Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами.
Глава XXVII

Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами

ГЛАВА XXVII

Легко себе представить, что после ухода Питера Бурдон и его товарищи пребывали в состоянии величайшей тревоги. От Медового замка их отделяло ничтожное расстояние - чуть больше полумили - и вопли дикарей, несмотря на лесной заслон, то и дело достигали слуха беглецов. Столь близкое соседство дикарей уже само по себе внушало страх, и его лишь усугубляло то обстоятельство, что Бурдон не был абсолютно уверен в благих намерениях Питера. Оно и понятно - бортник почти ничего не знал о внезапной перемене, происшедшей в настроениях загадочного вождя. Да и знай он, так тоже вряд ли сумел бы оценить этот факт по достоинству. Наш герой был очень поверхностно знаком с догмами христианства и, даже получив исчерпывающую информацию о случившемся с Питером, скорее всего усомнился бы в том, что подобный революционный переворот в сознании человека может свершиться с такой чудодейственной быстротой. Он, конечно, безоговорочно согласился бы, что для Бога нет ничего невозможного, но, по-видимому, стал бы отрицать вероятность влияния Святого Духа в такой форме и сделал бы это лишь потому, что самому ему никогда не доводилось испытывать подобное на себе. Поэтому все, что говорил Питер, вызывало у бортника скорее недоумение, чем понимание. Цветик же была человеком иного рода. По сравнению с остальными членами компании она получила неплохое образование, и ее не раз задевало полное равнодушие любимого к вопросам религии, что, впрочем, не мешало ей любоваться мужественной внешностью Бурдона и наслаждаться непринужденностью и веселостью его характера. Но поскольку Бурдон никогда не выказывал активно отсутствия у него должного благочестия, то есть ни словом, ни делом не оскорблял возвышенных чувств Марджери, его образ мыслей вызывал у нее не обиду, а скорее озабоченность по поводу его будущего благоденствия.

А вот в оценке Питера молодая чета расходилась намного больше, чем в отношении к религии. Бурдона то с большей, то с меньшей силой, но тем не менее постоянно грыз червь сомнения относительно намерений Питера, тогда как его жена с первой минуты их знакомства прониклась к нему беспредельным доверием. Строить догадки, почему это произошло, наверное, бесполезно; бесспорно лишь, что внутри каждого из нас есть потаенные пружины, заставляющие с одними людьми - нам симпатичными - сближаться, а от других - антипатичных - отдаляться. Встретившись впервые, люди испытывают взаимное притяжение, словно две находящиеся рядом капли воды, или, напротив, неприязнь и отскакивают друг от друга, как два одноименных электрических заряда.

С Питером и Марджери произошло первое. С первого взгляда они понравились друг другу, а обоюдные проявления доброты усилили это чувство. К этому времени девушка настолько привыкла к индейцам, что относилась к ним как ко всем прочим людям, включая своих соотечественников, то есть одним симпатизируя, а другим - нет, независимо от цвета их кожи. Правда, Марджери вряд ли могла бы влюбиться в индейца, даже если бы ей встретился молодой человек подходящего возраста и характера: этому - и только этому - помешали бы впитанные с молоком матери предрассудки расового свойства, но, исключая любовные отношения, она была способна видеть в каждом аборигене и плохие и хорошие стороны, точно так же, как в белом человеке. Взаимное расположение, возникшее у Питера и Марджери, имело своим следствием то, что девушка была твердо уверена: загадочный вождь ей друг и в случае надобности придет на помощь. Так она была настроена даже в тот период, когда Питер еще томился сомнениями - то ли распространить свой кровожадный замысел и на Марджери, то ли сделать для нее одной исключение. Воистину неизъяснимы чувства, питаемые нами к окружающим! Вот ведь Марджери никогда не испытывала доверия к Быстрокрылому Голубю, хотя он был всей душой предан Бурдону и оставался с ним лишь из одного желания быть ему полезным. Его грубоватая манера общения, менее обходительная и вежливая, чем у Питера, с самого начала оттолкнула девушку, а впоследствии ей было трудно преодолеть это отчуждение и сблизиться с Быстрокрылым настолько, чтобы иметь возможность разглядеть, что он за человек - хороший или плохой.

