Браво, или В Венеции.
Глава 16

Браво, или В Венеции

Глава 16

Когда кармелит вернулся в покои донны Виолетты, лицо его было смертельно бледно, и он с трудом добрался до кресла. Монах едва ли обратил внимание на то, что визит дона Камилло Монфорте слишком затянулся и что глаза пылкой Виолетты сияют радостным блеском. Счастливые влюбленные - ибо герцогу святой Агаты удалось вырвать эту тайну у своей возлюбленной, если только можно назвать тайной то, что Виолетта почти не пыталась скрыть, - тоже не сразу заметили его возвращение; монах прошел через всю комнату, прежде чем даже спокойный взгляд донны Флоринды обнаружил его присутствие.

- Уж не больны ли вы! - воскликнула гувернантка. - Отца Ансельмо, вероятно, вызывали по очень важному делу!

Монах откинул капюшон, под которым ему было трудно дышать, и все увидели мертвенную бледность его лица. Взор его, полный ужаса, блуждал по лицам окружающих, словно он силился вспомнить этих людей.

- Фердинандо!.. Отец Ансельмо! - поспешно поправилась донна Флоринда, не сумев, однако, утаить волнение. - Скажите что-нибудь… Вы страдаете!

- Болит мое сердце, Флоринда!

- Не скрывайте от нас… Еще какие-нибудь дурные вести? Венеция…

- Страшное государство!

- Почему вы покинули нас? Почему в столь важную минуту для нашей воспитанницы… когда решается ее судьба, ее счастье… вас не было так долго?

Виолетта с удивлением взглянула на часы, но ничего не сказала.

- Я был нужен властям, - ответил монах, тяжелым вздохом выдав свое страдание.

- Понимаю, падре. Вы дали отпущение грехов осужденному?

- Да, дочь моя. И немногие оставляют эту юдоль такими умиротворенными, как он.

Донна Флоринда прошептала короткую молитву за упокой души усопшего и набожно перекрестилась. Ее примеру последовала Виолетта, и у дона Камилло, благоговейно склонившего голову рядом с прелестной соседкой, губы зашевелились в молитве.

- Нет! - с жаром воскликнул монах. - Или люди совсем утратили веру. Я был свидетелем смерти человека, более достойного жить, как, впрочем, и более готового умереть, чем те, кто вынес ему приговор. Что за страшное государство Венеция!

- Эти люди распоряжаются и твоей судьбой, Виолетта, - сказал дон Камилло. - И твое счастье будет отдано в руки этих ночных убийц. Скажите нам, падре, ваша трагедия имеет какое-либо отношение к Виолетте? Нас окружают непостижимые тайны, и они столь же ужасны, как сама судьба.

Монах перевел взгляд с одного на другого, и выражение его лица несколько смягчилось.

- Вы правы, - сказал он, - эти люди хотят распорядиться и жизнью Виолетты. Святой Марк да простит тех, кто прикрывает свои бесчестные дела его святым именем, и да защитит он ее своими молитвами!

- Достойны ли мы, падре, узнать то, чему вы были свидетелем?

- Тайна исповеди священна, сын мой, но позором покрыли себя живые, а не тот, кто ныне мертв.

- Узнаю руку тех, кто заседает там, наверху. (Так говорили в городе о Совете Трех.) Они годами попирали мои права, преследуя собственные цели, и, к стыду моему, должен признать, что, добиваясь справедливости, я был вынужден подчиниться им, что противоречит и чувствам моим и характеру.

- Нет, Камилло, ты не способен изменить самому себе!

- Моя дорогая, власти Венеции ужасны, и плоды их деятельности пагубны как для правителей, так и для подданных. Из всех порочных методов управления они используют самые опасные, окутывая тайной свои намерения, свои действия и свои обязанности!

- Ты прав, сын мой. В любом государстве единственная гарантия от притеснений и несправедливости - это страх перед всевышним и страх перед людьми. Но Венеция не знает страха божьего, ибо слишком многие погрязли в ее грехах; а что касается страха перед людьми, то дела ее скрыты от людских взоров.

