| Автор: | Крашевский Ю. И., год: 1865 |
| Категория: | Роман |
VII
Прошел месяц. Дело близилось к осени. В городе почти все было по-старому.
Мартик, быстро оправившись после своего приключения и распрощавшись со Зброжеком, который должен был вернуться на Пи-лицу, не поехал к Локотку, хотя душа его стремилась к военной службе - должен был остаться, чтобы охранять замок, потому что в городе явно подготовлялся какой-то заговор.
Муша, Левка и другие приносили тревожные вести. В замке оставлена была лишь небольшая часть войска, а князь не мог прислать подкрепления, потому что сам нуждался в людях.
Войт Альберт, снова вернувшийся из какого-то продолжительного путешествия, не имел уже прежнего угрюмого и печального вида; напротив, он держал голову высоко и безбоязненно расхаживал всюду по городу. Фейта оставили начальником стражи, но заменили его прежних стражников неизвестно откуда прибывавшими немцами в силезцами.
У всех ворот, где день и ночь стояла стража, прежних служащих сменили новыми. Множество силезцев несли городскую службу. Чехам приказано было охранять улицы, и каждому было отведено соответствующее место около какого-нибудь дома или на углу улицы, где они всегда должны были находиться.
Все городское вооружение было собрано, а испорченное - отдано в починку мастерам, и все это делалось совершенно открыто. Каштелян, видя это, спрашивал, что бы это могло означать, но войт смело отвечал ему, что город на всякий случай должен быть готовым к обороне от вторжения неприятеля. Против этого ничего нельзя было возразить, потому что в замке было немного стражи, а каштелян не допускал и мысли об открытой измене, хотя его и предупреждали о возможности ее.
Когда Мартик заводил об этом речь, ему говорили:
- Все это тебе приснилось!
Он добился от каштеляна только позволения усилить стражу в замке, раньше обыкновенного часа закрывать ворота, не впускать никого из городских обывателей без предварительного опроса и ночью обходить со сторожевым отрядом крепостные валы.
Сам Суда, по примеру своего пана, который всегда лично обходил ночную стражу, взял на себя обязанность осматривать сторожевые посты, окликать часовых и за малейшую неисправность подвергал их суровой каре.
Если ему случалось бывать теперь в городе, то только днем, и он всегда заблаговременно возвращался в замок; а стражников своих он и вовсе не отпускал и требовал, чтобы каждый был на своем месте.
В городе, несомненно, что-то подготовлялось. Сула знал об этом от своих приверженцев. В замок приходили постоянно евреи советоваться по своим делам к судье, а они почти все, начиная от Муши и Левка, приносили известия о новых приготовлениях и советовали остерегаться. Они особенно боялись за себя, если бы, не дай Боже, в городе произошли какие-нибудь перемены.
Была уже поздняя осень; выдался тихий, прекрасный теплый вечер. В городе все было спокойно, но так тихо, как будто все в нем вымерли. Мартик, ходивший по крепостному валу и внимательно ко всему приглядывавшийся, не мог понять, почему это город так рано затих. На улицах не было никакого движения.
В костеле зазвонили к вечерней молитве, когда Сула, имевший очень тонкий слух, уловил где-то в отдалении топот множества коней. Что-то приближалось к городу, - войско или стадо, но медленно и размеренно оно приближалось.
И чем ближе слышался этот топот, тем яснее становилось для Сулы, что это либо князь едет с войском, либо движутся какие-то другие отряды. Еще не разобрав хорошенько, в чем дело, Сула поспешно спустился к воротам замка, которые были еще открыты, и велел их немедленно закрыть. Испуганная стража бросилась исполнять его приказание, а он велел протрубить сбор, чтобы созвать людей, а сам побежал на подворье замка.
В это время из города, еще недавно казавшегося совершенно успокоенным, стал долетать смутный шум и заглушённые возгласы. Что-то там происходило.
Сула поднялся на сторожевую башню, откуда открывался широкий вид на город и его предместья.
Вошел на самый верх и перетрусил не на шутку. По улицам тихо двигались какие-то войска и занимали город. Можно было различить черного силезского орла на развернутых знаменах.
Теперь уж не оставалось сомнения: задуманная измена была приведена в исполнение - город передался на сторону силезцев!
Везде, куда только достигал взор, перед Мартиком двигались массы войска, которые спокойно, без борьбы, занимали город. На рынке громко провозглашали князем Силезца.