Марджери, однако, ненамного лучше мужа представляла себе, какая знаменательная перемена свершилась в миросозерцании Питера, хотя при большем внимании с ее стороны могла бы, в отличие от Бурдона, оценить по достоинству это важное событие. Но она и без того была совершенно спокойна: намерения Питера не внушали ей ни малейших опасений. Насколько велика была ее уверенность в чистосердечной преданности Питера, явствует из разговора молодоженов, состоявшегося вскоре после его ухода.

- Как бы мне хотелось вырваться из рук этого краснокожего, Марджери! - сказал Бурдон, изменивший на сей раз своей обычной скрытности.

- Из рук Питера! Ты удивляешь меня, Бенджамин! Если уж мы рискуем, связываясь с индейцами, то лучших рук, чем у Питера, нам не найти. Понимаю еще, если бы ты боялся подвоха со стороны Быстрокрылого Голубя.

- За Быстрокрылого я готов головой поручиться.

- Рада это слышать, потому что сама я не расположена к нему даже наполовину по сравнению с тобой. Возможно, во мне говорит предубеждение против него: я как увидела близ устья реки снятый им скальп, так и невзлюбила его с первого взгляда.

- А разве ты не слышала, Марджери, что твоего задушевного друга называют Питер Скальп?

- Слышала, разумеется, но я не верю, что он за всю свою жизнь снял хоть один скальп.

- Нет, пожалуй, но и не размахивал перед моими глазами снятым скальпом, как это сделал Быстрокрылый Голубь. Нет, нет, этот чиппева мне положительно не по душе, милый Бурдон.

- Не бойся его, Марджери; а вот Питер - действительно загадочный вождь: сколько я ни думаю, никак в толк не возьму, зачем ему было приводить нас сюда, если у него дурные намерения. Проследить направление его полета к улью выше моих сил.

- Смею тебя заверить, Бурдон, что, проследив, убедишься - он направляется к дружественному улью. Я доверяю Питеру почти так же, как ты Гершому. Ты же слышал его рассказ о пасторе Аминь и капрале.

- Да, и заметил, с каким хладнокровием он все это воспринял, - возразил Бурдон, качая головой. - Сдается мне, что смерть, так внезапно настигшая людей, даже сердце индея могла бы тронуть больше.

Марджери побледнела, тело ее охватила легкая дрожь. Прошла целая минута, прежде чем она нашла в себе силы возобновить разговор.

- Это ужасно, но я не разделяю твои опасения, не могу разделить, - выдавила она наконец из себя. - Я уверена, Бурдон, мы должны только благодарить Питера за то, что он привел нас сюда. Вспомни, с каким серьезным выражением лица он слушал слова Спасителя.

- Если это так, если у него нет дурных намерений, то я, что и говорить, очень ему благодарен. Но я не знаю, что и подумать. Быстрокрылый Голубь не раз давал мне намеками понять, что этому неизвестному нам индею не стоит очень уж доверять.

- Он и мне делал подобные намеки, но я все равно скорее доверюсь Питеру, чем ему.

- Наша жизнь в руках Провидения, вот что я скажу. Если этим двум индеям можно доверять, то все обойдется - ведь Питер привел наши лодки в замечательное убежище, а нашел его, по словам того же Питера, Быстрокрылый Голубь.

