Ева

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ева (старая орфография)

Эва.

Был жаркий сентябрский денек. Во всей природе царила глубокая тишина. Не слышно было ни пения птиц, ни шума листьев, только жужжали насекомые, да солнце палило сверху немилосердным образом.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что одинокий путник спешил поскорее перейдти вдоль по тропинке открытым лугом, чтобы достигнуть ближайшого леса и отдохнуть под его гостеприимной тенью.

Путник этот был высокий, молодой человек, красивой наружности, с окладистой бородой, проницательными темными глазами и с бесконечно грустным выражением в лице. На вид ему казалось около тридцати-шести лет, но на лбу успели уже образоваться легкия морщины, и улыбка редко оживляла его почти мрачный взгляд. Он оставил свою дорожную сумку в гостиннице ближайшей деревни, где он остановился, и теперь нес в руках только альбом.

Войдя в тень густых деревьев, путник снял с головы легкую соломенную шляпу и начал ею обмахиваться, осматриваясь вокруг, не найдется-ли где нибудь спокойного местечка, где-бы можно было в волю отдохнуть. Лес уходил на вершину холма; местами попадались маленькия лесные просеки, сквозь которые можно было свободно видеть близь-лежащее озеро и мощные горные хребты, которые возвышались на несколько часов пути от просек.

В одной из этих просек виднелось большое распятие, с прекрасною резьбою, а перед ним стояла маленькая скамейка.

- Тут приятно отдохнуть, подумал путник, - а можно пожалуй нарисовать картину, представляющую крест на переднем плане, и перед ним коленопреклоненную крестьянку, продолжал он вполголоса, и оставя в стороне отлогия извилины дороги, стал прямо карабкаться наверх к тому месту, где стоял крест. Добравшись туда, он бросился под дерево на мягкий роскошный мох - и положа голову на выпятившийся корень дерева, начал любоваться чудесными окрестностями и голубым безоблачным небом, которое виднелось сквозь ветви.

Есть что-то особенное в том настроении, которое овладевает человеком, когда он сидит один в лесу в совершенном уединении. Позабываются печали и заботы, прохладный лесной воздух освежает пылающий лоб, в песнях птичек слышатся радость и веселие; какое-то спокойствие, мир и блаженство нисходит в человеческое сердце.

Точно так же и морщины на лбу нашего путника начали мало-по-малу сглаживаться, в чертах его лица разлилось бесконечное спокойствие, а мысли понеслись высоко, высоко в то светлое, бесконечное пространство, которое разстилалось над его головой.

Вдруг послышался шум легких шагов на песчаной дороге. Он поднял голову. Стройная молодая девушка шла с холма, держа в одной руке венок из цветов, а другою поддерживала свое платье, так что можно было ясно разсмотреть её маленькия ножки.

Путник не тронулся с места. Неподвижно лежал он, смотря на очаровательное существо, в светло-синем батистовом платьице. Он видел, как девушка повесила свой венок у подножия креста и несколько минут безмолвно молилась, потом села на скамейку и устремила вдаль на окрестности пристальный печальный взгляд.

Таким образом путник мог теперь хорошо разглядеть её благородный профиль, тонкий носик, чистый девственный лоб, маленькия коралловые губки, круглый, упругий подбородок и большие лучистые, темные глаза. К довершению очерка нужно еще прибавить, что во всех движениях этого милого, гибкого создания проглядывала неподражаемая грация; её роскошные, золотистые волосы, гладко зачесанные за ухо, были собраны сзади в толстый, густой узел; а два длинные, блестящие локона падали небрежно на плечи.

- Кто-бы могла быть эта молодая девушка? придумывал путник, - каким образом попала она в эту дикую местность, откуда, и где она живет - вероятно не очень далеко отсюда, на ней даже не надето шляпы...

Но тут размышления его были прерваны, потому что девушка, сидевшая до сих пор неподвижно, вдруг быстро приводнялась с своего места - и простирая вперед руки, с каким то страстным желанием воскликнула:

- О, как бы мне хотелось вон отсюда, как можно дальше, туда - в иной заманчивый свет, что-нибудь видеть, слышать, пережить!

Потом она медленно опустила руки, и еще раз пристальным и нетерпеливым взглядом посмотрела вдаль, затем поспешно оставила свое спокойное место и пошла опять прежней дорогой.

Звуки её голоса, в которых слышалось так много грусти, проникли в самое сердце путника. Тихонько закрыл он свой альбом, и безшумно поднявшись с места, отправился вслед за прелестной девушкой, которая в это время спешила взойти на холм.

Достигнув до самой вершины холма и повернув за угол, девушка скрылась от глаз нашего путника.

- Фея вернулась в свой заколдованный замок, подумал смеясь путник, - посмотрим, не удастся ли мне снять с нея все чары колдовства и освободить из замка.

Сделав еще несколько шагов, путник обогнул тот-же зеленый угол, за которым скрылась молодая девушка, - и внезапный крик удивления вырвался у него, потому что перед его глазами вдруг как из земли вырос древний, величественный, серый замок, такой романтический, такой живописный, что вполне заслуживает описания.

Половина рва, который прежде, окружал замок, была с лицевой стороны засыпана и образовала собою широкую террасу; от нея шли комнаты с нижняго этажа. Другая сторона рва была обращена в нечто в роде пруда, через который каменный мостик вел во двор - просторный и всегда содержимый в порядке. В середине двора находился глубокий колодезь с большим высеченным из мрамора водоемом, осененным громадными липами. Замок, существовавший уже несколько столетий, с готическими окнами и жестью на крыше был построен в виде полуквадрата, к которому как бы прислонилась башня, основанная (как утверждают) еще во времена римлян.

Как замок так и башня были обсажены плющом, диким виноградом и всевозможными вьющимися растениями, которые смело и привольно взбирались до самой крыши - а там виясь то кольцами, то фестонами, перебирались до самого конька и оттуда свешивались длинными изящными звеньями. Перед террасою, с которой открывался великолепный вид, лежал небольшой, но со вкусом расположенный цветник, далее тянулся склон поросший низенькою рощицей, постепенно переходившею в лес.

С возрастающим удивлением обходил путник издали это богатое поместье и при этом заметил, что только нижний этаж обитаем, и два окна в первом этаже отворены, в остальных же везде закрыты ставни, что придавало замку почти мрачный вид.

- Замок и его несчастная обитательница интересуют меня, бормотал наш путник, - отчего ей так хочется уйдти отсюда - и почему это для нея невозможно? Ужь не замужем ли она за таким человеком, который ревнует ее, тиранит и запирает? Ему стало вдруг так жарко и душно, что он опять снял свою соломенную шляпу и начал как прежде обмахиваться ею.

- Надо срисовать замок, продолжал он, - с наружной стороны без всякого позволения, а вид с террасы - испросив прежде на то позволение. Но всяком случае я здесь останусь! Все так манит: живописное местоположение, тайна, заключенная в прелестном создании, великолепный воздух, отсутствие друзей и свобода от моих уз... хотя и минутная, добавил он с горькою усмешкой.

Бросив еще последний взгляд на замок, он сошел с горы - и через четверть часа добрался до скромной гостинницы, в которой он оставил свой дорожный мешок. В этой гостиннице нанял он на всю неделю маленькую, но веселенькую комнатку; из её окон открывался вид на озеро.

В то время, когда путник стоял у окна и старался в наступивших сумерках различить замок, в дверь кто-то постучался; взошел хозяин гостинницы с зажженной свечкой и с неизбежной в Германии книжкой, в которую записывались имена путешественников.

- Смею ли я вас просить вписать в эту книгу ваше почтенное имя, сказал он, важно кладя на стол книгу и держа в руках уже совсем приготовленное и окунутое в чернила перо.

Путешественник подошел к столу и провел задумчиво рукою по лбу, потом твердым и уверенным почерком написал: Норберт.

Хозяин, прочтя такое простое имя, умерил немного свою важность.

- А чем изволите заниматься, осмелюсь вас спросить?

Снова на минуту задумался Норберт, потом наклонился к столу и написал: "художник".

- А! художник!.. отвечал хозяин с легким презрением и косясь на его дорожный мешок.

- Откуда же следует взять ваш багаж?

- Я оставил небольшой сундучек в Б... на почте, и Норберт при этом назвал ближайший городок, - вы можете прислать мне его завтра.

Физиогномия хозяина немного просветлела при этих словах. Путешественник без багажа есть как бы лицо безличное, а маленький сундучек во всяком случае гораздо лучше, чем простой дорожный мешок.

- А-а! протянул хозяин с важным видом, - это совсем особенная история.

- Ну, разскажите же, сделайте одолжение, эту историю, - кстати, не угодно ли вам покурить? и Норберт положил на стол несколько сигар и придвинул их к хозяину.

- Весьма любезно с вашей стороны, улыбнулся тот с довольным видом; милостиво хотел он сказать, но вспомнил скромное имя господина Норберта, художника с маленьким сундучком, - и удовольствовался поэтому словом любезно.

- Вот видите ли, замок принадлежит уже несколько столетий фамилии Эбензее, но в нем долго никто не жил, так что замок почти превратился в развалины. Четырнадцать лет тому назад присланы были в замок каменьщики, маляры, обойщики. Они все в нем поправили, а когда работа была кончена, в одно прекрасное утро приехал в замок господин барон с своей единственной дочерью, которая была замужем за графом Вальденау, - вот её-то дочь, молодая графини Эва и живет теперь в замке одна с дедушкой.

- А мать? прибавил Норберт.

- О, вот уже четыре года как она умерла. Она была несчастлива и много страдала, как говорят.... граф Вальденау женился на ней из-за денег, дурно обходился с своей женой, наделал много долгов и впоследствии совсем прогорел и кончил свою жизнь в Америке в самом бедственном положении. Это был тяжелый удар для графини и для господина барона, потому что он прежде любил графа как своего родного сына - и хотел завещать ему все свое состояние, так как у него не было своих наследников. Но когда до него в довершение всех историй дошли слухи, что зять с нетерпением ждет его смерти и пускается в спекуляции, тогда пошло на разрыв. С тех пор барон презирает всех людей, не доверяет никому и совсем удалил от общества свою внучку. Он нанял для графини Эвы француженку-гувернантку на пять лет, но в прошедшем году она уже отошла от них. Мне очень жаль бедную графиню, сказал хозяин сострадательно покачивая круглой большой головой, - ей только девятнадцать лет, такая молоденькая и такая добрая. Ей должно быть ужасно скучно жить в таком уединении с дедушкой, которому уже переступило за шестой десяток; посудите сами, какое же он может доставить развлечение для молодой девушки! Да, так вот-с какие дела-то! со вздохом заключил хозяин. - Вам больше ничего, надеюсь, не понадобится? добавил он уже деловым тоном, - в таком случае позвольте пожелать вам спокойной ночи, - и он удалился, оставя Норберта в задумчивости.

Прошла ночь - и настало свежее, росистое утро. Норберт наскоро собрал все рисовальные приборы - и по вчерашнему взошел на холм, расположился около креста и принялся набрасывать акварелью вид окрестности.

