. Но ты, святой отец, должен будешь посидеть и подождать меня - ты ходишь не так скоро, как я, а мне не терпится - хочу посмотреть еще раз на красного быка.

-- Но разве ты понимаешь их язык? Не ходи слишком скоро, по дороге ведь темно, - с безпокойством сказал лама.

Ким ничего ему на это не ответил.

-- Я знаю место вблизи рощи, - сказал он, - где ты можешь сидеть, пока я схожу к ним. Подумай, - прибавил он, замечая протест со стороны ламы, - вспомни, что это касается моего искания, моего "красного быка". Знамение в звездах относилось ко мне, а не к тебе. Я немножко знаком с обычаями белых солдат, и мне всегда приятно видеть новое.

-- Да разве есть что-нибудь на земле, чего ты не знаешь?

Лама послушно уселся в маленькой яме, неподалеку от мангифер, черневших на фоне звездного неба.

-- Подожди меня здесь.

Ким убежал и исчез в темноте. Он знал, что по всей вероятности вокруг лагеря будут разставлены часовые, и улыбнулся, услышав тяжелые шаги одного из них. Ким умел пробираться по крышам в Лагоре в лунную ночь, пользуясь всякой маленькой полоской и уголком тени, чтобы скрыться от своих преследователей, и его не мог испугать отряд дисциплинированных солдат. Он пролез между двух часовых и потом, то пускаясь бегом, то останавливаясь, то скрючившись и пробираясь ползком по земле, добрался до освещенной офицерской палатки, притаился за деревом и стал ждать, чтобы какое-нибудь сказанное там слово вразумило его, как действовать дальше.

Он думал только о том, чтобы узнать еще что-нибудь про красного быка. По его пониманию - а невежественность Кима была такой же поразительной, как и его житейская мудрость, - все эти люди - девятьсот дьяволов, про которых говорил его. отец в своем пророчестве, - вероятно так же молятся быку, как индусы молятся священной корове. Это казалось ему по меньшей мере совершенно в порядке вещей и вполне логичным. Поэтому ему больше всего хотелось поговорить с пастором; тот наверное сможет ему все разъяснить. С другой стороны, Ким хорошо помнил благообразных патеров, которых так избегал в Лагоре, и знал, что они любят вмешиваться не в свое дело и могут заставить его учиться. Но разве ему не было сказано в Умбалле, что его знак на небесах знаменует войну и вооруженных людей? Разве он не был "другом звезд" так же, как и "всем на свете другом", и разве все его существо не было преисполнено страшных тайн? А главное - и это говорило в нем сильнее всего остального - новое его приключение было очень веселым и самым очаровательным образом напоминало его прежния рыскания по крышам, будучи в то же время исполнением великого пророчества. Он лег плашмя на землю и подполз к двери палатки, придерживая одной рукой амулет на своей шее.

Он увидел именно то, что ожидал. Сагибы молились своему богу. В центре офицерского стола стояло в качестве единственного украшения, которое они возили с собой в походах, изображение золотого быка на зеленом поле, к нему сагибы протягивали стаканы и громко что-то кричали все вместе.

Пастор Артур Беннет обыкновенно уходил из офицерского собрания после этого тоста, и так как был утомлен от долгого марша, то еще более прихрамывал, чем обыкновенно. Ким, немного поднявший голову, все еще глядел на привлекавший его предмет на столе, когда пастор вышел из палатки. Ким хотел быстро ускользнуть и, подавшись в сторону, сбил с ног пастора, который, однако, успел схватить его за горло и чуть не задушил его. Тогда Ким изо всех сил ударил его в живот. Мистер Беннет, задыхаясь, приподнялся, не выпуская мальчика, и потащил его в себе к палатку, не говоря ни слова. Маверики были неисправимые шутники, а англичанин решил поэтому, что лучше всего молчать, пока он не узнает в чем дело, чтобы не попасться в просак.

Запас его индусских слов был очень ограничен.

Сильно возмущенный Ким решил не оправдываться в взводимой на него клевете. Он тяжело дышал и придумывал в тоже время правдоподобную историю о своем знакомстве с полковым поваренком, поглядывая также на приподнятую левую руку пастора, из-под которой можно было ускользнуть в дверь. Случай представился; Ким уже очутился на пороге, но пастор успел задержать его, схватив за тесемку, на которой висел амулет, и зажал в руке кожаный мешечек.

