Твардовский.
Часть вторая.
XVII. Что видел Твардовский в четверг на Лысой Горе

XVII. Что видел Твардовский в четверг на Лысой Горе

Задумчив, грустен, неспокоен был Твардовский. Впервые почувствовал он тут, как мало было для ненасытной души его того всеведения, которое дал ему дьявол. Казалось, что все еще недоставало ему всеведения и могущества. Была, однако, минута раздумья, в которую эта жажда еще большего знания и могущества показалась ему фальшивою и мгновенною.

- Нет! - сказал он самому себе. - Я еще не испытал всех моих сил; я еще только начинаю чувствовать их в себе. Много разнообразного употребления могу я сделать из моей науки; еще многих удовольствий не испытал я. Последний мой день еще не близок, далеко еще до дна той чаши, которой я едва коснулся устами. Попытаюсь еще... Поеду на Лысую Гору! - сказал он, подумав с минуту, и хлопнул в ладоши.

День этот, как нарочно, случился в четверг, когда сбираются на Лысой Горе колдуньи и ведьмы.

Через минуту Твардовский был уже в дороге. Усыпив Матюшу, который дремал в углу комнаты, Твардовский сел на нарисованного на стене коня и вылетел на нем в трубу. Были уже сумерки; дул крепкий северный ветер; красный месяц, окутанный пеленою туч, выходил из-за дальнего леса. Твардовского окружала дивная свита: совы, нетопыри, филины, адские духи, невиданные на свете чудовища. В воздухе слышен был какой-то невнятный шелест, и значение этого таинственного разговора тварей Твардовский понимал от слова до слова!..

Попалась навстречу Твардовскому кукушка - прорицательница будущего, любимая вещунья простого народа, и говорила ему:

- Добрый вечер тебе, Твардовский, добрый вечер!.. Куда ты спешишь так, зачем едешь?.. Что возбуждает твое любопытство? Разве не знаешь, что скука и грусть следуют всегда по пятам любопытства?.. Добрый путь тебе! Поезжай все прямо; за калиновым мостом, за тремя стенами, за тремя могилами и за тремя крестами найдешь, что ищешь, хоть не отыщешь, что искал.

И полетела кукушка далее.

Потом закаркала ему над ухом ворона:

- Кра, крра!.. Приветствую тебя, Твардовский! Спасибо тебе! Я только что с пиру, куда позвали меня мои братья и сестры. Расклевали мы труп, четвертованный по твоей милости. Мне досталось сердце его - чудесное сердце, жирное, сочное, розовое! Спасибо тебе, Твардовский! Крра! Краа!

"Кого же бы это могли четвертовать по моей милости? - подумал Твардовский. - Уж не того ли молодца, который делал; фальшивую монету?.. Если так, то поделом ему. Пошел!" Н

Гналась за Твардовским летучая мышь и хлопала ему в знак приветствия перепончатыми своими крыльями.

- Не узнал ты меня, Твардовский? - запищала она. - Я та самая мышь, которая висит над твоим окошком в Кракове и которая заслоняет тебя своими крыльями от чар вражьих. Я освободилась на минуту из своего заточения и лечу к ведьмам на Лысую Гору.

Вслед за летучею мышью налетела сова и кричала:

- Угу, угу! Чую смерть и возвещу о ней людям; ударю в оконницу, застучу крыльями в стекла и скажу им: ступайте, ступайте, зовет вас!.. Угу! Угу!

Другая сова прилетела за ней вслед и кричала:

- Чую: родится дитя; полечу под окошко, закричу отцу и матери: будет дитя, будет, а крик мой так устрашит их, как предвозвестник смерти. Родится дитя на слезы, на горе, ждет его лютая беда, лютая смерть! Виноваты сами любовники! Не надобно было сидеть в зеленом саду при коварном свете месяца... Холодны месячные ночи; нездорова холодная роса, болезнь ждет вслед за пресыщением!..

Чирикали воробьи, и понимал их щебет Твардовский.

- Полетим в житницу богача, выклюем колосья, выедим хлеб;^; не станем просить у него милостыни...

Стрекотала сорока, сидя на завалине:

И все это слышал, все это понимал Твардовский; доходили ему эти дивные речи и до слуха, и до сердца: вещали они что-то недоброе.

Между тем в воздухе мимо него летели толпы духов - как и он, спешили они на Лысую Гору.

На Лысой Горе толпились уже старые ведьмы, горбатые, беззубые, с всклоченными волосами, с бесстыдно распущенною одеждой. Большая часть из них сидела верхом на лопатах, на метлах, другие приехали на козлах, на черных кошках, на гладких летучих мышах. Из русских дремучих лесов прилетела баба-яга, костяная нога, прилетела в ступе с метлой, которою заметала свой след.

Одну из ведьм везла жаба, другую черная корова; и все они гнусили себе под нос бесстыдные песни, и у каждой из них за поясом висел горшок с зельем, которое дымилось и наполняло воздух удушливою гарью.

