Приключения Мильса Веллингфорда.
Глава VIII

Приключения Мильса Веллингфорда

Глава VIII

Несколько дней спустя после нашего приезда в Нью-Йорк, я имел серьезный разговор с опекуном относительно моих новых планов.

Испробовав жизнь на море, я в душе считал себя уже опытным моряком и решил продолжать начатое дело. Я объявил мистеру Гардингу, что не возвращусь в Клаубонни, но воспользуюсь пребыванием в Нью-Йорке, чтобы подыскать себе подходящее судно.

В этом я мог вполне положиться на Неба, а потому и приказал ему походить по набережным и присмотреться к приставшим судам; из него выработался уже очень порядочный матрос, и морская профессия была ему по душе.

Однажды, когда я сам разгуливал по набережной, я услышал позади себя громкий голос:

«Ей-богу, капитан Вилльямс, чего вам раздумывать; возьмите его третьим офицером; лучшего вам не найти во всей Америке». У меня было точно предчувствие, что речь шла обо мне, хотя я не сразу узнал голос. Повернувшись, я увидел Мрамора с человеком средних лет; они оба смотрели на меня сквозь абордажные сети торгового судна. Я раскланялся с Мрамором, который дал мне знак подняться на борт, и представил меня капитану по всем правилам приличия.

Судно это называлось «Кризис». Оно было невелико, но прекрасно устроено, имело четыреста тонн водоизмещения и десять новых пушек.

Будучи уже нагружено, оно было готово к отплытию; но задержка состояла в том, что не могли найти третьего лейтенанта. Офицеры встречались редко: все молодые люди поступали в военный флот. Вот Мрамор и отрекомендовал меня. Я не надеялся на такое быстрое повышение хотя сознавал, что эта должность мне по силам.

Капитан Вилльямс проэкзаменовал меня в течение пятнадцати-двадцати минут, поговорил наедине с Мрамором и затем, не колеблясь, предложил мне занять это место. Нам предстояло совершить кругосветное плавание; уже одна эта мысль восхищала меня. В Англии наше судно должно было выгрузить муку и нагрузиться сандалом; затем направиться к западным берегам Америки, а потом в Кантон; здесь - променять товары на чай и другие товары и возвратиться в Соединенные Штаты.

Жалованье мне назначили тридцать долларов в месяц.

Подумав несколько минут, я решился принять предлагаемое мне место, тем более, что согласились взять Неба в качестве простого матроса. Я отправился к нотариусу подписать условие. На этот раз все совершалось по правилам. Самого мистера Гардинга вызвали для дачи согласия. Он был в очень хорошем расположении духа, так как он, в свою очередь, только что заключил условие, в силу которого один из его друзей-адвокатов обязывался руководить обучением Руперта.

Миссис Брадфорт предложила полный пансион своему молодому родственнику; отцу оставалось только одевать его и снабжать карманными деньгами.

Но, зная характер Руперта, я сомневался, чтобы он довольствовался несколькими долларами, которые мистер Гардинг мог ежемесячно уделять ему. Я в деньгах не нуждался, а потому устроил Руперту кредит в двадцать долларов ежемесячно.

Я делал это от всего сердца, но все же меня удивило, что Руперт без всякого стеснения согласился принимать от меня этот маленький подарок.

В три дня «Кризис» совсем приготовился к отплытию. Капитан Вилльямс рассчитывал отправиться в четверг, но что-то задержало его. У меня оказался лишний свободный день, и я отправился погулять.

Руперт, Грация, Люси и я задумали сделать маленькую экскурсию в окрестности Нью-Йорка. Нам с Люси было очень тяжело расставаться надолго. Мое путешествие могло продолжиться три года; я уже тогда буду совершеннолетним, а Люси - совсем взрослой девушкой, девятнадцати лет. Сколько перемен произойдет за это время!

- Руперт будет адвокатом, когда я возвращусь, - сказал я.

- Да, - отвечала Люси, - и знаете, Мильс, я теперь начинаю жалеть, что Руперт больше не будет с вами. Вы так давно знаете и любите друг друга! И потом вы вместе подвергались ужасным испытаниям!

- Ничего, я спокоен: Неб остается со мной, а Руперту приятнее будет на суше. Его призвание - адвокатура.

- Но вы будете иногда думать о нас, Мильс? - проговорила Люси с глазами, полными слез.

я скорее согласился бы лишиться своего пальца, чем израсходовать хотя одну из них.

- А я думала, что они пригодятся вам. Но вы отняли у меня эту иллюзию.

- Разве вам неприятно знать, что у меня не было крайности прибегнуть к ним? Зато тепперь, когда я уезжаю с разрешения мистера Гардинга и ни в чем нуждаться не буду, я возвращаю вам ваше золото с процентами.

- Нет, нет, Мильс, я ведь не Руперт…

С этими словами я хотел вложить ей в руку маленькую вещицу, но Люси так стиснула свои пальцы, что я не мог ничего поделать.

- Нет, нет, Мильс, я ведь не Руперт. Можете сделать иное употребление из ваших денег.

- Как денег! Но ведь это маленький медальон на память о вашей дружбе.