Утро прошло, рисунок был совсем окончен, но никто еще не являлся. Начиная терять всякое терпение, Норберт хотел уже встать с своего места и направиться к замку, как вдруг услышав шорох и шаги, он быстро обернул голову. Пожилая, прилично одетая женщина, с маленькой корзинкой в руках, тяжелою походкою и с сериозным видом шла по дороге. Но едва только она успела скрыться из виду, как вдруг вчерашняя молодая девушка прошла мимо Норберта - так поспешно, что он едва мог разсмотреть ее.

- Вальбурга! Вальбурга! кричала она задыхаясь.

- Что прикажете, графиня? раздался голос Вальбурги из чащи леса.

- Подожди минуту, ты позабыла захватить письмо.

- И то! отозвалась Вальбурга.

Норберт слышал, как оне еще немного поговорили; потом графиня Эва медленными шагами пошла назад.

На минуту Норберт мог полюбоваться её красивым лицом; затем она вдруг подняла глаза и казалась чрезвычайно удивленною, увидя совершенно посторонняго человека. С некоторым любопытством поглядела она на художника и на его ландшафт, потом ускоренными шагами пошла дальше.

- Теперь или никогда! подумал Норберт - и почтительно сняв шляпу, приблизился к ней с поклоном, который вполне обличал в нем светского человека.

- Графиня, начал он, и в голосе его послышалось какое-то странное смущение, - простите, что незнакомый человек осмеливается говорить с вами. Я немножко рисую - и вчера скитаясь в этих местах, совершенно случайно дошел до вашего замка и был положительно очарован его живописной прелестью. Графиня, у меня будет к вам большая просьба: могу ли получить позволение срисовать замок?

- Замок этот не мой, отвечала графиня звучным голосом, - но если вы желаете, я могу попросить об этом моего дедушку.

- Если только это вас не обезпокоит, быстро добавил Норберт.

- Нисколько, отвечала она.

- Могу ли я завтра получить отет?

- Если вы желаете, то можете получить его сегодня после обеда, и Эва с легким поклоном хотела уже удалиться, но вдруг остановилась.

- Не будет ли это нескромностию с моей стороны, сказала она полузастенчиво, - если я попрошу вас показать мне ваш рисунок? Здесь мое любимое место, добавила она как-бы оправдываясь.

- Ах, какая прелесть!.. вскричала она в восхищении, когда Норберт показал ей свой альбом. - Горы, деревья, озеро, все это передано так естественно, так верно! Как чудно, как в зеркале, отражается деревня и там пасущееся стадо! Какой вы счастливец, что умеете так превосходно рисовать!

- Да, я буду считать себя счастливцем, если графиня удостоит принять от меня пот этот маленький рисунок... и он быстро вырвал листок из альбома и подал в руки графини.

Легкая краска покрыла личико Эвы.

- Вы хотите отдать его мне? сказала она с замешательством, - нет, это уже слишком много... я не могу этого принять, и она положила рисунок на скамейку.

- Хорошо, так мне придется уничтожить этот рисунок, сказал Норберт с наружным спокойствием, но в глубине души очень раздосадованный отказом графини.

- Уничтожить! воскликнула Эва.

- Конечно; если я однажды отдал, то не могу взять назад, и так... он схватил рисунок обеими руками, готовясь его разорвать.

- То что вы раз отдали - не принадлежит уже вам; следовательно, вы не имеете никакого права уничтожать. И с решительным видом Эва взяла рисунок из рук художника. - Благодарю вас, вашим подарком вы доставили мне много радости. Сегодня за завтраком я непременно переговорю с дедушкой, а в три часа вы можете придти за ответом.

И прежде чем Норберт успел отвечать ей, она исчезла.

Она быстро взошла на гору, бережливо держа в руках свое сокровище. Дойдя до ворот замка, графиня позвонила; старый слуга отворил двери.

- Все-ли приготовлено, Матвей? поспешно сказала она.

- Нет еще, но через три минуты все будет готово, отвечал тот, взглянув на большие старинные часы, которые висели посреди булав, мечей и щитов и часто приводили Эву в отчаяние своим однообразным медленным тиканьем. И теперь, не входя еще на лестницу, она бросила на них гневный взгляд, потом поспешно пошла по широкой, темной лестнице.

В своей комнате она поставила рисунок на письменный столик - и заложа руки за спину, внимательно принялась его расматривать то вблизи, то издалека.

- Вырвать рисунок у него из рук и потом убежать! О, как глупо, как необдуманно!...

У молодых девушек есть особенная страсть: впоследствии всегда раскаиваться в своем поведении, - и достойно замечания, как оне чрез это чувствуют себя несчастными.

Румянец еще ярко горел на щеках Эвы, когда она взошла в столовую. Матвей посмотрел на нее с упреком, потому что с тех пор, как он отпер ей дверь, прошло уже не три, но целых пять минут, а Матвей пуще жизни любил соблюдать во всем точность.

Барон Эбензее, высокий, еще крепкий мужчина, с белоснежными волосами, сидел за столом и протянул руку своей внучке. Эва наклонилась и поцеловала ее, потом усевшись напротив дедушки, начала извиняться.

- Прости, милый дедушка, что я заставила тебя прождать; право, на этот раз у меня была довольно основательная причина... и в немногих словах она рассказала свою встречу с художником и его просьбу, не упоминая однако о подаренном рисунке.

Барон Эбензее нахмурился.

- У меня нет ни малейшей охоты запружать свой замок различными художниками. Эти люди вырастают как грибы; где один явится, туда стекается их целая дюжина.

- Но я прошу тебя, милый дедушка!.. на этот раз он всего-на-всего один; он так великолепно рисует и смотрит таким джентльменом... и кстати, какая прекрасная мысль пришла мне в голову! продолжала Эва, хлопая в ладоши, - как ты думаешь, дедушка, не согласится ли он мне давать уроки? Ведь ты знаешь, что брать уроки рисования - мое давнишнее, страстное желание.

- Да, если ты хорошо будешь ему платить, то он многому тебя научить. Люди готовы на все из-за-денег, отвечал барон с насмешливой улыбкой.

- Он смотрит вовсе не бедняком, сказала Эва слегка-обиженным тоном, - и вероятно в этом не будет особенного несчастия, если он согласится давать мне уроки два раза в неделю. Учиться рисовать - это доставит мне большое удовольствие... и она с умоляющим видом посмотрела на дедушку.

- Ну, если это тебя так забавляет, то можешь спросить его; тебе известно, что моя касса в твоем распоряжении, и этими словами барон закончил разговор.

Эва сидела как на угольях до тех пор, покуда кончился обед, и барон удалился в свою комнату. Тогда она стрелой побежала наверх по лестнице и чрез длинный корридор к своей старой, верной служанке Вальбурге, которая заботилась об Эве с самого детства, побила и сама вскормила ее.

- Валли, Валли, вскричала она с сияющим лицом, - большая новость, радостное известие! Знаешь ли, что случилось? - я буду учиться рисовать, дедушка позволил; подумай, как это чудесно, как это весело!

- Потише, потише, отвечала Вальбурга, с восторгом смотря на свою любимицу, - так скоро ничто не делается. У кого же графиня будет брать уроки?

- Я тебе сейчас все объясню.

И Эва усевшись на комод, который стоял около рабочого стола старушки, снова рассказала свое маленькое приключение, но на этот раз гораздо подробнее.

- Ты увидишь, какие картинки я буду рисовать, продолжала она с одушевлением: - великолепные ландшафты, игривые жанры, сельскую, скромную жизнь, портреты... и тебя также непременно нарисую, как ты здесь сидишь с своей скучной корзинкой, наполненной разорванными чулками, в черном платье, с седыми волосами, а на них маленький чепчик; за спиной у тебя окно, в которое глядятся зеленые ветки... Говорю тебе, что это выйдет чудесная картина.

Эва немного закинула назад свою маленькую, красивую голову, и нрищурясь смотрела на старушку.

- Нужно завести мастерскую и выстроить галлерею для моих рисунков. О, эта жизнь будет настоящим раем!.. и она спрыгнув с комода, скорыми шагами начала взад и вперед прохаживаться по комнате. - Теперь найдется много работы, часы будут лететь, а не ползти по прежнему, и дни промчатся с быстротой молнии.

- Звонок! закричала она, - это он. Скажи поскорее Матвею, чтобы он провел господина в большую залу; я сейчас прийду.

Вальбурга нашла посетителя в первой зале; он с спокойным любопытством разсматривал оружие.

- Ты что-то не очень похож на художника, подумала Вальбурга, которая воображала всех художников с длинными, нечесанными локонами, с громадным портфелем и с белым зонтиком в руках.

- Не угодно ли господину пожаловать сюда, сказала она, отпирая ближайшую из дверей, - графиня сейчас придет.

Норберт слегка поклонился, и приподняв красную шелковую портьеру, вошел в высокую, просторную залу, с лепным, богато-украшенным потолком, с старинною мебелью, коврами и картинами. Все было убрано со вкусом и поражало своей древней прелестью; стоявшия вокруг редкости могли бы привести в восторг каждого любителя коллекций.

Не долго пришлось дожидаться Норберту; он услыхал, как отворилась дверь, - и быстро обернувшись заметил маленькую, беленькую ручку, которая приподнимала портьеру. Показался стройный стан Эвы - и так как она минуту приостановилась, то её величественная фигура, выделяемая красным занавесом, который бросал чудный отсвет на её личико, так поразила Норберта своей благородной красотой, что он невольно поклонился ей гораздо ниже обыкновенного.

- Вы пришли за ответом, начала тотчас же Эва, - я с большим удовольствием могу объявить вам, что замок и сад совершенно в вашем распоряжении.

- Вы очень добры, отвечал Норберт, - ни беру на себя смелость - с избытком воспользоваться вашим позволением. Например, вид с террасы должен быть неподражаемо хорош, а замок так живописен, что я жду не дождусь, когда он будет на полотне. Примите мою глубочайшую благодарность, графиня, за ваше милостивое ходатайство, прибавил Норберт, сделав уже несколько шагов к двери.

- Еще одно слово, воскликнула Эва, протягивая руки, как-бы намереваясь его удержать, - у меня к вам будет большая просьба, господин... госп...

- Норберт, подсказал художник.

Эва признательно кивнула головою.

- Такая большая просьба, что едва решаюсь высказать ее...

- Ваша просьба уже исполнена, перебил Норберт улыбаясь, - а потому не стесняйтесь особенно. Скажите мне совершенно откровенно, чего вы желаете?

- Согласитесь ли вы давать мне уроки рисования?

И Эва с умоляющим видом посмотрела на него.

- Уроки рисования! воскликнул Норберт, - счастливая мысль!.. извините, блистательная, хотел я сказать. Конечно, с большим, большим удовольствием; когда же вы хотите начать? завтра, или сегодня же? Чем раньше, тем лучше.

- Вы, право, так добры, что решаетесь на такое докучное дело, сказала графиня, - теперь я прошу сказать ваши условия, я с большим удовольствием прийму их.

