Лунный камень.
Пролог. Штурм Серингапатама

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Пролог. Штурм Серингапатама (старая орфография)

Приложение к Русскому Вестнику. 

ЛУННЫЙ КАМЕНЬ
РОМАН 

СОЧ. ВИЛЬКИ КОЛЛИНЗА.
ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО.  

ПРОЛОГ
ШТУРМ СЕРИНГАПАТАМА.
(1799 г.) 

Извлечение из фамильных бумаг. 

I.

Строки эти, написанные мною в Индии, обращены к моим родным в Англии, которым я желаю объяснить причины, побудившия меня отказать в дружеском пожатии рука двоюродному брату моему, Джону Гернкаслю. Молчание, которое я до сих пор хранил об этом обстоятельстве, вызвало превратные толкования со стороны членов моего семейства, добрым мнением которых я дорожу. И потому прошу их воздержаться от окончательного приговора до выслушания моего разказа и верить моему честному слову, что все, о чем собираюсь я говорить здесь, есть точная, и строгая истина.

Тайный раздор между мною и моим двоюродным братом возник еще во время великой международной борьбы, в которой участвовали мы оба, во время штурма Серингапатама, предпринятого 4-го мая 1799 года, под предводительством генерала Берда.

Для удобнейшого разъяснения последующих обстоятельств, мне необходимо возвратиться к тому периоду времени, который предшествовал осаде, и к ходившим в нашем лагере разказам о грудах золота и драгоценных камней, хранившихся в Серингапатамском дворце. 

II.

Самый фантастический из этих разказов относился к желтому алмазу, знаменитому в отечественных летописях Индии. По сохранившимся о нем преданиям, он украшал некогда чело четверорукого индейского божества, олицетворявшого собою месяц. Частию вследствие своего особенного цвета, частию же вследствие господствовавшого предразсудка, будто этот камень ощущает на себе влияние украшаемого им божества, светлея во время полнолуния и тускнея во время ущерба, ему дано было название, которым и до сих пор еще именуется он в Индии, название Лунного камня. Подобный же предразсудок, говорят, существовал некогда в Греции и Риме; с тою только разницей, что он относился не к алмазу, украшавшему какое-либо божество (как это было в Индии), но к полупрозрачному камню низшого разряда, подверженному также влияниям луны и также получившему от вся свое название, под которым он и до сих пор известен новейшим минералогам.

Приключения желтого алмаза начинаются с одиннадцатого столетия христианской эры.

В это время один из магометанских завоевателей, Махмуд Гизни, вторгся в Индию, овладел священным городом Сомнаутом и разграбил сокровища находившагося в нем знаменитого храма, который в продолжение нескольких столетий привлекал целые толпы индейских богомольцев и считался чудом всего Востока.

Из всех божеств, которым поклонялась в этом храме, один бог Луны не подвергся хищничеству магометанских победителей. Охраняемый тремя браминами, неприкосновенный кумир, с украшавшим его желтым алмазом, был перенесен ночью во второй священный город Индусов - Бенарес.

Здесь, в новом святилище, в зале инкрустованной драгоценными каменьями, под кровлей, опиравшеюся на золотые колонны, бог Луны стал опять предметом ревностных поклонений своих приверженцев. В ночь, когда святилище было совершенно окончено, Вишну-зиждитель явился во сне трем браминам.

Он дунул своим божественным дыханием на алмаз, украшавший чело бога Луны, а брамины пали ниц, закрыв свои лица одеждой. Божество повелело, чтобы впредь до окончания веков Лунный камень был поочередно охраняем днем и ночью тремя жрецами, и брамины преклонились пред его велением. Божество грозило также всевозможными бедствиями не только тому дерзновенному, который осмелится похитить священную драгоценность, но и всем его потомкам,которым алмаз достанется по наследству. По распоряжению браминов, эти пророческия слова были написаны золотыми буквами на вратах святилища.

Века и поколения сменяли друг друга, а преемники трех браминов не переставали денно и нощно охранять свою драгоценность. Века проходили за веками, и наконец, в начале восьмнадцатого столетия христианской эры, на Монгольском престоле воцарился Аурунгзеб. По его повелению, храмы поклонников Брамы снова преданы были грабежу и раззорению. Святилище четверорукого бога осквернено было умерщвлением в нем священных животных; изваяния идолов были разбиты в прах, а Лунный камень был похищен одним из военачальников Аурунгзеба.

Не будучи в состоянии возвратить свое потерянное сокровище вооруженною силой, три жреца продолжали тайно следить за ним переодетые. Новые поколения являлись на смену старым; воин свершивший святотатство погиб ужасною смертью; Лунный камень (вместе с изреченным проклятием) переходил от одного беззаконного магометанина к другому; но не взирая на все случайности и перемены, преемники трех жрецов-блюстителей неусыпно охраняли свое сокровище в ожидании того дня, когда, по воле Вишну-зиждителя, оно должно было снова перейдти в их руки. Так протекло восьмнадцатое столетие, и в последние годы его алмаз достался серингапатамскому султану Типпо, который велел оправить его в рукоятку своего кинжала и беречь в числе избраннейших драгоценностей своей оружейной палаты. Но и там, в самом дворце султана. Три жреца-блюстителя не переставали тайно охранять алмаз. В числе служащих при дворе Типпо находились три иностранца, которые приобрели особенное доверие своего властелина искренним, а может-быть и притворным, сочувствием догматам магометанской веры. На них-то молва и указывала, как на переодетых жрецов. 

III.