В замке все уж знали, что неприятель овладел городом и что его намеренно впустили в него. Тревога охватила всех.
Как раз в это время каштелян Пакослав из Москожова, недавно только вступивший на службу к князю после смерти Яна из Буска, вышел из замка, чтобы узнать о причинах смятения, - ему доложили о занятии города силезцами.
Ворота были уже на затворе.
Со стороны города шум становился все явственнее. Несколько воинов, принадлежавших к замковой страже, были застигнуты в городе и теперь, добежав до ворот, умоляли, чтобы их впустили, боясь попасться в плен. Но отворять было опасно. Спустили длинный канат с узлом и так втянули их наверх. Они рассказали обо всем, что видели в городе.
Силезцы, подойдя и городу, нашли все ворота открытыми. Войт вышел навстречу князю Болеславу Опольскому, окруженный мещанами и блестящей свитой, поклонился князю в ноги и отдал ему Краков, как государю и повелителю. Из мещан только очень немногие не участвовали в этой церемонии: они сидели у себя по домам, плотно прикрыв двери. Но большая часть горожан приветствовала князя возгласами на немецком языке и радостно провозглашала его своим повелителем.
В ратуше было заранее приготовлено вино и угощение для всех желающих. Это видели собственными глазами Юрга и некоторые из воинов.
Итак, город был потерян; из всех рассказов можно было заключить, что силы князя Болеслава огромны; и было бы прямо безумием восставать против них. Но что было делать с замком?
Каштелян поспешил с этой печальной вестью к княгине. Ядвига недаром была женою Локотка; от него она научилась быть мужественной и стойкой. Много перестрадав, она умела покоряться судьбе. Знал об этом в Пзкослав, но он был сам женат, и не мог не жалеть эту женщину и ее детей.
И по мере приближения к ней он все умерял шаги, словно надеялся, что кто-нибудь опередит его. И так случилось в действительности: слуги с плачем вбежали в горницу к княгине и сообщили ей, что силезцы заняли Краков.
Подхватив сына на руки, княгиня выбежала в сени. И здесь она встретила каштеляна, к которому успело вернуться все его мужество.
- Защищайте замок, спасите моих детей! - живо вскричала она. - Владислав, наверное, поспешит с помощью и отнимет город, но пока он не вернулся, мы должны защищать замок.
- Милостивая государыня, - отвечал каштелян, - мы так и порешили сделать, иначе и не может быть.
Княгиня прижимала к своей груди испуганного ребенка, и слезы текли из ее глаз, но, взглянув в спокойное, мужественное лицо Пакослава, она вздохнула свободнее.
- Замка не отдадим, - повторила она.
- Никогда! - коротко отвечал каштелян.
Слуга принес ему шлем и рыцарское вооружение. На дворе уже раздавались нетерпеливые возгласы. Княгиня прошла в каплицу и, став на колени, начала горячо молиться Богу.
Силезцы и Альберт сговорились напасть на замок неожиданно, не дав никому опомниться и подготовиться к сопротивлению. Это было для них всего выгоднее; а главные отряды войск уже двигались во главе с полководцем Фульдом и самим Альбертом к воротам замка. Войт в богатом наряде, в рыцарских доспехах, ехал с видом торжествующего победителя рядом с Силезцем. Их свита состояла из прекрасно вооруженных людей в блестящих панцирях, из немецких стрелков и отборных смельчаков-воинов, которых разохотила легкая победа над городом, и они шли шумною толпою, выкрикивая угрозы и ругательства по адресу осажденных.
Альберт первый подъехал к воротам и приказал отворить их. Пакослав с высоты сторожевой башни, слегка наклонившись вперед, осыпал войта бранью, от которой тот весь покраснел и гневно поднял голову.
- Кончилось ваше царство! Кончилось! - крикнул Альберт. - Сейчас же отворите ворота! Сдавайтесь! Мы уже выбрали нового князя, Болеслава Опольского, и он уже занял город! Если хотите спасти свою жизнь, сдавайтесь немедля. Отворяйте ворота!
Со стороны осаждавших послышались гневные крики: грозили пожаром, резней и смертью.
Пакослав, не отвечая, выслушал эти угрозы, потом, сжав кулак, показал его войту.
- Подлый изменник, - вскричал он, - знай, что тебя ждет виселица!