Тут молодожены высадились на берег и внимательнейшим образом осмотрели участок болота вокруг предполагаемого пристанища. В этом месте берег реки возвышался над окружающей низиной; на покрывавшей его сухой почве сродни песчаной росло несколько молодых сосенок. Поскольку большие деревья были повалены, ничто не преграждало доступ свету и воздуху в этот оазис площадью в четыре-пять акров, что придавало ему известную жизнерадостность, особенно по сравнению с мрачной топью. Его со всех сторон закрывали от любопытных взоров ветки поваленных деревьев, да и болото само по себе являлось не только надежным заслоном, но и почти непреодолимой естественной преградой на пути с прогалин. «Почти», ибо бортник установил, что пройти через него все же можно, хотя и ценой титанических усилий. Бурдон, не щадя себя, выяснил этот факт, понимая, какое важное значение он может иметь для их будущих перемещений.

Короче говоря, Бурдон произвел доскональную разведку местности. Затем он расчистил небольшой клочок земли и поставил на нем нечто вроде шалаша - для защиты от дождя и для ночлега, а также выгородку для удобства женщин. Он не сомневался, что здесь им придется провести несколько дней - если, конечно, Питер руководствуется добрыми намерениями, - ибо попытка выйти раньше лишь обнаружит их присутствие. Надо дать индейцам время уйти далеко вперед, иначе их многочисленность почти исключает надежду на спасение. После обследования окрестностей и возведения шалаша беглецы почувствовали себя в большей безопасности: угроза им могла исходить только со стороны реки. Каноэ, поднимающееся вверх по течению, еще могло обнаружить их присутствие, но вряд ли кто решится с любой другой стороны пуститься на их поиски вброд по грязному топкому болоту.

Ознакомившись со всеми особенностями своего местопребывания, Бурдон немного успокоился. Если бы он испытывал больше доверия к Питеру, это сняло бы камень с его души, он бы куда охотнее занялся благоустройством. Марджери, почти не отходившая от бортника, не прекращала спорить с ним по поводу загадочного вождя, и в конце концов глубокая убежденность молодой женщины в порядочности Питера восторжествовала: ей удалось - пусть частично - заразить ею мужа. С этого момента он стал с удвоенной энергией совершенствовать женский уголок и другие приспособления, необходимые в их быту, уделяя особое внимание второстепенным, казалось бы, деталям. Это обычная история: пока цель наших усилий недостаточно ясна, мы невольно работаем вполсилы; но вот впереди забрезжила надежда на благоприятный результат, и нас словно кто подменил - мы вкладываем в работу всю душу, откуда только силы берутся! И это даже в том случае, если приходится делать работу, тяжелее коей не придумаешь: выкачивать воду из тонущего судна.

Целых трое суток провел Бурдон с друзьями на этом сухом пятачке посреди болота, не видя и не слыша ни Питера, ни Быстрокрылого Голубя. Время тянулось томительно медленно, всех волновала неопределенность их положения, хотя неким утешением служило то, что им удалось ускользнуть от нависшей над ними первоначально опасности. Тем не менее неизвестность становилась с каждым днем мучительнее, терзало желание узнать, что в точности происходит на прогалинах, и неудивительно, что бортник обрадовался донельзя на утро четвертого дня при виде своей жены, стремглав кинувшейся к нему с доброй вестью на устах: вдоль кромки берега, стараясь, во избежание следов, ступать только по воде, к ним приближается индеец. Бурдон поспешил к смотровой точке, откуда гость был виден как на ладони, и понял, что это не кто иной, как Быстрокрылый Голубь. Спустя несколько минут вся четверка уже приветствовала радостно индейца, сгорая от нетерпения узнать последние новости.

- Рад тебя видеть, чиппева! - воскликнул Бурдон, сердечно пожимая ему руку. - Мы уже начали побаиваться, что больше тебя не увидим. Какие новости принес - хорошие или плохие?

- Оленины осталось немного, но мы наловили порядочно рыбы, так что еды хватает. А с помощью твоего лука и стрел - они оставались в твоем каноэ, - я убил дюжину крупных белок. Но…

- Да, да, он хороший, этот лук, из него даже колибри¹⁵⁶ убивать можно. Рыба тут вкусная, а?