-- Отдайте мне его, отдайте! Не отнимайте моих бумаг.

Эти слова Ким сказал по-английски, - на неуклюжем английском языке туземцев.

Пастор был поражен.

-- Что это? - сказал он, раскрывая руку. - Какой-то языческий амулет? Откуда, откуда ты знаешь по-английски? Маленьких мальчиков наказывают за воровство. Знаешь ты это?

-- Я, я не воровал. - Ким был в таком ужасе, что стал прыгать на одном месте, как собака перед поднятой палкою. - Отдайте мне. Это мой амулет, не отнимайте его у меня.

Пастор, не слушая его, подошел к дверям палатки и громко позвал кого-то. На его зов пришел плотный, гладко выбритый человек.

-- Мне нужно посоветоваться с вами, отец Виктор, - сказал Беннет. - Я поймал этого мальчика в темноте за офицерской палаткой. Собственно следовало бы его отодрать и отпустить. Он, кажется, воришка. Но он говорить по-английски, и очень дорожит каким-то амулетом. Может быть, вы поможете мне разобраться в этом деле.

Беннет считал, что между ним и католическим патером ирландской части войска существует непроходимая пропасть, но почему-то всегда, когда английской церкви нужно разобраться в чьей-нибудь психологии, она обращается за помощью к римской церкви.

-- Как, вор - и говорит по-английски? Посмотрим его амулет. Да это вовсе не амулет, Беннет.

Отец Виктор протянул руку за мешочком.

-- Но имеем ли мы право открыть его? Может быть, просто следует только отколотить мальчишку и...

-- Я не вор, - протестовал Ким. - Вы меня и без того исколотили. А теперь отдайте мне мой амулет, и я уйду.

-- Подожди, мы сначала посмотрим, что тут такое, - сказал отец Виктор, медленно разворачивая пергамент "ne varietur" злополучного Кимбала О'Гара, его полицейское свидетельство и метрику Кима. - На ней О'Гара, думая, что этим отлично устраивает судьбу своего сына, написал множество раз одну и ту же фразу: "позаботьтесь о мальчике. Пожалуйста, позаботьтесь о мальчике". Эти слова были скреплены его подписью и полным обозначением названия и номера его полка.

-- Да разрушатся силы адовы! - сказал отец Виктор, передавая бумаги Беннету. - Знаешь ли ты, что в этих бумагах? - обратился он в Киму.

-- Да, - ответил Ким. - Бумаги мои, и я хочу уйти.

-- Я ничего не понимаю, - сказал Беннет. - Он, вероятно, нарочно принес с собой эти бумаги. Может быть, это один из способов собирать милостыню?

-- Для нищого он слишком торопится уйти от нас. А ведь дело-то оказывается любопытное. Вы верите в провидение, Беннет?

-- Ну, а я верю в чудеса - это сводится к одному и тому же. Да разрушатся силы адовы! Кимбал О'Гара - и это его сын. Но ведь мальчик туземец, а я сам присутствовал при венчании Кимбала с Анни Тот. С которых пор у тебя эти бумаги, мальчик?

-- С самого детства.

Отец Виктор подошел к Киму и отстегнул ему рубашку на груди.

-- Вот видите, Беннет, он не совсем черный. Как тебя зовут?

-- Ким.

-- Или, может быть, Кимбал?

-- Может быть. Да отпустите ли вы меня наконец?

-- А как тебя еще зовут?

-- Зовут меня еще Ким Ришти-ке. Это значит Ким риштский.

-- Что значит "риштский"?

-- И-риштский. Мой отец был из этого полка.

-- А, понимаю, это значит ирландский (Irish - ирландский).

-- Ну, да. Отец мне так и сказал, когда был жив. Теперь он ушел отсюда, умер давно.

Беннет вмешался в разговор.

-- Возможно, что я ошибся относительно него. Он наверное белый, хотя, очевидно, он ужасно запущен. Я, кажется, сильно помял его. Я спиртных напитков не признаю, но...

