Закон и жена.
Часть вторая.
Глава VII. Во мраке

Глава VII
ВО МРАКЕ

С таким человеком, как Декстер, и с такой целью, как моя, откровенность должна была быть полная. Я должна была или открыть ему весь мой план, или найти приличный предлог для отступления в самую последнюю минуту. В моем настоящем критическом положении я не могла останавливаться на полумерах, даже если бы хотела. А потому я рискнула и сразу объяснила ему, в чем дело.

- До сих пор вы обо мне знаете очень мало или вовсе ничего не знаете, мистер Декстер, - начала я. - Вам, вероятно, неизвестно, что я в настоящее время не живу с мужем?

- Разве необходимо говорить о вашем муже? - спросил он холодно, не поднимая глаз от работы.

- Совершенно необходимо, - ответила я. - Иначе я не могу вам объяснить, что нужно.

Он поник головой и вздохнул с покорностью.

- Вы не живете с мужем? - повторил он. - Не хотите ли вы сказать, что Юстас вас бросил?

- Да, он бросил меня и уехал за границу.

- Без всякой необходимости?

- Да.

- И не сообщил, когда вернется к вам?

- Если он не изменит своего настоящего решения, мистер Декстер, то никогда не вернется ко мне.

При этих словах он быстро поднял голову от работы, разговор, видимо, начинал интересовать его.

- Неужели ссора до того серьезна? - спросил он. - Разошлись вы по обоюдному согласию, дорогая мистрис Валерия?

Тон, которым был задан этот вопрос, мне очень не понравился. Взгляд, устремленный на меня, навел на мысль, что я напрасно рискнула на свидание с ним наедине и что он может злоупотребить этим.

- Вы ошибаетесь, - возразила я. - Между нами не было никакой ссоры, ни даже недоразумения. Наша разлука одинаково огорчает нас обоих, мистер Декстер.

- Я весь внимание, - сказал он, вдевая нитку в иглу. - Продолжайте, пожалуйста, я не буду более прерывать вас, - прибавил он ироническим тоном.

Я совершенно откровенно рассказала ему всю правду о моем муже и о себе, стараясь при том выставить в лучшем свете побуждения Юстаса. Мизеримус Декстер положил свою работу на кресло и тихонько посмеивался, слушая мою несчастную повесть, что сильно раздражало меня.

- Я не вижу в этом ничего смешного, - заметила я ему раздражительно.

Его прекрасные голубые глаза остановились на мне с выражением наивного удивления.

- Ничего смешного, - повторил он, - в таком безумном поступке, который вы описываете!

Выражение его лица мгновенно изменилось, оно омрачилось.

- Больше, чем могу это выразить, - сказала я. - Я люблю его всем своим сердцем.

Мизеримус Декстер погладил свою великолепную бороду и задумчиво повторил мои слова:

- Вы любите его всем своим сердцем. А вы знаете, за что?

- Просто потому, что я не могу не любить его, - отвечала я резко.

Он иронически улыбнулся и снова принялся за вышивание.

- Странно! - заметил он как бы про себя. - Первая жена Юстаса также очень любила его. Есть мужчины, которых любят все женщины, но есть и такие, которых не любит ни одна женщина. И это без всякой причины, и те и другие одинаково красивы, приятны, достойны и одинакового происхождения. За одних женщины пойдут в огонь и в воду, на других не бросят и взгляда. Почему? Они и сами этого не знают, как сейчас сказала мистрис Валерия. Есть же какая-нибудь физическая причина на то! Нет ли в первых какого-нибудь магнетического влияния, которого недостает другим. Я должен исследовать это, когда у меня будет свободное время и хорошее расположение духа.

Обсудив вопрос к своему полному удовлетворению, он взглянул на меня.

- Но, несмотря на это, я не понимаю вас, - сказал он, - не понимаю, что побуждает вас интересоваться ужасной гленинчской трагедией. Прекрасная мистрис Валерия, пожалуйста, возьмите меня за руку и выведите из мрака. Ведь вы не оскорбились на мои слова, не правда ли? Не сердитесь, и я вам подарю свою хорошенькую работу, как только окончу ее. Я бедный, одинокий, несчастный урод со своеобразным умом, но я никому не желаю зла. Простите меня, будьте снисходительны и вразумите меня!

Он снова вернулся к своему ребяческому тону, снова на устах его появилась невинная улыбка с морщинками и складками около глаз. Я начала сомневаться, не слишком ли была с ним резка, и решила снисходительнее относиться к его физическим и умственным слабостям.

- Позвольте мне, мистер Декстер, на минуту вернуться к происшедшему в Гленинче, - сказала я. - Вы согласны со мной, что Юстас невиновен в преступлении, за которое его судили. Ваши показания на суде доказали мне это.

Он отложил работу и посмотрел на меня с серьезным, сосредоточенным вниманием, которое вдруг показало мне лицо его в совсем новом свете.

- Таково наше мнение, - продолжала я, - но присяжные думали иначе. Их вердикт, как вы, вероятно, помните, гласил: "Не доказано". Это значит, что присяжные не решились прямо выразить своего мнения и публично заявить, что муж мой виновен. Не так ли?

Вместо того чтобы отвечать, он вдруг положил работу свою в корзинку и подвинул кресло свое как можно ближе к моему.

- Кто сказал вам это? - спросил он.