- Есть можно, когда ничего другого нет. Но сейчас, Быстрокрылый, ты, думаю, можешь сообщить нам новости.

- Что именно ты взял, друг мой? При тебе нет ничего, кроме оружия и патронташа.

- Да скальп этого Хорька! Чем плохо? Никогда молодой воин не нес домой столько скальпов, сколько нести этот раз я! Целых три! И все спрятаны, Медвежий Окорок нипочем не найдет. Выну перед самым уходом.

- Ладно, ладно, чиппева, нелегко будет, верно, тебя убедить, что это не так уж хорошо. Но что поделывают краснокожие после того, как сожгли мой дом и убили миссионера с капралом?

- Все там, хотя большинство пошло вниз по реке. Послушай, Бурдон, кое-кто из вождей совсем глупые - думают, пчела унесла тебя на своих крыльях!

человек, стоящий на той же ступени общественной лестницы. После того как бортник растолковал Быстрокрылому весь процесс изъятия меда из ульев, лишив того каких бы то ни было иллюзий на этот счет, Бурдон стал для индейца всего лишь хорошим парнем, но никак не заклинателем пчел. В свое время бортник, развлечения ради, дал Быстрокрылому посмотреть в свою подзорную трубу, и увиденное настолько прояснило разум этого дикаря, что сделало его недоступным для тех проявлений слабости, которым были подвержены многие члены Большого Совета. Поэтому предположения некоторых уважаемых лиц, будто Бурдона унесли пчелы, Быстрокрылый находил весьма комичными, хотя, как подобает истинному индейцу, и виду не показывал, что в душе подсмеивается над ними.

- Тем лучше, - отозвался Бурдон. - Надеюсь, они проследовали за мной до конца, до родного улья у меня в селении.

- Да, верно, большинство из них отправилось туда. Но не все. В этой части прогалин еще осталось много индеев.

- Как же нам быть? Есть скоро будет нечего. Рыба больше не клюет, белок - какие были - я всех перестрелял, а пользоваться ружьем не решаюсь.

- Не будь скво, Бурдон. Индей как женится, так от волнения становится словно скво; но это скоро-скоро проходит. У бледнолицых, верно, тоже так. Ты, Бурдон, не должен быть скво. Это плохо для воина. Что вы будете есть? Ну-ка, взгляни сюда. - И он ткнул пальцем в нечто, неспешно плывшее по течению, особенно медленному в этой излучине реки. - Жирный олень, ты такого когда видел, а?

а сам поспешил вперед, чтобы успеть прежде него достигнуть места назначения и подогнать плотик к берегу. После завершения этой операции все присутствующие смогли убедиться, что чиппева не зря похвалялся своей добычей: мясо было превосходное. Но этим не исчерпывалась заслуга Быстрокрылого: он точно рассчитал, на сколько дней достанет запасов продовольствия у беглецов, и доставил пополнение в тот момент, когда в нем ощущалась наибольшая нужда. Так мог действовать только верный друг и опытный охотник. Последнее вполне естественно - ведь охота по почетности занимает в жизни индейца второе после войны место. Дикари вообще ставят физическую деятельность настолько выше проявлений интеллекта в чистом виде, что она отодвигает в тень ораторское искусство, хотя и весьма почитаемое ими, и состязания в мудрости вокруг костра Совета. У нас наблюдается такая же тенденция. Общественное мнение, неизменно находящееся во власти подобных настроений, чаще связывает свои надежды с деяниями, ориентированными на эмоции и воображение, чем на разум. В результате в обществе правит бал невежество.

Наконец Быстрокрылый Голубь снизошел до слушателей, жаждавших получить жизненно важные для них сведения. Рассказ индейца, с начала до конца свидетельствовавший об уме и хитрости этого бывалого охотника и следопыта, дал ясное представление о том, как развивались события. Не ставя пред собой задачу воспроизвести его дословно, - он потребовал бы слишком много места, - мы изложим вкратце его суть.