Мимо Твардовского проскользнул белый скелет висельника с веревкой на шее; с громким карканьем преследовало его стадо черных воронов.

- Отдай нам остатки твоего тела, - каркали они, - висят еще куски мяса на оголенных, костлявых бедрах твоих; отдай нам их; они наши!

Увидел Твардовский Летавца и Летавицу {Летавец, Летавица. Мы позволили себе передать эти названия - вымысел народной фантазии теми же словами, как и в подлиннике. Звезда летавица -- падающая звезда, до сих пор означает на Украине и в Червонной Руси заколдованного любовника, разлученного злыми людьми со своей милою. Летавец и Летавица -- это Филемон и Бавквида славянской мифологии. Поэты Украины Богдан Залесский и Северин Гошчинский передали нам в прелестных стихах народные легенды о Летавицах.}, нежную пару, которая также прилетала на Лысую Гору.

Увидел малых сов, которые спешили туда же густыми толпами.

Увидел вампиров, бледных, в гробовых саванах.

За ними шли оборотни, вулколаки и выли, как голодные волки.

Много других див увидел Твардовский, подъезжая к Лысой Горе. Вдали еще завидел он на ясном ночном небе темную фигуру церкви, а внизу, под горою, мелькали, мигали и прыгали огоньки. Сюда-то с тех пор, как храм Божий осенил гору, стекались ведьмы на чародейский шабаш свой.

Чем ближе подъезжал к Лысой Горе Твардовский, тем яснее представлялось ему скопище ведьм и дивных чудовищ, освещенных ярким пламенем от разложенных там и сям огней. Яснее доходили До его слуха дивные их речи и песни. Долго, летая над головами их на чародейском коне своем, присматривался Твардовский к дивному зрелищу. Время от времени выбегали из толпы ведьмы, брались за руки и заводили бешеный танец; движения их похожи были на корчи прокаженного, на предсмертные конвульсии умирающего. В кругу их вертелись и бесновались черти, которых выдавал пламень, мелькавший над головою и сердцем их. Черный, смоляной дым окутывал всю эту группу темною пеленою, и смрад далеко распространялся в воздухе.

- Ладо, ладо! Дид-ладо! - кричали колдуньи и ведьмы.

В другом месте ведьмы готовили себе чародейскую похлебку. Огромный котел кипел на угольях; густой удушливый пар поднимался из него.

С любопытством присматривался Твардовский к новому для него зрелищу и тихонько объезжал гору. Один он был задумчив и грустен на этом адском пиру; дико отзывались в его сердце звуки и отголоски этой сатанинской радости.

Скоро подъехал Твардовский к тайному совету ведьм.

Сидели тут семь старых баб, на семи надгробных камнях, вокруг них толпились молодые. Каждая из семи старух говорила поочередно и учила, как вызывать нечистых духов, как задерживать дождь на небе, отнимать у коров молоко, наводить на людей лютые болезни, портить хлеб на гумне и в поле, плаксу насылать на детей и т. п. Молодые слушали уроки их с любопытством, с жадностью и принимали их к сердцу, потому что искони дурной совет прививается к уму и сердцу скорее хорошего.

Далее ведьмы, взявшись за руки, заводили хоровод и пели песни, которых значение им только было понятно. Другие ведьмы варили в котле любовный напиток, любчик, и бросали в него девичьи волосы, мешая их там с каплями девичьих крови и слез и с разными зельями. Вместо мешалки служила им лапка нетопыря.

"Кто напьется этого зелья, - пели они хором, - будет жить только тою, которая поднесет его, будет ходить за ней, как тень, будет послушен ей во всем, будет готов положить за нее голову, дать сжечь себя за нее, не пожалеть за нее родного отца, матери..."

"Кипит и варится любовный напиток. Над ним шум и пена, как любовь над сердцем девушки, под ним осадок и гуща, как после любви - горесть и раскаяние. Наверху сладко, как в первые минуты любви, внизу горько, как в те минуты, когда пройдет она!.."

"Шумит ветер, трещат дрова под огнем, кричат и поют адские силы, и во всем этом шуме, треске, крике, как будто слышится призыв милого: Сюда, сюда! Ко мне, ко мне!.. Но милый нейдет до тех пор, пока сама возлюбленная не полюбит его, пока сама не поднесет ему зелья!.."

"Растет трава на берегу ручья; цветет трава только в полночь, цветет однажды в год, накануне Иванова дня, и цвет ее розовый... Сыпьте в котел цвет, - левой рукой от сердца. Носила его на груди девушка; сожгла его весь, испепелила".

"Бросьте в котел сердце голубя, у которого охотник застрелил милую голубку. Тоскует по голубке голубь: пусть и он тоскует и сохнет так, напившись нашего любовного зелья!"

В другом месте другие старухи-ведьмы варили другой чародейский напиток, сидели вокруг котла, покачивали головами, махали руками, бросали в котел разные снадобья, приговаривая одна вслед за другою:

- Бросаю кость человеческую, взятую с кладбища: пусть тот, кто отведает зелья, высохнет и пожелтеет, как кость эта!

- Бросаю воск от свечи церковной, горевшей на похоронах: пусть кто отведает зелья, сгорит, как свеча!

- Бросаю горсть соломы из-под крыши церковной; кто отведает зелья, пусть в душе его гнездятся грусть и злые намерения, как гнездились совы и воробьи под той церковной крышей!

- Бросаю сердце висельника, высохшее на виселице: кто отведает зелья, пусть ему будет так, как тому, когда он целовал крест из-под рук попа; пусть умрет он, как умер тот; воронам на ужин сердце его; воронам на обед его легкие, коршунам и ястребам на завтрак все тело его!

- Бросаю гнилушку от гроба; кто отведает зелья, пусть в том сгниет веселость и счастье, как сгнил труп в том гробе.

- Растет над могилой цветок; цветет в удушливый день черным и белым цветом... Бросаю цветок в котел; пусть тот, кто отведает зелья, познает черные мысли, горе и отчаяние!

- Бросьте в котел сердце той совы, которая прячется днем и плачет ночью, которую преследуют люди и птицы, пусть и тот, кто напьется зелья, будет преследуем и ненавидим во всю жизнь свою!

Мешали они любовный напиток мертвыми костями и лили в него всю желчь и злобу, какие были в сердцах их. Кипел и шумел напиток, вздымался. и пучился, доходя до краев котла. И если стекала на землю капля его, то под ней выгорала трава и на земле оставляла после себя кровавое пятно.

Был и другой кружок ведьм, но тут, среди смеха и шепота, Твардовский не мог расслышать, о чем шла речь. Любопытство не удерживало его, и он ехал далее.

Увидел он старого вампира, который учил молодого высасывать кровь из людей во время их сна; увидел и старую стречу, которая учила молодую садиться на грудь спящим и душить их.

Далее шла свадьба: козел женился на старой бабе. Перед ними шли музыканты и играли на костяных пищалках и били в барабаны, обтянутые человеческой кожей. Постель для молодых послали на гробовой доске, а над нею разбили шатер из савана.

Там и сям расхаживали духи и привидения, то поодиночке, то попарно с дьяволами. Некоторые из них, отыскивая себе товарищей, приставали к прохожим распутницам, передразнивая гримасы влюбленных. Были между ними старики и молодые, старухи и цветущие молодостью девицы, солдаты и монахи, дворяне и мужики, купцы и мещане. И все это ходило взад и вперед, толкалось, шумело, пело и кричало, смеялось и плакало, бранилось и торговалось, спорило и проклинало.

Ко всему этому присматривался и прислушивался с любопытством Твардовский. Грустные мысли и чувства волновали его душу.

Вдруг почувствовал он, кто-то ударил его по плечу, и в то же время отозвался знакомый ему голос - голос Мефистофеля, - его демона.

- Я знал, что найду тебя здесь.

- Как мог ты отыскать и увидеть меня? - спросил его удивленный Твардовский.

- По обыкновению, я шел за тобою вслед.

- По обыкновению, говоришь ты?

- Да, по обыкновению.

- Так ты следишь за мной, как за своим невольником?

- Не как за невольником, извини, но как мать за сыном.

- Спасибо за сравнение, но, признаюсь, я не желал бы быть для тебя ни тем ни другим.

И замолчали оба.

- Зачем же не хочешь ты разделить с нами веселья? - спросил бес.

- Веселиться не люблю, - отвечал серьезно Твардовский, - а выучиться тут мне нечему.

- Все у тебя в голове ученье! Долго ли будет портить твой мозг эта наука, Твардовский? Разве человек только и должен думать, что об ученье?

- Что ж бы я стал делать тут? Полезным здесь я быть не могу...

- Разве всегда человек должен думать об услуге и пользе? - возразил дьявол.

- Чего ж ты требуешь от меня?

- Чтоб ты гулял и веселился с нами и пользовался бы жизнью, покуда она твоя.

- Но ты также мало пользуешься ею и в людях.

- Для этого не пришла еще пора, - отвечал Твардовский. - Благоразумный человек должен удалять от себя удовольствия жизни, покуда не узнает свет совершенно.

Эта мысль заставила Твардовского задуматься.

Вместо ответа дьявол захохотал.

Между тем шабаш подходил к концу. Не дожидаясь пения петухов, многие ведьмы оставили Лысую Гору. Мало-помалу гасли огни, пустела гора; в воздухе раздавался свист от улетавших чудовищ и ведьм. Раздался бой церковных часов, и вслед затем запел первый петух в ближнем селении.

Твардовский возвратился в Быдгощ и разбудил Матюшу, спавшего крепким сном.