Бросив с высоты башни гордый взгляд на силезцев, каштелян сошел вниз.
Люди, стоявшие на страже у ворот, начали грозить, что будут стрелять.
Силезцы, не ожидавшие этого, несколько отступили. Альберт, бледный, взволнованный, сдерживал коня на месте, желая показать свое мужество. Герольд затрубил снова, вызывая для дальнейших переговоров, но Пакослов не вышел больше, а Мартик, взобравшись на башню, выругал немцев последними словами, плюнул на войта и тоже ушел.
Осаждавшие отступили.
Образовался наскоро совет, и войт с деланным смехом заявил:
- Завтра они будут посмирнее!
Расставили в некотором отдалении от замка стражу, и Фульд поскакал обратно в город рядом с нахмуренным войтом. Он обманулся в своих надеждах напасть на замок врасплох и заставить его сдаться. Взять же его приступом не представлялось легким делом.
Болеслав Опольский, новоизбранный князь Кракова, в прекрасном настроении сидел за столом в кругу немецких мещан, вполне полагаясь на заверения войта, что для занятия города не понадобится выпустить ни одной стрелы.
Болеслав, как и все силезские Пясты, отличался дородностью сложения, высоким ростом и некоторою тучностью, происходившей, вероятно, от неумеренного употребления пива. Он был уже немолод, его широкое лицо имело довольно приятное выражение; но его богатырский рост и сложение не оказывали влияния на развитие в нем рыцарских наклонностей.
Он шел на Краков в полном убеждении, что на своем пути не встретит ни малейшего препятствия и что ему остается только протянуть руку и взять и город, и все государство с такой же легкостью, как срывают созревший плод. Так и случилось в действительности, и после того как перед ним широко открылись ворота, и мещане встретили его радостными криками, после того, как его торжественно провели в ратушу, он ждал только известия, что можно ехать и в Вавель. Он был уверен, что ночь проведет уже в этом старом замке, и потому все время поджидал, когда же ему доложат, что конь подан и можно ехать.
Но вместо Альберта, отставшего по дороге, вошел Фульд, полководец.
Князь, увидев его, сделал движение, чтобы достать шлем, лежавший на столе поодаль.
- Пора ехать в замок? - спросил он.
- В замке, - отвечал немец, тоже обманувшийся в своих надеждах и недовольный, - и слышать не хотят о том, чтобы сдаться. С ними придется нам повозиться. Крепостные валы - широкие и крепкие, а гора - довольно высокая и крутая.
Болеслав нахмурился. Взгляд его искал войта, который успел уже привести свое лицо в порядок и как раз в эту минуту появился на пороге. Болеслав с упреком посмотрел на него.
- Что же это? Замок не сдается? Хотят защищаться? Альберт презрительно дернул плечами.
- Все это пустое! - выговорил он. - Завтра все выяснится. Они не могут защищаться, потому что у них нет войска. Конечно, сразу они не хотят уступить, но там большое смятение. Ваша милость соблаговолит занять мой дом, а завтра...
Князь перевел взгляд на Фульда, как бы не доверяя войту. Лицо Фульда выражало сомнение. Альберт подошел ближе к князю.
- Княгиня с детьми находится в замке, надо предоставить ей право свободного выхода из замка вместе с ее приближенными. Она, наверное, захочет взять с собой часть своего имущества.
Болеславу не понравились эти торги.
- В Ополе вы иначе со мной разговаривали и иное обещали, - обратился он с выговором к войту. - Вы клялись, что все мещане, духовенство и рыцарство ждет меня, и никто не будет мне сопротивляться.
- Я и теперь это повторяю, - отвечал Альберт, - но княгиня должна же выторговать себе свою свободу и имущество.
Разговор был прерван возгласом, знаменовавшим прибытие епископа.
Муската, который давно уже избегал встреч с Локотком, обещал приехать в тот день, когда город будет занят Силезцем. Опоздав к торжественному въезду князя Опольского, он прямо подъехал к ратуше и, не снимая плаща, накинутого поверх положенной его званию одежды, прямо пришел приветствовать того, кого он так желал видеть своим государем. Князь встал, все присутствующие расступились, давая место входившему, и невзрачный, маленький, сутуловатый епископ приблизился к Болеславу, приветствуя его с большой горячностью и почтением. Он смеялся и плакал в одно и то же время, дрожал и бормотал что-то несвязное, но видно было, что он несказанно рад князю.
