| Автор: | Леблан М., год: 1922 |
| Категории: | Роман, Приключения |
ТЕРЕЗА И ЖЕРМЕНА
Последние дни осени отличались такой мягкостью, что второго октября утром несколько семейств, живущих в своих виллах в Этрета, спустились к берегу моря. Вдали между горами воздух был так чист, прозрачен и нежен, а небо так сине и ясно, что все решительно окутывала дымка поэзии, дымка своеобразной прелести.
-- Восхитительно! - проговорила Гортензия. Затем она добавила: - И все же не для того мы приехали сюда, чтобы наслаждаться красотой природы или же заниматься разрешением вопроса, действительно ли эта громада камней, называемая "Иглой", была обиталищем Арсена Люпена.
-- Нет, - ответил Ренин, - я согласен удовлетворить ваше законное любопытство хотя бы частично, так как пока я узнал еще очень мало по интересующему меня вопросу.
-- Я вас слушаю.
-- Начну с маленького введения. Вы понимаете, дорогой друг, что, делая своим ближним добро, я должен везде иметь друзей, сообщающих мне о том, когда мне нужно действовать. Иногда мне сообщают ерунду, на которую я не обращаю внимания. Но неделю тому назад я получил от своего корреспондента известие, что он перехватил по телефону очень любопытный разговор. Из своей парижской квартиры одна дама беседовала с одним господином, временно живущим в соседнем большом городе. Название города, фамилия господина, фамилия дамы неизвестны. Господин и дама говорили по-испански, но употребляя наречие, называемое яванским. В конце концов из перехваченной беседы установлено следующее: первое - беседовавшие - брат и сестра, они ожидают третье лицо, состоящее в браке и желающее какой бы то ни было ценой получить свою свободу; второе - они условились при помощи газетного объявления встретиться второго октября; третье - свидание это состоится в конце дня во время прогулки по скалам, причем лицо, желающее освободиться от брачных уз, приведет с собой свою предполагаемую жертву. Вот суть этого дела. Все страшно занимательно. День тому назад утром в одной газете я прочитал следующее объявление: "Сви-ие, 2 окт., полдень, 3 - Матильд.". Так как вопрос шел о скалах, то я решил, что преступление совершится на берегу моря. Я знаю, что в Этрета есть скалы, называемые "Тремя Матильдами". Вот почему мы здесь. Нам нужно воспрепятствовать выполнению злого намерения.
-- Вы говорите о возможном преступлении. Ведь это же только ваше предположение?
-- Ничуть. Разговор шел о браке одного из собеседников с тем третьим лицом, о котором я упоминал. Этому третьему лицу надо освободиться от своей пары, которая второго октября должна быть сброшена со скалы в море. Все это строго логично.
Они сидели на террасе казино против лестницы, которая спускалась к морю. Они видели перед собой на берегу кабинки купающихся. Перед этими кабинками четыре господина играли в бридж, а группа дам занималась рукоделием и болтала.
Несколько дальше отдельно стояла закрытая кабинка.
Дети с голыми ногами играли в воде.
-- Вся эта благодать и осенняя идиллия меня не радуют, - сказала Гортензия, - так как я все думаю о вашем сообщении. Ужасная загадка!
-- Именно ужасная, дорогой друг! И так трудно ее разгадать!
-- Что-то произойдет?
И она добавила:
-- Кому из собравшихся здесь угрожает опасность? Кто в числе обреченных? Эта ли смеющаяся блондинка? Или тот большой господин, который курит? И кто между ними будущий убийца? Все эти люди спокойны и веселы, и смерть бродит между ними.
-- Отлично! - заметил Ренин. - Мне удалось и вас заинтересовать, увлечь! Я вас предупреждал, что это случится. Вы невольно проникаетесь теми таинственными драмами, которые совершаются вблизи вас. Вам хочется раскрыть тайну, добиться разгадки загадочного явления. С каким, например, вниманием вы следите за этой приближающейся супружеской четой! Не они ли это? Может быть, именно этот господин намерен уничтожить свою благоверную? Или дама хочет, наоборот, убрать мужа?
-- Д'Имбревали? Ну, это невозможно! Это такое идеальное супружество! Вчера я долго в гостинице беседовала с женой, а вы...
-- А я играл в гольф с Жаком д'Имбревалем, этим атлетом, и играл в куклы с их двумя прелестными девочками.
русой бородой, жаловался на жару и держал свой фланелевый пиджак в руках.
-- Тереза, ключ от кабинки у тебя? - спросил он свою жену, когда они отошли от Гортензии и Ренина.
-- Вот он, - ответила жена, - ты будешь читать газеты?