- Я сама сделала это заключение, ознакомившись с отчетом о процессе.

До сих пор на лице его выражалось только сосредоточенное внимание, и больше ничего. Теперь же впервые я заметила какую-то тень, будто на нем промелькнуло подозрение.

- Обычно женщины не занимаются сухими судебными вопросами, их мало интересуют законы, - сказал он. - Мистрис Юстас Маколан вторая, вы должны иметь важные причины, чтобы поступать таким образом.

- Да, у меня есть очень важные для того причины, мистер Декстер. Мой муж покорился Шотландскому приговору. Мать его тоже, и друзья его, насколько я знаю...

- Далее!

- Далее то, что я не согласна с моим мужем, его матерью и друзьями. Я отказываюсь покориться Шотландскому приговору.

При этих словах в нем появились признаки безумия, которое я до сих пор отрицала. Он вдруг совсем перегнулся из кресла, взял меня за плечи, а глаза его вопросительно, бешено впились в меня.

На меня напал смертельный страх. Я делала всевозможные усилия, чтобы ни словом, ни видом не показать ему, что мне неприятно его фамильярное обращение.

- Уберите свои руки, сударь, - сказала я, - и сядьте на свое место.

Он машинально повиновался и так же машинально извинился. Ум его, очевидно, был занят услышанными словами и доискивался их значения.

- Прошу извинения, - сказал он, - смиренно прошу извинения. Этот предмет волнует меня, пугает, сводит с ума. Вы не можете себе представить, какого труда стоит мне сдерживать себя. Не обращайте на меня внимания, не бойтесь меня. Мне так совестно за себя, я чувствую себя несчастным, думая, что оскорбил вас. Накажите меня за это, возьмите палку и прибейте меня. Привяжите меня к креслу. Позовите Ариель, она сильна, как лошадь, и прикажите ей держать меня. Дорогая мистрис Валерия! Оскорбленная мистрис Валерия! Я готов вынести какое угодно наказание, лишь бы вы сказали мне, что подразумеваете под словами: "Я отказываюсь покориться Шотландскому приговору". - Он отодвинул кресло и спросил умоляющим тоном: - Довольно ли я отодвинулся? Или вы все еще боитесь меня? Если вы желаете, я могу даже совершенно скрыться с ваших глаз.

Он приподнял светло-зеленое покрывало и через минуту исчез бы, как марионетка, если бы я не удержала его.

- Оставим это, - проговорила я, - я принимаю ваши извинения. Сказав вам, что я отказываюсь покориться Шотландскому приговору, я подразумевала именно то, что выражали слова мои. Этот приговор запятнал честь моего мужа. Он сознает это с горечью, и, как это тяготит его, никто не знает лучше меня. Сознание этого бесчестья разлучило его со мной. Для него недостаточно, что я убеждена в его невиновности. Ничто не может заставить его вернуться ко мне, ничто не в силах убедить его, что я считаю его достойным спутником и руководителем моей жизни, кроме того, если его невиновность будет доказана перед присяжными и публично заявлена перед всем светом. Он сам, его друзья и адвокаты отчаялись найти когда-либо эти доказательства, но я - жена его, и никто не любит его так, как я. Я не отчаиваюсь и не хочу слушаться голоса рассудка. Если Господь поможет, я хочу посвятить всю свою жизнь тому, чтобы доказать невиновность моего мужа. Вы старый друг его, и я пришла к вам просить вашего содействия.

Пришла, казалось, моя очередь испугать его. Он побледнел, провел рукою по лбу, как бы желая прогнать какую-то тревожную мысль.

- Не брежу ли я? - спросил он тихо. - Вы не ночное ли видение?

- Я только одинокая женщина, - отвечала я, - женщина, потерявшая все, что ей мило и дорого, и желающая возвратить свое счастье.

Он снова начал двигать свое кресло ближе ко мне. Я подняла руку, и он остановился. Наступило молчание, мы внимательно смотрели друг на друга. Я видела, что руки его дрожали, когда он опустил их на покрывало, лицо становилось все бледнее и бледнее, а нижняя губа отвисла. Какие-то воспоминания воскресли в его уме во всем их прежнем ужасе.

Он заговорил первый:

- Так вот для какой цели вы хотите раскрыть тайну смерти мистрис Маколан.

- Да.

- И вы полагаете, что я могу помочь вам?

Он медленно поднял руку и, указывая на меня своим длинным пальцем, спросил:

- Вы подозреваете кого-нибудь?

Он произнес это тихим, угрожающим тоном. Я увидела, что должна быть осторожной. А между тем я сознавала, что если не буду теперь вполне откровенна, то потеряю награду за все, что вытерпела и чем рисковала, пойдя на опасное свидание с мистером Декстером.

- Вы подозреваете кого-нибудь? - повторил он.

- И лицо это в вашей власти?

- Нет еще.

- А вы знаете, где оно находится?

- Не дадите ли вы мне пять минут отдыха? - попросил он слабым, усталым голосом, не поднимая головы. - Вы уже знаете, как воспоминание о случившемся в Гленинче возбуждает и волнует меня. Минут через пять я оправлюсь; будьте так любезны, подождите. В соседней комнате есть книги. Извините меня, пожалуйста.

Я удалилась в круглую приемную. Он последовал за мной в своем кресле и затворил дверь.