- Кончилось царство Антихриста! - воскликнул он голосом, прерывавшимся от кашля. - Да благословит Господь Бог своего сына в этой столице!
И с этими словами он осенил склонившегося перед ним князя крестным знамением.
- Замок не сдается!
Епископ усмехнулся с оттенком презрительного сожаления.
- Сдастся не сегодня, так завтра! - возразил он весело. - Я пройду туда в костел, а уж если я там буду, то постараюсь, чтобы ворота были открыты.
Настала ночь, и пришлось все планы отложить на завтра. Болеслав, переговорив наедине с епископом, приказал проводить себя в дом Альберта, где все было приготовлено к его приезду.
Войско, заняв город, сдавшийся добровольно, начинало хозяйничать в нем, как в завоеванной стране. Мещане только теперь сообразили, что они на себя навлекли. Силезцы врывались силою в дома, отбивали замки у дверей лавок и забирали всякую снедь, а двое городских слуг, пытавшихся остановить их, поплатились за это собственными боками, их жестоко избили. Своевольные и распущенные наемники рассыпались по улицам, совершая бесчинства и творя насилия. Гостеприимство, оказанное им жителями города, бочки пива для нижних чинов и вино для начальников - отуманили их головы. Люди бежали к дому войта с жалобами и упреками, но войтовы слуги разгоняли недовольных. Городские советники, прибежавшие спасать свои лавки, были схвачены воинами и связаны.
Тем временем Альберт, ни о чем не заботясь, принимал князя, уверяя его, что не только замок непременно сдастся завтра, но и вся окрестная шляхта соберется в городе, чтобы провозгласить его своим государем, потому что Локоток всех восстановил против себя своим вымогательством и своеволием.
Князь улыбался, слушая все это с видимым удовольствием, и в конце концов поверил Альберту и требовал только одного, чтобы ему сдали замок. Альберт клялся, что завтра же все это будет окончено, надо только послать герольда к княгине, обещая ей свободный пропуск.
Ночь прошла неспокойно. Квартальные не осмелились обходить свои участки, потому что силезцы угрозами разгоняли их. Когда рассвело, на улицах оказалось несколько трупов, с которых сняли все, что было ценного; несколько домов были объяты пламенем, и только с большим трудом удалось остановить пожар, чтобы он не перекинулся еще дальше.
Днем Хинча Кечер отправился и войту, который в эту ночь не смыкал глаз, он тоже не был вполне спокоен и даже не пробовал заснуть. Хотя они и были единомышленниками, и Хинча Кечер считал себя приятелем Альберта, однако оба не доверяли и не симпатизировали друг другу.
- Знаете ли вы о том, что делается в городе? - спросил Кечер.
- Воины ночью пили и безобразничали, разве могло быть иначе? - возразил войт. - Что тут удивительного?
- А слышали ли вы, сколько они ограбили лавок? Сколько трупов принесено в ратушу? Зебюс потерпел убытку на тысячу марок. Панко Вангос убит...
- А вы бы хотели, - в гневе воскликнул войт, - даром освободиться из тисков Локотка? Даром ничего не дается!
- Но нам может это обойтись очень дорого, - возразил Кечер. Альберт, возмущенный этими упреками, вскочил с места. Но в это время в дверь начали стучаться другие жалобщики, плача и крича. Фейт, начальник квартальных, появился с пораненной головой, обвязанной платком.
Войт, выведенный из терпения, кричал, бранился, не хотел никого слушать и без сожаления прогонял всех жалобщиков. В это время епископ, исполняя свое вчерашнее обещание, направился в замок к княгине.
Епископа сопровождала довольно многочисленная свита из духовенства, впереди шел сакристиан с крестом, а сзади - отряд силезцев.
Раздались возгласы: "Отворяйте епископу!"
На башне показался каштелян.
- Ни для епископа, ни для кого другого ворота не будут открыты! - сказал он спокойно. - Мы знаем, на чьей стороне епископ и чего он желает. Поезжайте себе с Богом.
Каноник епископа подскакал к самым воротам замка и начал угрожать ослушникам анафемой, так как никто не имел права заграждать епископу дороги в костел.