-- Да, если только ты не предпочитаешь прогуляться.
-- Лучше позднее; мне еще надо написать десяток писем.
-- Отлично! Мы взберемся на скалы.
Гортензия и Ренин переглянулись. Что это значило? Не находились ли они на пути к раскрытию тайны?
Гортензия попыталась посмеяться:
-- Мое сердце усиленно бьется, но я не верю такому совпадению. Она мне как-то сказала, что с мужем она ни разу даже не поспорила. Нет, видимо, они отлично уживаются.
-- Мы это скоро увидим у "Трех Матильд", если кто-либо из них туда придет.
Д'Имбреваль спустился по лестнице, а его жена оперлась на перила террасы. У нее была красивая гибкая фигура. Красивый ее профиль с несколько выдающимся подбородком ясно обрисовывался. В минуты спокойствия лицо носило отпечаток какой-то тоски и страдания.
-- Жак, ты потерял что-то, - кинула она мужу, заметив, что он наклонился над гравием.
-- Да, я выронил ключ.
Она помогла ему в поисках. Скоро они счезли с глаз Гортензии и Ренина. Спор, возникший между игроками в бридж, заглушил их голоса.
Затем госпожа д'Имбреваль вернулась на лестницу и остановилась, глядя на море, а муж ее направился к стоящей отдельно кабинке. По дороге игроки в бридж обратились к нему с просьбой разрешить их спор, но он уклонился высказать свое мнение, прошел те сорок шагов, которые отделяли его от кабинки, открыл ее и вошел туда.
Тереза д'Имбреваль поднялась на террасу и, посидев минут десять на скамейке, вышла из казино. Гортензия заметила, что она вошла в один из флигелей, прилегающих к гостинице, и затем увидела ее на балконе своего номера.
-- Одиннадцать часов, - сказал Ренин, - я уверен, что кто-нибудь, - он, или она, или кто-либо из этих игроков, - должен сейчас отправиться на свидание.
Прошло, однако, двадцать минут, потом двадцать пять, и никто не двигался.
-- Возможно, что госпожа д'Имбреваль уже пошла; ее на балконе нет, - сказала Гортензия. Она начала нервничать.
-- Если она у "Трех Матильд", мы ее там застанем.
-- Спросим д'Имбреваля.
-- Хорошо, - согласился другой, - пусть он будет нашим посредником, хотя видели, что сейчас он был в дурном настроении духа. Откажет еще!
Стали звать:
-- Д'Имбреваль, д'Имбреваль!
Тогда они заметили, что д'Имбреваль закрыл за собой двери кабинки, в которой не было окон.
-- Он спит, вероятно! Надо его разбудить.
-- Д'Имбреваль, д'Имбреваль!
Все четверо игроков направились к кабинке и постучались.
-- Д'Имбреваль, вы спите?
Наблюдавший Сергей Ренин вдруг вскочил с таким взволнованным видом, что Гортензия испугалась. Он пробормотал:
-- Только бы не опоздать!
Не отвечая на вопросы Гортензии, он пустился бежать по направлению к кабинке. Он подбежал туда в момент, когда игроки пытались открыть двери.
-- Стойте, - скомандовал он, - все должно быть сделано по правилам.
-- В чем дело? - спросил кто-то.
Через щелочку ему удалось взглянуть внутрь кабинки.
Его стали спрашивать:
-- Что там такое? Что вы видите?
Он повернулся и сказал:
-- Я был уверен, что если д'Имбреваль не отвечал, то потому, что серьезное происшествие мешало ему сделать это.
-- Да, надо полагать, что д'Имбреваль ранен или... умер.
-- Как умер? - послышались крики. - Он только что нас покинул.
Ренин вынул перочинный ножик, взломал замок и открыл двери кабинки.
Послышались крики ужаса. Господин д'Имбреваль лежал на полу лицом вниз, судорожно сжимая в руках газету. Спина его была вся в крови.
-- О, - сказал кто-то, - он себя убил!
-- Как мог он себя убить? - возразил Ренин. - Рана ведь нанесена в спину. Да и здесь нет никакого оружия.
Игроки запротестовали:
-- Преступление?.. Это же невозможно. Здесь никого не было. Мы бы видели.
Со всех сторон сбежались дачники. Ренин пустил в кабинку только доктора. Врач удостоверил, что д'Имбреваль убит ударом кинжала.
В этот момент прибыли мэр и полицейский. Они выполнили нужные формальности и унесли труп. Кто-то побежал предупредить жену покойного, которая опять появилась на своем балконе.