- Как, условия? сказал художник с вытянутым лицом, - то-есть иначе сказать: денежное вознаграждение; ну, графиня, добавил он решительным тоном, - я даю уроки pour l'honneur, а не из-за денег; если вы не хотите меня больше оскорблять, то пожалуйста не заговаривайте об этом. Принесите вашу шляпу и карандаш, а бумага имеется при мне. А рисовали вы прежде, или нет? прибавил он вдруг; в жару разговора он до сих пор совсем забыл ее спросить об этом.

- Рисовала ли я? возразила Эва с смущением, - да, но как! я никогда не брала уроков; горы, нарисованные мною, выходили похожими на уродливые, кротовые норки, деревья - как растрепанные облака; а вот недавно я нарисовала стадо коров, так Вальбурга спросила меня, зачем это я приделала овцам рога. Я боюсь, что вам понадобится со мною большое терпение.

- Ну, Бог знает, сказал с улыбкою Норберт, - во всяком случае мы сейчас же отправимся. Но сначала я вам кое-что нарисую для копирования, прежде чем дойдем до большого.

- Да, это будет самое лучшее, воскликнула с жаром Эва, - а в то время как я буду делать маленькия попытки - вы начнете рисовать с натуры чтобы не терять вашего драгоценного времени. Я вам укажу великолепное место - и очень не далеко отсюда.

Спустя две минуты, можно было видеть, как учитель и ученица перешли через мост, потом взошли на холм, пошли вдоль по тенистой аллее, в конце которой и уселись на каменных ступеньках перед маленьким храмом.

Отсюда открывался чудный вид. Налево стоял замок, у подножия холма лежало темно-голубое озеро, далее шла величественная цепь альпов, которых остроконечные вершины были увенчаны блестящим серебристым украшением вечных снегов. Около храма возвышались полукругом мощные буки и дубы, с которых раздавались сладкия песни птиц, что еще усугубляло торжественную тишину природы.

Полюбовавшись немного всею этой картиной, Норберт разостлал перед своей милой ученицей лист бумаги, на которой он несколькими штрихами нарисовал два большие камня - и потом передав ей в руки карандаш, просил начинать. А сам он в свою очередь принялся снимать акварелью виды окрестности, но безпрестанно оборачивал голову, чтобы взглянуть на личико Эвы, разгоревшееся нежным, кротким румянцем от усердия к работе - и это личико своею чистотою и невинностию казалось ему невыразимо симпатичным. Она рисовала прилежно, со вниманием смотря на оригинал и не говоря ни слова. Норберт ощущал такое гнетущее чувство от этой полной тишины, ему хотелось слышать снова её голос, который звучал чудесною музыкой, - и он ломал себе голову, придумывая, с чего-бы начать разговор.

- А на зиму вы тоже остаетесь здесь? спросил он наконец, чтобы что-нибудь сказать.

Она молча, не поднимая глаз, кивнула головкой.

- Зимой здесь должно-быть порядком скучно, продолжал Норберт.

Тогда она подняла глаза.

- Порядком, вскричала Эва, - нет, этого слова слишком мало! Страшное, ужасное одиночество! Когда день за день то-же белое покрывало одевает землю, птицы не поют, даже фонтан замерзает и не шумит более, - когда все тихо и мертво, солнце так рано заходит, вечера тянутся так бесконечно долго, - мною тогда положительно овладевает полное отчаяние.

Она уронила карандаш, и сжимая крепко руки, сказала:

- Мне-бы хотелось поглядеть на Божий свет, мне-бы хотелось путешествовать, послушать музыки, поглядеть картины, изучить людей, пожить - хоть один раз пожить прежде чем умереть. Её глаза пылали, и она казалась глубоко-разстроенною.

- А вы еще никогда не были в свете? спросил художник, слушавший ее с большим участием.

- Никогда! и она покачала головой почти с мрачным видом, - постоянно сижу здесь взаперти, всегда одна, без знакомых, без друзей. Два раза в год приезжают к нам двое или трое соседних помещиков, самые скучнейшие люди, у которых вместо сердца какой-то огород, а вместо мозга картофельные гряды. Мы отдаем им визиты, больше нет ничего и никого. Дедушка не любит света.

- Он совершенно прав, перервал Норберт почти с жаром.

- Прав? спросила Эва с очевидными, удивлением.

- Да, прав, повторил снова Норберт, - свет всегда обманывает и лжет; снаружи он кажется таким прекрасным, блестящим, обольстительным; внутри же он полон нравственной испорченности, лицемерия, гнусности и низости.

- И вы также ненавидите людей? вскричала Эва, - но за что-же?

- Потому что я хорошо их изучил, добавил коротко Норберт.

же все-то люди должны быть непременно дурными, если в одном обманешься? Может-быть позже вы увидите, что вы несправедливо их оскорбляли.

- Боюсь, что этого никогда не случится, сказал Норберт с грустной улыбкой.

- А какими богатыми средствами вы можете располагать!.. Вы, мужчины, можете действовать и созидать; мы-же, бедные женщины, не смотря на стремление к деятельности, должны довольствоваться мелочами.

- Бог знает еще, сказал почти смеясь Норберт, - может-быть когда нибудь придет то время, когда вы будете искать этого ненавистного уединения, полюбите его - и будете совершенно счастливы, не видя людей и ничего не слыша об них.

- Надеюсь, что такое время никогда не настанет, отвечала с энергией Эва, - до этого надо много испытать разочарований. Однако взгляните пожалуйста на этот камень, что я нарисовала; кажется, он никуда не годится, - не правда-ли?

Художник поправил рисунок, и поучал свою ученицу почти до самого заката солнца; наконец Эва вспомнила, что время уже кончить первый урок.

На следующий день урок быль назначен в десять часов утра; Эва должна будет придти опять к маленькому храму, и там художник будет ожидать свою ученицу.

На мосту они разстались.

Эва побежала к Вальбурге рассказать об первом уроке, потом пошла в залу, где дожидался её дедушка, которому она передала все вкратце. Когда же Эва упомянула, что художник отказался от денежной платы за уроки, то барон недоверчиво поднял брови.

- Это пустое притворство - для того чтобы ему заплатили побольше, растроганные его благородством.

- Дедушка, как ты можешь думать подобным образом! воскликнула молодая девушка. - Если бы ты только посмотрел на него....

- Благодарю за знакомство, отвечал холодно барон, - давай-ка лучше займемся шахматной игрой, это гораздо веселее.

Эва быстро встала чтобы исполнить его желание, но на глазах её блестели слезы. Эва привыкла уже к таким суждениям дедушки - и хотя ей всегда было неприятно выслушивать их, но никогда они не оскорбляли и не огорчали ее так больно как сегодня. Об этом она конечно не думала. Она только чувствонала это, не отдавая себе отчета в своем чувстве.

Вечер прошел как обыкновенно. За шахматной игрой следовал чай, потом каждый занялся чтением про себя, а в десять часов Эва, пожелав дедушке спокойной ночи, ушла в свою комнату.

В эту пору Эва более всего скорбела об утрате матери. Дорогая рука не покоилась более с благословением на юной головке, и те уста, которые бывало постоянно с такою нежностию желали ей спокойного, безмятежного сна, были теперь навсегда холодны и безмолвны. Сегодня Эва чувствовала себя как-то особенно мягко настроенною. Едва Вальбурга вышла из комнаты, молодая девушка открыла окно, и опершись обеими ругами на подоконник, пристально вглядывалась в ночную темноту. Там тихо плескал фонтан, от цветов струилось сладкое благоухание; Эва заметила вдали на деревне чуть-мерцавший одинокий огонек, который отражался в озере. Ниже и ниже склонялась головка графини и опустилась на руки; когда же Эва чрез несколько минут приподняла свое личико, щеки её были влажны, а ресницы мокры.

Следующая неделя пролетела как на крыльях. С удвоенным прилежанием занималась Эва уроками рисования и с невинною гордостию радонамсь на свои успехи. Те часы, в которые она брала уроки или болтала с своим учителем, были самыми радостными в её жизни. Невыразимое довольство, ясность и какое-то радостное чувство, которого Эва прежде никогда не испытывала, наполняли её существо. И во внешнем образе жизни заметна была большая перемена. На щеках у ней горел яркий румянец, большие глаза смотрели светло и радостно на весь Божий мир, - и туалет её (всегда самый изысканный) теперь отличался еще большим вкусом, дабы не оскорбить, как она себе признавалась, эстетического чувства художника.

С самого ранняго утра весело и громко звучал её голос; её ножки едва касались земли; она напоминала собою (как однажды заметил ей Норберт) в одно и тоже время Эрато и Терпсихору.

Однажды после обеда художник ожидал Эву на обычном месте свидания. Три часа, время урока, уже прошли, пробило половина четвертого и наконец четыре, а Эва все еще не являлась. Норберт почти терял терпение. Двадцать раз вставал он с места и принимался прохаживаться по аллее, делая возможные и невозможные догадки. Ужь не больна-ли Эва, или не уехала ли она? а то может-быть ей уже наскучили уроки рисования, или дедушка не пускает ее?

Так мучил он себя до тех пор, пока в конце аллеи показалось белое платье графини. Норберт потешил ей на встречу.

- Ради Бога, воскликнул он, - что такое случилось? Не заболели-ли вы, или может-быть вы забыли меня, т. е. я хотел сказать, уроки рисования?

- Гости? ревниво спросил Норберт, - но кто-же? вероятно какая нибудь старая дама с своим дряхлым супругом, или дочери соседних помещиков?

- На этот раз: нет, смеясь отвечала Эва, - у нас был очень милый молодой человек, господин фон-Моллерн, с которым я игрывала еще в детстве.

Норберт тихонько присвиснул.

- Я не видалась с ним уже несколько лет, наивно продолжала Эва, - он удивительно как развился, много путешествовал и только-что-приехал из Парижа, об котором он сообщил нам много интересного. Свидание с ним меня очень обрадовало. Но зачем это вы все хотите убирать? добавила Эва, очевидно удивленная, заметив, что Норберт укладывает весь рисовальный прибор.

- Да ведь уже поздно теперь начинать урок, отвечал тот глухим голосом.

- Как поздно? мы можем еще почти целый час работать. Господин Моллерн рассказывал мне также об тех великолепных картинах, которые находятся в Риме, - и обещал, если я когда нибудь поеду в Рим, быть моим чичероне. Посмотрите-ка, перебила Эва сама себя, - сельская хижина, нарисованная мною, вышла весьма не дурно! не правда-ли? В Тироле непременно должны быть такия живописные хижины.

- Вероятно и об этом вам тоже господин фон-Моллерн рассказал? прибавил Норберт, с ожесточением очинивая карандаш.

Выражение его голоса заставило Эву поднять глаза.

- Что с вами? да нам верно нездоровится? воскликнула она потом, заметив его бледность. - Что вы чувствуете, господин Норберт? вам дурно?...

Мрачное выражение пробежало по чертам художника.

- Да, мне действительно нехорошо, отвечал он подавленным голосом.

Эва сильно встревожились и спрашивала художника, не нужно-ли ему доктора. Норберт старался успокоить ее. Рисование же на этот раз положительно не ладилось. Наконец Эва захлопнула книгу.

