Лоцман.
Глава XXI

Лоцман

Глава XXI

К тому времени, когда «Ариэль» и захваченный им «Быстрый» стали на якорь в упомяпутой нами бухте, Гриффит и его отряд уже несколько часов находились в плену у неприятеля. На берегу все были уверены, что шхуна мятежников захвачена тендером, но это событие не вызвало большого интереса и удивления со стороны местных жителей, так как в Англии издавна привыкли считать своих моряков непобедимыми. Поэтому Барнстейблу без труда удалось оставить в заблуждении тех немногих поселян, которых в течение короткого зимнего дня любопытство заставляло приближаться к судам. Однако с появлением вечернего тумана, когда извилины берегов узкого залива скрылись во мраке, молодой моряк решил, что наступила пора действовать. «Быстрый», имея на борту всю свою команду и раненых с «Ариэля», бесшумно снялся с якоря и, пользуясь свежим бризом, который дул с суши, начал потихоньку дрейфовать по ветру к выходу из бухты. Наконец, когда перед ним открылся широкий морской простор, на тендере были подняты паруса, и он получил возможность выйти на поиски фрегата. Пока выполнялся этот маневр, Барнстейбл затаив дыхание следил за движением тендера, ибо на холме, полностью господствовавшем над выходом из бухты, находилась небольшая, но грозная батарея для защиты от набегов малых неприятельских судов. Несколько солдат управляли двумя тяжелыми пушками, входившими в состав этой батареи, и постоянно поддерживали их в боевой готовности. Барнстейбл не знал, насколько он преуспеет в своей хитрости, и, только услышав отдаленное хлопанье раскрывшихся парусов «Быстрого», уверился, что тот избежал опасности.

- Этот шум достигнет слуха англичан, - сказал юный Мерри, который стоял на носу шхуны возле командира и прислушивался затаив дыхание. - На мысу с заходом солнца поставили часового, и если он не умер и не спит, то непременно почует неладное.

- Нет! - возразил Барнстейбл, глубоко вздохнув, и по голосу его можно было заметить, что он отбросил все опасения. - Часовой скорее подумает, что обмахивается русалка веером в этот теплый вечер, нежели заподозрит истину. Что скажешь ты, мистер Коффин? Учует солдат правду?

- Солдаты все дураки, - сказал рулевой, бросив взгляд через плечо, чтобы убедиться, что поблизости нет никого из отряда морской пехоты. - Был у нас сержант, которому следовало бы научиться уму-разуму, благо он четыре года пробыл на флоте. Так вот, этот сержант в присутствии людей, не раз огибавших мыс Доброй Надежды и знающих правду, утверждал, ничуть не краснея, что в тех морях никогда не встретишь Летучего Голландца^[94]. А когда я сказал ему, что он темный человек, и спросил его, неужели не может быть Голландца, коли есть земли, где жители делят год на две вахты: шесть месяцев - день и шесть месяцев - ночь, этот глупец расхохотался мне в лицо, и я уверен, он назвал бы меня лжецом, но только его кое-что удерживало.

- А- что же это такое? - серьезно спросил Барнстейбл.

- Ну как же, сэр, - ответил Том, разжимая костлявые пальцы и разглядывая в тусклом свете сумерек широкую ладонь, - хотя я и мирный человек, меня можно вывести из себя.

- А ты видел Летучего Голландца?

- Мне ни разу не довелось огибать этот мыс, хотя я берусь найти дорогу через пролив Ле-Мера в самую темную ночь. Но я знавал людей, видавших его.

- Ладно, пусть будет так. Сегодня тебе самому надо стать «Летучим янки», мистер Коффин! Приготовь тотчас вельбот и вооружи экипаж.

Рулевой помедлил, прежде чем отправиться выполнять это неожиданное приказание, и, указывая на батарею, самым спокойным образом спросил:

- Для работы на берегу, сэр? Взять ли тесаки и пистолеты? Или нам понадобятся только пики?

- Возможно, нам встретятся солдаты, вооруженные штыками, - думая вслух, ответил Барнстейбл. - Снаряжайтесь как обычно, но бросьте в шлюпку несколько длинных пик. И послушай, мистер Коффин, оставь ты свой бочонок с линем - я вижу, ты снова им запасся.

Рулевой, который уж было сошел с бака, при этом новом требовании остановился и рискнул заявить протест:

- Поверьте, капитан, старому китобою, который всю жизнь имел дело с этими вещами. Вельботу нужен бочонок с гарпунным линем, как кораблю балласт, и…

Вздохнув по поводу такой несговорчивости командира, Том тотчас принялся выполнять полученные приказания. Л Барнстейбл дружески положил руку на плечо Мерри и, не говоря ни слова, повел его на корму шхуны. Брезент, завешивавший вход в каюту, был немного откинут, и при свете лампы, которая горела в этом маленьком помещении, с палубы было видно, что происходит внутри. Диллон сидел, подперев голову руками, и, хотя лицо его оставалось в тени, нетрудно было заметить, что он глубоко задумался.

- Хотел бы я видеть сейчас его лицо, - сказал Барнстейбл шепотом, слышным только его товарищу. - Глаза человека, юноша, все равно что маяк: они показывают, как найти путь к его душе.

- А иногда они - предостерегающий знак, сэр, который показывает, что возле него нельзя становиться на якорь, - ответил смышленый юноша.

- Шутник! - пробормотал Барнстейбл. - Вашими устами говорит кузина Кэт!

- Будь моя кузина мисс Плауден здесь, мистер Барнстейбл, я уверен, ее мнение об этом джентльмене отнюдь не было бы более благоприятным.

- И все же я намерен довериться ему! Выслушайте меня, юноша, и скажите, прав ли я. У вас такой же живой ум, как у других членов вашей семьи, и, может быть, вы подскажете мне что-нибудь полезное. - (Восхищенный гардемарин надулся от гордости, что снискал такое доверие командира, и последовал за ним по палубе.) Опершись на борт, Барнстейбл продолжал: - Я узнал от рыбаков, вечером подходивших к нам, чтобы поглазеть па корабль, который сумели построить мятежники, что в старых развалинах возле монастыря Святой Руфи сегодня на рассвете был захвачен в плен отряд американских моряков и солдат морской пехоты.

- Это мистер Гриффит! - воскликнул юноша.

- Да! Не нужно ума вашей кузины Кэтрин, чтобы об этом догадаться. Так вот, я предложил этому джентльмену с длинной физиономией отправиться в монастырь и договориться об обмене пленными. Я согласен отдать его за Гриффита, а экипаж «Быстрого» - за отряд Мануэля и команду с вашего «Тигра».

- Как? - с волнением вскричал юноша. - Значит, они взяли в плен и моих «тигров» тоже? Эх, если бы мистер Гриффит позволил мне высадиться с ними на берег!

- Они отправились туда не ради детских забав, и на шлюпке едва разместились те, кто действительно был нужен. Но этот мистер Диллон принял мое предложение и дал слово, что Гриффит вернется через час после его возвращения в монастырь. Сдержит ли он слово?

- Возможно, - ответил Мерри после минутного размышления, - потому что сейчас его больше всего заботит присутствие мистера Гриффита под одной крышей с мисс Говард. Я допускаю, что он не изменит своему слову, хотя вид у него неискренний.

- Глаза у него лживые, я согласен, - подтвердил Барнстейбл, - но все же он джентльмен и дал обещание. Несправедливо заранее подозревать его в нечестном поступке. Я хочу верить ему. Теперь слушайте меня, сэр! Отсутствие офицеров старшего возраста возлагает особую ответственность на ваши молодые плечи. Смотрите за этой батареей так пристально, как если бы вы находились на мачте вашего фрегата и следили за появлением неприятеля. Как только вы увидите на ней свет, рубите канат и уходите в открытое море. Вы найдете меня где-нибудь под утесами. Идите вдоль берега, не теряя из виду монастыря, пока не встретитесь с нами.

Мерри внимательно выслушал эти и другие весьма существенные предписания командира, который, отправив своего помощника с тендером (третий офицер находился в числе раненых), был вынужден доверить дорогую его сердцу шхуну юноше, чей возраст не позволял считать его опытным и искусным моряком.

Когда все наставления и инструкции были исчерпаны, Барнстейбл вернулся ко входу в каюту и снова зорким взглядом окинул пленника. Диллон поднял голову и, словно чувствуя, что его внимательно рассматривают, придал своему желтому, уродливому лицу выражение безнадеж-ной покорности судьбе. По крайней мере, так показалось Барнстейблу, и эта мысль породила сочувствие в душе благородного моряка. Тотчас сочтя все свои подозрения недостойными, Барнстейбл приветливо пригласил его спуститься в вельбот. При этих словах лицо Диллона на миг исказилось такой коварной усмешкой, что лейтенант опешил. Но эту промелькнувшую усмешку так легко было принять за улыбку предвкушения свободы, что порожденные ею сомнения исчезли так же быстро, как и возникли. Барнстейбл уже было собрался последовать за ним в шлюпку, как вдруг почувствовал легкое прикосновение руки к своему плечу.

- Что вам? - спросил он у гардемарина, который остановил его.

- Не слишком доверяйте Диллону, сэр, - прошептал встревоженный юноша. - Если бы вы видели, какое у него было лицо, когда он поднимался по трапу из каюты, вы не стали бы верить ему.

- Я увидел бы не лицо красавицы, это правда, - смеясь, ответил великодушный лейтенант. - Вот наш Длинный Том в свои пятьдесят лет тоже не блещет красотой, но сердце у него большое, больше, чем у морского змея… Счастливой вахты вам, юноша, и помните: вы должны зорко следить за батареей! - С этими словами Барнстейбл перешагнул через борт, спрыгнул на дно вельбота и, сев рядом с пленником, продолжал вслух: - Прикажите заранее приготовиться к постановке парусов и позаботьтесь, чтобы в случае нужды все шло гладко. Помните, сэр, у вас не хватает людей! Да хранит вас господь! И еще: если на шхуне найдется человек, который хоть на миг закроет оба глаза, он у меня их откроет пошире, чем если бы на него мчался приятель Тома Коффина - Летучий Голландец! Да хранит вас господь, Мерри, мой мальчик! Ставьте брифок^[95], если этот ветер с берега продержится до утра. Весла на воду!

Отдав последнее приказание, Барнстейбл уселся на скамью и завернулся в плащ. Он хранил глубокое молчание до тех пор, пока они не миновали два небольших мыса по обе стороны входа в бухту. Матросы делали длинные, сильные гребки обмотанными парусиной веслами, и вельбот с удивительной скоростью скользил по волнам, оставляя позади неясные предметы на туманной линии берега. Однако, когда они вышли в открытое море и шлюпка направилась вдоль берега, прикрываясь тенью утесов, рулевой решил, что молчание более не существенно для их безопасности, и рискнул нарушить его, сказав:

- Брифок хорош, только когда идешь прямо по ветру, на большой волне. Надо думать, за пятьдесят лет человек может научиться распознавать погоду, и я считаю, что, если «Ариэль» снимется с якоря после того, как ночь перевалит за восемь склянок, ему придется поставить грот, чтобы держаться на курсе.

При этих неожиданных словах лейтенант вздрогнул и, сбросив с плеч плащ, посмотрел в сторону моря, как бы пытаясь увидеть там те зловещие предзнаменования, которые тревожили воображение рулевого.

- Что это, Том? - спросил он резко. - Неужели ты на старости лет превратишься в пророка бед? Почему ты вдруг разворчался, словно старуха?

- Это не воркотня старухи, - весьма выразительно произнес рулевой, - а предупреждение старика, который всю жизнь провел там, где не было холмов, чтобы укрыть его от ветра, кроме разве холмов из соленой воды да пены морской. И этот старик предупреждает вас, что еще до утра начнется сильный норд-ост.

- На этот раз ты ошибаешься, мистер Коффин! Дело идет к мертвому штилю. Эта зыбь осталась еще с прошлого шторма, а мгла над головой - не что иное, как ночной туман, и ты видишь собственными глазами, как он уходит в сторону моря. Даже бриз - всего лишь движение берегового воздуха, который смешивается с морским. Он насыщен влагой, но медлителен, как голландский галиот^[96].

- Да, сэр, ветер этот влажный, да не такой уж сильный, - ответил Том. - Ветер с суши никогда не уходит далеко в море. Не так-то легко разглядеть настоящие признаки непогоды, капитан Барнстейбл. Их умеют распознавать лишь те, кто, кроме этого, мало чему учился. Только один бог может видеть небесные ветры, только он один может сказать, когда начнется и когда кончится ураган. Но человек не кит и не дельфин, которые хватают ноздрями воздух и не знают, зюйд-ост это или норд-ост. Взгляните-ка в подветренную сторону, сэр! Видите, вон там полоса чистого неба сверкает ниже мглы? Поверьте слову старого моряка, капитан Барнстейбл: когда с неба идет такой свет, это что-нибудь да значит! Кроме того, солнце село в темные тучи, а луна взошла маленькая, сухая и ветреная.