Итак, трагедия совершилась. Невозможно было понять, как человек, запершийся в кабинке, мог быть убит почти на глазах у десятков свидетелей. Ведь дверь кабинки оказалась запертой и никто туда не входил. Кинжал, которым воспользовался убийца, не был найден. Казалось, что это какой-то фокус, а между тем дело шло об ужаснейшем преступлении.
Волнение Гортензии было неописуемо. Впервые за время ее знакомства с Рениным ей пришлось так близко видеть совершенное преступление. Она шептала:
-- Какой ужас!.. Несчастный! Ренин, этого вы были бессильны спасти!.. Самое ужасное заключается в том, что мы могли его спасти, так как знали о заговоре.
Ренин дал ей понюхать нашатырного спирта и, когда она успокоилась, сказал ей, одновременно наблюдая за молодой женщиной:
-- Вы, следовательно, полагаете, что есть связь между этим убийством и тем заговором, о котором мы узнали?
-- Ну, конечно, - ответила она с удивлением.
-- Значит, имея в виду, что заговор задуман мужем против жены своей или женой против мужа, вы думаете, что госпожа д'Имбреваль?..
-- О нет, это невозможно, - возразила она, - во-первых, госпожа д'Имбреваль не покидала своего помещения... во-вторых, я никогда не поверю, чтобы эта прелестная женщина была способна на это... нет, нет, здесь нечто другое.
-- Что же именно?
-- Значит, - заметил Ренин, - обе истории не находятся ни в какой связи?
-- Ах, - прошептала она, - ничего решительно нельзя понять. Все это так странно.
Ренин начал иронизировать:
-- Мой ученик сегодня не делает мне чести...
-- То есть как?
-- Судите сами: вся эта драма развернулась, можно сказать, на наших глазах, а вы в ней ничего не понимаете и ничего не можете разгадать. Точно дело происходит Бог знает где.
Гортензия сконфузилась.
-- Что вы говорите! Неужели вы что-нибудь разгадали? По каким же признакам?
Он посмотрел на свои часы.
-- Я не все понял. Преступление во всей его внезапности - да! Но его психология пока еще мне не ясна. Сейчас двенадцать часов. Брат и сестра, видя, что на свидание к "Трем Матильдам" никто не является, вероятно, приедут сюда. Не думаете ли вы, что мы скоро распутаем все это дело и поймем его связь с убийством д'Имбреваля?
Они пошли по набережной, вдоль которой расположились дачи. У одной дачи они заметили много любопытных. Два таможенных солдата стояли у дверей дачи и никого туда не пускали. Через толпу быстро пробирался мэр. Он возвращался с почты, откуда телефонировал в Гавр. Ему ответили, что прокурор и судебный следователь в скором времени прибудут в Этрета.
-- Мы имеем время, чтобы позавтракать, - сказал Ренин. - Трагедия не разыграется раньше двух-трех часов. Думаю, что выйдет очень интересно.
Они поторопились позавтракать. Гортензия, возбужденная и взволнованная желанием все скорей узнать, засыпала Ренина вопросами. Он отвечал уклончиво и все поглядывал по направлению набережной, которая виднелась через окна столовой.
-- Вы их ожидаете?
-- Да, брата и сестру.
-- Вы полагаете, что они рискнут?..
-- Внимание! Вот и они!
Он быстро вышел.
По главной улице неуверенно шли мужчина и женщина, точно были здесь впервые. Брат был маленький, худенький человек с автомобильной фуражкой на голове. Сестра, тоже маленькая, но довольно полная, хотя и в летах уже, все же сохранила следы своей былой красоты, как это можно было заметить через вуалетку, прикрывавшую ее лицо.
Сестра подошла к матросу. С первых же слов, когда, вероятно, она услыхала об убийстве д'Имбреваля, она вскрикнула. Сестра и брат старались протиснуться вперед. Ренин слышал, как брат обратился к таможенным солдатам:
-- Я друг д'Имбреваля!.. Вот моя визитная карточка... Фредерик Астэнг... Моя сестра, Жермена Астэнг, подруга госпожи д'Имбреваль... Они нас ожидали... У нас было назначено свидание!..
Их пропустили. Ренин и Гортензия, не говоря ни слова, последовали за ними.
Д'Имбревали занимали во втором этаже четыре комнаты и гостиную. Сестра бросилась в одну из комнат и упала на колени перед кроватью, куда положили убитого. В гостиной сидела Тереза. Она рыдала среди нескольких хранящих безмолвие людей. Брат сел около нее, схватил ее за руку и проговорил дрожащим голосом:
-- Бедный мой друг... бедный мой друг!
