| Автор: | Коллинз У. У., год: 1876 |
| Категория: | Роман |
Глава XXIV. В тени Св. Павла
Через десять дней я был опять дома - в объятиях моей матери.
Я весьма неохотно оставил ее для путешествия по морю, потому что она была слабого здоровья. Возвратившись, я с огорчением заметил перемену к худшему, к которой не приготовили меня письма матушки. Посоветовавшись с нашим доктором и другом, мистером Мек-Глю, я узнал, что он также заметил расстройство здоровья матушки, но приписывал его причине легко устранимой - шотландскому климату. Детство и молодость матушки протекли на южных берегах Англии. Перемена на суровый, холодный климат была слишком тяжела для женщины ее здоровья и возраста. По мнению мистера Мек-Глю, благоразумнее всего было бы вернуться на юг до осени и провести наступающую зиму в Пензансе или Торквее.
Решившись явиться на таинственное свидание, призывавшее меня в Лондон в конце месяца, я со своей стороны не возражал предложению мистера Мек-Глю. По моему мнению, таким образом я избавлялся от необходимости второй раз расставаться с матушкой - если только она одобрит совет доктора. Я сказал ей об этом в тот же день. К моему величайшему удовольствию, она не только согласилась, но даже обрадовалась поездке на юг. Время года было необыкновенно дождливое даже для Шотландии, и матушка неохотно созналась, что "чувствует влечение" к теплому воздуху и приятному солнцу девонширского берега.
Мы решились путешествовать в нашем спокойном экипаже на почтовых лошадях, разумеется, останавливаясь ночевать в придорожных гостиницах. В то время, когда не было еще железных дорог, не так-то легко было путешествовать больному из Пертшира в Лондон - даже в легком экипаже с упряжкой в четыре лошади. Рассчитав продолжительность пути со дня нашего отъезда, я увидел, что мы только что успеем приехать в Лондон в последний день месяца.
Я ничего не скажу о тайном беспокойстве, тяготившем мою душу. К счастью, матушка хорошо выдержала переезд. Легкий и (как мы тогда думали) быстрый способ путешествия оказал благотворное влияние на ее нервы. Она спала лучше, чем дома, когда мы останавливались ночевать. Раза два были задержки в дороге, поэтому мы приехали в Лондон в три часа пополудни в последний день месяца. Вовремя ли поспел я?
Так, как я понял написанное призраком, то в моем распоряжении оставалось еще несколько часов. Фраза "в конце месяца" означала, как я понимал ее, последний час последнего дня этого месяца. Если я стану под "тенью святого Павла" в десять часов, то буду иметь на месте свидания два часа в запасе, прежде чем последний удар часов возвестит начало нового месяца.
В половине десятого я оставил матушку отдыхать после продолжительного путешествия и потихоньку вышел из дома. Еще не было десяти часов, а я уже стоял на своем посту. Ночь была прекрасная, светлая, и громадная тень собора ясно обозначала границы, в которых мне приказано было ждать дальнейшего развития событий.
Большие часы на соборе святого Павла пробили десять - и не случилось ничего.
Следующий час тянулся очень медленно. Я ходил взад и вперед, некоторое время погруженный в свои мысли, а затем следя за постепенным уменьшением числа прохожих по мере того, как надвигалась ночь. Сити (так называется эта часть города) самая многолюдная в Лондоне днем, но ночью, когда она перестает быть центром торговли, ее суетливое народонаселение исчезает и пустые улицы принимают вид отдаленного и пустынного квартала столицы.
Когда пробило половину одиннадцатого, потом три четверти, потом одиннадцать часов, мостовая становилась все пустыннее и пустыннее. Теперь я мог считать прохожих по-двое и по-трое, мог видеть, как места публичных увеселений начинали уже запираться на ночь.
Я посмотрел на часы: было десять минут двенадцатого. В этот час мог ли я надеяться встретить мистрис Ван-Брандт одну на улице?
Чем больше я думал об этом, тем нереальней мне это казалось. Всего вероятнее было то, что я встречу ее в сопровождении какого-нибудь друга, а может быть, даже самого Ван-Брандта. Я спрашивал себя, сохраню ли самообладание во второй раз в присутствии этого человека.
Пока мои мысли еще устремлялись по этому направлению, мое внимание было привлечено грустным голоском, задавшим мне странный вопрос:
-- Позвольте спросить, сэр, не знаете ли вы, где я могу найти открытую аптеку в такое позднее время?