Барнстейбл слушал его со вниманием и растущей тревогой, ибо прекрасно знал, что рулевой обладает редким чутьем и почти безошибочно предсказывает погоду, хотя частенько примешивает к делу всякие суеверные приметы. Усевшись снова на место, лейтенант пробормотал:

- Пусть себе дует! Гриффит достоин и большего риска, а если батарею не удастся обмануть, ее можно и взять!

Больше о погоде не вспоминали. Диллон, с тех пор как он спустился в шлюпку, не произнес ни слова, а рулевой догадывался, что командир не желает, чтобы его тревожили. Около часа они шли с большой скоростью: мускулистые гребцы гнали вельбот вдоль самого края полосы прибоя, ни на минуту не прекращая усилий и, казалось, нисколько не уставая. Время от времени Барнстейбл бросал опытный взгляд моряка на маленькие бухточки, мимо которых они проходили, замечая пятна песчаных пляжей, разбросанные то здесь, то там вдоль скалистого берега. На одну бухту, более глубокую, чем остальные, где было слышно, как, журча, сбегает пресная вода, встречаясь с приливом, он указал рулевому выразительным жестом как на место, которое следовало особенно запомнить. Том, поняв этот знак как предназначенный для него одного, тотчас запечатлел в памяти это место с той отчетливостью, которая свойственна людям, привыкшим находить путь на суше или на море по приметам и ориентирам. Вскоре после этой краткой и безмолвной беседы между лейтенантом и рулевым шлюпка развернулась и была направлена к берегу, чтобы врезаться носом в песок. Но вдруг лейтенант приказал гребцам остановиться.

- Тихо! - сказал он. - Я слышу шум весел.

Гребцы разом перестали грести, внимательно прислушиваясь к шуму, который встревожил их командира.

- Смотрите, сэр, - сказал рулевой, указывая на восток. - Это шлюпка. Вот она в полосе света, мористее нас. Сейчас она скрылась между волнами… Ага! Вот она опять!

- Клянусь небом, - воскликнул Барнстейбл, - это шум весел военной шлюпки! Я вижу лопасти весел… вот они снова опустились! Ни рыбак, ни контрабандист не гребут с такой правильностью.

Том, прислушиваясь, наклонил голову почти к самой воде, а затем выпрямился и уверенно сказал:

- Это «Тигр»! Я знаю плеск его весел, как своих собственных. Мистер Мерри обучил своих «тигров» резать воду на новый манер: они погружают и выносят весла с разворотом в уключинах, лопастями плашмя. Могу поклясться, это их гребок!

… Клянусь всеми звездами нашего флага, ты прав, Том! Но на корме сидит только один человек. Если глаза не обманывают меня, это проклятый лоцман. Он трусливо бежит отсюда, оставив Гриффита и Мануэля погибать в английских тюрьмах. К берегу! Немедленно!

Приказание было тотчас выполнено, и через минуту кипевший нетерпением Барнстейбл, Диллон и рулевой уже стояли на песке.

Вообразив, что лоцман бросил двух его товарищей на произвол судьбы, молодой моряк спешил отправить своего пленника, так как боялся, что с каждой минутой могут возникнуть новые препятствия на пути осуществления его планов.

- Мистер Диллон, - сказал он, как только они высадились на берег, - я не требую от вас новых обязательств. Вы уже поручились мне честью…

- Если клятва может подкрепить мое слово, - перебил его Диллон, - я готов поклясться.

Ступайте, сэр, вы условно свободны! Вот расселина, по которой легко карабкаться на скалы.

Диллон еще раз поблагодарил своего великодушного победителя и начал с трудом взбираться на скалы.

- Следуй за этим джентльменом и исполняй его указания, - сказал Барнстейбл рулевому.

Том, издавна привыкший к полному повиновению, взял в руки гарпун и спокойно направился за Диллоном, но вдруг почувствовал руку лейтенанта на своем плече.

- Ты видел место, где с песчаного холмика стекал ручеек? - тихо спросил его Барнстейбл.

- Ты найдешь нас там, за полосой прибоя: не годится слишком доверять врагу.

со своим спутником.

Примечания

94

Летучий Голландец - фантастический образ морского капитана, обреченного вместе со своим кораблем-призраком вечно носиться по бурному морю, никогда не приставая к берегу.

95

96

Галиот - небольшое парусное судно.