Ренин и Гортензия внимательно взглянули на них. Гортензия прошептала:
-- И ради такого господина они убили?.. Нет, это совершенно не может быть!
-- Однако, - заметил Ренин, - они друг с другом знакомы. Мы также знаем, что они вели переговоры с третьим лицом, своим сообщником, значит?
-- Невозможно, - повторила Гортензия.
Несмотря на предубежденность своего спутника, Гортензия испытывала к молодой женщине необыкновенную симпатию. Когда Астэнг встал, она села около госпожи д'Имбреваль и принялась утешать ее нежным голосом. Слезы несчастной бесконечно трогали ее.
Ренин наблюдал за братом и сестрой. Фредерик Астэнг ходил по квартире и все внимательно осматривал, спрашивая о подробностях совершенного преступления. Два раза сестра его подходила к нему, и они о чем-то шептались. Затем он опять вернулся к госпоже д'Имбреваль и опять сел около нее, обнаруживая живое участие к ее горю. В конце концов, переговорив с сестрой в передней и как будто о чем-то условившись с ней, Фредерик ушел. Все продолжалось около сорока минут.
В это время подкатил автомобиль с прокурором и судебным следователем. Ренин, ожидавший их прибытия позднее, сказал Гортензии:
-- Надо поспешить. Ни под каким видом не оставляйте госпожу д'Имбреваль.
Предупредили свидетелей, чтобы они собрались, и следователь приступил к делу. Опрос госпожи д'Имбреваль должен был последовать позднее. Всех посторонних удалили. Остались только две сиделки и Жермена Астэнг.
Жермена стала на колени перед телом убитого и, закрыв лицо руками, долго молилась. Когда она встала и хотела выйти из комнаты, к ней подошел Ренин.
-- Мне, сударыня, надо сказать вам несколько слов.
Она удивилась и ответила:
-- Говорите, я вас слушаю.
-- Не здесь.
-- Рядом, в гостиной.
-- Нет, - живо возразила она.
-- Почему? Хотя вы и не поздоровались с госпожой д'Имбреваль, все же, думаю, вы ее приятельница?
Он не дал ей времени подумать, увлек в гостиную и, подойдя к госпоже д'Имбреваль, которая собиралась уйти в свою комнату, сказал:
-- Сударыня, умоляю вас, выслушайте меня. Присутствие госпожи Астэнг не должно вас смущать. Мы должны переговорить, не теряя ни одной минуты, о вещах в высшей степени важных.
Обе женщины очутились лицом к лицу, причем было ясно, что одна ненавидела другую; эта ненависть читалась в каждой черте их лиц. Гортензия, которая раньше думала, что они приятельницы, видя это, ужаснулась, ожидая, что произойдет роковое столкновение. Она заставила госпожу д'Имбреваль сесть. Ренин же стал на середину комнаты и проговорил твердым голосом:
-- Случай, который помог мне открыть правду, даст мне также возможность вас обеих спасти. Но вы должны быть со мной вполне откровенны и дать мне необходимые дополнительные сведения. Каждая из вас понимает, что находится в опасности. Ненависть вас сейчас ослепляет, и я хочу помочь вам. Через полчаса следователь будет здесь. До его прихода вы должны прийти к соглашению.
Обе подскочили как под ударами хлыста.
-- Да, вы должны прийти к соглашению, - повторил он еще более повелительно. - Добровольно или нет, но это должно свершиться. Вы не одни являетесь страдающими лицами. У вас ведь две девочки, - обратился он к госпоже д'Имбреваль. - Я вмешиваюсь в это дело, чтобы защитить их и быть им полезным. Ошибка, лишнее слово и... они, эти девочки, погибли. Этого не должно быть.
При упоминании о детях госпожа д'Имбреваль упала в кресло и зарыдала. Жермена Астэнг пожала плечами и пошла по направлению к двери.
-- Куда вы идете? - остановил ее Ренин.
-- Меня вызвал судебный следователь.
-- Нет.
-- Да, как и всех, кто может что-либо показать.
-- Вас там не было. О происшедшем вы ничего не знаете. Никто ничего не знает об этом преступлении.
-- Я знаю, кто его совершил.
-- Быть не может!
-- Тереза д'Имбреваль.
Это обвинение было брошено с жестом злобы и ненависти.
Гортензия пробовала ее успокоить, но Ренин тихо сказал:
-- Оставьте их, я именно этого хотел... заставить их сцепиться и выяснить таким образом истину.
Госпожа Астэнг, оскорбленная, деланно расхохоталась:
-- Негодяйка? Почему? Потому что я тебя обвиняю?
-- За все, за все! Ты, Жермена, негодяйка, подлая женщина! Слышишь?