Такова была фантастическая легенда ходившая в нашем лагере. Ни на кого из нас не произвела она такого впечатления как на моего двоюродного брата, который охотно верил всему сверхъестественному. Накануне штурма Серингапатама, он повздорил со мной и со всеми, кто только надел в этом разказе один пустой вымысел. Поднялся глупейший спор, и несчастный характер Гернкасля выказался во всей силе. Со свойственною ему хвастливостью, он объявил, что если английской армии удастся взять город, то мы увидим этот бриллиант на его пальце. Громкий взрыв смеха приветствовал эту выходку, но этим, как мы полагали, она и должна была окончиться.

Теперь не угодно ли вам перенестись со мною ко дню осады.

за бастионом ров, ни при вступлении в самый город, где каждый шаг доставался нам с бою. Я встретился с Гернкаслем только в сумерках, после того как сам генерал Берд отыскал под кучей убитых труп Типпо.

Нас обоих прикомандировали к отряду, посланному по приказанию генерала для прекращения грабежа и безпорядков, последовавших за нашею победой. Фурштадтские солдаты предавались жалкой невоздержности; а что еще хуже, она отыскали ход в дворцовые кладовые и стали грабить золото и драгоценные каменья. Мы сошлись с братом на дворе, окружавшем кладовые, с целью водворить между нашими солдатами законную дисциплину; но я не мог не заметить при этом, что пылкий нрав его, доведенный до высочайшого раздражения выдержанною нами резней, делал его неспособным к выполнению этой обязанности.

В кладовых было волнение и безпорядок, но ни малейшого насилия. Люди (если могу так выразиться) позорили себя в самом веселом настроении духа. Со всех сторон раздавалась грубые шутки и поговорки, а история об алмазе неожиданно возникла в форме злейшей насмешки. "У кого Лунный камень? Кто нашел Лунный камень?" кричали грабители, и разгром усиливался еще с большим ожесточением. Напрасно пытаясь водворит порядок, я вдруг услыхал страшный крик на другом конце двора и бросался туда, чтобы предупредить какой-нибудь новый взрыв.

На пороге, у самого входа в какую-то дверь, лежали два убитые Индейца (которых по одежде можно было принять за дворцовых чиновников).

Раздавшийся вслед затем крик изнутри комнаты, очевидно служившей местом для хранения оружия, заставал меня поспешать туда. В эту минуту третий Индеец, смертельно раненый, падал к ногам человека, стоявшого ко мне спиной. Но в то время как я входил, он повернулся, и я увидал пред собой Джона Гернкасля с факелом в одной руке и окровавленным кинжалом в другой. Камень, вправленный в рукоятку кинжала, ярко сверкнул мне в глаза, озаренный пламенем. Умирающий Индеец опустился на колена, и указывая на кинжал, находившийся в руке Гернкасля, проговорил на своем родном языке следующия слова: "Лунный камень будет отомщен на тебе и на твоих потомках!" Сказав это, он мертвый упал на землю.

в руках. "Очистите комнату", крикнул он мне, "и поставьте караул к дверям!" Солдаты попятились. Я поставил у входа караул из двух человек моего отряда, на которых я мог положиться, и во всю остальную ночь уже не встречался более с моим двоюродным братом.

На другой день, рано поутру, так как грабеж все еще не прекращался, генерал Берд публично объявил при барабанном бое, что всякий вор, пойманный на месте преступления, будет повешен, несмотря на свое звание. Генерал-гевальдигеру поручено было при случае подтвердить фактами приказ Берда. Тут, в толпе, собравшейся для выслушания приказа, мы снова встретились с Гернкаслем.

Он, по обыкновению, протянул мне руку и сказал: "Здравствуйте".

Я же с своей стороны медлил подавать ему руку.

- Скажите мне сперва, спросил я, - что было причиной смерти Индейца в оружейной палате, и что означали его последния слова, которые он произнес, указывая на кинжал в вашей руке.

Я пристально посмотрел на него. Бешенство, в котором находился он накануне, совершенно утихло. Я решился еще раз попытать его.

- Вы ничего более не имеете сказать мне? спросил я.

Я отвернулся от него, и с тех пор мы более не говорили. 

IV.

этих фактов. В разговоре со мной Гернкасль не высказал ничего такого, о чем стоило бы доносить нашему полковому командиру. Те, которые помнили его вспышку за алмаз накануне штурма, нередко подсмеивались над ним в последствии; но не трудно догадаться, что обстоятельства, при которых я застал его в оружейной палате, вынуждали его хранить молчание. Ходят слухи, будто он намерен перейдти в другой полк, очевидно для того, чтоб избавиться от меня.

Правда это, или нет, я все-таки не могу, по весьма уважительным причинам, выступить его обвинителем. Каким образом разглашу я факт, для подтверждения которого я не имею никаких других доказательств, кроме нравственных. Я не только не могу уличить Гернкасля в убийстве двух Индейцев, найденных мною у двери; но не могу даже утверждать, что и третий человек, убитый в оружейной палате, пал его жертвой, так как самый факт преступления свершился не на моих глазах. Правда, я слышал слова умирающого Индейца; но еслибы слова эти признаны были за бред предсмертной агонии, мог ли бы я отрицать это с полным убеждением? Пусть родные наши с той и другой стороны, прочтя этот разказ, сами произнесут свой приговор и решат, основательно ли то отвращение, которое я питаю теперь к этому человеку. Несмотря на то что я не придаю ни малейшого вероятия этой фантастической индейской легенде о драгоценном алмазе, я должен однако сознаться, что во мне действует особенный, мною самим созданный предразсудок. Я убежден, считайте это как вам угодно, что преступление всегда влечет за собой наказание. И я верю не только в виновность Гернкасля, но и в то, что настанет время, когда он раскается в своем поступке, если только алмаз не выйдет из его рук. Верю также, что и те, кому он передаст этот камень, будут сожалеть о том, что получили его.