Как вы помните, главные вожди по предложению Медвежьего Окорока последовали за молодыми воинами вниз по Каламазу, а там присоединились к своим отрядам, которые в удобных для этого местах последовательно пересекали реку. При таком распорядке индейцы имели возможность прочесать все русло, тщательно осматривая каждое место, где могла бы скрываться лодка. Гонцы, находившиеся в непрестанном движении, поддерживали связь между отдельными поисковыми группами, которые, таким образом, все время были в курсе дела. Быстрокрылый, притворившись таким гонцом, поддерживал связь между несколькими облюбованными им отрядами и передавал тем вымышленные приказания, главной целью которых было направлять индейцев и далее по ложному следу. В итоге они за полтора дня спустились на шестьдесят миль вниз, следуя всем извилинам течения. Тут Быстрокрылый повернулся к ним спиной и пошел в обратном направлении - к своим друзьям. О Питере ему ничего не было известно. Сам он загадочного вождя не встречал и от других никаких сведений о нем не имел.

Поднимаясь вверх по течению Каламазу, Быстрокрылый встретил нескольких индейцев. Одни из них являлись гонцами, каким был, вернее за какого выдавал себя, Быстрокрылый, другие - следопытами, рыскавшими в поисках беглецов. Обвести их вокруг пальца не составило для Быстрокрылого никакого труда. Никто из них не принадлежал к людям из племени Вороньего Пера, он всем им был незнаком. Не догадываясь о его истинной сущности, они без тени недоверия выслушивали сообщаемую им информацию и с готовностью подчинялись передаваемым им «приказаниям». И Быстрокрылый Голубь исхитрился отвлечь внимание всех следопытов от реки - есть, мол, основания полагать, что беглецы покинули ее берега, - и направить их в глубь суши, якобы во исполнение приказания Медвежьего Окорока. Успех превзошел все его ожидания - столько врагов и наблюдателей отошли его стараниями на порядочное расстояние от Каламазу. И все же это были далеко не все: многих из тех, кто шел впереди отряда, позади него или на некотором расстоянии, Быстрокрылый, запомнивший их и рассчитывавший встретиться с ними, так и не увидел, а значит, не мог ввести в заблуждение. О чем говорить - индейцев было так много, а белых так мало, что по всему пути следования бледнолицых можно было бы расставить молодых воинов, любой отряд которых справился бы с двумя мужчинами и с таким же числом женщин.

Поведав о своих подвигах, Быстрокрылый Голубь изложил предлагаемый им план дальнейших действий. Он считал целесообразным погрузиться сегодня же ночью в каноэ и начать сплавляться вниз по реке, то есть прямо в руки врагов! Это звучало дико, но иного выхода вроде бы не было. Переход через полуостров, образуемый рекой и ручьем, не осилили бы женщины, да и оставшиеся после него следы были бы наверняка обнаружены индейцами. Тому, кто не знаком с этим народом и его обычаями, трудно себе представить, что прохождение такой маленькой компании по бескрайней территории не пройдет мимо внимания этих людей. Тем не менее это так. Кто не имел дела с американским индейцем и не понимает, насколько этот дикарь прозорлив и бдителен, может нам возразить, что рассмотреть и правильно истолковать стершиеся за несколько дней отпечатки ног на земле так же трудно, как проследить путь корабля на океанских просторах по кильватерной струе его. И все же факт остается фактом, и уж кому-кому, а чиппева он был прекрасно известен. Известно ему было и то, что сейчас, когда англичане взяли Детройт, вся область по пути в Огайо - а именно туда, естественно, направят свои стопы беглецы - в самое ближайшее время станет ареной боевых действий, а следовательно, и центром притяжения для обитающих в этом районе воинов. Ввиду этих обстоятельств Быстрокрылый советовал бежать водным путем. Выслушав доводы индейца, Бурдон погрузился в раздумья, но вскоре согласился с их разумностью и энергично принялся за выполнение предложенного чиппева плана, тем более что в душе бортника еще тлело недоверие к Питеру и желание обойтись без него.

