| Автор: | Коллинз У. У., год: 1876 |
| Категория: | Роман |
Глава XIV. Мистрис Ван-Брандт дома
Когда я поднял руку, чтобы позвонить в колокольчик, дверь отворилась изнутри - и сам Ван-Брандт очутился передо мной. На голове его была шляпа. Мы, очевидно, встретились, когда он выходил.
-- Любезный сэр, как вы добры! Ваше посещение самый лучший ответ на мое письмо. Г-жа Ван-Брандт дома, г-жа Ван-Брандт будет в восторге. Пожалуйте.
Он отворил дверь в комнату нижнего этажа. Его вежливость была еще оскорбительнее его дерзости.
-- Пожалуйста, садитесь, мистер Джермень.
Он повернулся к отворенной двери и закричал громким и самоуверенным голосом:
-- Мери, поди сейчас сюда!
"Мери! " Я узнал наконец ее имя - и узнал его от Ван-Брандта. Никакие слова не могут выразить, как неприятно мне было слышать ее имя от него. В первый раз после стольких лет мысли мои вернулись к Мери Дермоди и озеру Зеленых Вод. Через минуту я услышал шелест платья г-жи Ван-Брандт на лестнице. Когда этот звук коснулся моего слуха, прежние времена и прежние лица снова исчезли из моих мыслей, как будто не существовали никогда. Что имела она общего со слабым, застенчивым ребенком, ее тезкой? Какое сходство можно было найти в мрачной лондонской квартире с коттеджем, наполненным благоуханными цветами, на берегу озера?
Ван-Брандт снял шляпу и поклонился мне с отвратительным раболепством.
-- Я должен выйти по делам, - сказал он, - мне невозможно их отложить. Пожалуйста, извините меня. Госпожа Ван-Брандт примет вас. Доброго утра!
Дверь дома отворилась и затворилась. Шелест платья все приближался. Она стояла передо мной.
-- Мистер Джермень! - воскликнула она, отступив назад, как будто мое присутствие устрашало ее. - Разве это честно? Разве это достойно вас? Вы позволили мне попасть в ловушку и становитесь сообщником Ван-Брандта! О! Сэр, я привыкла считать вас благородным человеком. Как горько разочаровали вы меня!
Я не обращал никакого внимания на ее упреки. Они только вызывали румянец на ее щеках. Они только прибавляли восхищения к наслаждению смотреть на нее.
-- Если бы вы любили меня так горячо, как я люблю вас, - сказал я, - вы поняли бы, зачем я здесь. Никакая жертва не кажется мне так велика, чтобы находиться опять в вашем присутствии после двухлетней разлуки.
Она вдруг подошла ко мне и проницательно устремила на меня глаза.
-- Тут, должно быть, ошибка, - сказала она. - Вы, должно быть, не получили моего письма или не прочли его?
-- Получил и прочел.
-- А письмо Ван-Брандта вы тоже прочли?
-- Да, прочел.
Она села у стола, облокотилась на него и закрыла руками лицо. Мои ответы, по-видимому, не только огорчали ее, но и приводили в недоумение.
-- Неужели все мужчины одинаковы? - говорила она. - Я думала, что могу положиться на его понимание того, что он обязан сделать для самого себя, и на его сострадание ко мне.
Я запер дверь и сел возле нее. Она отняла руки от лица, когда услышала, что я сажусь возле нее. Она посмотрела на меня с холодным и непонятным удивлением.
-- Хочу постараться вернуть ваше уважение, - сказал я. - Хочу просить вашего сострадания к человеку, все сердце которого принадлежит вам, вся жизнь которого отдана вам.
Она вскочила и недоверчиво осмотрелась вокруг, как бы сомневаясь, то ли она слышала и так ли поняла мои последние слова. Прежде чем я успел заговорить, она вдруг стала напротив меня и ударила рукой по столу с горячей решимостью, которую я видел в ней теперь первый раз.
-- Остановитесь! - воскликнула она. - Этому должен быть конец. И конец будет. Знаете ли вы, кто этот человек, который сейчас вышел из дома? Отвечайте мне, мистер Джермень! Я говорю серьезно. Мне ничего более не оставалось, как отвечать ей.
-- "Я из письма его узнал, - сказал я, - что он господин Ван-Брандт.
Она опять села и отвернулась от меня.
-- Знаете, зачем он вам написал? - спросила она. - Знаете, зачем он пригласил вас в этот дом?