Тереза д'Имбреваль повторяла оскорбительные слова, точно они приносили ей облегчение. Когда она стала успокаиваться, возможно, что физические силы изменили ей, тогда госпожа Астэнг перешла в атаку. Лицо ее сделалось неузнаваемым, оно постарело лет на двадцать.
-- Ты, ты еще смеешь меня оскорблять после совершенного тобой преступления! Ты решаешься поднимать голову, когда человек, которого ты убила, лежит тут рядом. Если кто из нас негодяйка, то это, конечно, ты, Тереза! Ты убила своего мужа!.. Ты убила своего мужа!
Она подскочила к своей приятельнице и ногти ее рук почти касались лица Терезы.
-- Посмей сказать, что не ты убила его, - вскрикнула она, - не говори этого, я тебе это запрещаю. Кинжал в твоем ридикюле. Мой брат его ощупал, когда говорил с тобой, а на руке его остались следы крови. Это кровь твоего мужа, Тереза. Я сразу все угадала. Когда какой-то матрос мне ответил внизу, что убили д'Имбреваля, я сразу сообразила, что это ты его убила.
Тереза не отвечала. Она даже не протестовала. Гортензии показалось, что Тереза словно предчувствует свою гибель. Ее лицо постарело и выражало полнейшее отчаяние. Гортензия стала умолять ее защищаться.
-- Объясните же все, умоляю вас. Во время совершения преступления вы же находились у себя на балконе... Откуда появился этот кинжал?.. Как объяснить?
-- Объяснения! - засмеялась Жермена Астэнг. - Она их дать не может. Не в мелочах дело, а в сути. Главное же доказательство - кинжал. И это факт, что он у нее в ридикюле... Да, да. Тереза, именно ты убийца!.. Я часто говорила своему брату, что ты убьешь своего мужа. Фредерик, питавший к тебе слабость, пробовал защищать тебя. Но, в сущности, он предвидел это событие. Ужасное преступление совершилось! Удар кинжала в спину. Подлая, подлая!.. И я ничего не смею сказать, я должна молчать?! Но ни у меня, ни у Фредерика нет ни малейших сомнений. Я тебя непременно выдам. И ты, Тереза, теперь погибла, безвозвратно погибла! Ничто не спасет тебя. Твой кинжал сейчас будет найден следователем и на нем будут найдены следы крови тобой убитого мужа. И у тебя также найдут его бумажник. Да, найдут!
Она пылала такой злобой, что не могла продолжать, подбородок ее конвульсивно дрожал.
Ренин тихо потянул к себе ридикюль Терезы д'Имбреваль, но она не хотела его выпустить из рук. Он стал настаивать и сказал ей:
-- Предоставьте мне действовать, сударыня. Ваша приятельница Жермена права. Если следователь найдет у вас кинжал, он вас немедленно арестует. Этого быть не должно. Предоставьте мне свободу действий.
Его мягкий тон победил сопротивление Терезы. Ее пальцы разжались. Он открыл мешочек-ридикюль, вынул оттуда маленький кинжал с ручкой из черного дерева и бумажник из шагреневой кожи и спрятал обе вещи в боковой карман своего костюма.
Жермена Астэнг смотрела на него с изумлением.
-- Но я вас выдам, - возразила она с возмущением, - судебная власть будет предупреждена.
-- Нет, нет, вы будете молчать, - заметил он со смехом. - Судебной власти нечего совать сюда свой нос. Ваши взаимные недоразумения должны быть разрешены вами же. Какая глупая идея - обращаться по всякому поводу к судебной власти!
-- Эти вещи нельзя оставлять на виду. Теперь я спокоен. Следователь не станет искать в моем кармане.
Госпожа Астэнг была совершенно поражена.
-- Но вы не имеете никакого права так говорить! Кто вы такой? Друг этой женщины?
-- С того момента, как вы на нее напали.
-- Если я на нее нападаю, то потому, что она виновна в убийстве своего мужа...
-- Я этого не отрицаю, - спокойно объявил Ренин, - в этом отношении мы сходимся. Жак д'Имбреваль действительно убит своей женой, но судебная власть этого знать не должна.
-- Она это узнает от меня... Клянусь!.. Эта женщина должна быть наказана... Она ведь убила!
Ренин подошел к ней и тронул ее за плечо:
-- Вы спрашиваете меня, почему я вмешиваюсь в это дело? А вы, сударыня, по какому праву впутываетесь в эту историю?
-- Я была другом убитого.
-- Только другом?
Она несколько смутилась, но сейчас же возразила:
-- Вы, однако, будете молчать, как и он.