с места, хотя отлично понимали, какому они подвергаются риску. Когда каноэ выплывали из их убежища на открытую гладь реки, у женщин, сидевших каждая со своим мужем, сердце, казалось, от волнения выпрыгнет из груди. Быстрокрылый пошел первым, гребя медленными, но сильными движениями и стараясь держаться как можно ближе к берегу. Благодаря этой предосторожности каноэ нельзя было заметить ни с ближнего берега - разве что стоя вплотную к воде, - ни с противоположного, такой густой завесой окутала их тень. Двигаясь подобным манером, они благополучно миновали место, где недавно стоял дом бортника, и окружавшие его дубравы, типичные для прогалин. Чем дальше вниз, тем ниже становились берега, но их на протяжении почти всего пути покрывал густой лес, служивший путникам надежной защитой, тем более что эти непроходимые чащи сплошь да рядом произрастали на болотах, куда очень не любят заходить следопыты

Около полуночи каноэ достигли первых порогов. Не меньше часа потребовалось на то, чтобы сначала разгрузить, а затем снова нагрузить лодки и пройти пороги. После завершения этой операции мужчины опять взялись за весла: надо было успеть выгрести к удобному для дневки месту до наступления рассвета. Им это удалось, и спустя некоторое время они пристали к земле.

Тут выяснилось, что Быстрокрылый Голубь на сей раз в качестве дневного пристанища выбрал очередное болото, по которому причудливо извивалась Каламазу. Темное, мрачное, почти недоступное со стороны суши, оно на первый взгляд производило отталкивающее впечатление. Женщинам, скорее всего, и вовсе не захотелось бы прятаться в таком месте. Но чиппева нашел способ обойти природные недостатки равнинной местности. В нескольких местах река, глубоко врезаясь в берег, образовала множество маленьких заливчиков. Чиппева выбрал самый большой из них и завел в него свое каноэ, его примеру последовали остальные. Все единодушно сошлись на том, что это убежище по своей надежности, возможно, даже превосходит предыдущее.

Быстрокрылый посадил свою легкую лодку на мель, вытащил ее на берег и объявил, что здесь они проведут день. После непрерывной восьмичасовой гребли и мучительных волнений все с удовольствием ступили на твердую землю, которая обещала им покой и безопасность. Несмотря на пороги и обносы, встречавшиеся на пути их следования, беглецы, по подсчетам Бурдона, проделали за одну ночь не меньше тридцати миль. Это был существенный рывок вперед, оставшийся, по всей видимости, незамеченным для врагов. Удовлетворенный этим результатом, чиппева, закрепив свое каноэ, зажег трубку и с довольным, спокойным видом уселся покурить.

- Так ты полагаешь, Быстрокрылый Голубь, что днем нам здесь ничто не угрожает? - поинтересовался Бурдон, приближаясь к поваленному дереву, на котором восседал индеец.

друга еще найдется.

- Хватит для всех, Быстрокрылый Голубь, а для тебя и подавно. Теперь скажи мне - что ты намерен делать дальше и где мы проведем завтрашний день?

- Все как сегодня. На Кекаламазу¹⁵⁷, Бурдон, полно болот. Загонять каноэ в болото, это безопасно. Индеи сюда не придут, индеи не любят болото, им болото ни к чему. В устье реки - вот где опасно.

- Я того же мнения, чиппева. Там индеев, верно, тьма-тьмущая, пройти мимо них будет нелегко. Что ты думаешь на этот счет?

много, если я скальпа не сниму, плохо это. А вы остановитесь и спрячьтесь получше, а, Бурдон?