- Мы говорим слишком дерзко для тех, кто живет под ее властью, - заметила донна Флоринда, робко оглянувшись по сторонам. - Раз мы не в силах ни изменить, ни исправить обычаи государства, нам следует молчать.

- Если мы не можем сделать иной власть Совета, надо попытаться ускользнуть от нее, - быстро проговорил дон Камилло, также, впрочем, понизив голос, и для безопасности прикрыл плотней окна и оглядел все двери. - Вы совершенно уверены в преданности слуг, донна Флоринда?

- О нет, синьор. Среди них есть и верные люди, находящиеся у нас в услужении долгие годы, но есть и такие, которых нанял сенатор Градениго, и это, несомненно, тайные агенты Совета.

- Так они следят за всеми! Я тоже вынужден принимать в своем дворце мошенников, хоть и знаю, что они наемники сената. И все же я считаю более разумным делать вид, будто мне неведомо их ремесло, чтобы не оказаться в таком положении, когда я не смогу даже ничего заподозрить. Как вы думаете, падре, мой приход сюда остался незамеченным?

- Было бы слишком рискованным полагать, что мы в полной безопасности. Никто не видел, как мы вошли, ибо мы воспользовались потайным входом, но кто может быть уверен в чем-нибудь, когда каждый пятый глаз принадлежит шпиону?

Испуганная Виолетта коснулась руки возлюбленного.

- Даже в этот миг за тобою могут следить и потом тайно приговорить к наказанию, Камилло, - сказала она.

- Если меня видели, в этом можно не сомневаться:

Святой Марк не прощает тех, кто дерзко нарушает его волю. Но, чтобы добиться твоего расположения, милая Виолетта, я готов на все. И ничто, даже более страшная опасность, не остановит меня.

- Я вижу, что неопытные и доверчивые души воспользовались моим отсутствием, чтобы переговорить друг с другом откровеннее, чем это позволяло благоразумие, - сказал кармелит с таким видом, словно заранее знал ответ.

полное молчание.

Наконец, подняв озабоченный взгляд на дона Камилло, кармелит спросил:

- Хорошо ли ты продумал, к каким последствиям может привести твоя безрассудная смелость? Чего ты достигнешь, возбуждая гнев республики, бросая вызов ее коварству, вступая в открытый бой с ее тайной полицией, пренебрегая ужасами ее тюрем?

- Падре, я подумал обо всем, как сделал бы на моем месте каждый, чье сердце преисполнено любви. Я понял теперь, что любое горе покажется мне счастьем в сравнении с потерей Виолетты, и я готов идти на какой угодно риск, лишь бы добиться ее благосклонности. Это ответ на ваш первый вопрос; что же касается остального, могу только заметить, что я достаточно знаком с кознями сената и сумею оказать им противодействие.

- Юность, обманутая радужными надеждами, которые сулят ей блестящее будущее, всегда говорит одинаково. Годы и опыт осудят эти заблуждения, но всем придется отдавать дань этой слабости, пока жизнь не предстанет перед ними в своем истинном виде. Герцог святой Агаты, хотя имя и род твой знамениты, а владения обширны, ты бессилен обратить твой венецианский дворец в неприступную крепость или бросить вызов дожу.

- Вы правы, святой отец. Это не в моих силах; и тому, кто мог бы это сделать, не стоило бы так опрометчиво рисковать своей судьбой. Но не весь мир принадлежит Святому Марку - мы можем бежать.

- У сената длинные руки, и у него есть еще тысячи невидимых рук.

- Никто не знает этого лучше, чем я. И все же власти не совершают насилия без каких-либо на то причин. Донна Виолетта вручила мне свою жизнь, и они сочтут эту потерю непоправимой.

- Ты так думаешь? Но сенат сразу же найдет средство разлучить вас. Не надейся, что Венеция столь легко позволит разрушить свои планы. Богатство этого дома привлечет многих недостойных искателей, и твоими правами просто пренебрегут или станут отрицать их.