- У меня сегодня ничего, ничего не выходит, я так разсеяна. Все думаю об чудесах, что мне рассказывали, - и как-бы мне хотелось посмотреть их!.. но увы! это невозможно.

- Молодой человек должно быть очень увлекательно рассказывал, сухо заметил Норберт.

- О, необыкновенно увлекательно! Да хотите - я вас познакомлю с ним? Он ведь скоро к нам опять приедет.

- Благодарю вас! поспешно отвечал художник, - но я не падок на новые знакомства. Однако пора разойтись, становится уже довольно сыро.

- Вы положительно нездоровы, сказала Эва сериозно. - Прошу вас, поберегите себя - и лучше не приходите завтра на урок.

- Если это вам угодно, добавил художник с принужденным поклоном.

- Вовсе нет; напротив, я бы очень желала, чтобы вы пришли, если только вам будет полегче, совершенно просто отвечала молодая девушка.

- Ну, прощайте, сказала Эяа, ласково протянув руку учителю, - а к завтрему - если можете - выздоравливайте.

Норберт схватил протянутую ручку и на минуту слегка пожал ее, потом тотчас же выпустил, - и не говоря ни слова пошел под-гору.

- Или он болен, или у него какое-нибудь горе, подумала Эва, смотря с участием вслед за уходившим. - Если бы я могла чем нибудь помочь ему!... добавила она потом со вздохом, задумчиво приближаясь к замку.

- Послушай, Вальбурга, говорила молодая девушка в тот же вечер, когда старушка помогала ей раздеваться, - ты бывало рассказывала мне много разных историй, а теперь давно уже я ничего не слышу от тебя.

- Это происходит оттого, что у графини теперь только и на уме: рисование да краски, отвечала Вальбурга немного-обиженным голосом.

- Ах, что это тебе в голову приходит такой вздор! засмеялась её хорошенькая госпожа, - ну, садись же сюда... И подвинув кресло к постели, она легко прыгнула в него.

- Начинай же, добавила молодая девушка, с удовольствием прислоняясь головой к подушкам, - только интересную историю, а то я засну. Не знаешь-ли ты чего нибудь о привидениях? Или об старых портретах, которые в полночь, когда все погружено в глубокий сон, оживают?.. о призраках, блуждающих по длинным корридорам старого замка, катая ядра и гремя цепями?.. наконец историю о разбойниках со взломом, кражею и побегом? ну, ну, чтоже ты молчишь, неужели до сих пор ничего не придумала.

- Я знаю одну историю, сказала медленно Вальбурга, - но в ней нет ни привидений, ни разбойников.

- Все равно, разскажи что знаешь, воскликнула Эва нетерпеливо.

- Ты может быть еще никогда не слыхала об твоей бабушке Беате? добавила Вальбурга. - Внизу в библиотеке висит её портрет.

- Да, молодая девушка с большими чсрными глазами и темными локонами.. Знаю, знаю; однажды я спросила дедушку, чей это такой портрет, но он отвечал мне так холодно, коротко: "это портрет моей покойной сестры", - так что я больше не смела распрашивать. Разскажи же, что с ней случилось?

"Данным давно уже", начала Вальбурга, сложив руки на груди: "мне было только четырнадцать или пятнадцать лет, когда я в первый раз поступила в услужение к господину барону, - но я до сих пор очень хорошо помню, какая красавица была госпожа Беата и притом какая добрая. Она казалось ангелом, слетевшим на землю; её сердце было такое нежное, впечатлительное. Она лишилась матери, будучи еще совсем ребенком; сестер у нея не было, только одни братья. Когда её отец женился в другой раз, то Беата не сошлась с своей мачихой; а её сводная сестра, теперешняя баронесса Хальден, была еще совсем маленькой девочкой, так лет на двадцать моложе, когда Беату начали вывозить в свет. Мачиха же была такая образованная дама, что все люди с именем или домогающиеся его составить - посещали её дом. На вечерах у баронессы собиралось разнообразное общество: музыканты, разного рода художники и писатели толпились в её гостинной - и большею частию до поздней ночи продолжались или литературные вечера, или концерты."

"Однажды, по окончании одного из этих празднеств, пошла я в комнату к Беате, чтобы помочь ей раздеться, так как я исправляла должность её горничной. Но на этот раз она не позволила мне снять с себя даже булавки. "Я должна учиться сама все делать" сказала она мне - и заметив, что я с удивлением смотрю на нее, пояснила мне спокойным голосом: "я выхожу замуж за бедного художника". Ах, любезная графинюшка, не могу тебе сказать, как мне было нехорошо от этих слов, потому что ведь я знала, какой твердый и жесткий характер был у господина барона. Но мои мольбы не привели ни к чему: Беата хотя и кроткая была, но силу-то воли от оща наследовала, а тот был какой-то железный. Можешь представить, графинюшка, что из всего этого вышло. Барон и баронесса взбеленились; мучили Беату, запирали, лишили наследства, но вдруг в одинь прекрасный денек она исчезла".

"На следующий день получаю я письмо - и в нем написано, что Беата вышла замуж, совершенно счастлива и уезжает с своим возлюбленным мужем в Италию, больше ничего. Много ночей не поспалось мне, все-то я думала об милой госпоже, хотелось мне хоть разочек взглянуть на нее, прежде чем умру, - ведь я от чистого сердца любила ее мою голубушку".

"Прошло восемь лет, я все еще жила у твоего дедушки, вдруг однажды принес мне какой-то мальчик письмо. Взглянула я на почерк, да так и себя не вспомнила, сорвала печать-то да и читаю: "Милая Балли, приходи сегодня вечером в семь часов ко мне, но не говори об этом никому ни слова. Беата".

"Насилу, насилу дождалась я, покуда день пройдет, и едва только пробило половина седьмого, я сейчас же отправилась в путь. Право, если бы в письме не было означено точного адреса, я бы никогда не рискнула взойти в такой грязный дом, к которому я подошла. Взойдя на три лестницы на самый верх, я так вся дрожала, что принуждена была прислониться к стене, а то бы не устояла на ногах; постучалась в дверь, но голос, отозвавшийся на мой стук, совершенно был не незнаком. А ведь это все таки Беата меня окликнула; но как она изменилась, постарела, похудела, обедняла! Платье на ней было штопано да и перештопано, а вся мебель и комната так бедны и ветхи, что у меня просто сердце сжалось".

"Она бросилась ко мне на шею, и долго мы не могли ни слова вымолвить. Наконец она сдержала себя, у ней всегда был сильный характер, и стала распрашивать: как поживает отец, мачиха, сестры и братья".

"Она строго наказала мне не говорить ни об её возвращении, ни об нашем свидании. Я здесь спокойно умру, говорила она потом, и когда я с ужасом посмотрела на нее, то она заметила: "ты мне кажется не веришь? но я знаю, чувствую, что скоро умру. Не утешай меня, только одна смерть может доставить мне утешение". - "Но где же твой муж?" спросила я. Она вдруг вся побледнела. "Он умер", отвечала Беата. "Бедное дитятко, но когда же, где и отчего?" Она разсмеялась, но не приведи тебе Господь слышать когда нибудь такой смех. "Он умер в больнице, и знаешь ли от какой болезни?" Она крепко сжала мою руку и шепнула на ухо: "от delirium tremens! ". "Великий Боже, милое мое дитятко, что ты претерпела!" "Я страдала, ужасно страдала", вскричала Беата, ломая руки, "но не заставляй меня вспоминать об том времени, а то я с ума сойду. О Боже! пошли мне терпения, дай мне силы вытерпеть все до конца - и пошли мне этот конец скорее, скорее! "

Эва, полупривстав и опершись на руку подбородком, с глубоким вниманием слушала старушку.

- Дальше! сказала она наконец почти шопотом.

"Каждый вечерь отправлмлась а к Беате, продолжала Вальбурга, - днем же за ней ходила сестра милосердия. Беата рассказала мне, как она была счастлива вначале своего замужества, но потом настали тяжелые времена: она стала открывать в муже много недостатков, с каждым днем он становился все грубее и вспыльчивее, так что жизнь для нея сделалась невыносимою. Она ужасно страдала, особенно когда еще любила своего мужа. Ты не можешь понять, какая это мучительная пытка: разочаровываться постепенно в любимом человеке; от этого ведь сердце разбивается, это самое величайшее горе, которое только приходится испытывать на этом свете. Все остальное: ничего не значит в сравнении с подобным несчастием. Впоследствии она относилась ко всему равнодушно. Когда её муж возвращался домой в самом отвратительном состоянии, шумел, бранился, неистовствовал, - она оставалась холодна и спокойна. Как будто свинцовая тяжесть давила ей сердце и мозг. Она не могла ни об чем думать, стала безчувственна ко всему и даже не плакала. Только после смерти мужа, когда она возвратилась сюда, растаяла ледяная кора её сердца - и теперь она снова могла мыслить и чувствовать. Однажды, когда я по обыкновению пришла к Беате, сестра милосердия отозвала меня в сторону и объявила, что Беата проживет не более двух дней. Мне ничего более не оставалось делать, как побежать к барону и рассказать ему обо всем. Я как теперь вижу господина барона, стоявшого у письменного стола, когда я взошла к нему в кабинет. "Что тебе нужно?" спросил он. У меня совсем закружилась голова, и я долго не могла ничего проговорить. В комнате была такая мертвая тишина, только часы громко тикали, точно произнося: "говори скорей, говори скорей, времени мало!.. - "Господин барон", сказала я наконец вдруг и звуки моего собственного голоса ужаснули меня, - "Беата здесь". Он весь задрожал, как будто бы его ранили в самое сердце. Но только на минуту оставался он недвижим, потом проговори гь совершенно явственно и громко: "никакой Беаты я не знаю".

"Я думала, что умру с горя, услыхав эти слова. Уж и не помню, что я ему потом говорила. Я бросилась перед ним на колени, просила, умоляла его. "Пойдемте поскорее со мной, Беата больна, она умирает, она раскаялась в своем проступке". Потом я вскочила, подала господину барону его шляпу и палку и вытащила его за руку в дверь. На улице я наняла карету, мы сели и поехали. Трудно было старому барону взобраться по таким крутым лестницам; едва только подошли мы к дверям Беаты, как услышали ужасный крик. "Отец!" звала она. "Иду", отвечал барон и кинулся в её комнату. Какого рода было это свидание - знает только один Бог; через два часа барон вышел от Беаты, и она уже лежала мертвая".

- Бедная, задумчиво сказала Эва. - Балли, спросила она внезапно, - ведь её муж был певец, не правда-ли?

- Нет, он был живописец, отвечала Бальбурга почти шопотом и опустив глаза в землю.

Эва безпокойно повернулась на другую сторону.

- Зачем ты рассказываешь мне такия грустные истории? Зачем, зачем?... Спокойной ночи и она спрятала лицо в подушки.

- Спокойной ночи, графиня, тихо отвечала Бальбурга и хотела уйдти из комнаты. Но только что она подошла к двери, как Эва опять позвала ее.

- Валли! поди сюда!

Старушка вернулась. Тогда молодая девушка, приподнявшись на постели, крепко обеими руками обняла Вальбургу и нежно поцеловала её морщинистые щеки.