Уверенный хладнокровный тон, каким Быстрокрылый Голубь выкладывал бортнику свои ужасные планы, попутно интересуясь и его намерениями, имел то положительное значение, что внес успокоение в смятенную душу бортника: если столь опытный человек, как чиппева, преспокойно рассуждает о том, что он собирается предпринять в ближайшем будущем, значит, опасность не так уж велика. Побеседовав еще немного с индейцем, Бурдон поспешил к Марджери - поделиться с ней своим оптимизмом.

Сестры в это время готовили завтрак. Они обходились без огня, опасаясь, как бы поднимающийся над вершинами деревьев дым не выдал их с головой. Ведь сколько бедолаг были обнаружены в их тайных убежищах из-за предательского дыма! Его можно не только увидеть с большого расстояния, но и определить, что является его источником - костер, когда дым поднимается клубами, или домашний очаг, источающий аккуратные столбики дыма. Их никак не спутаешь с облаками дыма, плывущими над горящей прерией. Наши беглецы настолько боялись разводить огонь, что стряпали только по ночам, тщательно загораживая костер, и тушили его задолго до наступления дня. У них всегда имелось в запасе холодное мясо, а не будь его, они бы прожили на ягодах, а то бы и поголодали: все лучше, чем попасть в плен.

После того как наши путники удовлетворили голод, следующим естественным шагом было подкрепить свои силы сном после трудовой ночи. Быстрокрылый Голубь, покончив с едой, - а ел он, как все индейцы, непомерно много, и хотя поглощал невероятное количество оленины, ничто, казалось, не могло его насытить, - улегся на дно своего каноэ и заснул. Так же поступили и его товарищи, и спустя полчаса после окончания трапезы весь лагерь погрузился в глубокий сон. Часового не выставили, считая это излишним.

Кто тяжело работает, спит крепко. Много часов подряд лагерь пребывал в объятиях Морфея, но стоило Быстрокрылому Голубю пошевелиться - и все немедленно вскочили на ноги. День клонился к вечеру, пора было подумать о еде перед утомительным переходом. Трапеза и все необходимые приготовления к старту были закончены еще до захода солнца, а после него лодки прошли расстояние, представлявшееся безопасным при свете дня, и у выхода из бухточки стали в ожидании темноты. Гребцы воспользовались вынужденной паузой и обсудили предстоящий этой ночью маршрут.

Как и накануне, досадно много времени отнимали стремнины, которые приходилось проходить волоком. К счастью, Бурдону доводилось так часто плавать в верховьях и низовьях реки, что он изучил все ее извилины и неплохо справлялся с ролью лоцмана. Он взял командование на себя, и к полуночи основные препятствия этого маршрута были преодолены.

Едва забрезжил рассвет, как Быстрокрылый Голубь нашел опять же подходящий залив, разумеется опять же среди болота, и компания обосновалась там на дневной отдых. Так миновали благополучно четверо суток - ночи на реке, дни - на болотах. Чиппева с поразительной точностью рассчитал протяженность переходов и требуемое для них время, ни разу не допустив ни малейшей оплошности. Каждое утро они точно в нужное время подходили к месту, пригодному для того, чтобы служить им убежищем; и каждый вечер они к заходу солнца были уже готовы к отплытию. Наконец было пройдено почти все необходимое расстояние, и до устья оставалось часа два гребли. В ночь до этого беглецы заметили на берегу в нескольких местах следы пребывания индейцев, и это понуждало их к повышенной осмотрительности. Особенно после одного случая, когда они были так близки от смертельной опасности, что о нем стоит рассказать.

На участке реки, обрамленной с обеих сторон густыми, как нигде выше, лесами, Быстрокрылый Голубь услышал впереди себя голоса: один индеец просил другого перевезти его на противоположный берег. Отступать было поздно, определить с точностью, близко говорят или далеко - невозможно, и чиппева счел наиболее разумным всем трем лодкам сплотиться и проплыть мимо места, где, вероятно, даже правильнее сказать - наверное, находились враги. Маневр выполнялся с величайшей осторожностью и увенчался успехом, но ведь какому риску они подвергались! Лодкам чудом удалось проскочить незамеченными, хотя в какой-то момент Бурдону показалось, что голоса переговаривающихся индейцев раздаются в ста футах от него. Происшествие заставило беглецов вести себя еще осторожнее: ведь их преследователи должны были пребывать в заблуждении, будто ниже по течению белых нет.