- Но ведь церковный обряд священен, и никто не смеет им пренебречь, падре! - воскликнула Виолетта.

- Дочь моя, мне тяжело говорить это тебе, но сильные мира сего находят пути, чтобы нарушить и это таинство. Твое собственное богатство может навлечь на тебя несчастье…

- Это могло бы произойти, падре, если бы мы продолжали оставаться во владениях Святого Марка, - прервал дон Камилло, - но схватить нас по другую сторону границы значило бы дерзко нарушить закон иностранного государства. Кроме того, в замке святой Агаты мы будем недоступны для венецианских властей, а там, возможно, и дождемся времен, когда они сочтут более благоразумным отступиться.

- Все это было бы правильно, если бы ты рассуждал в стенах замка святой Агаты, а не здесь, на венецианских каналах.

- В городе есть калабриец Стефано Милане, мой вассал от рождения; он сейчас в порту со своей фелуккой «Прекрасная соррентинка». Стефано близкий друг моего гондольера, того самого, кто завоевал третий приз на гонках сегодня… Вам дурно, падре? - прервал вдруг себя дон Камилло. - Вы так изменились в лице!

- Ничего, продолжай, - ответил монах, жестом приказывая не обращать на него внимания.

- Мой верный Джино сказал, что Стефано, вероятно, прибыл сюда по делам республики, и, хотя моряк на этот раз менее откровенен, чем обычно, по некоторым его намекам можно судить, что фелукка с часу на час готовится выйти в море. Я не сомневаюсь, что Стефано охотнее станет служить мне, чем этим двуличным негодяям из сената. Я могу заплатить столько же, сколько и они, если мое поручение будет исполнено, но могу так же и наказать.

- Ты был бы прав, если б находился за пределами этого страшного города. Но каким образом ты сможешь сесть на корабль, если за каждым нашим движением следят?

- В любой час дня и ночи на каналах можно встретить людей в масках. И, хотя власти прибегают ко всяким ухищрениям в слежке за людьми, вы знаете, падре, что традиция неприкосновенности маски священна и никто без какого-либо чрезвычайного» повода не может потребовать снять ее. Не будь этой ничтожной привилегии, жизнь в городе не продлилась бы и дня.

- И все же я опасаюсь, - сказал монах, и по лицу его было видно, что он взвешивает все возможности побега. - Если нас обнаружат и схватят, мы погибли.

- Верьте мне, падре, что и при таком несчастном исходе я позабочусь о вашей судьбе. Вы знаете, что мой дядя кардинал и ему покровительствует сам папа. И, клянусь честью, я сделаю все, чтобы при содействии церкви облегчить вашу участь.

Лицо кармелита вспыхнуло, и впервые дон Камилло увидел в уголках его аскетического рта мирскую гордость.

сердцем привязан. - Монах замолк, словно в душе его происходила борьба. - Кроме того, я давно знаю кротость и благородство донны Флоринды, - продолжал он затем, - и потому не могу оставаться равнодушным к опасностям, которым она подвергнется. Ведь мы не можем покинуть нашу питомицу, и я считаю, что, будучи осторожными и благоразумными опекунами, мы не имеем права идти на такой риск. Будем лучше надеяться, что правители не ослабят своей заботы об интересах и счастье нашей Виолетты.

- Это была бы надежда на то, что Крылатый Лев обратится в ягненка, а бездушные сенаторы - в общество смиренных картезианцев^[622]. Нет, падре, мы должны воспользоваться счастливым случаем - а более счастливый, чем этот, вряд ли представится - или вручить свою судьбу холодным и расчетливым властителям, попирающим все законы для достижения собственных целей. Часа… нет, даже меньше, хватит, чтобы известить моряка, и, прежде чем настанет рассвет, мы увидим, как венецианские дворцы в отдалении исчезают постепенно из глаз, словно погружаясь в ненавистные лагуны.

- Это всего лишь дерзкие мечты юности, побуждаемой страстью. Поверь мне, сын мой, не так-то просто обмануть агентов полиции. Мы не сможем покинуть дворец, ступить на борт фелукки или осуществить какие-либо другие наши планы без того, чтобы не привлечь к себе их внимания. Но тише! Я слышу всплеск весел. Чья-то гондола остановилась у входа!