-- Он-то ведь не знал, кто его убил.
-- Ошибаетесь. Он имел время перед смертью выдать свою жену, но этого не сделал.
-- Почему?
-- Ради детей.
Госпожа Астэнг не сдавалась, хотя нравственная сила Ренина подчиняла ее. Она поняла, что вмешательство Ренина дало опору госпоже д'Имбреваль.
-- Благодарю вас, - сказала Тереза, - если вы так хорошо разгадали, то вы понимаете, что я только ради детей не отдалась в руки судебной власти. Я, право, так устала!..
тогда как другая чувствовала потребность признанием облегчить свое сердце.
-- Сейчас, - ласково сказал Ренин, - я полагаю, что вы можете и должны нам все объяснить?
-- Да, да... - согласилась она, - я должна ответить этой женщине... всю правду, не так ли?
Она заплакала, лицо ее постарело от горя, и тихо, короткими фразами, без гнева, она заговорила:
-- Уже четыре года она его любовница... Как я страдала!.. Она сама объявила об их связи... по злобе!.. Она меня еще больше ненавидела, нежели любила Жака... Каждый день она наносила мне новые раны... часто сообщала мне по телефону о назначенных с моим мужем свиданиях. Она думала, что таким путем она доведет меня до самоубийства... Я о нем думала... Но дети меня от него удержали. А Жак слабел, подпадая под ее влияние. Она требовала, чтобы он со мной развелся, и он, видимо, шел на это. На него и она, и ее брат, опаснейший человек, оказывали самое дурное влияние, подчинив его своей власти... Жак делался со мной с каждым днем все жестче... У него не хватало мужества покинуть меня, но я была для него препятствием к осуществлению его планов. Господи, какие муки я переживала!
-- Надо ему было дать свободу, - вскричала Жермена Астэнг, - нельзя убивать человека только за то, что он хочет развестись.
Тереза покачала головой:
-- Я не потому убила его, что он хотел развестись. Если бы он хотел развестись, как я могла бы удержать его. Но твои намерения, Жермена, переменились. Для тебя уже не достаточно было развода, ты хотела добиться другого... На эту подлость по слабости характера мой муж согласился...
-- Что ты хочешь сказать? - пробормотала Жермена. - Чего я добивалась?..
-- Моей смерти.
-- Ты лжешь, - воскликнула Астэнг.
Тереза не повысила голоса и спокойно, невозмутимо повторила:
-- Да, ты задумала умертвить меня. Я прочла твои последние письма, которые он забыл спрятать. Их было шесть. Там этого страшного слова нет, но оно чувствуется между строк. Я прочла это с ужасом! Мой Жак дошел до такой мерзости!.. Но все же я ни одной минуты не думала и после этого убить его. Такие женщины, как я, предумышленно не убивают... Я это сделала неожиданно, потеряв голову... по твоей вине, Жермена.
Она вопросительно посмотрела на Ренина, точно прося у него защиты.
-- Говорите безбоязненно, я беру все на себя.
Она провела рукой по лбу. Страшная сцена оживала в ее воображении и мучила ее. Жермена Астэнг не двигалась, глаза ее выражали смущение. Гортензия же с нетерпением ожидала разъяснения этой загадочной тайны.
-- Случилось все это позже и по твоей вине, Жермена. Я положила обратно бумажник в ящик стола и ничего о нем не сказала мужу. Я не хотела говорить ему о том, что узнала. Это было так ужасно! Но надо было торопиться. Письма сообщали о твоем приезде сегодня же... Сначала я хотела просто уехать. Машинально я захватила этот кинжал, чтобы защищаться... Но когда Жак и я пришли на берег моря, тогда я готова была умереть... Пусть я умру и весь кошмар этим и кончится. Но ради детей я хотела, чтобы моя смерть имела вид несчастного случая и чтобы Жака не обвинили. Вот почему твой план прогулки по скалам был для меня подходящим... Падение с вершины скалы вполне естественно... Жак меня покинул, чтобы идти к "Трем Матильдам". По дороге около террасы он уронил ключ от этой кабинки. Я спустилась и помогла ему искать ключ.
...И вот тут-то, по твоей именно вине, Жермена, все это произошло. Из кармана у Жака выпали бумажник и фотография. Эту фотографию я тотчас же узнала: на ней была изображена я с моими двумя девочками. Я взяла фотографию и... увидела. Ты знаешь, Жермена, что я увидела?! Вместо меня на фотографии была ты. Ты меня заменила своей особой. Одной рукой ты обнимала мою старшую дочь, другая же девочка отдыхала на твоих коленях... Это была ты, Жермена, будущая мать моих детей, которая должна была после моей смерти заняться их воспитанием... Ты! Ты!.. Тогда я потеряла голову. У меня был кинжал. Жак наклонился... Я нанесла ему удар...