В это утро на берег высадились раньше обычного: до устья Каламазу было рукой подать, но, продолжая путь, каноэ рисковали достигнуть его уже засветло. Этого никак нельзя было допустить, прежде всего потому, что индейцам ни в коем случае не следовало знать, каким курсом они идут. Выяснив, что ускользнувшие от них жертвы находятся на озере Мичиган, вожди могут направить через перешеек сухопутные отряды, а они, достигнув прежде Бурдона районов Сагино, например, или мыса Пойнт-о-Барк¹⁵⁸ они двинутся по озеру, хотя не сомневался, что лодкам дикарей за ними не угнаться. Последние не очень умело управлялись с парусом, бортник же в обращении со своим каноэ из коры достиг такого совершенства, что никакой ветер его не страшил. Бурдона нельзя было назвать моряком в общепринятом значении этого слова, но свое суденышко, его причуды и возможности, он знал досконально и в искусстве управления им не имел себе равного.

На сей раз пришлось высадиться не на болоте - из-за отсутствия такового на нужном расстоянии от устья Каламазу. Для стоянки выбрали участок прогалин, довольно хорошо защищенный деревьями, по которому протекал ручей, впадавший в реку. Он привлек внимание чиппева тем, что каноэ свободно размещались в его русле и имели надежное прикрытие в виде густых зарослей тростника. Таким же удобным убежищем, но уже на берегу, служил молодой подлесок, окруженный могучими ольхами. Эти достоинства решили выбор места для отдыха перед последним рывком к устью реки.

Быстрокрылый Голубь, однако, против своего обыкновения, отказался от отдыха и, покинув общество, отправился на разведку. Некоторое время он шел вверх по ручью, шагая по воде, чтобы не оставлять за собой следов, а затем повернул на запад, в сторону устья реки, и пересек прогалины. Бурдон же с друзьями, как всегда, поели и легли спать и проснулись за несколько часов до наступления темноты.

Пока что их трудноосуществимый замысел удавался как нельзя лучше. Выполняя редкостную по сложности задачу - сплавиться по реке, окруженной врагами, - они достигли не менее редкостного успеха, и все благодаря прозорливости Быстрокрылого Голубя, равносильной инстинкту. Он держал в голове карту Каламазу и ни разу не попал впросак при поисках облюбованной им заранее точки ландшафта. Правда, он еще ребенком исходил прогалины вдоль и поперек, а индеец редко оставляет без внимания те особенности местности, которые когда-нибудь могут оказаться ему полезны.

Марджери теперь преисполнилась надеждами, хотя бортника по-прежнему точил червь сомнений. Она была молода, счастлива, невинна, и ей все представлялось в розовом свете. Он же отдавал себе отчет в том, что именно сейчас наступает самый критический момент их эпопеи. Бурдон слишком хорошо знал, как бдителен американский дикарь, чтобы обманываться относительно угрожающей им опасности. За устьем ведется, разумеется, денно и нощно самое пристальное наблюдение, и, чтобы благополучно миновать вход в озеро, беглецам потребуются не только величайшая смелость и ловкость, но и благоволение Провидения. С его помощью, думал бортник, им, может, и удастся достичь недостижимого, хотя шансов на это очень мало.

156

… даже колибри… - Речь идет о рубиновом колибри (Trochilus colubris), который водится в восточных районах США.

157

Таково индейское название этой реки. Белые предпочли первый слог отбросить.

158

Пойнт-о-Барк - мыс на западном побережье озера Гурон, у входа в залив Сагино.