- Спокойной ночи, кротко повторила Эва, потом упала на подушки и закрыла глаза.

На другое утро, в девять часов Эва дожидалась уже Норберта у храма - и когда услыхала его твердую, гибкую походку, яркий румянец разлился по её тонким чертам, и она еще ниже наклонилась к своему рисунку. После первых приветствий с обеих сторон, художник, весело усевшись на ступеньках храма, воскликнул: - О! здесь настоящая тишина и спокойствие. Сегодня в гостиннице, где я остановился, было очень шумно, мне кажется, что хозяин следует русской пословице: "люби жену как душу, а бей как шубу". С самого ранняго утра начались крики, брань и побои, и мне окончательно не дали заснуть. Несмотря на все добродушие, этот народ ужасно груб.

- Да, мужчины, начала-было Эва.

- Ну ужь извините, точно так же и женщины, перебил Норберт полу-шутя, полу-сериозно. - Если женщина действительно добра - она лучше всех мужчин; если же зла, то она хуже семи дурных мужчин; ну а ужь если груба, то в целом свете не найдешь более ужасного зрелища.

- Совершенно справедливо, добавила Эва: - но вы должны же сознаться, что мужчины большею частию первые подают повод к ссоре и бывают виновниками несчастных браков. Их себялюбие, эгоизм, грубость и гневное нетерпение доводят часто бедных женщин до отчаяния.

- Что вы сваливаете все на нашу голову?! воскликнул Норберт, - не могу же я не заступиться за наш пол! Не верьте однако, что мы виновники несчастных браков; наоборот, почти всегда, из десяти раз восемь женщины сами бывают причиною. Их суетность, капризы, недостаток в мудрой уступчивости и кротости, - вот те свойства, которые неоднократно уже разрушали семейное счастие. Добрая и кроткая жена всегда имеет большое влияние на своего мужа; она незаметно направляет и воспитывает его сердце. Я много раз видал чудесные примеры. Дурная же может лучшого мужа сделать чортом.

Норберт встал со ступенек храма и быстрыми шагами принялся расхаживать взад и вперед по аллее. Эва смотрела на него с удивлением, однако через несколько минут художник владел собой.

- Наш разговор не совсем вежлив, заметил художник полусмеясь, - но когда разгорячишься, то думаешь об одном только: как бы отстоять свое мнение.

- Видите, графиня, остается только подпустить белой краски - и рисунок готов; я думаю, что сегодня после обеда мы можем выбрать новое место. Но какая разсеянность с моей стороны! продолжал он, перебивая сам себя, - я позабыл захватить воды для разведения красок; обыкновенно я ношу ее всегда при себе в небольшой стклянке.

- Этому горю легко помочь, сказала Эва, - в нескольких шагах отсюда в лесу протекает источник... и она указала рукою но тому направлению, откуда слышалось легкое журчание и плеск источника. Норберт положил свой альбом на землю, взял бутылку и направился к указанному месту, между тем как молодая девушка, опершись подбородком на руку, внимательно смотрела ему вслед.

Рисовальный альбом лежал у её ног, и ветер шелестил его листьями. Сначала раскрылся один лист - и Эва увидала свой портрет с закинутою слегка головою и с широко открытыми, как бы одушевленными глазами; потом открылся другой лист - и она увидала себя же, сидящую у креста и смотрящую вдаль; еще новый лист - опять была изображена Эва у приподнятой драпировки. Тут ветер быстро перевернул несколько рисунков один за другим - и Эва снова видела себя, в профиль, ко весь рост, в старо-германском наряде, в виде Нормы, ангелом с развевающимися крыльями и с лучезарной звездой на голове... здесь книга осталась открытою. Норберт мог возвратиться каждую минуту; Эва еще раз наклонилась и осмотрелась кругом, - потом, протянув маленькую ножку, подсунула ее под переплет альбома, и захлопнув книгу, быстро взялась за карандаш. Худож-ник приближался; сильный испуг выразился на личике Эвы, когда она, взглянув нечаянно на свой рисунок, увидала, что в средине ландшафта стояло имя Норберта. Не долго задумываясь, она разорвала листок в мелкие клочки.

- Что это вы делаете? воскликнул удивленный Норберт, застав свою ученицу за таким странным занятием.

- Рисунок был так отвратителен, так нехорошо нарисован, я была так разсеяна, бормотала смущенная Эва.

Норберт проницательно посмотрел на молодую девушку. - Вы тоже капризны? спросил он тихим голосом.

- Нет, вовсе нет! отвечала почти со слезами Эва. - Так надо было... иначе я ничего не могла сделать...

Немного погодя, художник совершенно незаметно поднял один клочок разорванного рисунка; ему попались на глаза три буквы - и это были начальные буквы его имени.

Эва не могла себе объяснить странного поведения своего учителя в остальное время урока. То он становился неудержимо весел, смеялся, передразнивал пение птиц, то вдруг делался сериозен, задумчив, смеялся про себя - и не подозревая, что за ним наблюдают, безпрестанно останавливал взоры с восхищением на своей милой ученице. Наконец настало время кончать урок. Но художник намеревался остаться у храма, уверяя, что он положительно не чувствует голода и подождет Эву здесь.

Не было еще трех часов, когда снова вернулась Эва, неся маленькую корзинку.

- Еще не народился такой человек, который, может питаться одним воздухом, говорила она смеясь, - вы видите во мне спасительницу вашей жизни... и она принялась вынимать из корзинки хлеб, потом кусок холодного пирога, бифстек и бутылку вина. - Молчите, перебила она изъявления благодарности Норберта, - кушайте поскорее, а потом уже мы начнем наше путешествие но лесу. Я знаю одно место на ближайшем холму; оттуда вид еще прекраснее, чем здесь. Ну, как вы теперь себя чувствуете? спросила Эва через несколько минут, когда художник осушил стакан вина за её здоровье.

- Сильнее Голиафа, воскликнул Норберт, - и готов теперь сопровождать вас, дивная волшебница, хоть на конец света.

- Avanti, смеясь отвечала Эва, - и будем надеяться на счастливое открытие.

Быстрыми шагами прошли они по лесу, потом вышли на большой, открытый луг; посредине его художник остановился и внимательно посмотрел на небо, которое начало заволакиваться тучами.

- Ужь не боитесь-ли вы грома? насмешливо спросила Эва.

Они направились дальше, вошли снова в лес, но тут уже трудно стало пробираться в гористой местности. Эва редко нуждалась в помощи, легко и свободно перепрыгивала она с камня на камень, между тем как взоры Норберта были неудержимо прикованы к ней.

- Наконец-то мы достигли желанной цели! весело воскликнула молодая девушка, взобравшись на самую вершину скалы и стоя на краю обрыва, который круто спускался в озеро. - О, не правда ли, какое здесь очаровательное место?!.. Гром гремит, добавила она вдруг и посмотрела вокруг себя, как будто ее кто нибудь звал.

Страшная, темная гроза висела в воздухе; тучи надвигались - и чем ближе, тем скорее.

- Надо воротиться назад, поспешно сказал Норберт, - может-быть мы минуем дождь. Скорее, скорее, графиня!

Норберт разсеянно посмотрел вокруг себя. Одна часть горы была ярко и резко освещена солнцем, между тем как другую уже окутала серая пелена дождя, спускавшагося на всю окрестность, подобно густому покрывалу. На крыльях ветра прилетела и разразилась страшная гроза. От её дуновения деревья гнулись как лозы, в дикой пляске кружились сухие листья; она хлестала по волнам озера, так что оне пенились, яростно ломала сучья, разбрасывая их то в ту, то в другую сторону. Буря хватила до Эвы, сорвала шляпку с её головы и понесла эту шляпку в пропасть; молодая девушка пошатнулась и не могла устоять на ногах, так что Норберг поддержал ее, обняв одной рукой. Обильно падали крупные градины, ослепительная молния прорвала тучи - и превратила на миг все небо в огненное море, затем снова с страшною силою грянул небесный глас. Далеко прокатился удар грома, пробуждая тысячу отголосков. Молодая девушка, опираясь на руку Норберта, чувствовала себя как-бы оглушенною.

- Идите скорей, говорил художник, и ему нужно было почти кричать для того, чтобы Эва могла услыхать его слова. - Мы стоим на самом открытом месте, следуйте за мной.

Крепко держа Эву за руку, он начал вместе с нею спускаться с горы.

Град продолжался не более, двух минут; за первым раскатом не было уже ни грома ни молнии, только дождь полил как из ведра. Путники промокли до костей. Норберг заботливо поглядывал на молодую девушку, но та пришла уже в себя и улыбаясь кивала ему головой.

Спуск с горы был чрезвычайно труден: вследствие дождя стало очень скользко, а мокрые платья затрудняли всякое свободное движение. Норберт выказал себя неутомимым: он поддерживал и вел Эву, отстраняя сучья, заграждавшия дорогу, отводил ветки, которые чуть не хлестали в лицо молодой девушки своей мокрой листвой, - одним словом, заботился обо всем, чтобы облегчить для нея трудный, утомительный путь. Они миновали несколько молодых деревьев, сломленных или вырванных с корнем.

- Сколько бед наделала эта гроза! сказал Норберт и потом прибавил про себя: - так одно несчастное дело разбивает целую жизнь человека.

Он крепко стиснул губы, покачал головой, как бы желая прогнать все мрачные мысли на то время, когда с ним не было его грустного прошлого, а настоящее улыбалось ему так соблазнительно. Спешно прошли они через луг.

- Вы многое можете выдержать, сказал художник.

- Но в настоящем случае вы мне много помогли, отвечала Эва и при этом так доверчиво взглянули на художника, что он невольно крепко пожал её маленькую ручку. Она покраснела, и не знала несколько мгновений куда девать глаза, потом опустила их долу и в продолжении остальной дороги не проронила ни одного слова.

Между тем в замок Эбензее, как раз перед началом грозы, явился гость. Господин фон-Моллерн - высокий, сильный и широкоплечий мужчина, с белокурыми густыми волосами и бородою, - приехал из своего поместья на верховой лошади, посидеть и поболтать несколько времени с соседом. Господину фов-Моллерну на вид казалось лет двадцать семь или двадцать восемь; он много путешествовал, был хорошо образован, любимец всего околотка, уважаемый высшими и обожаемый своими подчиненными.

Кто хоть раз слышал его сильный, звучный голос и веселый, задушевный смех, или кто встречал его открытый взгляд и доброе выражение его лица, не отличавшагося особенной красотой, тот не скоро забывал Феликса Моллерна.

"Он предстал предо-мной свежий и сильный, подобно молодому сосновому дереву, освещенному яркими лучами солнца", таково было мнение об Феликсе одной знакомой ему сентиментальной дамы - и действительно она не ошибалась.

Молодой человек уселся на маленьком стуле и вовсе не скрывал того разочарования, которое он почувствовал, узнав что Эвы не было дома. Гроза безпокоила его больше, чем барона Эбензее; тот был уверен, что Эва приютилась в какой нибудь хижине.