-- Так дайте ему рюмку шерри, и пусть он посидит на кровати. Послушай, Ким, - продолжал отец Виктор, - тебе никто ничего худого не сделает. Выпей-ка это и разскажи нам о себе. Если ты ничего против этого не имеешь, то уж пожалуйста говори правду.

Ким откашлялся, выпил вино и призадумался. Наступил момент, когда нужна была осмотрительность, потому что с ним творились чудеса. Мальчиков, которые шляются вокруг лагерей, обыкновенно выгоняют, предварительно отодрав. Но его не побили, - очевидно, его охранял амулет. Повидимому, также умбальский гороскоп и те слова, которые сам Ким запомнил из несвязных речей отца, самым чудесным образом подходили в настоящим обстоятельствам. Иначе почему бы жирный патер был так ими поражен, и почему бы тощий пастор дал ему теплое желтое вино?

-- Мой отец, он умер в Лагоре, когда я еще был совсем маленьким. А женщина - она была торговкой, - у нея была лавка там, где останавливаются извозчики.

Ким попробовал начать с правды, еще не решив, насколько для него будет полезно держаться её.

-- Нет ее у меня, - сказал Ким, махнув рукой. - Она ушла отсюда, когда я только-что родился. Мой отец - он достал эти бумаги из Жаду-Гера, - как это по-вашему? (Беннет кивнул головой, чтобы показать, что он понимает) - потому что он был на хорошем счету. Он мне сам это сказал. Он также сказал, а после того и брамин, который два дня тому назад сделал рисунок на песке в Умбалле. Он сказал, что я увижу красного быка на зеленом поле, и что бык составит мое счастье.

-- Феноменальный лгунишка! - пробормотал Беннет.

-- Да разрушатся силы адовы! что за страна, - прошептал отец Виктор. - Продолжай, Ким.

-- Я не пришел воровать. К тому же я ученик очень святого человека. Он сидит там в поле. Мы увидели двух людей с флагами, - они пришли все приготовить. Так всегда бывает в видениях, или когда исполняется пророчество. Я потому и знал, что все исполнится. Я увидел красного быка на зеленом поле, а мой отец, он сказал: "Девятьсот чертей и полковник, который едет верхом на лошади, будут о тебе заботиться, когда ты найдешь красного быка". Я не знал, что мне делать, когда увидел быка, и ушел, а когда стемнело я вернулся. Я хотел еще раз посмотреть на быка, и увидал его снова - ему молились сагибы. Я полагаю, что бык принесет мне счастье. Святой отец тоже так сказал. Он сидит тут по близости. Если я позову его, вы ему ничего дурного не сделаете? Он очень святой человек. Он может засвидетельствовать все, что я рассказал, и он знает, что я не вор.

-- Офицеры молились быку? Что это значит? - сказал Беннет. - Ученик святого человека? Он сумасшедший, что ли, этот мальчик?

-- Он сын О'Гара, в этом нет никакого сомнения. Сын О'Гара в союзе с темной силой. Отец его тоже как раз был на это способен - когда напивался. Позовем лучше этого святого. Он, может быть, что-нибудь знает.

-- Он не все знает, - сказал Ким. - Я вам его покажу, пойдемте со мной. Он мой учитель. А потом уж отпустите нас.

-- Да разрушатся силы адовы! - вот все, что мог сказать отец Виктор, когда Беннет вышел из палатки, опираясь одной рукой на плечо Кима.

Они застали ламу на том месте, где Ким усадил его.

-- Мое искание окончено, - крикнул Ким на туземном наречии. - Я нашел быка, но Бог знает, что теперь будет. Они тебе ничего не сделают. Иди в палатку к жирному патеру вот с этим тощим, и посмотри, чем все кончится. Там все не по-нашему, и они не умеют говорить по-индусски. Они невежественные ослы.

-- Не следует в таком случае смеяться над их невежеством, - возразил лама. - Я рад твоему счастью, чела.

Лама направился в палатку с спокойным достоинством и без всякого недоверия; он поклонился представителям церкви, как равным, и сел у огня. Желтая обивка палатки бросала при свете лампы красные отблески на его лицо.

Беннет глядел на него с полным безучастием, с каким его религия относится к верованиям девяти-десятых человечества, обобщенных под одним названием язычников.

-- И чем же завершилось твое искание? Какой дар принес тебе красный бык? - спросил лама, обращаясь к мальчику.