Каждое слово ее исповеди дышало правдой. И Ренин, и Гортензия слушали эту исповедь с чувством глубокого интереса.
Она села, продолжая говорить:
куртку на плечи, чтобы, видимо, скрыть рану, и удалился, даже не пошатываясь. Он даже обменялся несколькими словами с приятелями своими, которые играли в карты, затем направился к своей кабинке и исчез. Я тоже вернулась к себе. Мне казалось, что все это сон, что я не убила, а лишь легко ранила, что Жак скоро выйдет... Я в этом была уверена. Я все надеялась... Если б я знала, что ему нужно оказать помощь, я побежала бы к нему. У меня не было ни малейшего предчувствия, что случилось непоправимое несчастье. Я ни о чем не догадывалась... Я была даже спокойна, как после страшного кошмара, воспоминание о котором проходит... Я ничего не знала... до той минуты, когда...
Она остановилась. Рыдания не давали ей говорить.
Ренин кончил за нее:
-- Вы ничего не знали до той минуты, когда пришли вас предупредить.
Тереза прошептала:
-- Да... Только тогда я поняла, что именно сделала... Я почувствовала, что схожу с ума и готова кричать: "Это я! Не ищите! Вот кинжал! Я убийца!" Я готова была кричать о моей вине, как вдруг моего бедного Жака принесли домой... У него было очень спокойное и доброе лицо... Я тогда поняла свой долг, как он выполнил свой... Он меня не выдал, промолчал ради детей. Я тоже решила молчать. В этом убийстве мы оба были виновны, и оба мы были обязаны сделать все, чтобы оно не отразилось на наших детях. Во время своей агонии он ясно понял это... он имел необыкновенное мужество и силу воли после смертельного ранения двигаться, отвечать на вопросы и запереться, чтобы умереть. Этим поступком он искупил всю свою вину передо мной и одновременно простил меня, так как не выдал меня... Это он приказывал мне молчать и защищаться против всех и особенно против тебя, Жермена.
Последние слова она произнесла с большей твердостью. Она начинала приходить в себя и, думая о поступке мужа, в этом черпала энергию свою для дальнейшей борьбы. В присутствии интриганки, ненависть которой довела их до преступления и смерти, она готова была на борьбу, воля ее укрепилась.
Но Жермена Астэнг не признавала себя побежденной. Она выслушала свою соперницу с искаженным от злобы лицом. Казалось, что ничто не могло смягчить ее сердца, и угрызения совести ее не мучили. Под конец ее тонкие губы сложились в улыбку, точно она радовалась тому, что события приняли такой оборот. Ее жертва находилась в ее власти.
Она медленно поправила шляпу, посмотрела в зеркало, подпудрилась и направилась к дверям.
Тереза бросилась за ней.
-- Куда ты идешь?
-- Это мое дело.
-- К следователю?
-- Возможно.
-- Ты не пойдешь.
-- Хорошо, я его подожду здесь.
-- И ты ему скажешь?
-- Конечно. Все то, что ты сейчас сказала по своей наивности. Все теперь ясно! Ты дала все необходимые разъяснения.
Тереза схватила ее за плечо.
-- Да, но я ему еще кое-что разъясню. Если я погибну, погибнешь и ты.
-- Я выдам тебя, покажу твои письма.
-- Какие письма?
-- Те, в которых говорится о намерении убить меня.
-- Ложь! Это были просто дружеские письма.
-- Это были письма любовников и соучастников.
-- Докажи.
-- Они здесь, в бумажнике Жака.
-- Нет.
-- Что ты говоришь?
-- Я говорю, что эти письма принадлежат мне. Я их взяла обратно... Вернее, мой брат.
-- Ты их похитила, негодяйка, - воскликнула Тереза, - и ты мне их отдашь.
-- У меня их уже нет. Они у брата.
-- Он мне их вернет.
-- Он уехал.
-- Его найдут.
-- Его - да, но не письма. Подобные письма уничтожаются.
Тереза пошатнулась и с отчаянием протянула руки к Ренину.
Ренин проговорил:
-- Она говорит правду. Я следил за братом. Он вытащил письма из бумажника и ушел с ними.
-- Он захватил, во всяком случае, пять писем.
Хотя эта фраза была произнесена небрежно, но все поняли ее серьезное значение. Обе женщины подошли к нему поближе. Что он хотел сказать? Если Фредерик унес всего пять писем, то где же находится шестое?