Но крики эти не привели ни к чему. Каштелян отвечал сухо и коротко:
- Поезжайте с Богом... Мы поговорим об этом в другом месте. Так они стояли некоторое время, осыпая ослушников угрозами и не зная, что предпринять дальше, когда вдруг подъехал герольд от войта со знаменем и силезским орлом на груди, громко трубя и добиваясь встречи в качестве посла с княгиней Ядвигой.
Поднялась брань на польском и немецком языке, а час спустя, потеряв напрасно время, епископ вернулся ни с чем в город. Вслед отъезжавшему герольду посыпался град камней.
Прибежал и сам войт, но у ворот никого из имеющих власть не оказалось, и никто не захотел выйти к нему.
Князь Болеслав пировал в доме войта за обильно уставленным всякими яствами столом и весело шутил со своими собеседниками в полной уверенности, что его вот-вот повезут в замок.
Неожиданный случай расстроил ему веселую беседу. Утром, когда город был уже взят Болеславом, прибыл к Локотку, ничего не зная о происшедшем, Винцент из Шамотул. И только при въезде в город узнал, что там уже сидел Болеслав Силезский. Он ехал по-магнатски, окруженный многочисленной свитой из вооруженных людей, и силезцы, увидев его, сейчас же сообразили, чью сторону он держит и, окружив отряд, хотели взять его в плен. Но с Шамотульским было не так-то легко справиться.
И он, и люди его тотчас же взялись за мечи и дубинки. У ворот завязалась борьба, так что сам войт прибежал узнать, что случилось.
Пан из Великой Польши в бешенстве разгонял толпу, нанося удары направо и налево. Войт, зная его и опасаясь последствий, крикнул силезцам, чтобы они оставили его в покое, а сам, забрав с собой Винцента, повел его к Болеславу.
Шамотульский, нимало не испугавшийся, шел за ним. Князь Болеслав сидел еще за столом, когда войт доложил ему о новоприбывшем и советовал постараться привлечь его на свою сторону. За ним вошел и Винцент с такой самоуверенной и горделивой осанкой, как будто ему и дела не было до нового пана.
Силезец принял его очень приветливо.
- Вижу, что вы еще не знаете, что я прибыл сюда, избранный волею всего народа? Краков и Сандомир сдались мне добровольно. Я не просил об этом и никому себя не навязывал - они сами пришли с просьбой освободить их от тяжелой власти Владислава.
- Я действительно не знал этого, - отвечал Шамотульский. - Но я боюсь, что ваша милость была введена в заблуждение. Возможно, что немецкие мещане, которые сидят здесь на чужой земле, - призывали нового князя, но что касается шляхты и рыцарства, которое осталось верным своему князю, - я этому не верю.
- Но мне ручались за шляхту!
- Да ведь они сами ничего не знают, - отвечал Шамотульский. - Взять город, когда изменники откроют ворота, - не так трудно, но город - это еще не вся земля.
- Говорите же! - крикнул он.
Альберт запнулся сначала, но потом отвечал коротко:
- Краковская и сандомирская шляхта на нашей стороне и идет с нами.
- Но кто же именно? - спросил Шамотульский.
- Это все выяснится. Всем нам надоел князь Владислав, надоели войны, и налоги, и грабежи по большим дорогам.
Шамотульский искоса взглянул на него и обратился к князю.
- Ваша милость, - сказал он, - поверили каким-то обещаниям; но войти сюда было легче, чем удержаться здесь. Князь Владислав скоро подойдет с большим войском, а к нему присоединится и шляхта.
- Не присоединится! - гневно возразил войт.
Слушал князь и хмурился.
Винцент из Шамотул держался таким магнатом, говорил с такой уверенностью в себе, что Силезец и не подумал задержать его. Альберт шептал ему, что его не надо выпускать, потому что, вернувшись в Познань, он всех там поднимет, но Силезец не хотел возбуждать против себя шляхту, и отпустил его с миром.
После этой короткой беседы Винцент сел на коня и, присоединившись к своему отряду, не задерживаясь и часу в городе, тотчас же выехал за ворота.
Все, что он говорил, глубоко запало в душу Болеслава; он только теперь увидел ясно, что позволил обмануть себя приятными речами. Но еще сильнее, чем сам князь, были раздражены начальники воинских отрядов, которые шли в отплачивая им за перенесенное ими разочарование.
Между тем в замке готовились к упорной обороне. Это замечали и силезцы, стоявшие на страже у крепостных валов, а князь Болеслав не решался внять увещеваниям и начать осаду замка.