-- Он спрашивает: "что вы намерены делать"?

Так как Беннет с недоумением смотрел на отца Виктора, то Ким решил в своих собственных интересах взять на себя роль переводчика.

-- Я не понимаю, какое отношение имеет этот факир в мальчику, который наверное или одурачен им, или его сообщник, - сказал Беннет. - Мы не можем допустить, чтобы английский мальчик... если он в самом деле сын масона, то чем скорее он попадет в масонский сиротский приют, тем лучше.

-- Вы говорите как секретарь масонской ложи нашего полка, - сказал отец Виктор. - Но объясним старику наши намерения. Он не имеет вид обманщика.

-- Я знаю по опыту, что восточного человека невозможно разгадать. Кимбал, я прошу тебя передать этому человеку дословно то, что я скажу.

-- Святой отец, этот тощий болван, похожий на верблюда, говорит, что я сын сагиба.

-- Как это может быть?

-- Это наверное так. Я знал это с тех пор, как родился, - он же догадался об этом только после того, как прочел все мои бумаги. Он полагает, что уж раз человек сагиб, то он всегда им остается; оба они вместе решили оставить меня в полку, или отослать меня в "мадриссу" (школу). Такие случаи уже бывали. Я всегда этого избегал. Жирный дурак предлагает одно, тощий - другое. Но это все равно. Мне придется, может быть, провести здесь одну ночь, а может быть и две. Это уже со мной бывало. Потом я убегу и вернусь к тебе.

-- Но скажи им, что ты мой "чела". Разскажи им, как ты встретился мне на пути, когда я ослабел и потерялся среди всего чужого. Скажи им о нашем искании, и они наверное сейчас же отпустят тебя.

-- Я уже говорил. Но они смеются надо мной и угрожают полицией.

-- О чем вы говорите? - спросил м-р Беннет.

-- Ни о чем особенном. Он только сказал, что если вы меня не отпустите, то это очень помешает его делам - его важным, не терпящим отлагательства личным делам. И еслибы вы знали, каковы его дела, вы бы остереглись мешать ему.

-- А в чем же они состоят? - спросил отец Виктор, не без участия глядя на лицо ламы.

-- Есть река в этой стране - и ее то он о-очень хочет найти. Она произошла от стрелы... - Ким нетерпеливо топнул ногой, так как ему трудно было переводить своя мысли с туземного языка на ломаный английский.

-- Ну да что там, - ее сотворил наш владыка Будда, и если в ней выкупаться, то все грехи смываются, и человек становится чист, как хлопчатая бумага. Я его ученик, и мы должны найти эту реку. Это дня нас очень важно.

-- Неужели смывает все грехи? - спросил отец Виктор, и тон его стал еще более участливым и дружеским. - А как долго вы уже в поисках реки?

-- Уже много дней. Теперь нам пора идти и продолжать искать. Ведь здесь реки нет, - вы сами видите.

-- Конечно, нет, - сказал серьезно отец Виктор. - Но ты не можешь сопровождать больше старика, Ким. Другое дело, еслибы ты не был сыном солдата. Скажи ему, что полк будет заботиться о тебе и постарается, чтобы ты стал таким же хорошим человеком, как только можно этого пожелать. Скажи ему, что если он верит в чудеса, он должен поверить.

-- Не думайте, что возможно его убедить.

-- Я и не думаю. Но он наверное считает чудом то, что мальчик пришел как раз в свой полк, отыскивая "красного быка". Подумайте, Беннет, сколько шансов было против. Этот один мальчик где-то в Индии - и именно наш полк, попавшийся ему на встречу. Это должно казаться предопределением. Скажи это ему.

-- Они говорят, что предсказание гороскопа теперь исполнилось, что так как я. возвращен этому народу и их "красному быку" - хотя ты знаешь, что пришел я сюда сам из любопытства - то я непременно должен учиться в школе и стать сагибом. Я сделаю вид, что согласен - потому что в худшем случае это сведется к тому, что я несколько раз пообедаю не с тобой, - потом я убегу, и пойду дальше на юг, по пути в Сагарунпор. Поэтому, прошу тебя, святой отец, не отходи от старухи, не покидай ее, пока я не вернусь. Нет никакого сомнения в том, что мой знак - знак войны и вооруженных людей. Вот видишь - они дали мне вина и посадили меня на почетное ложе. Мой отец был наверное очень видным человеком. И я посмотрю: если они будут оказывать мне почет - хорошо. Если нет - тоже хорошо. Во всяком случае я убегу и вернусь к тебе, когда мне все это надоест. Но пожалуйста, не разставайся с женщиной из Кулу, а то я потеряю твой след... О, да-а, прибавил мальчик по-английски, я ему все передал, что вы сказали.