Я оглянулся и увидел бедно одетого мальчика с корзинкой и с бумажкой в руке.
-- Аптеки все теперь заперты, - сказал я, - а если вам нужно лекарство, то вы должны позвонить в ночной колокольчик.
-- Не смею, сэр, - ответил маленький посланец, - я такой маленький мальчик и боюсь, что меня прибьют, если я заставлю встать с постели, если никто не замолвит за меня слово.
Мальчик посмотрел на меня при фонаре с таким печальным опасением быть прибитым, что я не мог устоять от желания помочь ему.
-- Кто-нибудь опасно болен? - спросил я.
-- Не знаю, сэр.
-- У вас рецепт?
-- Вот у меня что.
Я взял бумажку и посмотрел. Это был обыкновенный рецепт крепительного лекарства. Я посмотрел на подпись доктора, это было имя совершенно неизвестное. Под ним Стояло имя больной, для которой было выписано лекарство. Я вздрогнул, когда прочел. Это было имя мистрис Бранд.
-- Вы знаете даму, которая послала вас за лекарством? - спросил я.
-- О! Я знаю ее, сэр. Она живет у моей матери и должна за квартиру. Я сделал все, что она приказала мне, только лекарства достать не мог. Я заложил ее перстень, купил хлеба, масла и яиц и сдачи получил. Матушка из этой сдачи хочет взять за квартиру. Я не виноват, что заблудился. Мне только десять лет - и все аптеки заперты!
Тут чувство незаслуженной обиды победило моего маленького друга, и он расплакался.
-- Не плачьте, - сказал я. - Я вам помогу. Но прежде расскажите мне об этой даме. Одна она?
Биение моего сердца участилось. Ответ мальчика напомнил мне о той девочке, которую видела моя мать.
-- Муж этой дамы с ней? - спросил я потом.
-- Нет, сэр, теперь нет. Он был с ней, но уехал и еще не возвратился.
Я наконец задал последний решительный вопрос.
-- Матушка говорит, что он иностранец, - отвечал мальчик.
Я отвернулся, чтобы скрыть свое волнение. Даже ребенок мог заметить его.
Будучи известна под именем "мистрис Бранд", бедная, такая бедная, что принуждена была заложить свой перстень, брошенная человеком, который был в нашей стране иностранец, оставшаяся одна с своей девочкой - не напал ли я на след мистрис Ван-Брандт в эту минуту? Не предназначено ли этому заблудившемуся ребенку, быть невинным орудием, которое сведет меня с любимой женщиной, в то самое время, когда она больше всего нуждается в сочувствии и помощи? Чем больше я думал об этом, тем больше укреплялось мое намерение отправиться с мальчиком в дом, в котором жила постоялица его матери. Часы пробили четверть двенадцатого. Если мои ожидания обманут меня, у меня все-таки еще оставалось три четверти часа, прежде чем кончится месяц.
-- Где вы живете? - спросил я.
что совсем сбился с толку от испуга.
Когда мы еще старались понять друг друга, недалеко проезжал кеб. Я окликнул извозчика и назвал ему улицу. Он знал ее очень хорошо. Улица эта отстояла от нас за целую милю в восточном направлении. Он взялся отвезти меня туда и обратно к собору святого Павла (если окажется необходимым) менее чем за двадцать минут. Я отворил дверцу кеба и велел садиться моему маленькому другу. Мальчик колебался.
-- Позвольте спросить, мы едем в аптеку, сэр? - сказал он.
-- Нет. Ты едешь прежде домой со мной.
Мальчик опять заплакал.
-- Я позабочусь, чтобы твоя мать не побила тебя. Я сам доктор и хочу видеть эту даму прежде, чем мы купим лекарство.
Объявление моей профессии, по-видимому, внушило мальчику некоторое доверие, но он все-таки не показывал желания ехать со мной к матери.
-- Вы хотите получить плату с этой дамы? - спросил он. - Я ведь выручил за перстень немного. Матушка хочет взять эти деньги за квартиру.
-- Я не возьму ничего, - ответил я.
-- Ну, пожалуй, - сказал он, - только бы матушка получила свои деньги.
Увы, бедные люди!
Воспитание ребенка в отношении треволнений жизни уже было закончено в десятилетнем возрасте!
Мы поехали.