Донна Флоринда поспешно вышла на балкон и так же стремительно вернулась, сообщив, что чиновник республики входит во дворец. Нельзя было терять ни минуты, и дон Камилло вновь скрылся в маленькой молельне. Едва была принята эта предосторожность, как дверь отворилась, и в покои Виолетты вошел чиновник сената по особым поручениям. Он оказался тем самым человеком, который присутствовал во время страшной казни рыбака и который принес Виолетте весть о прекращении опеки над ней синьора Градениго. Войдя, он недоверчиво оглядел всю комнату, и кармелит, встретившись с его взглядом, содрогнулся. Но внезапные опасения исчезли, лишь только выражение подозрительности на лице чиновника сменилось лицемерной улыбкой, которой он имел обыкновение смягчать неприятные новости.

- Благородная синьора! - сказал он, поклоном выражая почтение той, к кому обращался. - Мое усердие должно убедить вас, сколь неустанно печется сенат о вашем благополучии. Стремясь доставить вам удовольствие и будучи всегда внимательным к желаниям такой знатной особы, как вы, сенат решил на летнее время, когда каналы нашего города лишь усугубляют зной и переполнены людьми, отправить вас развлечься в места более подходящие. Меня послали просить вас сделать все приготовления к отъезду, необходимые, чтобы вы могли прожить несколько месяцев на более чистом воздухе со всеми возможными удобствами; сборы следует закончить как можно скорее, так как путешествие, чтобы оно вас не утомило, начнется до восхода солнца.

- Это слишком краткий срок, синьор, для женщины, покидающей жилище своих предков!

- Любовь и отеческая забота Святого Марка позволяют пренебречь некоторыми пустыми формальностями; времени же будет достаточно, ибо Святой Марк, как истый родитель, сам позаботится о том, чтобы все необходимое было доставлено в резиденцию, которая будет иметь честь принять столь благородную обитательницу.

- Мне самой, синьор, не нужно долгих сборов, но я боюсь, что моим слугам понадобится больше времени.

- Правительство предвидело и это, синьора, и сенат решил прислать вам новую служанку, ибо только она одна и потребуется вам на время столь краткого отсутствия.

- Как, синьор! Неужели меня разлучат с моими людьми?

- Заботу о вас доверят тем, кто будет служить вашей особе из более высоких побуждений, чем наемные лакеи вашего дворца.

- А моя наставница и духовный отец?

- Во время вашего отсутствия им будет разрешено отдохнуть в городе.

Возглас донны Флоринды и невольный жест кармелита выдали их тревогу. Донна Виолетта огромным усилием воли подавила свое негодование и оскорбленную гордость, но взгляд ее был полон страдания.

- Должна ли я понимать, что этот запрет распространяется также и на мою горничную?

- Синьора, таков полученный мною приказ.

- Может быть, вы полагаете, что Виолетта Тьеполо будет сама себя обслуживать?

- Нет, синьора! Это будет долгом самой приятной и исполнительной вашей помощницы. Аннина! - позвал тут чиновник, подойдя к двери. - Твоя благородная госпожа желает тебя видеть сейчас же.

На пороге появилась дочь виноторговца. Несмотря на притворно скромный вид, по лукавому выражению ее лица можно было понять, что она чувствует себя вполне независимой от воли своей новой госпожи.

- И эта девица будет всегда рядом со мной? - воскликнула Виолетта, с нескрываемой неприязнью глядя на хитрое и лживое лицо Аннины.

так осталось немного, до наступления рассвета успеете подготовиться, чтобы покинуть город с первым утренним ветром.

Чиновник вновь, скорее из привычной предосторожности, чем по другой причине, оглядел комнату, поклонился и вышел.

После его ухода воцарилось глубокое и тягостное молчание. Но тут, опасаясь, что дон Камилло, не зная, что произошло, выйдет из своего укрытия, Виолетта решила предупредить его об опасности и поспешно заговорила со своей новой служанкой.

