Бедная мисс Финч.
Часть вторая.
Глава XLI. Тяжелое время для мадам Пратолунго

Глава XLI. ТЯЖЕЛОЕ ВРЕМЯ ДЛЯ МАДАМ ПРАТОЛУНГО

Следовало ли мне быть готовой к бедствию, постигшему меня и моих сестер? Если б я смотрела трезво на прошлое отца, ясно было бы, что от привычек всей жизни трудно отказаться в конце ее. Если бы я подумала хорошенько, то поняла бы, что чем больше реагирует отец на прекрасный пол, тем ближе возврат к старому и тем вероятнее, что он обманет надежды, которые мы возлагали на его поведение в будущем. Все это так. Но где те образцовые люди, которые руководствуются своим рассудком, когда их рассудок указывает на необходимость прийти к одному заключению, а интересы - к другому? О, мои дорогие читатели и читательницы, если бы мы только знали, какой твердый фундамент глупости лежит в основании нашей человечности!

Я должна была поступить так, как велел мне поступить мой долг. Мой долг велел мне покинуть Димчорч и успеть в тот же день на пароход, отходивший из Лондона на континент в восемь часов вечера.

И покинуть Луциллу?

Да, и покинуть Луциллу. Даже интересы Луциллы, как ни дороги они мне были, как ни боялась я за нее, не были для меня так священны, как те, которые призывали к постели отца. У меня оставалось несколько свободных часов до отъезда. Все, что я могла сделать, это обеспечить ее безопасность на время моего отсутствия, приняв меры предосторожности, которые могли прийти мне в голову. Наша разлука не должна была продолжаться долго. Так или иначе, страшная неизвестность - останется ли жив или умрет мой отец - разрешится скоро.

Я послала попросить Луциллу зайти в мою комнату и показала ей письмо.

Она была искренне огорчена, когда я прочла ей письмо. На минуту, пока она выражала мне свое сочувствие, исчезла ее непонятная сдержанность относительно меня. Но когда я сообщила о своем намерении уехать в этот же день и выразила сожаление, что придется отложить нашу поездку в Рамсгет, прежняя сдержанность появилась опять. Она не только отвечала неестественно (как будто соображая что-то), но ушла, напутствуя меня избитыми словами:

-- Вам, вероятно, не до меня в таком горе. Я не буду мешать вам. Если вам что-нибудь понадобится, вы знаете, где найти меня.

И не сказав ничего больше, она вышла из комнаты.

Не помню, чтоб я раньше в другое время испытывала чувство такой беспомощности, такого смущения, какое овладело мной, когда она затворила за собою дверь. Я принялась укладывать те немногие вещи, которые нужны были для поездки, сознавая инстинктивно, что если буду бездействовать, то окончательно паду духом. Привыкнув во всех других жизненных затруднениях принимать решения быстро, теперь я неспособна была даже ясно представить себе сложившуюся ситуацию. Что же касается того, чтобы предпринять какие-нибудь действия, то я была на это так же мало способна, как младенец мистрис Финч.

Сборы в дорогу помогли мне забыться на время, но не вернули нормального состояния духа.

Собрав вещи, я бессильно опустилась на стул, сознавая крайнюю необходимость объясниться с Луциллой прежде, чем уеду, и не зная, как это сделать. К невыразимой досаде, я чувствовала, что слезы выступают у меня на глазах. Но во мне еще осталось достаточно пратолунговского, чтоб устыдиться такого малодушия. Прошлые невзгоды развили во мне цыганскую страсть к движению и к свежему воздуху. Я надела шляпку и решилась попробовать, не поможет ли мне прогулка.

Я вышла в сад... Нет! Сад почему-то показался слишком тесным. Я располагала еще несколькими часами. Я пошла в горы.

Проходя мимо церкви, я услышала голос досточтимого Финча, поучавшего деревенских детей. Слава Богу, подумала я, что мне не угрожает встреча с ним. Я шла так быстро, как только могла. Воздух и движение успокоили меня. Походив час с лишним по горам, я вернулась домой, чувствуя себя опять самой собою.