Неоднократно покушался фон-Моллерн ехать на поиски графини; но никто не знал, в какую сторону пошла Эва, - и он должен был отказаться от своего намерения. Оба соседа поговорили сначала о том, о другом, наконец старый барон попросил своего гостя помочь ему советом насчет постройки теплиц, и когда тот с удовольствием изъявил свое согласие, то барон отправился в свою комнату за планом.

- Он хороший, славный человек, думал барон, проходя по длинному корридору. - Эва ему нравится, так пускай лучше этот, чем кто нибудь другой.... ах, да вот и она сама является, перебил он сам себя и поспешил к ближайшему окну, из которого можно было видеть мост и дорогу до самых ворот замка. Но что такое увидал барон? Молодая девушка пожала руку художника, она казалась как будто смущенною, но вместе с тем и доверчивою, была задумчива, но и весела; вот они дошли до самых ворот замка.... мог-ли барон не верить собственным глазам?... художник - с каким стыдом, с каким презрением произнес барон Эбензее это слово! - художник схватил протянутую руку, снял мокрую перчатку - и, о небо! он коснулся губами руки графини.

Барон стоял как пораженный громом. Он сначала ожидал, что Эва разсердится на дерзкого негодяя и сделает ему строгий выговор, - но нет, ничуть не бывало: она казалось вовсе не обиделась, напротив улыбалась, слегка покраснев.

У барона закружилась голова, он ухватился за подоконник и закрыл глаза.

Его внучка, урожденная графиня Вальденау, находится в таинственных сношениях с каким то чужеземцем-художником - о! этого барон не мог пережить.

Он громко застонал, открыл глаза, - художник уже исчез, Эва звонила в колокольчик.

- Не правда-ли, ведь я мокра как мышь? смеясь воскликнула Эва, спеша к нему на встречу, - ты верно очень безпокоился обо мне, милый дедушка, но надеюсь, со мной особенного ничего не случилось.

- Ступай-же переоденься поскорее, отвечал барон по возможности спокойным голосом, - и приходи в гостиную, у нас молодой Моллерн.

Потом прибежала Вальбурга, потащила Эву в комнату, плача и жалуясь на ужасное положение молодой госпожи.

- Ну, успокойся же! говорила Эва почти с нетерпением, - я ведь не утонула, не сгорела; лучше помоги мне одеться, а то я очень озябла.

- В гостиной гораздо теплее, отвечала Вальбурга, набросив шаль на плеча молодой девушки.

Эва быстро сбежала в гостиную, не давая себе времени подумать. Фон Моллерн осыпал ее столькими вопросами и предложениями, что она едва успела отвечать ему. Он не отстал от Эвы без того, чтобы она не выпила стакан подогретого вина, развел посильнее огонь в камине, обложил Эву подушками со всех диванов, так что она улыбаясь просила пощады, боясь как бы не задохнуться. Феликс пробыл в замке до девяти часов - и вечер прошел приятно и незаметно.

Эва казалась еще красивее чем обыковенно; чудная, сердечная радость светилась на её личике, и в каждом движении проглядывала очаровательная прелесть. Она спела несколько песенок - хотя без особенного искусства, но с тактом - и голос её звенел как серебро. Все окружающее представилось ей совершенно в другом, новом, прекрасном свете. Она смотрела вокруг себя, как будто в первый раз заметила все великолепие и комфорт старой гостиной, - и когда стемнело, почти удивилась, что сегодня солнце по обыкновению зашло.

Когда молодая девушка ушла в свою комнату и отослала служанку - она долго не могла успокоиться. Теперь она поняла, какая перемена совершилась в ней, - отчего жизнь казалась ей теперь так обольстительна и свет так прекрасен. Волнуемая такими мыслями, она прятала в подушки свое лицо, сплошь залитое ярким румянцем.

Не одной Эве не спалось в эту ночь. Её дедушка расхаживал неспокойными шагами по длинной, мрачной комнате, в которой он жил. Наконец, после нескольких соображений, он сел к письменному столу и принялся за письмо:

"Г-же баронессе Хальден.

Любезная сестра!

На этот раз я обращаюсь к тебе с большой просьбой и надеюсь, что ты мне не откажешь. Мне кажется, что моей внучке пора уже. выезжать в свет - и потому я бы желал прислать ее к тебе погостить месяца на два.

Я очень хорошо знаю, что лишнее лицо потребует много издержек в твоем маленьком хозяйстве, и потому я буду высылать ежемесячно сумму в триста талеров; ты будешь устраивать маленькие вечера и доставлять развлечения моей внучке. На ложи в театр, на концерты, на туалет я припасу особо. Я был бы очень доволен, если бы ты сейчас же изъявила свое согласие.

Завтра вечером ты получишь мое письмо, телеграфируй мне немедленно ответ; он дойдет ко мне в четверг - и если будет утвердителен, то Эва в пятницу утром отправится в Б., оттуда по железной дороге и в три часа приедет к тебе.

Конечно, Эву будет сопровождать Вальбурга и останется ей прислуживать.

Кланяюсь тебе.

- Баронесса всегда нуждается в деньгах - и охотно примет ее к себе, на это я вполне расчитываю, говорил барон, запечатывая письмо.

На другой день рано утром был послан верховой в Б., там он должен дождаться ответа и привести его в замок.

За завтраком, когда Эва все еще продолжала жаловаться на проливной дождь, барон сказал ей: - Я велел отказать учителю рисования; нельзя же в самом деле требовать, чтобы он приходил в такую погоду. Я думаю, ему довольно и вчерашняго ливня.

Молодая девушка побледнела и замолчала. Она надеялась брать сегодня урок на дому, она считала все минуты до свидания, - а теперь кто знает, когда кончится это ужасное ненастье.

День тянулся медленно; Эва безпокойно бродила по всему дому, то заходя в библиотеку, то принимаясь за рисунок, то подсаживалась опять к Вальбурге, или печально смотрела в окно и пыталась считать дождевые капли, которые падали на дворе на камни.

В шесть часов раздался звонок. Эва в одно мгновение сильно взволновалась; глаза её заблестели, щеки покрылись ярким румянцем, она откинула волосы за маленькое ушко и подслушивала у двери. Но едва только услыхала она голос явившагося посетителя, как тотчас же вернулась назад, хлопнула досадливо дверьми и принялась быстрыми шагами прохаживаться взад и вперед по комнате. Неохотно и с большою медленностию решилась Эва уступить желанию дедушки, который звал ее в гостиную. По дороге она уже слышала сильный голос Моллерна.

- Ведь вот он же приехал несмотря ни на какой дождь! думала графиня, глядя на окрестность взором полным упрека, и с недовольным видом взошла в гостиную.

Но против веселого расположения духа фон Моллерна трудно было кому-нибудь устоять.

Невольно и мало-по-малу гнетущее настроение Эвы перешло в более веселое, и спустя несколько времени Феликс уже говорил ей: - Ну, теперь вы смотрите гораздо веселее, графиня; этим вы сняли тяжелый камень с моего сердца: вы не поверите, как мне всегда тяжело видеть кого-нибудь грустным.

- Нельзя же ведь постоянно смеяться, отвечала Эва.

- Кто же про это говорит! с жаром воскликнул Феликс, - но веселое, настроение всегда можно поддерживать несмотря на всю сериозность. Конечно, я знаю, что в жизни встречается горе и заботы; но к чему же все принимать так близко к сердцу, вместо того чтобы отнестись ко всему гораздо легче? Для этого вовсе не нужно быть легкомысленным. А бывают люди, у которых какая-то особенная страсть к печальным мыслям, киснут в меланхолии, и если смею так выразиться, лакомятся ею! Если у них нет действительной причины, что нередко и встречается у этих людей, то они создают себе всемирное горе, делают из мухи слона - les voila heureux dans leur malheur. Ох! добавил Феликс, покачав головою, - такие люди могут окончательно возмутить меня меланхолическими взглядами, таинственными вздохами, созерцанием луны, безцветною улыбкою и романтическим разочарованием. В этих созданиях есть что-то нездоровое, слабое... и Феликс, глубоко вздохнув, поднял одной рукой тяжелый дубовый стул, как-бы желая удостовериться в своей здоровой силе.

- Кажется, вы хотите предписать гимнастическия упражнения против таких ощущений, сказала Эва с хитрой улыбкой.

Феликс покраснел и проворно поставил стул на место.

- Извините, отвечал он, - я знаю, так не принято вести себя в гостиной, но мне хотелось немножко освежиться. По крайней мере поверьте мне, графиня, что если бы эти несчастные героя и героини ежедневно употребляли часа два на гимнастику, да два - на прогулку, то аппетит и сон скоро бы возвратились к ним.

- Вероятно вы еще не много видели горя, вмешался барон, который, расхаживая по комнате, одним ухом прислушивался к разглагольствованиям Феликса.

- Чего не было, то может случиться, отвечал молодой человек и бросив при этом косвенный взгляд на Эву, добавил с легким вздохом: - если когда и настанет такое, время, то, надеюсь, я съумею пережить его как следует.

- Но каким же образом вы распорядитесь? сказала графиня, смотря на него с любопытством.

- Я буду страдать, не отягощая этим других. Делить горе пополам - по моему, значит не уменьшать, а напротив удвоивать его. Тогда уже не один страдает, а влечет за собой и другого. Вы пожалуй с насмешкою отзоветесь, что это одни только принципы; но я надеюсь доказать их на деле, если когда, Боже сохрани, придется мне выносить испытание. Ну, однако пора в сторону заботы, несчастий и печали! Возвысьте ваш голос, графиня, и спойте нам какую нибудь веселенькую песенку.

Много бы дала Эва за то чтобы не исполнять этот раз желания Моллерна; но теперь она стыдилась выказать себя капризною перед этим человеком, одаренным таким веселым юмором. Потому она села за рояль и пела песню за песней, между тем как Феликс подкладывал ей ноты. Если бы она могла заглянуть в окно сквозь наступившую темноту, то вероятно её голос потерял бы грустный, равнодушный тон, а глаза - печальное выражение. На дворе, под противным дождем стоял человек и жадно ловил звуки, долетавшие до него, как осужденный, который прислушивается к песни ангела. Прислонясь близехонько к окну и скрытый густым плющем от нескромных глаз, смотрел он с невыразимым чувством - как Феликс наклонялся к Эве, говорил с нею, подавал новые романсы, слушал ее с сияющим лицом; он видел, как молодая девушка улыбалась, встречая взоры Феликса.

Норберт крепко стиснул руки.

- Я недостоен, недостоен ее, бормотал он, - но все-таки она должна полюбить меня, покориться мне, и - клянусь! - она будет моею.

и свечи горели, но ему казалось что в ней вдруг стало холодно и мертво.

- Господин барон сегодня рано утром получил телеграмму, говорила на другой день Вальбурга, заплетая в косы длинные, прекрасные волосы графини.

- Телеграмму?! воскликнула Зва, очевидно удивленная, - Откуда же? ужь не захворала ли баронесса Хальден, или еще что нибудь случилось? И она сошла в столовую скорее обыкновенного, для того чтобы застать дедушку за завтраком. Барон казался взволнованными, и перед ним лежала только-что полученная телеграмма.

- Разве что-нибудь случилось? воскликнула Эва, протягивая ему руку.

- И да, и нет, возразил барон, - но сядь же, я тебе все разскажу.

И спокойным, но убедительным голосом барон объяснил, что он считает нужным, даже необходимым показать молодой девушке свет, познакомить ее с людьми и с жизнью, что он писал об этом баронессе Хальден - и вот сегодня получил ответ.

Эва сидела как окаменелая, широко открыв глаза и неподвижно устремив их в лицо барона.

- Какой же ответ? наконец проговорила она.

- Твоя тетка изъявила полное согласие, отвечал барон.

- Когда же мне ехать? Ведь не скоро, не скоро? жалобно спрашивала Эва.

- Завтра вечером баронесса тебя ожидает.

Эва побледнела, и откинувшись в кресло, закрыла глаза, но только на минуту. Потом она вскочила и бросилась на колени перед дедушкой.

- Зачем же так скоро? шептала она, положа голову к нему на колени.

- Потому что я это считаю полезным, даже необходимым, с горечью сказал барон.

- Но если я тебя прошу оставить меня здесь хоть на неделю, хоть на три дня... продолжала шепотом графиня.

Барон приподнял её красивую головку, и с минуту держал ее обеими руками. - Не проси меня, проговорил он медленным но не допускавшим возражения голосом, - твои просьбы ни к чему не поведут. Я тебе раньше ничего не говорил о моем плане, желая избавить тебя от мучения неизвестности. Теперь все решено окончательно и неизменно. Вальбурга будет тебя сопровождать и останется при тебе. Завтра рано утром в восемь часов вы обе уедете. И барон вышел из комнаты, но остановившись в дверях сказал равнодушным голосом. - Кстати, я напишу твоему учителю рисования (он приударил особенно на этом слове), поблагодарю его за все хлопоты и пошлю гонорарий. Я не нахожу, чтобы уроки его пошли тебе впрок... и барон затворил дверь.

С подавленным криком вскочила молодая девушка. - Так вот почему!.. он или все знает, или что-нибудь подозревает.... И она принялась расхаживать по комнате, крепко стиснув руки и блистая глазами. - Я ничем не могу помочь себе, и никто не в состоянии помочь мне, кроме одного, который не хочет. Она обеими руками откинула с лица волосы. - Надо написать Норберту, шептала Эва; еще с минуту она простояла в глубокой задумчивости, потом медленно пошла в свою компату, села там к письменному столу и чрез две минуты написала следующия строки.

"По желанию моего дедушки, я уезжаю завтра утром в Б... к тетке баронессе Хальден и пробуду у нея два месяца. Завтра в восемь часов меня уже здесь не будет".

Когда молодая девушка хотела написать адрес, то вдруг ей пришло в голову, что она до сих пор еще не знает имени Норберта. Сколько раз пыталась она его спросить, но все как-то не представлялось удобного случая. Поэтому она просто адресовала: "господину Норберту - художнику", и открыв окно, стала поджидать разсыльного, кому бы можно было безбоязненно вручить письмо. На тот случай двенадцати-летний сын садовника копался в цветочных грядах; Эва подозвала его, и вложив в руку новенькую серебряную монету, просила его отнести письмо как можно скорее господину художнику в деревенскую гостинницу. Мальчик отправился исполнять возложенное поручение, заботливо держа записку в руках, но на лестнице встретил его барон - и увидав письмо, сейчас же догадался в чем дело.

- Это ведь к художнику? спросил он мальчика, и на утвердительный ответ взял у него из рук письмо, прибавив: - тебе нечего напрасно трудиться, я сам позабочусь.

томившее ее целый день, разразилось бы энергической вспышкой. Но она ничего об этом не знала - и укладывая вещь за вещью в чемодан, то и дело подбегала к окну, переходя от надежды к отчаянию.

День, вечер и безсонная ночь прошли, а Эва все еще не получала ответа от Норберта, который в свою очередь едва мог дождаться десяти часов, чтобы отправиться по привычной дороге в замок.

Около восьми часов Эва сошла вниз проститься с дедушкой. Он содрогнулся, когда молодая девушка подошла к нему бледная, печальная и с утомленным видом.

- Давным давно пора ей было уехать, подумал про себя барон и крепко прижал к груди Эву.

- Милое, дорогое дитя, шептал он, целуя её холодные губы, - да благословит тебя Господь, осенив Своим покровом, и да возвратит ко мне счастливою и веселою.

Эва судорожно зарыдала и крепко обвилась руками вокруг шеи дедушки, но только на минуту; потом она быстро выбежала из комнаты, прыгнула в карету и откинулась в самый угол. Вальбурга последовала за ней, Матвей взлез на козла, кучер ударил бичем по лошадям, карета покатилась, а барон грустно возвратился в уединенный, опустевший замок.

Когда путники проезжали по деревне, Эва выглянула из окна кареты... Норберта как не бывало.

Путешествие было довольно печальное. Сильная буря унесла последние следы лета, дождь превратил влажный воздух в сырую, холодную октябрьскую слякоть. Под каждым деревом лежали кучи гнилых, пожелтевших листьев, небо было серое, улицы пустынны, а горы закутаны густым туманом. Дрожа от стужи, графиня завернулась в пальто - и закрыв глаза, предалась грустным мыслям и предположениям, почему Норберт не прислал ей никакого ответа и сам не пришел. В это же самое время Норберт подходил к воротам замка. На звонок отворилась дверь и слуга объявил, что графиня Вальденау уехала, а господин барон посылает ему вот это письмо. Когда Норберт сорвал куверт, то он нашел в письме билет в 50 талеров - и больше ни слова.

В этот же день художник уехал из деревни, а Матвей узнал в гостиннице и вероятно рассказал своему господину про необыкновенную щедрость художника, который отдал приходскому священнику все 50 талеров в пользу местных бедняков.

В одной из элегантных улиц города М. стоял дом баронессы Хальден. Если уже высокий, внешний фасад и широкая каменная лестница производили большое впечатление, то это впечатление еще более увеличивалось когда входили во внутренние покои; комнаты, хотя и немногочисленные, были просторны и убраны со вкусом. Особенно очарователен был серый с малиновой панелью будуар, который отделял спальню от гостиной. Безчисленное множество фамильных портретов и миниатюр украшали стены, зеленые, свежия растения стояли у окон, покойные кресла как бы манили к приятному far-niente, мягкий бархатный ковер с коралловыми ветками по светло-серому полю покрывал пол.

Перед открытым камином сидели две личности: господин и дама, занятые жарким разговором.

Дама эта была баронесса Хальден, некогда очень красивая женщина, с немного-резкими чертами лица и с очевидным желанием казаться моложе своих лет; господин же - пожилой мужчина, немного сгорбленный, с сединою, очень приторный, следовательно прескучный.

- И так ваша племянница - графиня Вальденау? говорил пожилой господин.

- Да, ваша светлость, утвердительно отвечала баронесса. - Я беру ее к себе из чувства жалости, чтобы дать ей немного образования и лоску. Судите сами, ведь она выросла в деревне, - так чего же можно ожидать?

- Я не сомневаюсь, что молодая особа, принятая под ваше покровительство, скоро сделается образцом для всех, возразил принц Август, дружески качая головой. - Quand on parle du soleil... добавил он в то время, как лакей отворя дверь боковой комнаты и появляясь между портьерой будуара тихонько доложил: "Графиня Вальденау".

Баронесса встала на встречу приезжей. - Милая, деревенская лепешечка! проговорила она с любезной улыбкой, но остановилась в удивлении, когда, вместо ожидаемого деревенского увальня, молодая элегантная особа быстро подошла к ней и целуя её руку воскликнула: - добрый вечер, милая бабушка!.. Дедушка велел передать тебе низкий поклон.

Слово бабушка привело в себя хозяйку дома.

Его светлость сказал несколько комплиментов молодой девушке и затем откланялся, совершенно очарованный её красотой.

- Кто этот старик? спросила Эва у тетки, когда та снова взошла в будуар, проводив принца до самой лестницы.

Баронесса надменно взглянула на Эву.

- Это принц Август, дядя ныне владычествующого государя, сказала с достоинством баронесса.

- В самом деле? ну этого как-то в нем не видно, заметила равнодушно молодая девушка. - Ну, милая бабушка...

- Называй меня лучше теткой. Слово бабушка как-то ужь через-чур допотопно звучит. Однако дай мне на себя взглянуть. Я вовсе не ожидала, чтобы ты была такого большого роста. Да, ты выше меня, даже слишком высока для женщины. Но как же это ты одета совершенно по моде? Разве у вас в деревне есть модные магазины?

- Не совсем так, возразила улыбаясь Эва, - но моя прежняя добрая гувернантка живет теперь в Париже и высылает прямо оттуда все, что для меня потребуется.

- А, протянула баронесса, - так дай мне её адрес, я очень пристрастна к парижским модам. Ну, однако чему же ты училась у гувернантки? Ведь она была француженка, так вероятно ты совершенно свободно изъясняешься на этом языке?

- Так себе, отвечала молодая девушка, - я училась у нея также музыке, пению и английскому языку, а в последний год дедушка давал мне уроки немецкого и латинского языка, потом истории, литературы, ботаники, даже немножко астрономии....

- Довольно, довольно, перестань! вскричала почти в ужасе баронесса. - Ты знаешь слишком много для девушки - латинский язык, ботанику, астрономию... да как же ты теперь выйдешь замуж?! Мужчины ненавидят ученых женщин. Пожалуста не рассказывай об этом никому; хорошо еще, что мы одни в настоящее время!

- Но тетя, возразила Эва совершенно озадаченная, - я сюда вовсе не затем приехала, чтобы выходить замуж.

Баронесса недоверчиво посмотрела на нее. - Так для какой же цели прислал тебя ко мне дедушка? Но довольно об этом. Пойдем, я покажу твою комнату, отдохни немножко; в шесть часов мы обедаем, а в половине восьмого едем в оперу, если ты не будешь чувствовать себя особенно усталою.

Молча последовала Эва за теткой, которая провела ее чрез широкий, просторный корридор в очаровательную комнатку. - Вот это твоя маленькая гостиная, а это - баронесса открыла ковровую портьеру - твоя спальня. Осмотрись хорошенько - и надеюсь, что тебе понравится у меня. Подставив племяннице обе щеки для поцелуя, баронесса вышла из комнаты.

Эва простояла с минуту как бы ошеломленная разнообразными впечатлениями, которые привелось ей испытать в этот день. Путешествие, новые места, городская уличная трескотня, другая обстановка - все это длинной вереницей проходило в голове молодой девушки, и смертельно измученная она бросилась на диван, закрыла глаза, чтобы хоть немного отдохнуть. Не успела она опомниться, как уже заснула. Прошло около часу, в комнату тихонько взошла Вальбурга - и Эва сейчас же вскочила.

- Что со мною, где я? поспешно говорила она, смущенно оглядывая незнакомую комнату, - а! да ведь я заснула, продолжала она, - и видела сон... какой очаровательный сон! Молодая девушка с грустию потупила глаза; она только сейчас была в Эбензее, Норберт шел с нею рядом, она чувствовала пожатие его руки - и это был только сон!..