- Ты уже когда-нибудь служила, Аннина? - спросила она громко, надеясь, что герцог услышит их разговор.

- Такой знатной и прекрасной госпоже - никогда. Но я надеюсь угодить вам, ибо я много слышала о вашей доброте.

- Льстить, я вижу, ты умеешь. А теперь ступай и извести моих старых слуг об этой неожиданной перемене. Мне необходимо поторопиться, чтобы своей медлительностью не вызвать недовольство сената. Я полагаюсь во всем на тебя, так как ты знаешь волю моих опекунов, и мои слуги помогут тебе.

Аннина медлила, и на лице ее отразились подозрительность и нежелание повиноваться. Однако она подчинилась, покинув покои вместе со слугой, которого донна Виолетта вызвала из передней. Дверь за ней закрыли, и в то же мгновение дои Камилло вышел из своего убежища. Все четверо в ужасе глядели друг на друга.

- Неужели вы все еще можете колебаться, падре? - горячо воскликнул герцог.

- Я не колебался бы ни минуты, сын мой, если бы надеялся, что побег будет успешным.

- Значит, вы не оставите меня! - воскликнула Виолетта, радостно целуя руки монаха. - И ты тоже, моя вторая мать?

- Мы не покинем тебя, - сказала донна Флоринда, которая обладала способностью без слов понимать намерения кармелита. - Мы пойдем с тобой и в замок святой Агаты, и в темницы Святого Марка.

- Добрая, милая Флоринда, прими мою благодарность! - сжав руки на груди, с облегчением воскликнула исполненная радости и почтительности Виолетта. - Камилло, мы ждем твоих приказаний.

- Тише, - шепнул монах, - сюда идут! Прячьтесь, герцог!

Едва дон Камилло успел скрыться, как вошла Аннина. Она, так же как и чиновник, подозрительно оглядела комнату, и по ее пустым вопросам можно было судить, что она явилась вовсе не для того, чтобы выяснить, какого цвета платье желает надеть Виолетта.

- Выбирай любое, - нетерпеливо ответила ее хозяйка. - Ты же знаешь, куда мы собираемся, и сама можешь выбрать подходящий наряд. И торопись, чтобы я не опоздала! Энрико, проводи мою новую горничную в гардеробную.

Аннина неохотно удалилась. Она была слишком опытна во всех хитростях, чтобы поверить этой неожиданной уступчивости Виолетты и не заметить неудовольствия, с каким ее допустили к выполнению новых обязанностей. Аннина вынуждена была подчиниться, так как преданный Энрико не отходил от нее ни на шаг, но, едва отойдя от двери, она вдруг сказала ему, что забыла спросить о чем-то важном, и стремительно вошла в комнату, прежде чем Энрико смог помешать ей.

- Ступай, дочь моя, и исполни, что тебе приказано! Не беспокой нас больше, - сурово сказал монах. - Я буду исповедовать твою госпожу, ибо, прежде чем мы вновь встретимся с ней, она может долго томиться в ожидании утешения святой церкви. Если у тебя нет ничего безотлагательного, удались, пока ты еще не нанесла серьезного оскорбления религии.

Строгий тон кармелита, его властный и вместе с том спокойный взгляд внушил Аннине почтение. Испугавшись его проницательного взора и боясь оскорбить верования, которых придерживались все в Венеции и которые привыкла уважать и она, Аннина пробормотала извинение и исчезла. Но, прежде чем закрыть дверь, она еще раз обшарила глазами всю комнату. Когда они снова остались одни, монах жестом приказал молчать пылкому дону Камилло, который, едва сдерживая нетерпение, ожидал ухода незваной служанки.

- Будь благоразумен, сын мой, - сказал монах порывистому дону Камилло, - нас окружают предатели. В этом несчастном городе никогда не знаешь, кому можно довериться.

- Мне кажется, Энрико можно верить, - сказала донна Флоринда, но в голосе ее послышалось невольное сомнение.

- Это безразлично, дочь моя. Ему неизвестно присутствие здесь дона Камилло, и поэтому мы в безопасности. Герцог святой Агаты, если ты можешь вывести нас из этой ловушки, мы следуем за тобой.

Он поспешно написал карандашом несколько слов и, вложив в конверт монету, неслышными шагами прошел на балкон. Знак был подан. Все ждали затаив дыхание. Вскоре под окном послышался плеск весел. Выступив вперед, дон Камилло кинул конверт. Он так точно рассчитал, что было слышно, как монета ударилась о дно гондолы. Гондольер едва взглянул на балкон и, затянув обычную на каналах песню, лениво поплыл дальше с видом человека, которому некуда спешить.

- Удалось, - сказал герцог, услыхав песню Джино. - Через час мой посланный договорится с хозяином фелукки, и тогда все будет зависеть от того, сумеем ли мы незаметно выбраться из дворца. Вскоре мои люди будут здесь, и мы сделаем все, чтобы как можно скорее достигнуть Адриатики.

- Мы должны еще исполнить один необходимый долг, - заметил монах. - Дочери мои, идите к себе и займитесь приготовлениями к побегу, которые легко могут быть истолкованы как исполнение воли сената. Через несколько минут я снова позову вас сюда.

Удивленные женщины послушно удалились, и кармелит стал кратко, но ясно излагать герцогу свой план. Дон Камилло жадно слушал, и, когда монах кончил, оба скрылись в небольшой молельне. Не прошло и пятнадцати ми-пут, как монах вышел оттуда один и позвонил в колокольчик, звон которого был слышен в комнате Виолетты. Донна Флоринда и ее воспитанница тут же явились.

- Приготовься исповедоваться, дитя мое, - сказал священник, торжественно опускаясь в кресло, где он обычно выслушивал исповеди своей духовной дочери.

Лицо Виолетты то бледнело, то вновь заливалось румянцем, словно на душе ее лежал тяжкий грех. Взглянув с мольбой на свою наставницу и встретив ее мягкую, ободряющую улыбку, Виолетта с бьющимся сердцем, еле сдерживая волнение, преклонила колена на подушечке у ног своего духовного наставника, хотя мысли ее блуждали и она никак не могла сосредоточиться.

Приглушенный шепот донны Виолетты доносился только до отеческого слуха того, кому он предназначался. Дон Камилло смотрел в приоткрытую дверь часовни на склоненную фигуру девушки, на ее прижатые к груди руки и прекрасное лицо, доверчиво обращенное к монаху. Пока она признавалась в своих невинных грехах, румянец на ее щеках становился все гуще, а в глазах, еще недавно светившихся совершенно иным чувством, теперь вспыхнуло благоговейное волнение. Искренней, строго воспитанной Виолетте понадобилось гораздо больше времени, чтобы освободиться от тяжкого бремени своих грехов, чем житейски опытному герцогу святой Агаты. Ему казалось, что губы ее много раз шептали его имя и что он мог даже расслышать целые фразы, посвященные ему. Дважды добрейший падре невольно улыбался и после каждого признания Виолетты в каком-либо неосторожном поступке с любовью касался рукой ее обнаженной головы. Наконец Виолетта замолкла. Необычные обстоятельства этой исповеди лишь усилили торжественность, с которой монах дал Виолетте отпущение грехов.

Когда эта часть обряда была закончена, кармелит вошел в часовню. Недрогнувшей рукой он зажег свечи на алтаре и сделал необходимые приготовления к обряду. Дон Камилло, стоя рядом с Виолеттой, шептал ей что-то с жаром торжествующего и счастливого влюбленного. Донна Флоринда у дверей прислушивалась к каждому шороху, раздававшемуся в передней. Затем монах показался у входа в маленькую часовню и хотел что-то сказать, но быстрые шаги донны Флоринды помешали ему. Дон Камилло едва успел скрыться за занавесью окна, как дверь отворилась и вошла Аннина.

Заметив приготовленный алтарь и торжественный вид священника, она в замешательстве остановилась. Однако, тут же овладев собой, с той находчивостью, что помогла ей добиться должности, которую она теперь занимала, Аннина благоговейно перекрестилась и, как человек, знающий свои обязанности, отошла в сторону, словно тоже хотела принять участие в священной церемонии.

- Дочь моя, - сказал ей монах, - никто из присутствующих не покинет часовню, прежде чем не кончится обряд.

- Падре, мой долг всегда быть рядом с госпожой, а находиться подле нее в это утро - истинное счастье.

Монах в нерешительности смотрел на окружающих и начал было придумывать предлог, чтобы избавиться от Аннины, как вдруг из своего укрытия вышел дон Камилло.

- Приступайте, падре, - сказал он. - Пусть будет одним свидетелем моего счастья больше.

Произнося это, герцог многозначительно коснулся своей шпаги и бросил такой взгляд на оцепеневшую Аннину, что она с трудом сдержала возглас, готовый сорваться с ее уст. Монах, казалось, понял этот молчаливый уговор и своим глубоким голосом начал службу. Примечательное событие, свершавшееся в тот момент, участниками которого являлись они все, внушительное достоинство кармелита, грозящая им в случае разоблачения опасность и неизбежное наказание за то, что они посмели нарушить волю правителей, - все это вызывало чувства, куда более глубокие, нежели те, что обычно охватывают присутствующих во время брачных церемоний. Юная Виолетта с трепетом внимала торжественному голосу монаха и к концу венчания беспомощно оперлась на руку человека, с которым связала себя клятвой. Во время службы глаза кармелита горели тайным огнем и задолго до конца он так подчинил себе все чувства Аннины, что, держал ее корыстную душу в благоговейном страхе. Наконец брачный союз был заключен, и монах благословил молодых.

- Да не оставит тебя дева Мария, дочь моя! - сказал монах, впервые в жизни целуя чистый лоб плачущей Виолетты. - Герцог святой Агаты, да услышит твои молитвы твой святой покровитель, если ты будешь любящим супругом этой чистой и доверчивой девушке.

- Аминь! Кажется, мы вовремя закончили венчание, моя Виолетта, - я слышу плеск весел, - сказал дон Камилло.

Выглянув с балкона, он увидел, что не ошибся, и счел, что пришла пора самых решительных действий. Шестивесельная гондола, способная противостоять волнам Адриатики во время безветрия, с балдахином соответствующих размеров, остановилась у водных ворот дворца.

- Я поражен их дерзостью! - воскликнул дон Камилло. - Нельзя терять ни минуты, пока кто-нибудь из шпионов республики не поднял на ноги полицию. Вперед, дорогая Виолетта! Идемте, донна Флоринда, идемте, падре!

Гувернантка и ее воспитанница быстро прошли во внутренние покои и мгновенно вернулись, неся в шкатулке драгоценности Виолетты, захватив также необходимые вещи для недолгого путешествия. В тот момент, когда они снова явились, все было готово, ибо дон Камилло заранее ждал этого решительного мгновения, а монаху, привыкшему к лишениям, не много потребовалось времени на сборы.

- Наше спасение - только в быстроте, - сказал дон Камилло. - Ускользнуть незаметно невозможно!

Он все еще говорил, когда монах первым пошел из комнаты. Донна Флоринда и полумертвая от страха Виолетта последовали за ним. Дон Камилло, взяв под руку Аннину, вполголоса приказал ей повиноваться под страхом смерти.

- Дорогу! - крикнул герцог святой Агаты. - Ваша госпожа желает совершить прогулку по каналам.

Слуги с удивлением и любопытством смотрели на неожиданно появившегося незнакомца, но у большинства на лицах было написано подозрение. Не успела донна Виолетта ступить в вестибюль, как несколько человек поспешили следом и покинули дворец через другие выходы. Каждый бросился сообщать эту весть своему хозяину. Один побежал узкими улицами к дворцу синьора Градениго, другой искал его сына; а некто, даже не знавший того, кому он служит, разыскивал поверенного дона Камилло, чтобы сообщить ему о событии, где главную роль играл сам герцог. Вот как обман и двуличие сделали продажными слуг в доме самой красивой и богатой девушки Венеции!

Гондола стояла у мраморного причала дворца, и двое гребцов держали ее близ ступеней. Дон Камилло тотчас заметил, что гондольеры в масках приняли все предосторожности, какие он требовал от них, и в душе похвалил их за точность. У каждого на поясе висела короткая рапира, и герцогу показалось, что под складками одежды он различил громоздкое огнестрельное оружие, каким пользовались в то время. Обо всем этом он думал, пока кармелит и Виолетта садились в гондолу. За ними прошла донна Флоринда, но, когда их примеру хотела последовать и Аннина, дон Камилло остановил ее.

- Этим кончается твоя служба, - сказал он вполголоса. - Поищи себе другую госпожу или служи Венеции, за неимением лучшей.

Небольшая заминка заставила герцога обернуться, и на какое-то мгновение он задержался, чтобы взглянуть на толпу слуг, стоявших на почтительном расстоянии.

- Прощайте, друзья! - сказал он им. - Те из вас, кто любит свою госпожу, не будут забыты.

Он хотел что-то добавить, как вдруг его грубо схватили за руки. Дон Камилло стремительно обернулся - два гондольера, которые вышли из лодки, крепко держали его. Вне себя от изумления, он даже не сопротивлялся, и Аннина, повинуясь знаку гондольеров, быстро скользнула мимо герцога в лодку. Весла погрузились в воду; дона Камилло грубо втолкнули обратно во дворец, гондольеры быстро заняли свои места, и гондола, став недосягаемой для герцога, понеслась прочь.

- Джино! Злодеи! Что значит эта измена?!

из виду.

В Венеции погоня происходит иначе, чем в других городах, и преследовать ускользнувшую гондолу можно было только по воде. Несколько лодок, принадлежавших обитателям дворца, стояли у главного входа между сваями, и дон Камилло хотел уже броситься в одну из них и взяться за весла, когда услыхал со стороны моста, который в течение долгого времени служил укрытием для его слуг, плеск весел. Дома вдоль канала бросали черные тени на воду; вскоре из темноты показалась большая гондола, управляемая шестью гондольерами в масках, как и та, что исчезла мгновение назад. Сходство между ними было столь велико, что в первую минуту не только изумленный дон Камилло, но и все остальные присутствующие приняли эту гондолу за первую, вообразив, что она с необычайной скоростью успела объехать вокруг соседних зданий и снова вернуться к главному входу дворца Виолетты.

- Джино! - воскликнул пораженный дон Камилло.

- Я здесь, синьор, - ответил верный слуга.

- Подъезжай ближе! Что это за глупые шутки? Сейчас не время для них!

- Негодяи! Как вы смели обмануть меня? - крикнул потрясенный герцог.

В это время городские часы пробили два раза, и, лишь когда этот условленный сигнал тяжело и монотонно прозвучал в ночном воздухе, дон Камилло понял свою ошибку.

- Джино, - сказал герцог сдержанным голосом, как человек, принявший отчаянное решение, - эти гребцы надежные люди?

- Верьте им, как собственным вассалам, синьор.

- Он получил ее прежде, чем высохли чернила, ваша светлость.

- Да, синьор. И надо отдать ему должное - здесь все предусмотрено: и скорость и удобства.

- Что говорить! Он так заботлив, что посылает сразу две лодки! - сквозь зубы проговорил дон Камилло. - А теперь вперед! Ваша жизнь и мое счастье зависят от силы ваших рук! Тысячу дукатов в награду, если вы оправдаете мои надежды, в противном случае вас ждет мой справедливый гнев!

хозяина, а лодка тем временем понеслась прочь от дворца. Затем, поднявшись во весь рост, опытный гондольер ударил веслом так, что вода, медленно струившаяся в узком канале, вспенилась, и гондола, словно понимая, что от нее требуется, быстро влетела в Большой канал.

Примечания

622

Картезианцы - монашеский орден, основанный в XI веке во Франции.