-- Я думаю, - продолжал Ренин, - что, когда бумажник выпал у него на берегу моря, из него выпало это шестое письмо, а также и фотография. Д'Имбреваль поднял и письмо, и фотографию.
-- Откуда вы это знаете? - изменившимся голосом спросила Жермена Астэнг.
что такая ловкая женщина написала столь неосторожное письмо.
Госпожа Астэнг позеленела и так смутилась, что даже не пыталась защищаться. Ренин продолжал, обращаясь исключительно к ней:
-- По моему мнению, вы виноваты во всем том, что произошло. Вы, очевидно, разорены и, пользуясь слабостью господина д'Имбреваля, хотели заставить его на вас жениться, несмотря на все препятствия. Таким путем вы хотели получить его состояние. У меня есть доказательства всех этих ваших низменных расчетов. Несколько минут после меня вы стали рыться в карманах куртки убитого. Я вынул оттуда шестое письмо, но оставил в кармане клочок бумаги, который вы жадно искали; он тоже, видимо, выпал из бумажника. Этот клочок бумаги был чек, подписанный д'Имбревалем, в 100000 франков на имя вашего брата... Свадебный подарок, очевидно... На булавки!.. По вашим инструкциям ваш брат, вероятно, отправился в Гавр, чтобы в банке до четырех часов получить эти деньги. Но предупреждаю вас, я сообщил по телефону в банк, чтобы, ввиду убийства господина д'Имбреваля, этих денег не выдавали. Таким образом, если вы будете упорствовать, то о всех махинациях ваших и вашего брата я поставлю в известность судебную власть. Я еще расскажу о перехваченном мной неделю назад телефонном разговоре между вами и вашим братом по-испански. Но надеюсь, что до такой крайности вы меня не доведете. Мы ведь с вами придем к соглашению? Не так ли?
Ренин говорил свободно и властно, как бы не допуская никаких возражений; казалось, что все его слова были сама истина, сама логика. Оставалось только подчиниться ему.
Госпожа Астэнг это поняла. Подобные натуры, неукротимые во время борьбы, пока эта борьба возможна, в случае поражения легко сдаются. Жермена была слишком умна, чтобы не понять, что малейшая попытка сопротивления лишь ухудшит ее положение. Она находилась всецело в его власти. В подобных случаях подчиняются.
-- Я с вами согласна, - проговорила она, - что же вы требуете?
-- Уезжайте.
-- Но если потребуют моего свидетельства?
-- Вашего показания не потребуется.
-- Вы ответите, что решительно ничего по этому делу не знаете.
Она направилась к выходу. У порога дверей остановилась и сквозь зубы прошептала:
-- А чек?
Ренин посмотрел на госпожу д'Имбреваль, которая объявила:
Объяснив Терезе д'Имбреваль подробно, что именно она должна показать следователю, Ренин и Гортензия покинули дачу.
На берегу и прокурор и следователь продолжали следствие, опрашивали свидетелей и совещались между собой.
-- Когда я подумаю только, - заметила Гортензия, - что у вас находятся кинжал и бумажник д'Имбреваля!..
-- Это вам кажется очень опасным? - ответил он со смехом. - Мне же это кажется бесконечно смешным.
-- Чего?
-- Что вас могут заподозрить?
-- Господи! Никто никогда ни о чем не догадается. Мы сейчас расскажем о том, что видели. Это увеличит смущение, так как мы ведь ничего не видели. Из осторожности мы пробудем здесь дня два, следя за событиями. Но дело кончено! Ни о чем никто не догадается.
-- А вы, однако, все разгадали с первого же мгновения. Каким образом?
Через полчаса его находят мертвым. Никто не входил. Что же произошло? Для меня ответ ясен. Не стоит даже голову ломать. Так как преступление совершено не в кабинке, то, следовательно, оно совершено раньше: господин перед входом в кабинку был смертельно ранен. И вот все для меня ясно! Госпожа д'Имбреваль, которая должна была быть убита сегодня вечером, предупредила это событие. Когда муж ее наклонился, она в припадке аффекта убила его. Оставалось искать лишь мотив этого преступления. Когда я познакомился с этими мотивами, я решил защищать ее. Вот и вся история!
Наступал вечер. Синева небес делалась темнее, море еще более спокойным.
-- О чем вы думаете? - спросил Ренин.
-- Я думаю о том, - сказала она, - что если бы я вдруг сделалась жертвой какой-нибудь интриги, то я всегда сохранила бы в вас веру, в то, что вы меня всегда спасете, невзирая ни на какие препятствия. Нет границ вашему могуществу.
Он тихо прошептал: