| Автор: | Крашевский Ю. И., год: 1865 |
| Категория: | Роман |
XVII
Как мы уже видели, бегство удалось благодаря прозорливости пана Богуслава и возникшего недоверия графини Изы. Это Богунь сочинил план, чтоб в экипаже отправить гардеробянку, а через другую калитку украсть графиню. Здесь беглянку ожидал он сам, сев за кучера в легкой бричке, в которую велел запрячь четырех своих лучших лошадей.
В то время, когда засада ожидала коляску, Богунь, Валек и Иза неслись уже в город по песчаной дороге. Пан Мамерт Клауд-зинский даже не догадывался, что измена его отгадана инстинктивно.
Добрая гардеробянка графини Изы согласилась сыграть ее роль, за которую пришлось поплатиться болезнью; она нисколько не ожидала такой бурной катастрофы, а раздавшиеся выстрелы чуть не уморили ее от страха.
Между тем легкая бричка, запряженная бешеными лошадьми, очень скоро доставила в город Лузинского и сидевшую с ним рядом невесту. Валек целовал ее руки. Взволнованная Иза молчала, чувствуя, что в эту минуту решалась судьба ее. Богунь был отличный кучер и, несмотря на темноту ночи, зная хорошо дорогу, привез молодых к костелу без всяких приключений. Ксендз-викарий был предуведомлен заблаговременно и ожидал прибытия молодых. Когда бричка подъехала к костельным воротам, Иза была так взволнована, что ее почти надо было на руках вынести из экипажа. Богунь отдал лошадей мальчику, которого взял с собою, и все отправились в костел через боковую дверь. Иза пришла в себя, а Лузинский словно начал терять силы. Ксендз, согласившийся обвенчать, хотел все-таки предупредить обряд обыкновенными формальностями и расспросами, но Богунь заметил на это, что каждую минуту может явиться погоня и что формальности можно было бы и отложить.
В темном и пустом костеле, имевшем скорее погребальный, нежели свадебный вид, зажгли несколько свечей у большого алтаря. Два старинных надгробных памятника Туровских - рыцарь, лежащий, опершись на шлем, и окутанная покрывалом женщина с четками - были как бы свидетелями обряда. Пан Богуслав с причтом составляли свадебную процессию. Ксендз вскоре вышел к алтарю с таким же почти трепетом и также смущенный, как и новобрачные. Поспешно начал он читать молитвы, потом задал вопросы, на которые твердо отвечали новобрачные, им переменил им кольца и связал руки.
Богунь тогда только вздохнул свободнее, когда Иза по окончании обряда упала на колени и начала горячо молиться.
Стоявший рядом с нею новобрачный, который по крайней мере из приличия должен был последовать ее примеру и обратиться в ту минуту к Верховному Существу, располагающему судьбами людей, стыдился как-то стать на колени, стыдился сознаться в покорности; он оставался стоять, и, надо сказать правду, представлял весьма непривлекательную фигуру, с бледным, вытянутым, усталым лицом.
Иза молилась довольно долго, наконец, приподнялась, опираясь на руку мужа. Она поблагодарила викария, который молча перекрестил ее, и все было кончено.
Новобрачные, вследствие довольно неудачного плана Лузинского, должны были отправиться в гостиницу "Розы", где, пользуясь добрым расположением пани Поз, Валек, кроме занимаемой им комнаты, взял еще смежную гостиную для жены и еще одну комнату для служанки, которая должна была прибыть несколько позже. Пани Поз, совершенно не догадывалась, к чему было нужно такое помещение, и когда появился Богунь, а за ним закутанная Иза и Лузинский, она понять не могла, какую тут роль играла женщина. Ее разгневало и огорчило это обстоятельство. Новобрачные ушли наверх; хозяйка дома, бывшая прежде в дружеских отношениях с Богунем, с беспокойством зазвала его на несколько минут в свою комнату. На лице ее выражалось крайнее неудовольствие.
- Это уж слишком, пане Богуслав! - возмущалась она, запирая дверь. - Что вы о себе думаете, и за что считаете мой дом, чтоб пировать здесь с какими-то женщинами! Знаю, что это ваши штуки, но я не потерплю этого!
Богунь покатился на кресле от смеха.
- Тсс! - сказал он. - Что вы кричите, что ко мне вяжитесь? Госпожа эта приехала с Лузинским, и...
- С Лузинским? Ложь! Этого быть не может! - воскликнула хозяйка.
- Почему? - спросил с любопытством Богунь, которого ошеломила эта горячность пани Поз. - Почему?
- Что ж вы думаете, что я буду объясняться перед вами? Потому что я его знаю, и что он не водится с подобными женщинами.
Богунь едва удерживался от смеха.
- Тише! С какими женщинами? Ведь это его жена.
При этих словах пани Поз оглянулась как-то дико и воскликнув: "Изменник!" - упала без чувств на пол.
К счастью, пан Богуслав подхватил ее вовремя, но он сам нахмурился, потому что обморок был серьезный.
- Бога ради! - говорил он, приводя в чувство несчастную. - Не делайте никакой истории из уважения к себе! Что вам Лузинский!
Пан Богуслав не знал, смеяться ему или плакать, но его рассердило то, что Лузинский осмелился так дерзко привести жену в этот дом.
- Пожалуйста, тише! Не объявляйте же своей слабости, потому что это ни к чему не поведет. Лузинский женат, я был свидетелем на его свадьбе. Он дрянной, неисправимый, но...
Бедная пани Поз уже только плакала. Пан Богуслав, обыкновенно веселый, опечалился в свою очередь; подобная история в день свадьбы была весьма знаменательна. Но необходимо было потушить ее.
- Я сделаю ему сцену, - говорила сквозь слезы хозяйка, - пусть эта женщина знает, какого нашла себе мужа, и что это за птица! Этот бездельник, которого я приняла, когда его выгнали... который...
И она снова начала плакать.
По временам она порывалась бежать и бросалась к двери, но, к счастью, Богунь стоял настороже и удерживал ее.
- К чему это вас поведет? - говорил он. - Все будут смеяться над вами, разгласят.
- Пусть пропаду, но отомщу!
- Что же это за мщение? Отомстите сами себе! Ведь это свадьбы не расстроит. Во всяком случае он слова вам не давал?
Пана Богуслава два раза уже звали ужинать, но он не решался оставить расплакавшуюся пани Поз, опасаясь ее гнева. Наконец, неизвестно уже какими средствами успел он взять с нее слово, что она не сделает сцены, и он ушел, рассчитывая уговорить новобрачных немедленно уехать в Варшаву. Это был единственный способ избежать истории, которая могла произойти при малейшем раздражении хозяйки.
Он вышел в маленькую гостиную, в которой накрыт был стол. С первого же взгляда Богунь заметил, что новобрачные не пришли еще в себя после торжественного обряда и различных приключений того вечера. Иза сидела на диване и плакала, Валек ходил нахмуренный и словно убитый.
На столе горели огромные свечи в парадных подсвечниках; сервировка показывала великолепный ужин, но никто не обращал внимания на эти приготовления.
Богунь ловко запер дверь на ключ и, видя, что Иза продолжала плакать, взял под руку Валека и вывел его в смежную комнату.
- Чтоб тебя черт побрал за то, что ты наделал! - сказал он ему. - Звать жену в дом, с хозяйкой которого был в самых интимных, как оказывается, отношениях! Мало тебе было гробовщицы! Подобное поведение накануне свадьбы переходит всякую меру. Женщина эта проклинает тебя, грозит и готова сделать сцену.
- Куда же мне было ехать? - спросил Валек в смущении, не оправдываясь даже от упрека.
- Но на первом постоялом дворе было бы безопаснее здешнего! Вы должны взять почтовых лошадей и немедленно выехать в Варшаву, а иначе, смотри, будет худо. Слава Богу, я никогда не был женат, но знаю, что подобная история на пороге новой жизни может отравить всю будущность!
Валек грыз ногти.
- Чтоб черт побрал эту ведьму! - воскликнул он.
Пан Богуслав с презрением посмотрел на него и вздохнул; потом, подумав немного, отправился к Изе.
- Милая кузина, - сказал он, - мне кажется, что безопаснее всего было бы вам сегодня же отправиться в Варшаву. Я пойду заказать почтовых лошадей. Вы не плачьте, прежде слезы могли быть оправданы, а теперь некстати... Надо мужественно бороться с жизнью, и... смеяться. По возвращении я поужинаю с вами и не уйду, пока не посажу вас в экипаж и не благословлю на дорогу.
- О, пока еще ты здесь, я не так боюсь, - сказала она, - мне все кажется, что у меня есть покровитель.
- А ведь муж, покровитель назначенный Богом, - лучше всего, - сказал, смеясь, Богунь. - Вторым же будет собственный твой характер. Опершись на него, тебе нечего бояться.
Иза со вздохом посмотрела на него и пожала руку.
- Для успокоения себя, мне надобно припомнить и повторить волшебное слово: я свободна, я свободна!..
Взор Лузинского, встреченный Изой в эту минуту, был так странен, что слова замерли у нее на устах.
Новобрачные, казалось, как два соперника, присматривались друг к другу, измеряли свои силы, старались взаимно узнать характеры. Иза купила себе свободу дорого, Лузинский знал только, что женился на богатой графине.
Пан Богуслав, который с обычным своим легкомыслием подал руку помощи в этом деле, теперь, подобно новобрачным, сомневался в будущем и задумывался над ним. Доконало его последнее приключение с пани Поз. Впрочем, он более всех имел присутствия духа и заставил Валька и его жену примириться с действительностью. Налив себе вина, он поцеловал руку кузине, обнял Валека и выпил за их здоровье.
- Надобно же хоть одному мне выпить! За здоровье новобрачных!
Не успел он докончить фразы, как раздался сильный стук в дверь. Боясь появления пани Поз, Богунь, подбежав к двери, отворил ее и увидел дю Валя. Они поклонились друг другу.
- Что вам угодно? - спросил пан Богуслав.
- Графиня Иза...
- Здесь нет графини Изы. Час тому назад моя кузина вышла замуж и переменила фамилию. Она не принимает визитов.
Дю Валь стоял неподвижно.
- Вы были шафером? - сказал он насмешливо.
- Да.
- Кто же венчал?
- Ксендз в костеле.
Противники словно желали кинуться друг на друга.
- Во всяком случае я могу увидеть графиню и мужа ее, господина барона.
- Нет, - отвечал пан Богуслав, - я уже говорил вам, что она не принимает.
- Но я должен говорить с нею! - воскликнул дю Валь, протискиваясь в дверь.
И пан Богуслав, несмотря на то, что был рассержен, старался придать своему голосу возможную мягкость.
- То, что вы могли бы сказать Изе и от нее услышать, - продолжал он, было бы для вас весьма неприятно, да и не послужило бы ни к чему.
- Правда, - отозвался француз, - но мне было бы легче на сердце, если бы...
- Если бы француз поссорился с женщиной?..
Дю Валь покраснел.
- Дайте мне честное слово, - сказал Богунь, - что по окончании... понимаете?
- Даю честное слово и понимаю. Француз махнул рукою.
- А ну, коли так, что мне за дело до этого? Даю слово, что ссориться не буду.
- Но самое ваше появление...
- Но если для нее я чуть не сломал шею, то надобно хоть выпить за ее здоровье, - сказал дю Валь, засмеявшись. - Признаюсь вам, хотел бы взглянуть на молодого мужа.
Богунь дал дорогу. Дю Валь вошел в комнату. Заметив его, Иза сперва подалась было назад, но потом, одумавшись, взяла Валека под руку и пошла навстречу.
- Честь имею представить вам, господин дю Валь, моего мужа пана Валентина Лузинского.
Дю Валь остолбенел, потому что был уверен встретить барона Гельмгольда.
- Скажите графине, - продолжала Иза, - что видели нас перед отъездом в Варшаву и поклонитесь всем.
С любопытством присматривался дю Валь к Лузинскому; не раз он видывал его издали, но ему даже и в голову не могло прийти, чтоб этот бедняк, невзрачный молодой человек, женился на графине. Он, может быть, подумал: "Если б я знал, то и я мог бы освободить ее подобным же образом..."
- Сделанного не воротишь, - сказала пани Лузинская. - Я вышла замуж и теперь свободна. Надеюсь, что сестра моя не подвергнется ни гневу, ни преследованиям - а иначе это вынудило бы меня употребить меры, которые были бы очень неприятны для Турова. Гораздо будет лучше для всех нас, для мачехи, Люиса, сестры и для меня, если мирно окончатся наши семейные недоразумения, не подавая свету повода к насмешкам, и нас избавляя от неприятностей. Передайте это графине.
- Передам, - отозвался глухим голосом дю Валь, по-видимому смирившийся. - Наконец я здесь совершенно в стороне, - исполнил, что мне было поручено, а остальное меня не касается.
Пан Богуслав, улыбаясь, налил ему вина, которое было необходимо французу после вечерних приключений, но последний как-то не решался.
- Выпейте, хотя бы и не за наше здоровье, - сказала Иза. - Я знаю, что графиня никогда не простила бы вам этого.
Дю Валь поклонился и, пробормотав что-то, выпил.
Дю Валь не мог прийти в себя от изумления, присматриваясь к Лузинскому. Воспользовавшись случаем, Иза осведомилась о своей доброй гардеробянке.
Напоминание о безуспешной засаде у калитки едва не рассердило дю Валя, однако же, он сумел сдержать себя и сказал, что ее поймали, что с нею ничего не сделали, но что она перепугалась и, вероятно, поплатится нездоровьем.
- А правда, что изменил Мамерт Клаудзинский? - спросила Иза.
- Не изменил, потому что не был обязан помогать этому, - возразил дю Валь. - Он узнал случайно и донес по обязанности.
- Узнал или скорее выследил случайно, это правда, - с живостью сказала Иза, - но не так как вы думаете; он знал обо всем давно и помогал обеим сторонам... Скажите об этом графине.
Дю Валь только сжал кулаки.
Пан Богуслав между тем высматривал во все окна, ожидая появления экипажа и желая как можно скорее выпроводить новобрачных, потому что беспрерывно боялся какой-нибудь выходки со стороны пани Поз и не слишком радовался продолжению разговора.
Наконец застучали колеса, и под окнами раздались веселые звуки почтовой трубы. Все было давно готово. Богунь сам вынес в экипаж остатки ужина, чтобы новобрачные не умерли с голоду в дороге, осмотрел лестницу, стараясь избегнуть неблагоприятной встречи, подал руку Изе, усадил ее заплаканную и шепнул Валеку, когда тот садился:
- Послушай, что было, то прошло, а впредь помни, что если пожалуется Иза, то будешь иметь дело со мною. Ты меня знаешь, не забывай же!
Лузинский не отвечал ни слова.
Богунь посадил на козлы своего мальчика, дал почтальону рубль, приказывая быть осторожным, еще раз поклонился молодой паре и крикнул:
- Ради Бога с места в карьер!
Экипаж покатился по мостовой среди опустелого городка, и стук его колес медленно терялся в отдалении, а пан Богуслав стоял задумчиво. Наконец, он быстро оборотился к дю Валю.
- Что бы там ни было, - сказал он, - горе горем, ссора ссорой, а есть надо, да и выпить не вредно. Завтра можем драться, а сегодня следует подкрепить силы.
Француз был не прочь, и они оба взошли наверх.
Надобно знать маленькие городки, в которых каждая новость пожирается с жадностью, чтобы понять, как, несмотря на позднее время, словно по электрическому телеграфу, известное событие распространилось из гостиницы пани Поз по всем улицам. Из дома в дом пересылали его с нарочными; более деятельные сплетники будили соседей; евреи, шлепая туфлями по мостовой, бегали с вестью по самым отдаленным закоулкам; в гостиницу приходили за справками. В кондитерской Горцони все присутствовавшие, умноженные никогда не бывавшими ранее гостями, выпили несколько десятков пуншей, прежде нежели дали настоящую редакцию происшествию, пользуясь материалами, принесенными мальчиками, евреями и случайными прохожими. Никогда еще так поздно не ложились спать местные жители, ибо каждый чувствовал себя взволнованным, имел потребность высказаться, и никто и не думал о постели. Рассказ, основанный на действительном факте, принял, впрочем, фантастические размеры.
Каждый украшал его по-своему. По всему городку, за исключением грудных детей и глухих, все без исключения узнали, что сирота, воспитанник доктора, украл графиню и женился на ней.
Провизор, случайно заходивший к Горцони купить лимонов, один из первых узнал о происшествии и, не взяв лимонов, поспешил назад в аптеку. Давно уже он был в хороших отношениях с гардеробянкой панны Идалии, и ей немедленно сообщил об удивительном событии. Едва схватив содержание, панна Наромская полетела к своей госпоже.
Невеста доктора Вальтера лежала по обычаю в кресле и курила папироску, когда к ней влетела гардеробянка.
- Знаете, что случилось? Непостижимая вещь! Ей-богу невероятно, честное слово, но правда, потому что пан Теодор собственными глазами видел, как уезжали.
- Как? Да ведь об этом уже всему городу известно.
- Но ведь я не знаю, в чем дело.
- Я же говорю...
- Ты пока еще ничего не сказала.
- Валек Лузинский украл старшую графиню Туровскую, женился на ней, и они уехали в Варшаву. Три раза по ним стреляли и все мимо, гнались за ними, но ксендз-викарий запер костел и отворил лишь после венца.
Панна Идалия вскочила с кресел.
- Кто? Этот подкидыш?
- Да он самый!
Несмотря на всю свою серьезность и сознание собственного достоинства, панна Идалия подчинилась чувству общему всем смертным и едва узнала новость, чувствовала уже потребность сообщить ее другим, потому что она не давала ей покоя. Она отправилась к брату, который, покуривая сигару, думал об имении, о невесте и о готовой дочери, которую должен был получить вместе с приданым.
- Что такое?
- Лузинский украл графиню Изу, женился на ней, и они уехали!
Пан Рожер презрительно пожал плечами.
- Мелешь вздор!
- Этот мальчишка Лузинский?
- Да, потому что он смел, а ты?..
- А я? - спросил с торжествующею и вместе насмешливой улыбкой пан Рожер. - Ну, что же я?
- Ты со своей деликатностью, осторожностью и нерешительностью останешься старым холостяком и потом женишься на какой-нибудь кухарке.
- О, ручаюсь.
- Подожди же немного, а потом и говори обо мне, что хочешь.
Панна Идалия слишком хорошо знала брата, чтобы не прочесть под этой таинственностью какой-нибудь загадки.
Но он, однако же, ни в чем не сознался.
Доктор Вальтер узнал о непонятной для него истории Валека Лузинского от кухарки Казимиры, которая не побоялась прервать его письменные занятия. Она была уверена, что за это ей достанется, но не могла удержаться. Сверх всякого, однако ж, ожидания, известие это, которое должно было быть совершенно посторонним для Вальтера, поразило его сильнее, чем предполагала Казимира: доктор вскочил с кресла, бросил бумаги, начал расспрашивать, но не мог добиться от кухарки ничего, кроме фразы: "так рассказывают в городе", и несмотря на позднее время выбежал из дома. Можно было сказать, что и этот, столь спокойный, всем чужой человек поражен был жаждой передачи вестей и хотел бежать по городу. На лице его действительно выражались чрезмерное волнение и тревога, и он прямо отправился к Милиусу.
Последний, в халате, большими шагами ходил по комнате возле оранжереи.
- Слышал? - сказал Вальтер, вбегая.
- Но правда ли?
- Совершенная правда.
Оба доктора остановились друг против друга в изумлении.
- Ничто не помогло! - воскликнул наконец Вальтер. - Ни просьбы, ни предостережения, ни угрозы... Так уж, видно, назначено судьбою. Навязал себе камень на шею и в воду!
- А ты? - сказал Милиус. - Ты небось лучше сделал?
- Да, ты прав, я поступил хуже, но если я старый, разбитый, изъеденный червями понтон утону, это еще ничего! А вот этой новой лодке надо бы долее и счастливее плавать. Ты упрекаешь меня и ты прав, потому что ты сильнее.
И Вальтер улыбнулся насмешливо, смотря на Милиуса, который покраснел.
- Надо сказать правду, - возразил последний, - что и я было свихнулся, но женский ум меня спас, а тебя погубила женская хитрость.
- Но почему же этот негодяй так тебя занимает? - воскликнул Милиус. - Он был у меня, как родное дитя, а между тем, зная его ближе, я его не жалею. Тебе он никто!..
- Никто, - сказал он тихо, - никто! Нет, этот молодой человек мне сын!..
- Твой сын? - воскликнул Милиус, отступая. - А ты?..