| Автор: | Коллинз У. У., год: 1876 |
| Категория: | Роман |
Глава XVIII. Темная комната
Низенький господин подходит к моей постели. Его шелковистые седые волосы рассыпаются по плечам, он смотрит на нас поблекшими голубыми глазами, он кланяется с достойной и сдержанной вежливостью и говорит чрезвычайно просто:
-- Добро пожаловать в мой дом, господа.
Мы не только благодарим его, мы, разумеется, извиняемся. Наш хозяин с самого начала прерывает нас и сам извиняется.
-- Я случайно послал за моим слугой минуту назад, - продолжает он, - и тогда только услышал, что вы здесь. В моем доме существует обычай никогда не отрывать меня от моих книг. Пожалуйста, сэр, извините меня, - обратился он ко мне, - что я раньше не предложил к вашим услугам себя и весь мой дом. С сожалением услышал, что с вами случилось неприятное приключение. Вы мне позволите послать за доктором? Я несколько поспешно задаю вам этот вопрос, боясь упустить время и зная, что наш ближайший доктор живет довольно далеко от этого дома.
Он говорил какими-то странными, отборными словами - скорее как человек диктующий письмо, чем разговаривающий. Сдержанная грусть при разговоре отражается в сдержанной грусти выражения его лица. По-видимому, он давно знаком с горем и привык к нему. Тень какого-то прошлого горя постоянно чувствовалась во всем существе этого человека. Я вижу это в его поблекших голубых глазах, на его широком лбу, нежных, бледных сморщенных щеках. Тревожное чувство относительно нашего вторжения увеличивается, несмотря на его вежливое приветствие. Я объясняю ему, что способен сам помочь себе, потому что занимался врачебной практикой. Сказав это, я вернулся к моим прерванным извинениям. Я уверил его, что я и мой товарищ только теперь узнали о смелости нашего проводника, который сам вздумал ввести нас в этот дом. Денрос посмотрел на меня, как будто он, так же как и проводник, не понял моей совестливости и извинений. Через несколько минут он уяснил, в чем дело. Слабая улыбка промелькнула на его лице, ласково, по-отцовски, положил он руку на мое плечо.
-- Мы здесь так привыкли к нашему шетлендскому гостеприимству, что не можем понять нерешительности чужестранца воспользоваться им. Ваш проводник ни в чем не виноват, господа. В каждом доме на этих островах есть запасная комната, всегда готовая для гостя. Когда вы путешествуете в мою сторону, вы приезжаете сюда и остаетесь здесь сколько хотите, а когда вы уезжаете, я исполняю должность доброго шетлендца, проводив вас до первой станции вашего путешествия, чтобы пожелать вам благополучного пути. Обычаи, забытые в других местах уже несколько столетий, остаются здесь во всей своей силе. Я прошу вас отдать моему слуге все приказания, которые необходимы для вашего спокойствия, так же свободно, как вы отдали бы их в вашем собственном доме.
Он повернулся, чтобы позвонить в колокольчик, стоявший на столе, и заметил на лице проводника ясные признаки, что он обиделся моими намеками.
-- Нельзя ожидать, чтобы чужестранцы понимали наши обычаи, Эндрю, - сказал Книжный Мастер, - но мы с тобой понимаем друг друга - и этого достаточно.
Грубое лицо проводника покраснело от удовольствия. Если бы король на престоле заговорил с ним снисходительно, едва ли он мог бы более гордиться этой честью. Он сделал неуклюжую попытку взять руку Мастера и поцеловать ее. Денрос оттолкнул его и слегка потрепал по голове. Проводник взглянул на меня и на моего друга, как будто получил самое высокое отличие, какое когда-либо доставалось земному существу. Рука Мастера ласково коснулась его.
Через минуту садовник-конюх появился в дверях на звон колокольчика.
-- Принеси в эту комнату аптечку, Питер, - сказал Денрос, - ты должен ухаживать за этим господином, который не может встать с постели по болезни, точно так, как ходил бы за мной, будь я болен. Если случится нам обоим позвонить в одно время, ты должен явиться к этому господину прежде, чем ко мне. Белье, разумеется, готово в этом гардеробе? Очень хорошо. Теперь ступай и вели кухарке приготовить небольшой обед, а из погреба принеси бутылку старой мадеры. На стол накрой, по крайней, мере сегодня, в этой комнате. Этим господам будет приятнее обедать вдвоем. Покажи моим гостям, Питер, что я по справедливости считаю тебя хорошей сиделкой и добрым слугой.
Молчаливый и угрюмый Питер просиял при выражении доверия Мастера к нему, как проводник просиял от ласкового прикосновения Мастера. Оба вместе вышли из комнаты.
Мы воспользовались наступившим молчанием, чтобы отрекомендоваться нашему хозяину по именам и сообщить ему, при каких обстоятельствах довелось нам посетить Шетлендские острова. Он выслушал нас со своей сдержанной вежливостью, но не задал никаких вопросов о наших родных, не заинтересовался прибытием правительственной яхты и начальника Северных маяков. Всякий интерес к внешнему миру, всякое любопытство относительно лиц, занимающих видное общественное положение и имеющих известность, очевидно, исчезли в Денросе. В течение десяти лет для него было достаточно небольшого круга его обязанностей и занятий. Жизнь потеряла свою ценность для этого человека, и, когда смерть придет к нему, он примет царицу ужасов как свою последнюю гостью.
-- Не могу ли я сделать еще что-нибудь, - говорит он скорее сам с собой, чем с нами, - прежде чем вернусь к своим книгам?
Что-то приходит ему в голову в то самое время, как он задает этот вопрос. Он обращается к моему спутнику со своей милой, грустной улыбкой.
-- Я боюсь, что для вас жизнь будет здесь очень скучна. Если вы любите удить, я могу предложить вам развлечение в этом роде. В озере много рыбы, а у меня в саду работает мальчик, который будет рад сопровождать вас в лодке.
Друг мой любит удить рыбу и охотно принимает приглашение. Мастер говорит мне на прощание несколько слов, прежде чем возвращается к своим книгам.
-- Вы можете спокойно положиться на моего слугу Питера, мистер Джермень, пока не будете иметь возможность выходить из этой комнаты. Он имеет преимущество (важное для больного) быть очень молчаливым и необщительным человеком. В то же время он старателен и внимателен, по-своему, сдержан. А что касается более легких обязанностей, как например, читать вам, писать для вас письма, пока вы не можете владеть правой рукой, регулировать температуру в комнате и так далее, хотя не могу утверждать положительно, я думаю, что эти маленькие услуги может оказывать вам другая особа, о которой я еще не упоминал. Мы увидим, что будет через несколько часов, а пока, сэр, я прошу позволения оставить вас отдохнуть.
С этими словами он вышел из комнаты так спокойно, как вошел, и оставил своих гостей с признательностью размышлять о шетлендском гостеприимстве. Мы оба спрашиваем себя, что могут значить последние таинственные слова нашего хозяина, и обмениваемся более или менее различными догадками об этой неизвестной "другой особе", которая, может быть, будет услуживать мне, пока появление обеда не придает нашим мыслям другой оборот.
Блюд не много, но они приготовлены отлично и превосходно сервированы. Я слишком устал, чтобы много есть, но рюмка прекрасной старой мадеры подкрепляет меня. Мы строим наши будущие планы, пока обедаем. Наше возвращение на яхту в Леруикской гавани должно последовать не позже завтрашнего дня. В настоящем положении вещей я могу только отпустить моего спутника вернуться на корабль и успокоить наших друзей, чтобы они напрасно не тревожились обо мне. На следующий день я обязуюсь послать на корабль письменный доклад о состоянии моего здоровья с человеком, который может привезти с собой мой чемодан.
Отдав эти распоряжения, приятель мой уходит (по моей собственной просьбе), попробовать свое искусство удить рыбу в озере. С помощью молчаливого Питера и аптечки я перевязываю свою рану, закутываюсь в удобный домашний халат, который всегда был готов в комнате для гостей, и опять ложусь в постель, попробовать укрепляющую силу сна.
"Нет". Я не люблю закрывать веселый дневной свет. Для моей болезненной фантазии в эту минуту это значило бы все равно, что покориться добровольно ужасам продолжительной болезни. Колокольчик на столе у моей кровати, я всегда могу позвонить Питеру, если свет помешает мне спать. Поняв это, Питер молча кивает головой и уходит.
Несколько минут я лежу, лениво созерцая приятный огонь в камине. Между тем перевязка раны и примочка к вывихнутой кисти облегчили боль, которую я чувствовал до сих пор. Мало-помалу яркий огонь как будто потухает и все мои неприятности забываются.
собираясь с мыслями, я нахожу, что мое недоумение значительно увеличивается ничтожным, но любопытным обстоятельством. Занавеси, до которых я запретил Питеру дотрагиваться, задернуты - задернуты плотно, так что вся комната находится в темноте. Л еще удивительнее, что перед камином стоит высокий экран, так что огонь исключительно освещает потолок. Я буквально окутан мраком. Неужели настала ночь?
С безмолвным удивлением я повертываю голову на подушках и смотрю на другую сторону моей постели.
Хотя темно, я тотчас замечаю, что я не один.
Темная фигура стоит у моей постели. Смутные очертания платья говорят мне, что это женщина. Напрягая зрение, я могу различить что-то черное, покрывающее ее голову и плечи и похожее на большое покрывало. Лицо ее обращено ко мне, но черты различить нельзя. Она стоит, как статуя, скрестив спереди руки, слегка выделяющиеся на темном платье. Это я вижу, а больше ничего.
Наступает минутное молчание. Туманное видение обнаруживает голос и заговаривает первым:
Голос тихий, с какой-то еле уловимой нежностью, успокаивающе действующий на слух. Произношение безошибочно выдает воспитанную и образованную особу. Ответив неизвестной также вежливо, я осмеливаюсь задать неизбежный вопрос:
-- С кем я имею честь говорить?
Дама отвечает:
-- Я мисс Денрос и надеюсь, что вы позволите мне помогать Питеру ухаживать за вами.
"другая особа", на которую намекал наш хозяин! Я вспоминаю о геройском поведении мисс Денрос среди бедных и несчастных соседей и тот грустный результат преданности другим, оставивший ее неизлечимой больной. Мое нетерпение увидеть эту особу при свете, конечно, усиливается во сто раз. Я выражаю свою признательность за ее доброту, спрашиваю, почему в комнате так темно.
-- Неужели, - говорю я, - уже настала ночь?
-- Вы спали не более двух часов, - ответила она, - туман исчез, сияет солнце.
Я берусь за колокольчик, стоящий на столе возле меня.
-- Могу я позвонить Питеру, мисс Денрос?
-- Да, с вашего позволения. Признаюсь, мне было бы приятно увидеть солнечный свет.
-- Я сейчас пришлю к вам Питера.
Туманная фигура моей сиделки исчезает. Через минуту, если я не остановлю ее, женщина, которую я так хочу увидеть, уйдет из комнаты.
-- Пожалуйста, не уходите, - говорю я, - могу ли я беспокоить вас такой безделицей? Слуга придет, если я позвоню.
Этот ответ привел меня в недоумение. Для чего Питеру держать комнату в темноте, пока здесь мисс Денрос? Разве у нее слабое зрение? Нет, если бы ее глаза были слабы, она носила бы зонтик. Как ни темно, я могу видеть, что она не носит зонтика. Для чего комнату сделали темной - если не для меня? Я не могу отважиться задать этот вопрос - я могу только извиниться надлежащим образом.
-- Больные думают только о себе, - сказал я, - я полагал, что вы по доброте своей задернули занавеси для меня.
Она подошла к моей постели прежде, чем заговорила. Ответила же она этими удивительными словами: