Колония на кратере.
Глава XXX

Колония на кратере

ГЛАВА XXX

Человек говорит, о, безумец: земля - это мое владение, для меня золотые колосья; для меня зеленеющие равнины. На самых высоких вершинах он является как победитель и готов бросить вызов ангелу-истребителю Только ты, могучее море, сумеешь ему ответить Твои тысячи бронзовых голосов найдут, чем его смутить, одним взмахом ты поглотишь все, что он считает своим добром, и покажешь ему, что Бог один есть все, а человек ничто.

Лент

В течение первых месяцев, следовавших за переменой правительства в колонии, мистер Марк Вульстон занялся приведением в порядок всех своих частных дел, намереваясь вслед за тем предпринять продолжительное путешествие.

Между тем дела колонии были теперь далеко не блестящи. С тех пор. как управление ее стало радикально-либеральным, различные религиозные секты, пользуясь преимуществом безграничной свободы, готовы были вцепиться друг другу в горло, и взаимным беспощадным проклятиям и диффамациям не было конца.

Нравственность жителей колонии находилась тоже в упадке, как и религиозные их чувства. Даже и сама торговля как будто пострадала за это время.

Наконец вернулся и «Ранкокус», возивший в Америку груз китового жира. Тогда его владелец объявил всем о своем намерении вскоре отплыть на этом судне. Братья его. Хитон с женою и детьми. Боб Бэте с семьей выразили также желание отправиться в Америку вместе с Марком и его семьей, чтобы еще раз повидать берега Делавара. Скупив все оставшиеся еще запасы китового жира и приобретя дешево громадную коллекцию великолепнейших раковин, Марк собрал почти все свое движимое имущество, состоявшее из множества очень ценных предметов, причем оказалось, что даже «Ранкокус» не в состоянии вместить всего, и потому Бэте решил отозвать с китобойного промысла свой бриг. Притом же даже сам промысел этот перестал теперь быть столь доходным, как прежде, как будто и киты условились бежать из этих мест, точно они желали изъявить тем самым свое неудовольствие по случаю изменившихся порядков в управлении колонией.

Месяц спустя по прибытии «Ранкокуса» оба судна были готовы к отплытию. Уезжая из этих мест, столь милых, столь дорогих для Марка, он пожелал в последний раз навестить каждый уголок своего бывшего царства. С этой целью он прежде всего посетил остров Ранкокус, совершенно уже оправившийся после погрома, произведенного пиратами: и лесопильня, и кирпичный завод, и мельница стояли на своих местах, - и всюду кипела работа.

То же обилие и то же благоустройство замечались повсюду: на Пике и на Рифе и на всех остальных островах этой группы.

Здесь следует упомянуть об одном совершенно невероятном поступке, доказывающем, до каких крайних пределов могут дойти в людях себялюбие и корысть.

Новое правительство колонии стало оспаривать право собственности Марка Вульстона на кратер, который из кучи пепла и голых скал был превращен в самый цветущий уголок силой его трудов и пота. Новые власти колонии стали настаивать на том, что кратер - общественная собственность, мало того, они не постыдились затеять с ним процесс. Понятно, никто из первых обитателей колонии не оспаривал право Марка на эту землю, но те, кто прибыли последними в эти прекрасные места, не могли видеть без зависти этого участка земли и сознавать при этом, что они не имеют на него ни малейшего права.

Марк не хотел еще раз откладывать свой отъезд, но ведь кратер этот был собственно ему дарован Провидением в самые тяжкие минуты его жизни. Между тем дело это было передано суду присяжных. Марк Вульстон отсрочил свой отъезд ради того, чтобы иметь возможность лично присутствовать на разбирательстве своего дела. Он защищался и отстаивал свои права лишь несколькими полными достоинства словами и вескими аргументами, а в заключение сказал, что вполне полагается на справедливое решение присяжных.

Двое из них стойко держали правую в этом деле сторону и, несмотря на то, что остальные десять высказывались против Марка Вульстона, остались при своем решении. А так как в подобного рода случаях требовался единогласный приговор, то окончательное решение этого дела пришлось отложить до следующей сессии.

Марк не захотел еще раз откладывать свой отъезд, и на другой же день после первого разбирательства его дела он отбыл на «Ранкокусе» вместе с Бобом Бэтсом, следовавшим за ним на своем бриге. Минуя по пути Пик, наши друзья, все до единого, сошли со своих судов и поднялись в долину Эдема, чтобы в последний раз проститься с этим земным раем, который Марк называл когда-то «раем среди морей».

Мы не станем описывать день за днем это уже знакомое и Марку, и всем его спутникам путешествие, скажем лишь о том, что, разойдясь у мыса Горн, эти суда почти что одновременно вошли, одно вслед за другим, в порт Филадельфии.

Возвращение семьи Вульстон, уехавшей, по слухам, Бог весть в какие страны на неопределенный срок, явилось настоящим событием для такого маленького городка, как Бристоль. А в семьи Анны и Бриджит этот совершенно неожиданный приезд внес такую радость и ликование, какие трудно даже описать.

Благодаря прекраснейшему воздуху и климату тех островов, где они жили, обе молодые женщины казались такими же свежими и моложавыми, как в то время, когда обе они были еще молоденькими девушками.

Вновь прибывшие привезли с собой весьма и весьма крупное состояние и могли теперь называться богачами. Это, конечно, ничуть не повредило им в общественном мнении горожан Бристоля. Даже и младшие братья Вульстоны, пробывшие недолгое время в колонии, вернулись оттуда каждый с весьма почтенным состоянием и поспешили заявить своему брату, что они не намерены более возвращаться на Риф. Но бывший губернатор колонии, несмотря на свое очень крупное состояние, все же оставался верен своей привязанности к далеким островам, несмотря даже на явную неблагодарность их населения. Марк питал к этой колонии снисходительность и слабость матери к дурному, избалованному ребенку, невзирая на все его пороки и недостатки. Бриджит решила одна пробыть год у своего немощного, старого отца, а «друг» Марта, любившая во всем подражать своему идеалу - мистрис Вульстон, также просила мужа позволить ей прожить около года в Америке. Хитон решил остаться временно в Бристоле с женой и детьми, и хотя Анна первое время сожалела о Пике и о роскошной долине Эдема, о чистом горном воздухе и вечно ясном небе тех островов, но ведь и здесь она была со своей семьей, и ее муж и детки были при ней, а этого только и было надо для ее полного благополучия и счастья.

«Ранкокус» вновь пустился в обратный путь, то на судне, кроме людей экипажа, уже не было никого из бывших жителей колонии кратера, кроме Марка Вульстона и Боба Бэтса да еще капитана Соундерса, командовавшего «Ранкокусом».

Рейс между Вальпараисо и Кратером совершался обычно в течение пяти недель, но иногда на это требовался и более продолжительный срок, что главным образом зависело от состояния пассатных ветров. На этот раз Марк вздумал избрать иной путь к Рифу; ему хотелось попытаться держать больше на юг, чтобы, минуя группу островов Бэтто, подойти прямо к Пику.

И вот в одно прекрасное утро, когда уже по его расчетам «Ранкокус» должен был находиться не более как милях в двадцати от Пика, Марк, выйдя рано поутру на палубу, был крайне удивлен, что гигантской скалы все еще нигде не было видно. Окликнув того матроса, который стоял на вахте, Марк осведомился у него, не видно ли ему впереди Пика. На это последовал ответ, что на всем громадном видимом пространстве океана нигде не появлялось берега, даже вдали.

Прошло еще некоторое время; «Ранкокус» продолжал идти все в том же направлении, как вдруг на горизонте показался какой-то остров. Когда же к нему подошли на более близкое расстояние, то, к немалому удивлению всего экипажа, оказалось, что этот остров им совершенно незнаком и даже, очевидно, необитаем. Спустили шлюпку для того, чтобы обозреть его вблизи, и вдруг Марку показалось, что он узнает какие-то знакомые контуры и очертания скал. Когда же лодка подошла к северной стороне острова или, вернее, утеса, он с ужасом увидел, что на скале, как часовой, стояла одна высокая и одинокая сосна. Невольный крик, крик ужаса и горя вырвался из его груди: страшная истина стала ему понятна, он сразу угадал, что здесь случилось. То, что они сейчас видят перед собой. - не что иное, как вершина Пика, а это дерево, одиноко торчащее над голой скалой, то самое, которому Марк предназначил служить сигналом в случае опасности от приближения грозного Ваальли к Пику. Не могло быть сомнений, что весь Пик со своим сказочно прекрасным земным раем был поглощен волнами океана.

Тот страх и беспредельный ужас, который овладел при виде случившегося Марком и его товарищами, не поддается никакому описанию. С тяжелым сердцем вернулись наши приятели на судно. Будучи не в силах выносить долее это ужасное зрелище, Марк решил тотчас же продолжать путь. «Ранкокус» пошел теперь в направлении того острова, имя которого он носил; место, где был когда-то этот остров, было вскоре отыскано, но ни самого острова, ни даже его гор, не было видно над водой. Когда бросили лот, то в одном месте оказалось всего лишь десять футов воды; то была, очевидно, вершина одной из гор острова Ранкокус, а когда судно снялось с якоря, то вместе с ним был вытащен вполне еще сохранившийся труп козочки, вероятно, щипавшей травку на вершине горы в момент, когда весь этот остров, очевидно, мгновенно был поглощен морем.

«Ранкокус» пошел к Рифу.

К вечеру того дня, когда наши друзья должны были быть, по расчету Марка, уже среди группы островов Рифа, вахтенные доложили, что над поверхностью, на расстоянии всего какой-нибудь полумили, на левой стороне судна виднеется вершина какого-то подводного утеса. «Ранкокус» лег в дрейф, а Марк и Боб сели в шлюпку и отправились вдвоем на рекогносцировку.

И что же?! Этот риф, как оказалось, был вершиной кратера. Итак, и кратер вместе со своей прелестной и богатой столицей, со всеми чудными садами и постройками, со всеми жителями и их богатством погиб бесславно в волнах океана, не оставив по себе ни малейшего следа.

Простояв над этой печальной могилой стольких воспоминаний и надежд около двух суток, Марк решил плыть к островам Бэтто.

Здесь он застал мирно царствовавшего сына покойного Урууни; никто здесь ничего не знал об участи, постигшей колонию. Ему только сказали, что почти все канаки, один за другим, отказывались продолжать работать у белых, так звали они всех жителей колонии. Вскоре после того, как Марк Вульстон со своими друзьями покинул Риф, высшие власти колонии начали требовать от канаков непосильной работы и притом еще забывали платить им заработанную плату, что вызвало, конечно, поголовное бегство канаков, которые целыми группами, один за другим, стали возвращаться на родину.

по силе своих толчков и подземному грому и гулу все, что им когда-либо случалось слышать и испытывать в этих краях.

Марк наделил своего юного приятеля, молодого Урууни, подарками и рассчитал тех двух или трех канаков, которые еще состояли у него на службе на «Ранкокусе» в числе его экипажа, после чего отплыл к берегам Америки.

В Вальпараисо Марк весьма выгодно распродал весь свой груз, предназначавшийся им для колонии, и затем, после почти девятимесячного отсутствия, «Ранкокус» стал вновь на якорь в порту Филадельфии.

он мысленно все события своей жизни, стоявшие в столь тесной связи с Рифом: крушение «Ранкокуса», полное свое одиночество, когда впервые он вступил на почву Рифа, эту бесплодную и голую угрюмую скалу, без признака всякой растительности, вдруг ставшую каким-то чудом роскошной и плодородной нивой и житницей целой колонии.

Он вспоминал не раз и все эти, как будто колдовством вызванные из недр океана, прекрасные зеленые луга и острова с кристальной струей светлых родников, приезд жены, друзей и близких, и зарождение, и рост, и постепенное развитие его колонии, цветущей и богатой до тех пор, пока она не уклонилась от доброго пути, и проклятой судьбой и Богом с того момента, как она уклонилась от него. Он вспоминал и то, как, уезжая, он оставил на этих островах счастливое, богатое население, роскошные стада, луга и нивы, десятки парусных судов, заводы, лесопильни и повсюду кипучую и деятельную жизнь в полном довольстве и обилии, нечто похожее на рай земной, и как, вернувшись, он не застал из этого всего камня на камне; все то, что он когда-то знал и горячо любил, все, что родилось и создалось, как чудом, на его глазах, все это безвозвратно и бесследно погибло в волнах океана.

нечто такое, что может служить чуть ли не вечным памятником нашего труда и разума, что ум наш украшает и совершенствует то, что дано нам свыше, и вместе с тем мы начинаем забывать Того, Кто дал нам этот ум и силы, и тот предел, который нам положен, и как мы, безумцы, хотим заменить своим ничтожным, слабым существом То Всемогущее, Всесильное и Беспредельное Высшее Существо, которым созданы мы сами и весь наш видимый обширный мир. Но едва только эта могучая и Божественная длань, простертая над нами, дававшая нам силы и успех, отстранится от нас, как и мы сами, и все созданное нами мгновенно и бесследно рухнет в бездну и сотрется с лица земли.

Так пусть же те, которые вечно кричат кичливо: «Народ! Народ!» - вместо того чтобы восхвалять Творца и Бога своего, подумают об этом хорошенько. Безумцы, они воображают, что народные массы всемогущи, и не видят, что и они не более как жалкие атомы, незаметные среди мириад других атомов, созданных Предвечной Мудростью Творца для своих неисповедимых целей! Все эти блага и преимущества, которыми мы так гордимся: могущество народных масс, и преимущества умственного развития, и сила мощного ума, и все наши успехи, - все это развеется как прах, исчезнет точно сон, едва только достигнет того предела, который им назначен. Для всего в мире есть «предел, его же не прейдеши!».