-- Чего же старик еще ждет, не понимаю, - сказал Беннет, сунув руку в карман. - Все подробности мы современем разузнаем; я дам ему...

-- Дайте ему придти в себя. Может быть, мальчик ему дорог, - возразил отец Виктор, останавливая пастора.

Лама вынул четки из-за пояса и надвинул на глаза свою шляпу с широкими полями.

-- Он говорит... - Ким поднял руку - он говорит... Помолчите немного. Он хочет мне что-то сказать. Вы сами видите, что не понимаете его слов, а если вы будете продолжать говорить, то он, пожалуй, нашлет на вас проклятие. Когда он берет вот так четки - это всегда значит, что его нужно оставить в покое.

Оба англичанина замолчали, пораженные словами Кима, но взгляд Беннета не предвещал ничего хорошого для мальчика, в том случае, еслибы им завладела англиканская церковь.

-- Сагиб и сын сагиба. - В голосе ламы звучала скорбь. - Но ни один белый не знает Индии и её нравов, как ты. Как же это может быть?

-- Не все ли равно, свитой отец? Помни, что дело идет только об одной или двух ночах. Я ведь умею так быстро менять свой вид! И теперь будет то же, что тогда, когда я впервые заговорил с тобой у большой пушки Зам-Замма.

-- Да, ты был одет как белые люди, - когда я в первый раз вошел в "Дом чудес". А во второй раз ты уже пришел индусом. Кем же ты будешь в твоем третьем воплощении? - Он грустно улыбнулся. - Ах, чела, ты причинил горе старому человеку, - ведь я привязался в тебе всем сердцем!

-- И я в тебе тоже. Но как я мог знать, что "красный бык" впутает меня в такую историю?

Лама снова надвинул шляпу на лицо и стал нервно перебирать четки. Ким уселся на корточках у его ног и прикоснулся в краю его одежды.

-- А теперь оказывается, что этот мальчик сагиб, - продолжал лама вполголоса. - Такой же сагиб, как хранитель "Дома чудес". - Знакомство ламы с белыми людьми было очень ограниченное. Он как бы заучивал урок. - Значит, ему не подобает жить по иному, чем другие сагибы. Он должен вернуться к своему народу.

-- На один или два дня, - сказал Ким задабривающим тоном.

-- Нет, ты не уйдешь. - Отец Виктор заметил, что Ким направляется в двери, и заступил ему дорогу.

-- Я не понимаю этих белых людей. Брамин в Лагорском "Доме чудес" обошелся со мной приветливее, чем этот тощий человек. У меня хотят отнять мальчика, хотят сделать сагибом моего ученика! Горе мне - как же я найду мою реку? А у них разве нет учеников? Спроси их.

-- Он говорит, что теперь не сможет отыскать реку - это его очень огорчает. Он спрашивает, есть ли у вас ученики и перестанете ли вы надоедать ему. Он хочет омыться от своих грехов.

Ни Беннет, ни отец Виктор, не знали, что ответить.

Горе ламы приводило Кима в отчаяние, и он снова заговорил с англичанами:

-- Отпустите нас - мы спокойно уйдем. Мы не воры. Мы будем продолжать искать реку, как и прежде, перед тем как я попался. Я очень жалею, что нашел "красного быка" и все остальное. Не хочу я всего этого.

-- А между тем ничего лучшого нельзя было бы и придумать для тебя, - сказал Беннет.

-- Боже мой, я не знаю как утешить его, - произнес отец Виктор, сочувственно глядя на ламу. - Нельзя допустить, чтобы он увел мальчика с собой, а между тем он хороший человек - я в этом уверен. Беннет, ради Бога не давайте ему теперь денег, а то он проклянет весь ваш род.