Пальчики Люси раскрылись так же свободно, как у ребенка, и я беспрепятственно вложил в ее руку мой подарок, который ее очень обрадовал.

Я не буду распространяться о нашем прощании. Руперт проводил меня до судна. Выходя из дому, я обернулся, окно раскрылось; из него выглянула головка Люси.

- Пишите нам, Мильс, пишите почаще, - были ее последние слова.

Мы тронулись с восходом солнца при попутном ветре и благоприятном течении.

«Кризис» было судно очень легкое на ходу, легче даже «Тигриса». Здесь я мог пользоваться полным комфортом; нам подавались скатерти, тарелки, кувшины и прочее; одним словом, на «Кризисе» имелись во удобства жизни, какие только можно себе представить на борту торгового судна.

С нами вместе вышло около дюжины разных судов; между ними - два военных корабля от республики, перед нами - несколько торговых судов, которые, казалось, намеревались соперничать с нами в скорости хода. Мы все прошли мель, на расстоянии одного кабельтова друг от друга; но скоро мы обогнали их на целую милю, что нас всех привело в настоящий восторг. Мрамор стал доказывать, что наше судно превосходит их не в одной скорости, но также и в других отношениях. Что ж, не мешает быть о себе хорошего мнения, а тем более о корабле, к которому принадлежишь!

Я должен сказать правду, что в первые минуты я не совсем хорошо чувствовал себя в своей новой должности, будучи еще очень молод, чтобы командовать людьми, годящимися мне в отцы и опытными в морском искусстве. Но достаточно было нескольких дней, чтобы я приобрел уверенность в себе и заставлял исполнять свои приказания так же спешно, как это сделал бы главный лейтенант. Приблизительно недели через две, когда я находился на вахте, наше судно было застигнуто сильным ветром. Капитан Вилльямс остался очень доволен моими распоряжениями, и, главное, тем хладнокровием, которое не покидало меня. Впоследствии я узнал, что во все время ветра он стоял у люка, запретив другим лейтенантам показываться. Я был предоставлен самому себе и прекрасно со всем справился. Раньше капитан Вилльямс имел обыкновение заходить на палубу во время моей вахты, чтобы посмотреть на небо и проверить все ли в порядке. Но теперь он прекратил эти визиты, доверяя мне, как самому Мрамору. Похвалы капитана, а еще более доверие его ко мне доставили мне большое удовольствие.

Наш переезд затянулся. Наконец, подул попутный ветер, и мы пошли, как следует.

На другой день, когда я был на утренней вахте, на самом рассвете показался парус. Это было судно несколько больше нашего и со скорым ходом. Когда взошло солнце, капитан и главный лейтенант взошли на палубу. Сначала они оба думали, что это английское судно, возвращающееся из Западной Индии. Но, присмотревшись внимательно, Мрамор стал уверять, что судно - французское. Капитан Вилльямс решил итти прямо на него, чтобы рассмотреть его вблизи. На нем было двенадцать пушек. Этого было достаточно, чтобы мы держались настороже. Как только мы приблизились к нему, капитан объявил, что, вне всякого сомнения, это французское судно, имеющее так же, как и мы, каперские свидетельства. Не успел он произнести последних слов, как неприятель стал готовиться к битве.

Мы подняли свой флаг с раннего утра. Французы же сохраняли свое инкогнито до тех пор, пока все легкие паруса не были улажены. Тогда с их стороны послышался выстрел из пушки, и взвилось на воздух трехцветное знамя.

Наш капитан сразу почувствовал, что ему придется иметь дело с опытным и неустрашимым противником. Но отступать уже было поздно, и мы также начали готовиться к бою. Мрамор чувствовал себя, как рыба в воде. С каким хладнокровием и поспешностью он командовал! В десять минут все было готово.

«Кризиса» и «Дамы Нанта», так назывался наш неприятель. В тот момент, как мы выстроились в ряд с «Лэди» (прозвище, данное французскому судну нашими матросами), оба судна сделали одновременные залпы.

Меня поставили на бак с приказанием следить за снастями и стрелять из ружья лишь в критические минуты.

Началось с того, что упали два блока от шкотов^[26] и кливера. Пока мы перестреливались с «Дамой Нанта» в течение двух часов, у меня дела было по горло, я даже не мог оглядеться вокруг себя, чтобы сообразить, кто одерживает победу. Многие из нашего экипажа были убиты и ранены, снасти сильно повреждены.

приказал всему экипажу оставить пушки и приступить к исправлению аварии. В тот же момент и неприятель прекратил стрельбу. С обеих сторон сообразили, что безумие для торговых судов продолжать борьбу, вместо того, чтобы позаботиться о необходимом - о починке повреждения.

«Кризис» поворотил к северу, а «Дама Нанта» удалилась от нас на целую милю. За работой мы и не заметили, как наступила ночь. В этом сражении из нашего экипажа два человека было убито на месте, а семеро - ранены; из них двое умерло, а остальные выздоровели, за исключением одного лейтенанта, который не мог поправиться во всю жизнь, так как человек, исполняющий на нашем корабле обязанности хирурга, не сумел извлечь пули из его раны. В ту эпоху хорошие врачи были редки и практиковали лишь на суше.

Примечания

26

Шкот - веревка.