Может быть, мое смущение прошло еще не совсем, может быть, мое горе производило на меня расслабляющее действие, но я чувствовала больше чем когда-либо перемену в моих отношениях с Луциллой. При твердом намерении объясниться с ней прежде, чем уеду и оставлю ее беззащитной, я не находила в себе достаточно мужества для личного объяснения, опасаясь встретить отпор. Я последовала примеру бедного Оскара и написала ей письмо.

Я позвонила раз, другой. Никто не ответил.

Я пошла на кухню. Зиллы там не было. Я постучалась в дверь ее спальни и не получила ответа. Спальня оказалась пустой, когда я заглянула в нее. Мне оставалось или отдать самой письмо Луцилле, как ни странно это было бы, или решиться на личное объяснение.

На личное объяснение я не могла решиться. Я отправилась к ней с моим письмом и постучалась в дверь ее комнаты.

И тут никто не ответил. Я постучала еще раз и опять без результата. Я отворила дверь. В комнате не было никого. На маленьком столе у кровати лежало письмо, адресованное мне. Написано оно было рукой Зиллы, но Луцилла подписала внизу свое имя, как всегда делала, когда хотела показать, что письмо написано под ее диктовку. Как я обрадовалась, увидев его! Ей пришла такая же мысль, как и мне, подумала я. Она тоже побоялась неловкости личного объяснения. Она тоже предпочла объясниться письменно и избегает встречи со мной, пока ее письмо не сделает нас опять друзьями.

С такими отрадными предположениями вскрыла я письмо. Представьте, что я почувствовала, прочитав его.

"Дорогая мадам Пратолунго. Вы согласитесь со мной, что было бы неблагоразумно откладывать мот поездку в Рамсгет после того, что сказал Herr Гроссе о моем зрении. Так как вы не можете по обстоятельствам, которые крайне огорчают меня, сопровождать меня на берег моря, я решилась уехать в Лондон к моей тетке и попросить ее быть моею спутницей вместо вас. Зная ее искреннюю привязанность ко мне, я вполне уверена, что она охотно возьмет меня на свое попечение. Так как время дорого, я уезжаю в Лондон, не дождавшись вашего возвращения с прогулки. Но вы так хорошо понимаете, что в некоторых случаях можно не стесняться пренебречь формальным прощанием, что, я уверена, извините меня. Пожелав всего лучшего вашему отцу, остаюсь искренне ваша ЛУЦИЛЛА.

P. S. Прошу вас не беспокоиться обо мне. Зилла проводит меня до Лондона, и я напишу Гроссе, лишь только приеду к моей тетке".

Если бы не одна фраза в этом жестоком письме, я ответила бы на него тем, что отказалась бы немедленно от должности компаньонки Луциллы.

Фраза, о которой я говорю, была мне упреком за то, что я сказала, стараясь оправдать бедного Оскара. Саркастический намек на мою готовность обвинять людей, не стесняющихся в некоторых случаях избегать формальных прощаний, уничтожил мои последние сомнения в виновности Нюджента. Я теперь чувствовала не только подозрение, но твердую уверенность, что он поддерживает отношения с ней под видом своего брата и что ему удалось каким-то образом так подействовать на ее ум, так усилить подозрительность, укоренившуюся вследствие слепоты в ее характере, что она утратила доверие ко мне.

Придя к такому заключению, я все еще могла сочувствовать Луцилле, могла жалеть ее. Нимало не осуждая моего обманутого друга, я свалила всю вину на Нюджента. Как ни поглощена была я собственными неприятностями, но все еще могла думать об опасности, угрожавшей Луцилле, о несчастии Оскара. Я все еще чувствовала в себе прежнюю решимость соединить их опять. Я все еще помнила (и намерена была отплатить) мой долг Нюдженту Дюбуру.

могла я помешать Нюдженту видеться с Луциллой на берегу моря во время моего отсутствия?

Чтобы решить этот вопрос, надо было сначала узнать, можно ли сообщить мисс Бечфорд, как члену семейства, печальную тайну отношений Оскара и Луциллы.

Особа, с которой следовало посоветоваться в данных обстоятельствах, был досточтимый Финч. Ответственность за Луциллу на время моего отсутствия, очевидно, переходила к нему, как к главе семейства.