Я подумал о подозрении, промелькнувшем в голове моей, когда я прочел письмо Ван-Брандта, и не отвечал.
-- Вы принуждаете меня сказать правду, - продолжала она.
-- Он спросил меня вчера, когда мы шли домой, кто вы. Я знала, что вы богаты, а ему нужны деньги, - я сказала ему, что ничего не знаю о вашем положении в свете. Он слишком хитер, чтобы поверить мне, он пошел в трактир и посмотрел в адрес-календарь, вернулся и сказал:
-- У мистера Джерменя дом на Беркелейском сквере и поместье в Верхней Шотландии. Такого человека такой бедняга, как я, оскорблять не может. Я хочу подружиться с ним и надеюсь, что ты будешь с ним дружна". Он сел и написал к вам. Я живу под покровительством этого человека, мистер Джермень. Его жена не умерла - она жива, и я знаю это. Я написала к вам, что не стою вашего внимания, и вы принудили меня сказать вам почему. Достаточно ли я унижена, чтобы образумить вас?
Я придвинулся к ней еще ближе. Она хотела встать и оставить меня. Я чувствовал свою власть над ней и воспользовался этим (как всякий мужчина на моем месте) без всякого зазрения совести. Я взял ее за руку.
-- Я не верю, чтобы вы добровольно унизили себя, - сказал он. - Вас насильно принудили занять это положение - есть обстоятельства, извиняющие вас и которые вы нарочно скрываете от меня. Ничто не убедит меня, что вы низкая женщина. Стал ли бы я любить вас, если бы вы действительно были недостойны меня?
Она старалась высвободить свою руку - я не выпускал. Она старалась переменить разговор.
-- Вы еще не сказали мне, - продолжала она с слабой и напряженной улыбкой, - видели ли вы мой призрак с тех пор, как я рассталась с вами?
-- Нет. А вы не видали ли меня, как видели во сне в эдинбургской гостинице?
-- Никогда! Наши видения оставили нас. Можете сказать мне почему?
Если бы продолжали говорить об этом, мы наверно узнали бы друг друга. Но разговор об этом прекратился. Вместо того, чтобы отвечать на ее вопрос, я привлек ее к себе, я вернулся к запрещенному предмету, к моей любви.
-- Взгляните на меня, - умолял я, - и скажите мне правду. Можете вы видеть и слышать меня, и неужели не чувствуете ответной симпатии в вашем сердце? Неужели вы не любите меня? Неужели вы ни разу не подумали обо мне за все время нашей разлуки?
Я говорил, как чувствовал, - горячо, страстно. Она сделала последнее усилие, чтобы оттолкнуть меня, и уступила даже в это время. Рука ее сжала мою, легкий вздох сорвался с ее губ. Она ответила с внезапным увлечением, она беззаботно сбросила с себя все узы, удерживавшие ее до этого времени.
-- Я думаю о вас постоянно, - сказала она. - Я думала о вас в опере вчера. Сердце мое забилось, когда я услышала ваш голос на улице.
-- Вы любите меня! - шепнул я.
-- Люблю вас? - повторила она. - Все мое сердце стремится к вам, вопреки моей воле! Хотя я унизила себя, хотя я недостойна вас - зная, что ничего из этого не выйдет, - я все-таки люблю вас, люблю вас!
-- О, не искушайте меня! - сказала она. - Будьте сострадательны и оставьте меня!
Я был вне себя, я заговорил с ней с таким же увлечением, с каким она говорила со мной.
-- Докажите, что вы любите меня, - сказал я. - Позвольте мне спасти вас от унижения жить с этим человеком. Оставьте его тотчас и навсегда. Оставьте его и вернитесь к будущности, достойной вас, - будьте моей женой!
-- Никогда! - ответила она, плача у моих ног.
-- Почему же? Какое препятствие мешает этому?
-- Не могу сказать вам. Не смею сказать вам.
-- Напишите.
-- Нет! Не могу даже написать вам. Уйдите, умоляю вас, прежде чем Ван-Брандт вернется. Уходите, если вы любите меня и жалеете меня.
Она возбудила во мне ревность, я решительно отказался оставить ее.
-- Я непременно хочу знать, что связывает вас с этим человеком, - сказал я. - Пусть он вернется. Если вы не ответите на мой вопрос, я задам его ему.
Она дико посмотрела на меня и вскрикнула от ужаса - она увидела решимость на моем лице.
-- Не пугайте меня, - сказала она. - Дайте мне подумать.
