| Автор: | Крашевский Ю. И., год: 1839 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
XXIII
Как Вейхард забрасывает в монастырь зерно измены, и какие новые советы он дает Миллеру
Возвратившиеся с вылазки пан Чарнецкий и его товарищи очень удивились, не найдя на обратном пути связанного человека с заткнутым ртом, которого они бросили в ров; только кляп и веревка остались на месте, где он лежал, а сам немец ушел; это был Натан Пурбах, посланный Вейхардом; кратковременный плен его не только не помог, но скорее, повредил осажденным.
Случайно Пурбах попал под бастион, на котором находился Вахлер, и немец, избавившись от кляпа во рту, прежде чем освободиться от пут, стал потихоньку звать Вахлера. Услышав это, пушкарь наклонился со стены и крикнул:
- Wer da? Кто там?
- Вахлер? - спросил Натан.
- Я, я! Да кто же там, и какого черта зовет и откуда?
- Тсс! Натан Пурбах.
- Какого черта ты здесь делаешь?
- Можно говорить?
- Говори, только тихонько, что принесло тебя?
- Служу в полку князя Хесского.
- Как же ты сюда пришел? Разве не знаешь, что наши пошли на ваш лагерь?
- Какое там не знаю! Они-то меня и схватили, связали и бросили здесь; я еле кляп выбросил изо рта; вернутся и схватят меня, так как крепко связали веревками. Спаси, брат, спаси.
- А как же я спасу? Сам влез, сам и вылезай...
- Смилуйся, они убьют меня, будут мучить, и твои деньги со мною пропадут; я шел именно к тебе, - кричал Натан, - обещают двести талеров, если устроишь сдачу.
Вахлер молчал и раздумывал.
- Тише, - сказал он. - Сиди смирно и молчи; посмотрю, может быть, мне удастся спасти тебя.
Сказав это, он немного приподнялся, посмотрел на стены и тихим шагом злодея спустился вниз к фортке, через которую вышла вылазка.
Страх прибавил ему быстроту и ловкость.
Он выбежал, послушал, приблизился к Пурбаху и разрезал веревки, связывавшие ему руки.
- Иди, иди, беги!.. И помни, что я спас тебе жизнь.
- Прежде чем ваши вернутся с вылазки, у нас есть время, - сказал быстро Натан. - Мы должны завладеть обителью; если ты в этом поможешь нам, получишь двести талеров и останешься жив.
- Но есть же у вас недовольные и трусы, снесись с ними; только бы отворили нам фортку, остальное уже наше дело.
Вахлер покачал головой.
- Посмотрим, - сказал он, - посмотрим.
- Когда и где поговорим мы? - быстро спросил посланный. - В другой раз я уже не осмелюсь подкрасться сюда.
- В полночь я дам тебе знак, вывесив красный фонарь; если его увидишь направо от башни, иди смело. Я здесь ночью один на посту у орудий, никто нам не помешает.
- До завтра...
Натан бросился бежать как ошпаренный, а Вахлер поспешил через фортку назад в обитель.
На следующий день, рано утром, Вахлер сошел во двор к людям, и Замойский первый заметил, что немец, всегда молчаливый, как камень, теперь непрерывно разговаривал в толпе, жалуясь на упрямство монахов и в преувеличенном виде описывая силу шведских войск. Медленно брался Вахлер за работу, а роптал горячо! Другие также заметили, что благодаря преувеличенным рассказам немца, те, у кого было меньше мужества, начинали терять и последнее. Страх, постепенно распространяясь среди простых людей, перешел и на шляхту. Бледные лица с тревогой обращались во все стороны, как будто шведы уже показались на стенах. Местами люди стали таинственно шептаться и начинали собираться у башни Вахлера, в этот день и последующий.
А тем временем шведы все продолжали стрелять по обители. Олькушские же рудокопы медленно копали твердую почву, неохотно исполняя работу. Миллер всех понукал, на всех сердился, а больше всего на самого себя за то, что пришел сюда. Вейхард молчал, строя свой план измены. Им казалось, что они должны были каждую миг нуту увидеть послов из монастыря, несущих условия сдачи: но никто не показывался. Натан только на другой день утром, после вылазки, пришел в шатер Вейхарда, бледный и покрытый синяками.
- Что случилось? - спросил его граф.
- Что? Несчастье! - сказал Натан. - Вчера я подкрался под стены как раз, когда выходила эта сумасшедшая шайка; я не успел оглянуться, как меня схватили.
- Как? Ты был в их руках?.. Как же ты освободился?
- Чудом и не без ущерба, как видите, ясновельможный пан, - сказал Натан, - это служит доказательством моей ревностной службы (он указал на синяки и ссадины). Мне заклепали рот и связанного, как собаку, бросили в ров.
- Как же ты спасся?
- Чудом, пане; от кляпа кое-как сам освободился, а затем Вахлер вышел ко мне через фортку и развязал меня.
- Ты говорил с ним?
- Говорил. Он обещает все, но хочет очень много денег.
- А что он рассказывал о войске, о стенах? Ведь ты должен был его расспросить.
- Не было времени долго разговаривать, едва успели мы произнести несколько слов. Но он уверял меня, что в монастыре много недовольных, и что только приор да несколько упрямых монахов влияют на всех и принуждают к обороне; если бы этого не было, монастырь, наверное, сдался бы. Вейхард в волнении ходил по шатру.