Я немедленно отправилась на другую половину дома.

Если ректор вернулся с урока, тем лучше. Если нет, придется поискать его в деревне, в коттеджах прихожан. Его великолепный голос скоро освободил меня от сомнений на этот счет. Бум-бум, который я слышала в последний раз в церкви, теперь раздавался в кабинете.

Когда я вошла, мистер Финч стоял посреди комнаты в сильном возбуждении и стрелял словами в мистрис Финч и младенца, забившихся по обыкновению в угол. Мое появление тотчас же изменило направление его красноречия, и оно обрушилось всецело на мою несчастную особу. (Если вы припомните, что ректор и тетка Луциллы были с незапамятных времен в наихудших отношениях, вы будете готовы к тому, что дальше последует. Если вы это забыли, освежите память, заглянув в шестую главу.) - Та самая особа, за которой я хотел послать, - встретил меня димчорчский папа. - Не раздражайте мистрис Финч! Не говорите с мистрис Финч! Сейчас узнаете почему. Обращайтесь исключительно ко мне. Успокойтесь, мадам Пратолунго: Вы не знаете, что случилось. Я здесь, чтобы сказать это вам.

Я осмелилась остановить его и заметила, что дочь его сообщила мне письменно о своем отъезде к тетке. Мистер Финч махнул рукой, как будто мой ответ не заслуживал минутного внимания.

-- Да, да, да! - воскликнул он. - Вы поверхностно знакомы с фактами, но вы далеко не понимаете истинного значения отъезда моей дочери. Не пугайтесь, мадам Пратолунго. И не раздражайте мистрис Финч. (Как вы себя чувствуете, душа моя? Как чувствует себя младенец? Хорошо. По милости мудрого Провидения и мать, и младенец чувствуют себя хорошо.) Теперь, мадам Пратолунго, слушайте меня. Побег моей дочери, - я говорю "побег" обдуманно: это не что иное, как побег, - побег моей дочери означает (я умоляю вас успокоиться), означает новый удар, нанесенный мне семейством моей первой жены. Нанесенный мне, - повторил мистер Финч, разгорячая себя воспоминаниями о своей старой вражде с Бечфордами, - нанесенный мне мисс Бечфорд (теткой Луциллы, мадам Пратолунго) посредством моей безвредной второй жены и моего невинного младенца. Уверены ли вы, что чувствуете себя хорошо, душа моя? Уверены ли вы, что младенец чувствует себя хорошо? Благодарю Провидение. Сосредоточьте ваше внимание, мадам Пратолунго. Ваши мысли блуждают где-то. Дочь покинула мой кров по наущению мисс Бечфорд!

Рамсгет только предлог. И как она покинула его? Не только не повидавшись со мной, - я ничто! - но не выказав ни малейшей симпатии к материнскому положению мистрис Финч. Облаченная в свой дорожный костюм, дочь моя вошла поспешно (или, употребляя выражение моей жены, "влетела"), в детскую в то время, как мистрис Финч оказывала материнское вспомоществование младенцу. При таких обстоятельствах, которые тронули бы сердце разбойника или дикаря, моя бессердечная дочь (напомните мне, мистрис Финч. Мы почитаем сегодня вечером Шекспира. Я намерен прочесть "Короля Лира"), моя бессердечная дочь объявила, не приготовив жену мою ни одним словом, что семейная неприятность мешает вам сопровождать ее в Рамсгет. Мне очень жаль вас, дорогая мадам Пратолунго. Положитесь на Провидение. Мужайтесь, мистер Финч, мужайтесь! Поразив жену мою этой ужасной новостью, дочь моя, не дав ей опомниться, объявила о своем намерении покинуть родительский кров немедленно, не дождавшись даже возвращения отца. Не опоздать на поезд, видите ли, для нее было важнее родительских объятий и пастырского благословения. Поручив передать мне ее извинения, моя беспечная дочь (я употреблю опять выражение мистрис Финч. Вы обладаете прекрасным языком, мистрис Финч), моя бессердечная дочь "вылетела" из детской, спеша на свой поезд и не зная или не желая знать, что она нанесла жене моей такой удар, от которого мог пострадать источник материнского вспомоществования. Вот куда пал удар, мадам Пратолунго. Почем я знаю, что в настоящую минуту не переходят вместо здоровой пищи вредные вещества от матери к младенцу? Я приготовлю вам, мистрис Финч, щелочную микстуру, которую вы будете принимать после еды. Дайте мне ваш пульс. Если что-нибудь случится, мадам Пратолунго, ответственность падет на мисс Бечфорд. Дочь моя только орудие в руках родни моей первой жены. Дайте мне ваш пульс, мистрис Финч. Ваш пульс нехорош. Пойдемте наверх. Постельный режим и теплая ванна с помощью Провидения, мадам Пратолунго, может быть, отвратят удар. Будьте так добры, отворите дверь и поднимите платок мистрис Финч. Оставьте повесть, платок.