Она размышляла с минуту. Глаза ее засверкали, как будто ей пришел в голову новый способ выйти из затруднения.
-- У вас жива мать? - спросила она.
-- Да.
-- Как вы думаете, согласится она навестить меня?
-- Я в этом уверен, если попрошу ее.
Она посмотрела на меня еще раз.
-- Вашей матери я скажу, в чем состоит препятствие, - сказала она задумчиво.
-- Когда?
-- Завтра - в это же время.
Она приподнялась с колен, слезы снова наполнили ее глаза. Она тихо привлекла меня к себе.
Едва мои губы коснулись ее губ, как она вскочила и схватила шляпу со стула, на который я положил ее.
-- Возьмите вашу шляпу, - сказала она. - Он вернулся.
Мой же слух не уловил ничего. Я встал и взял шляпу, чтобы успокоить ее. В ту же минуту дверь комнаты тихо отворилась. Вошел Ван-Брандт. Я увидел по его лицу, что он имел какую-то гнусную причину стараться застать нас врасплох и результат обманул его.
-- Вы еще не уходите? - заговорил он со мной, не спуская глаз с мистрис Ван-Брандт. - Я поспешил закончить свои дела в надежде уговорить вас остаться позавтракать с нами. Положите вашу шляпу, мистер Джермень. Не церемоньтесь!
-- Вы очень добры, - ответил я. - Я не свободен сегодня, я должен просить вас и мистрис Ван-Брандт извинить меня.
Я простился с ней с этими словами. Она страшно побледнела, когда пожала мне руку на прощание. Опасалась ли она откровенной грубости от Ван-Брандта, как только я уйду? От одного этого подозрения кровь моя кипела. Но я подумал о ней. Для ее благополучия благоразумнее и сострадательнее всего было умилостивить этого человека, прежде чем я уйду.
-- Я очень сожалею, что не в состоянии принять ваше приглашение, - сказал я, когда мы шли вместе к двери. - Может быть, вы позволите мне навестить вас в другой раз?
Глаза его лукаво прищурились.
-- Не согласитесь ли вы пообедать здесь запросто? - спросил он. - Кусок баранины и бутылка хорошего вина. Нас трое, и мой старый приятель будет четвертый. Вечером сыграем в вист. Мери будет вашей партнершей - да? Когда же? Не назначить ли на послезавтра?
Она пошла за нами к двери и стояла сзади Ван-Брандта, пока он говорил со мной. Когда он упомянул о старом друге и о висте, на лице ее выразилось сильное волнение, стыд и отвращение. Потом, когда он предложил обед на послезавтра, черты ее опять стали спокойны, как будто она почувствовала внезапное облегчение. Что значила эта перемена? Завтра назначила она свидание с моей матерью. Неужели она действительно думала, что когда я услышу о происходившем в этом собрании, то никогда больше не войду в ее дом и не стану пытаться видеться с ней? Так вот в чем состояла тайна се спокойствия, когда она услышала, что обед назначен на послезавтра.
Задавая себе эти вопросы, я принял приглашение и ушел с тяжелым сердцем. Прощальный поцелуй, внезапное спокойствие, когда день обеда был назначен, тяготили мою душу. Я отдал бы двенадцать лет моей жизни, чтобы уничтожить следующие двенадцать часов.
В таком расположении духа я дошел до дома и явился в гостиную моей матери.
-- Ты вышел сегодня раньше обыкновенного, - сказала она. - Тебя прельстила хорошая погода, друг мой?
Она замолчала и пристально посмотрела на меня.
-- Джордж? - воскликнула она. - Что случилось с тобой? Где ты был?
-- Должна я напомнить тебе первый раз в твоей жизни об уважении, которое ты обязан оказывать твоей матери? - спросила она. - Возможно ли, чтоб ты ожидал, будто я навещу женщину, которая по своему собственному сознанию...
-- Я ожидаю, что вы навестите женщину, которой стоит только сказать слово, чтобы стать вашей невесткой, - перебил я. - Конечно, в таком случае я не прошу ничего недостойного вас.
Матушка посмотрела на меня с испугом.
-- Ты хочешь сказать, Джордж, что предложил ей выйти за тебя?
-- А она отказала?
Серьезность моих намерений произвела свое действие. Матушка согласилась. Она подала мне маленькие пластинки из слоновой кости, на которых привыкла записывать все на память.
-- Запиши имя и адрес, - сказала она с безропотной покорностью.
-- Неужели это так серьезно, Джордж?
-- Да, матушка, это так серьезно.