Они простояли несколько минут, не говоря ни слова, почти не дыша. Потом лама поднял голову и поглядел вдаль, в пустоту.

-- И это случилось со мной, идущим по пути, - сказал он с горечью. - Мой это грех - и на мою голову пало наказание. Я сам себя уверил - теперь я вижу, что это было заблуждение - что ты мне послан для того, чтобы помочь мне в моем искании. Поэтому душа моя открылась тебе, и я полюбил тебя за твою доброту и за мудрость твоих молодых лет. Но те, которые идут по пути, не должны допускать в себе пламени каких бы то ни было чувств и привязанностей, потому что все это только обман глаз. Как говорит... - он привел старое китайское изречение, подтвердил его еще одним, а потом для большей убедительности и третьим. - Я отступил от пути, мой чела. Ты в этом не виноват. Я наслаждался видом жизни, новых людей на дорогах, тем, что все это радовало тебя. Я привязался в тебе вместо того, чтобы думать о моем искании, - только о нем. Теперь я скорблю от того, что тебя отняли у меня, и моя река далека от меня. Я нарушил закон.

-- Я теперь понимаю, что знамение красного быка относилось ко мне так же, как в тебе. Всякое желание красно; всякое желание - зло. Я покаюсь и буду искать один мою реку.

-- Вернись по крайней мере к женщине из Кулу, - сказал Ким, - иначе ты погибнешь в пути. Она будет заботиться о тебе и кормить тебя, пока я не вернусь.

Лама махнул рукой в знак того, что его решение безповоротно.

-- А теперь, - он заговорил с Кимом совсем другим тоном, - узнай, что они намерены сделать с тобой? Ведь я все-таки могу новыми заслугами загладить прежние грехи.

-- Какого сагиба, - такого, как этот или тот? - он указал на отца Виктора. - Или такого, который тяжело ступает и носит оружие, как те люди в палатках?

-- Может бы, такого.

-- Нехорошо. Те люди - рабы страстей и идут к пустоте. Ты не должен быть таким.

-- Брамин в Умбалле сказал, что моя звезда означает войну, - возразил Ким. - Я могу спросить этих дураков, но, кажется, не стоит. Я сегодня же убегу, потому что в сущности мне только хотелось увидеть новое, и теперь я удовлетворен.

-- Так вот он говорит: "вы отнимаете его у меня и не можете сказать, что собираетесь с ним сделать". Он говорит: - "Скажите мне прежде чем я уйду, что с ним будет, потому что воспитать ребенка - не шутка".

-- Тебя отправят в школу. А потом посмотрим. Скажи, Кимбал, тебе наверное хочется быть солдатом?

-- "Гара-логом" (белым)? Н-нет. - Ким энергично потряс головой. Перспектива дисциплины и выправки не имела для него ничего привлекательного.

-- Я не хочу быть солдатом.

Ким снисходительно улыбнулся. Если эти люди воображают, что он будет делать что-либо, чего не хочет, то тем лучше.

Последовало снова долгое молчание. Беннет потерял терпение и предложил позвать часового, чтобы вывести "факира".

-- А как у сагибов учат - даром или за деньги? Спроси их, - сказал лама, и Ким перевел его вопрос.

-- Они говорят, что учителя получают плату, но что за меня будет платить полк. Да не все ли это равно? Ведь я останусь у них одну только ночь.

счеты, и он взглянул в лицо своим притеснителям.

-- Спроси у них за сколько денег ты можешь получить мудрое и пригодное для тебя обучение, и в каком городе?

-- Это зависит от обстоятельств, - сказал отец Виктор, когда Ким перевел ему слова старика. - Полк будет платить за тебя, пока ты будешь учиться в военном сиротском приюте, или же тебя могут поместить в Пенджабском масонском приюте. - Мы с тобой, конечно, не можем понять, что это означает, - прибавил Ким от себя, переводя ламе слова отца Виктора. - Но лучшая школа для мальчиков во всей Индии, конечно, St. Xavier in partibus, в Лукноу. - Передача всех этих сведений ламе потребовала довольно много времени, потому что Беннет хотел запугать ламу сложностью сведений.

-- Он хочет знать, сколько это стоит? - спокойно сказал Ким.