Воспользовавшись представившейся возможностью заговорить в тот момент, когда мистер Финч, обняв жену за талию, повел ее к двери, я задала вопрос, ради которого пришла, в следующих осторожных выражениях:

-- Намерены ли вы, сэр, поддерживать связь с вашей дочерью или с мисс Бечфорд, пока Луцилла будет отсутствовать? Я спрашиваю это потому...

Прежде чем я успела назвать причину, мистер Финч обернулся (повернув вместе с собою мистрис Финч) и окинул меня с головы до ног негодующим взглядом.

-- Как вы могли при виде гибели этих двоих, - сказал он, указывая на жену и младенца, - предположить, что я намерен поддерживать связь или иметь какие бы то ни было отношения с особами, причинившими ее? Душа моя! Должен ли я понять, что мадам Пратолунго оскорбляет меня?

Бесполезно было бы, с моей стороны, пытаться объясниться. Бесполезно было и со стороны мистрис Финч (сделавшей несколько неудачных попыток вставить слово или два от себя) стараться успокоить своего мужа. Все, что могла сделать бедная лимфатическая женщина, это обратиться ко мне с просьбой написать ей из-за границы: "Мне очень жаль, что у вас случилось такое несчастье, и я буду очень рада узнать о вас". Едва успела бедная женщина произнести эти добрые слова, как ректор обратился ко мне и громовым голосом повелел мне взглянуть на этих двоих гибнувших и уважать их, если я не уважаю его. С этими словами он вышел из комнаты, волоча за собой жену и младенца.

его мнению о своем высоком значении. Что он помирится с дочерью, когда наступит следующий срок уплаты ее дани на семейные расходы, было несомненно. Но я была также вполне уверена, что до тех пор он будет мстить за свое оскорбленное достоинство, отказываясь от всяких связей, личных или письменных, с Луциллой и с ее теткой. Поэтому мисс Бечфорд могла остаться в таком же неведении об опасном положении своей племянницы, как сама Луцилла. Узнав это, я выяснила все, что мне было нужно. Оставалось только обратиться к своему рассудку и поступить так, как он укажет.

Какое же указание дал мне мой рассудок?

В ту минуту я нашла только одно средство выйти из затруднения. Предположив, что Гроссе признает лечение Луциллы законченным до моего возвращения из-за границы, лучшее, что я могла сделать в таком случае, было дать мисс Бечфорд возможность открыть Луцилле истину вместо меня, не рискуя, однако, что это случится преждевременно. Иными словами, я решилась не поверять мисс Бечфорд тайну прежде, чем придет время, когда открытие ее будет безопасно.

Эта, по-видимому, сложная задача разрешилась легко. Стоило только написать два письма вместо одного.

Первое письмо я адресовала Луцилле. Не намекнув ни одним словом на ее поведение относительно меня, я объяснила ей со всеми подробностями и со всей необходимой деликатностью ее положение между Оскаром и Нюджентом и отсылала ее за доказательствами справедливости моих показаний к обитателям приходского дома. "Я оставляю на ваше усмотрение решать, ответить мне или нет, - прибавила я. - Удостоверьтесь в справедливости предостережения, которое я вам делаю, а если хотите знать, почему я не сделала его раньше, обратитесь за объяснением к Гроссе". Этим я закончила, решившись после обиды, нанесенной мне Луциллой, предоставить мое оправдание фактам. Признаюсь, что я была слишком глубоко оскорблена ее поступком, хотя и винила во всем Нюджента, поэтому и не хотела сказать хоть слово в свою защиту.

Дело это было нелегкое. Презрение, с которым мисс Бечфорд относилась к политическим и религиозным мнениям мистера Финча, было ничтожно по сравнению с отвращением, которое внушали ей мои республиканские убеждения. Я уже говорила в начале своего рассказа, что один спор между торийской леди и мной окончился ссорой, навеки затворившей для меня двери ее дома. Зная это, я, тем не менее, решилась написать ей, потому что считала мисс Бечфорд (несмотря на ее нелепые предрассудки) женщиной порядочной в лучшем смысле этого слова, глубоко любящей свою племянницу и способной, если обратиться к ней во имя этой любви, быть справедливой ко мне (несмотря на мои нелепые предрассудки), как я была справедлива к ней. Обращаясь к мисс Бечфорд тоном непритворного уважения, я просила ее передать мое письмо Луцилле в тот день, когда доктор объявит, что лечение ее окончено, и умоляла ее, для блага племянницы, не говорить о нем ни слова раньше, добавляя, что причина этой просьбы объясняется содержанием письма, которое я уполномочивала ее прочесть, когда придет время распечатать его.

Я была твердо убеждена, что это единственное средство, которым я могу помешать Нюдженту Дюбуру причинить Луцилле какой-нибудь серьезный вред за время моего отсутствия.

Как бы он ни поступил под влиянием своей необузданной страсти к Луцилле, он не будет иметь возможность предпринять серьезные шаги, пока Гроссе не признает ее излечение полным. В тот день, когда Гроссе это объявит, она получит мое письмо и узнает, как гнусно она была обманута. Что же касается попытки отыскать Нюджента, мне это и в голову не приходило. Где бы он ни был, в Англии или за границей, бесполезно было бы обращаться опять к его чести. Это было бы самоунижением с моей стороны. Выдать его Луцилле при первой возможности было все, что я могла сделать.

Я уже покончила с моими письмами и вложила их одно в другое, когда почтенный мистер Гутридж заехал за мной в своей легкой тележке, чтоб отвести в Брайтон. Коляска, которую он держал для найма, была взята Луциллой и нянькой для такой же поездки и не была еще возвращена в трактир. Я прибыла на станцию железной дороги раньше отхода поезда, а приехав в Лондон, имела еще достаточно свободного времени.

Горькая была минута, когда я опустила вуаль из опасения, что Луцилла увидит меня в окно. Если бы в эту минуту у меня были под руками перо, чернила и бумага, подумала я, кажется, написала бы ей, несмотря ни на что, оправдательное письмо. В моем положении я могла только простить ее несправедливость ко мне. И я простила от всего сердца и решилась ждать благоприятного времени, которое соединит нас опять. Между тем, сделав для нее все, что было в моих силах, я могла подумать и о бедном Оскаре.

мере, часы, проведенные у постели отца, станут спокойнее, если я буду знать, что по моей инициативе идут поиски Оскара и что каждый день может принести весть о его местопребывании.

Контора адвоката, с которым я советовалась, когда была в последний раз в Лондоне, находилась на моем пути к станции железной дороги. Я зашла в нее и была очень обрадована, что застала адвоката еще на месте.

Никаких известий об Оскаре он не мог мне сообщить, но оказал услугу, дав мне рекомендательное письмо к одной особе в Марселе, занимавшейся различными розысками и имевшей агентов во всех больших европейских городах. Человека с бросающейся в глаза наружностью Оскара найти нетрудно, если только взяться за дело как следует. Я решилась сделать все, что можно будет сделать с помощью накопленных мною денег.

моря казалась мне страшным символом, того, что меня ожидало впереди. Как бледная луна сквозь туман озаряла своим неярким светом водное пространство, по которому мы плыли, так и неясный свет надежды озарял неопределенное будущее, о котором я думала.