- Ты будешь ведь с ним видеться?
- Сегодня или завтра.
- Ну, теперь иди и отдохни.
Затем Вейхард повернулся к Калинскому.
убедишь их в том, что они поступают безумно...
- Если прикажете? - сказал польщенный староста. - Не сомневаюсь, что генерал согласится на это. Пойдемте к нему.
До шатра Миллера было не близко, и граф и полковник должны были отправиться туда верхом. Они застали генерала в его огромном шатре за столом, уставленным винами и яствами, в мрачной пьяной компании. Видно было, что темой разговора была вчерашняя ночная вылазка, которая показала шведам их неосторожность, а генералу его небрежность, и роняла их вдвойне в глазах тех, кого они считали неучами. Шатер начальника представлял картину достойную внимания. Открытый спереди, он был обращен к обители, окутанной дымом и яростно отстреливавшейся.
По долине и пригорку рассыпались шведские солдаты: боевые крики, гром орудий, трубы и барабаны, раздававшиеся со всех сторон, вторили беседе. Стол, накрытый несколькими скатертями различного происхождения, украшенными каймами и польскими гербами, а кое-где и крестами, доказывавшими, что не были пощажены и храмы Божий, был уставлен старинным немецким серебром с тисненными ручным способом рисунками; а стоявшие на каждой вещи гербы указывали, что они были добыты путем грабежа. Тут были и огромные фамильные блюда, и дворянский кубок, заботливо хранимый уникум, стоявший еще недавно в шкафу за стеклом где-нибудь в тихом домике, и тяжелые бокалы художественной работы, и дорожные ножи и вилки с фигурками на рукоятках, которые прежде каждый носил при себе и украшал заветными надписями и эмблемами. Князь Хесский, Садовский, несколько поляков и шведские полковники сидели вокруг стола. Когда вошли Вейхард с Калинским, Миллер поморщился, так как считал их главной причиной всех неудач и неприятностей, и тотчас же указал им вдаль на висевшую еще на балке петлю, на которой окончил жизнь старый олькушский рудокоп.
- Вот, видите, какая тут война. Приходится вешать тех, на кого вы рассчитывали, как на союзников.
Вейхард пожал плечами и сел.
- Ба! - сказал он. - Это минутные неприятности, но все же идет...
- Действительно, прекрасно идет, - ответил Садовский. - Минувшая ночь может служить примером.
- Это наша вина, - перебил Миллер, - нам казалось, что мы воюем с монахами, а там оказались отличные воины! Урок не беда. Скоро приедут и орудия из Кракова.
- Все это будет не нужно, - сказал через минуту Вейхард.
- Вы всегда не знаете сами, что обещаете.
- Обитель употребляет последние усилия и близка к сдаче.
- Отлично; когда мы шли сюда, вы говорили, что она сдастся в первый же день.
- Теперь это более верно, генерал, - сказал тихо Вейхард. - Я знаю, что все поголовно утомлены битвой, обескуражены и рады бы покончить с обороной.
- Так, а, однако, послов не присылают.
- Надо знать положение дел внутри обители, - таинственно сказал чех.
- Например?
- Там несколько человек только поддерживают сопротивление нескольких сотен людей.
Миллер презрительно плюнул.
- Вот именно я и пришел просить генерала, чтобы разрешил послать в монастырь с советом и уговорами старосту брацлавского. Я уверен, что он убедит монахов и принесет нам условия сдачи, которые уже, наверное, готовятся. Только монахи немного упорствуют, а гарнизон воюет по принуждению...
Миллер рассмеялся.
- Пусть староста отправляется, если у него есть желание, а я предпочитаю вести переговоры скорее ядрами, чем при помощи парламентеров; мои послы - это краковские пушки.
Все молчали.
- Что касается монахов, - крикнул Миллер, стукнув рукой по столу, - они справляются отлично. Черт возьми! Мы еще нигде не встречали такого отпора... наши пули их не берут... даже крыш их мы зажечь не сумели. Вдобавок сделали вылазку на нас с горстью людей. Это непостижимая вещь! Потери огромны, вся их мышиная нора этого не стоит! Но я страшно отомщу, всех перережу и гнездо это уничтожу до основания! Де Фоссис убит! Горн смертельно ранен, как говорят доктора. Несколько десятков людей полегло на месте, а у них ни одного трупа. Сегодня мы оказались монахами и пачкунами, а не они.
Говоря это, он пил и трясся от гнева.
Вейхард молчал.
- Позвольте, генерал, идти старосте? - спросил он, дав ему высказаться.
- Ах! Если желает, пусть идет! - равнодушно ответил Миллер. - С Богом; но для себя я от этого ничего не жду...
- Я давно и лучше знаю Польшу, - сказал Вейхард, - у поляков сильнейшие порывы сменяются сомнением и отчаянием, - добавил он, наблюдая за польскими полковниками. - Когда слишком сильно рвутся в бой, тогда ближе всего к сдаче; и вчерашняя вылазка доказывает только, что ими овладело отчаяние.
головы начальников, которые, издеваясь, жалуясь, насмехаясь, угрожая и злословя Польшу и проклиная войну, вскоре потопили в себе остатки ума и сердца.