-- Двести или триста рупий в год. - Отец Виктор уже давно перестал удивляться тому, что слышал, а Беннет, потерявший терпение, ничего не мог понять.

"Напишите название школы и сумму денег на бумажке и дайте ему". И он говорит также, чтобы вы написали внизу свое имя, потому что он через несколько дней пришлет вам письмо. Он говорит, что вы хороший человек. Он говорит, что тот, другой, дурак. А теперь он хочет уйти.

Лама быстро поднялся. - Я иду продолжать мое искание! - крикнул он и вышел из палатки.

-- Он наткнется на часовых, - сказал отец Виктор, вскочив с места после ухода ламы.

-- Но я не могу оставить мальчика.

Ким хотел кинуться вслед за ламой, но удержался. Оклика часовых, не последовало. Лама исчез.

- отец Виктор что-то предлагал м-ру Беннету; тот как-будто относился с недоверием в его словам. Все это было очень ново и неожиданно, но Киму прежде всего хотелось спать. В палатку пришли еще люди, один из них был наверное полковник, как предсказывал отец Кима, и стали предлагать ему множество вопросов, главным образом относительно женщины, у которой он жил с детства. Ким отвечал на все полной правдой. Они, очевидно, не считали ту женщину хорошей воспитательницей.

Но во всяком случае все это происшествие представляло интерес новизны. Рано или поздно, если ему вздумается, он сможет убежать на простор, в ту огромную, серую, пустынную Индию, где нет ни патеров, ни палаток, ни полковников. А пока, если на сагибов можно произвести впечатление, то нужно об этом постараться. Ведь и он тоже сагиб.

После долгих переговоров, смысл которых Ким не мог уловить, его сдали на руки сержанту со строгим приказом не дать ему убежать. Полк направлялся в Умбаллу, а Кима решено было отправить в Санавар, частью на счет масонов, частью на средства, собранные по подписке.

-- Все это в высшей степени удивительно и граничит с чудом, полковник, - этими словами отец Виктор закончил свой длинный рассказ о Киме. - Его друг буддист исчез, взяв записку с моим именем и адресом. Я не знаю, намерен ли он платить за воспитание мальчика, или же задумал какое-то колдовство. - Обращаясь к Киму, отец Виктор добавил:

-- Ты еще когда-нибудь будешь благодарен своему покровителю - красному быку. Мы сделаем тебя человеком в Санаваре, хотя бы тебе пришлось для этого перейти в протестантство.

-- Но вы не поедете в Санавар, - сказал Ким.

-- Нет, мы поедем в Санавар, мальчик. Так велел главнокомандующий, а это поважнее того, что говорит сын О'Гара.

-- Вы не поедете в Санавар, а отправитесь на войну.

Громкий общий смех огласил всю палатку.

" войну ".

-- Н-да. Я это отлично знаю. - Ким опять пустил стрелу наугад. Если они даже и не идут на войну, то во всяком случае они не знают того, что он подслушал у веранды в Умбалле.

-- Я знаю, что теперь вы еще не идете на войну, но я вам говорю, что как только вы придете в Умбаллу, вас пошлют на войну - на новую войну. Пойдут восемь тысяч человек и - пушки.

-- Каков! рассказывает как по писаному. Кроме всех своих талантов, ты еще и пророчишь? Уведите его, сержант, возьмите для него платье у барабанщиков, и присматривайте за тем, чтобы он не ускользнул у вас из-под рук. Кто смеет утверждать, что век чудес миновал? Однако я пойду спать. У меня мысли начинают путаться.

Час спустя в самом отдаленном углу лагеря Ким сидел начисто вымытый, в ужасном платье, которое ему натирало руки и ноги.

всяких объяснений, а мальчик сидит скрестя ноги на постели пастора и предсказывает кровавую войну. Индия - ужасная страна для богобоязненного человека. Я уж лучше привяжу его ногу к шесту палатки, чтобы он не удрал через потолок. А что ты такое говоришь о войне?

-- Восемь тысяч человек и пушки, - сказал Ким. - Очень скоро вы это узнаете.

-- Это утешительно, что ты говоришь, маленький чертенок. Ложись туда, к барабанщикам и спи. Два мальчика лягут тут же рядом, чтобы караулить тебя, пока ты будешь спать.