- Добрая Валли, сказала Эва, как бы опомнившись и склоня голову на грудь верной служанке, - какая же я однако эгоистка, даже не спросила, как тебе нравится здесь, где тебя поместили. Знаешь ли, я немного разочаровалась в отношении тетки: она такая холодная, антипатичная.

- Побольше терпения, милое дитя, утешала Вальбурга, - ко всему нужно привыкать. Сегодня тебе покажется все вдвое хуже чем завтра, когда ты немного освежишься и отдохнешь.

- Я уже отдохнула, отвечала графиня, - теперь пора за туалет. Спроси пожалуста камеристку тетушки, какой костюм нужно для театра; я не знаю, может-быть у меня ничего нет подходящого для этого.

В это время появилась сама баронесса. - Ну, что ты сегодня наденешь? Покажи мне немного твой гардероб. Все прекрасно и мило, решила она после осмотра, - только недостаток в вечернем туалете. По платью ведь судят людей, добавила она, бросая довольный взгляд в зеркало и любуясь эфектом свобго желтого платья. - Ну, сегодня можешь надеть голубое шелковое, а завтра позаботимся об необходимом.

"Армиды". В полном самозабвении Эва забыла и людскую толпу, на которую она прежде боязливо смотрела, и блестящее освещение, поразившее ее сначала; она жила только музыкой.

Когда упал занавес, молодая девушка тяжело вздохнула. "Теперь поедем", сказала она вставая - и к счастию тетка в это время была упоена любезностями одного знакомого, а то Эва непременно получила бы выговор за странное поведение. Приехав домой, Эва побежала в свою комнату, где дожидалась её Вальбурга.

- Валли, говорила, она, обвиваясь руками вокруг шеи старушки, - теперь я понимаю, что такое райския песни.

Следующия четыре недели прошли как четыре дня. По утрам Эва занималась рисованием и музыкой. Особенно в пении сделала она большие успехи. От природы одаренная прекрасным гибким голосом, Эва отличалась еще тонким слухом и неутомимым прилежанием. После обеда делались визиты и покупки, а вечера посвящались театру и обществу. У Эвы голова кружилась от безчисленного множества незнакомых имен и лиц, которые она, привыкшая к такому уединению, должна была теперь запоминать. Баронесса была в восторге от громадного успеха, который теперь повсюду имела её племянница, между тем как она вообразила себе, что только её наставлениям и примеру обязана Эва тою спокойной веселостью, грацией движений, любезностью, предупредительностью и живостью разговора.

Среди разнообразных впечатлений, повторяющихся почти ежедневно, Эва сохранила только одно твердое, непоколебимое убеждение: веру в Норберта. Мысли её постоянно были прикованы к нему, и никогда сомнение в его любви не закрадывалось в душу молодой девушки. Разве это возможно, чтобы Норберт был в состоянии обмануть ее - он, которого она считала идеалом мужчин? Эва смутно чувствовала, что её письмо не дошло, или посланный потерял его, или же наконец поздно доставил. Она вспомнила, как однажды Норберт говорил, что город М. ему более других известен и он часто посещает его. Она могла встретиться с ним каждый день на улице, в концерте, в театре. С тех пор, как запала эта мысль в голову молодой девушки, она не пропускала ни одного представления. Даже в обществе заметили эту страсть, и одна дама шутя сказала: "дети по большей части всегда любят театр более всего". Эва посмотрела на нее с такою особенною улыбкою, что дама положительно смешалась.

- О, простота, простота! подумала про себя графиня, - ты конечно не подозреваешь, зачем я так часто бываю в театре и кого с таким нетерпением желаю встретить!

Коида заходил разговор о картинах и художниках, Эва всегда прислушивалась с напряженным вниманием, надеясь, что упомянут имя Норберта, но всякий раз обманывалась в своем ожидании.

- Неужели он так мало известен? думала она с горечью, - а между тем он больше других заслуживает всеобщого восторга и удивления.

Каждую среду у баронессы Хальден давались званые вечера - и никогда не бывало у ней столько посетителей, как теперь, со времени приезда графини Эвы. И действительно, там проводили приятные часы. Всякий приезжал и уезжал когда хотел; болтали, смеялись, занимались музыкой, играли в карты, - одним словом, забавлялись на все лады.

В один из таких вечеров, перед большой городской гостинницей стояло щегольское маленькое купэ, дожидаясь своего владельца, который вскоре вышел из курильной комнаты в сопровождении своих товарищей, и открывая дверцы кареты, готовился сесть.

- Эй, Гарольд, сказал он вдруг, внезапно останавливаясь, - не хочешь-ли вместе со мной ехать? - я проведу остаток вечера у старой баронессы Хальден.

- Я готов, отвечал тот, - но только право боюсь, что наши платья совсем пропахли дымом.

- Да мы спустим все окна, и сначала четверть часика покатаемся, это поможет. Отдав кучеру должное приказание, оба приятеля уселись и карета покатилась. Сначала граф Амрау спускал окна кареты, потом откинувшись в угол потянулся.

- Ну? спросил господин Гарольд, который служил в одном полку с графом. Оба они были неразрывными приятелями и известными львами гостиных.

- Я хочу тебе кое-что сообщить. - Но сначала позволь предложить один вопрос: как находишь ты племянницу баронессы Хальден?

- Божественную графиню Эву? Да, как-же мне не находить ее очаровательной, пленительной, как-же не восхищаться сю!...

- Тише, тише, воскликнул Амрау, - ведь ты говоришь о моей невесте!

- Об твоей невесте? отвечал Гарольд в очевидном удивлении, - да разве ты помолвлен с нею.... с которых же пор?...

- Собственно говоря: нет, сказал граф, - я еще не делал ей предложения - но сделаю его.

- Ну, а если ты получишь отказ? спросил его друг с волнением.

Теперь в свою очередь Гарольд откинулся в угол кареты.

- Ну, сказал он спокойным голосом, - если она еще свободна, то я предложу ей руку и сердце.

- Что? воскликнул граф, - так не годится, ведь я первый подал тебе эту мысль!

- Извини пожалуйста, я прежде тебя задумал. Но если ты первый заговорил об этом, то и делай попытку первый. Неправда-ли, честнее нельзя поступить?

- О, великодушный друг, отвечал полушутя граф, - в награду за твое безкорыстное поведение, я сейчас-же после помолвки пришлю тебе дюжину шампанского.

- Хорошо, ну а если мне посчастливится, то и ты получишь от меня тоже самое.

- Стой! закричал внезапно граф кучеру, когда они проезжали мимо блестяще-освещенного парфюмерного магазина, и выскочив из кареты, через несколько минут вернулся с флаконом eau-de Colone, который сейчас-же расплескал по всей карете.

- Вот так отлично, говорил он, выбрасывая пустой флакон на улицу, - надеюсь, теперь уничтожился запах табаку, и мы благоухаем как боги.

- Помилуй, ради Бога, что ты выделываешь! воскликнул Гарольд, не зная куда деваться от крепкого запаха духов, - ведь от этого задохнешься, да и глаза покраснеют. И он закрыл лицо платком, между тем как его друг хохотал до упаду. В эту самую минуту экипаж подкатил к дому баронессы, лошади остановились как вкопаные, что показывало необыкновенное искусство кучера и выездку лошадей.

Бывают известного рода люди, которые считаются веселыми и занимательными собеседниками в мужском обществе; дамам же они думают нравиться тем, что говорят с ними вычурными фразами, ломаются и позируют. Тогда они признают себя непобедимыми и не воображают в своем эгоизме, как они смешны и напыщенны. К такому-то сорту людей принадлежали Амрау и Гарольд; едва только они вышли из кареты, как уже на лестнице началось их полное преобразование.

Немного наклонив стан, придав с помощью гребенки надлежащее направление волосам, оба приятеля бросили самодовольный взгляд в зеркало, и потом уже непринужденной походкой отправились в гостиную. В первой комнате они встретили одного молодого офицера, их однополчанина; он стоял тут как-то совершенно уединенно и радостно поспешил к ним на встречу.

- Добрый вечер, Гольтер, небрежно кивая ему головой сказал Амрау, и потом шепотом добавил: - где-же прекрасная графиня?

- Она сидит в будуаре; но в дверях собралась такая толпа народу, что невозможно протесниться.

- Ну, что за пустяки, пойдем с нами - как нибудь доберемся, отвечал Гарольд.

Господин фон-Гольтер - высокий, неловкий мужчина, не отличавшийся никакими особенными качествами, но за то бесконечно добродушный, - страдал к несчастию ужасной застенчивостию. Амрау и Гарольд служили ему образцом, так как их уверенные манеры и самонадеянная походка возбуждали в нем такое благоговение, что он усвоивал себе малейшия их движения. Так неподражаемо уметь кланяться - и о небо! с какой грацией сделали они теперь это перед баронессой! - так носить голову, так непринужденно употреблять лорнет, с такою смелостью смотреть в лицо дамам... счастливцы! Гольтер с горечью посмотрел на свои длинные ноги, и почти заскрежетал зубами от злости на самого себя, когда баронесса обратилась к нему с приветливыми словами, а он почувствовал, что покраснел до ушей. Но зачем же после этого посещать общество и подвергать себя подобным мучениям? бедный Гольтер! С тех пор как он в первый раз увидел графиню Эву - покой его совсем исчез; с тех пор сделался он вдвое застенчивее и вдвойне приходил в отчаяние; но за то с этого времени Гольтер не пропускал ни одного представления, которое давало ему случай видеть Эву.

Осторожно пробирался он теперь сквозь группы гостей, которые мешали ему свободно проходить; в одном кружке он наступил на шлейф одной дамы, тут разорвал шпорами кружевной волан дорогого платья, там толкнул неуклюжими локтями в спину одного господина - и таким образом совсем уничтоженный и взбешенный множеством извинений, которые ему приходилось делать на каждом шагу, добрался наконец до отдаленного уголка будуара, и со вздохом облегчения опустился в кресло, при чем конечно раздавил и смял в блин лежавший тут чей-то цилиндр.

Как очаровательна показалась ему сегодня графиня Эва!.. в темно-малиновом платье с белыми полосами, сидела она в кружке мужчин и дам, оживленно болтая и играя веером. Разговор шел об одной знакомой даме.

- Она вся как-будто на пружинах, долетели до слуха Гольтера слова барона Гегенберга, пожилого веселого господина.

- Извините пожалуйста, возразила Эва, - я вовсе этого не нахожу.

- Но ведь у всякого человека должен быть свой идеал, отвечала графиня.

- О, романтизм юности! Вовсе этого не нужно; к чему нам идеал? что с ним делать!

- Но, барон Гегенберг, почти с нетерпением перебила Эва, - вы должны же согласиться, что всякий человек стремится образовать и усовершенствовать себя.

Барон кивнул головой. - А как же это он может сделать, продолжала молодая девушка, - если у него нет перед глазами образца, которому бы он мог подражать, уподобляться? Каждый желающий подняться над уровнем посредственности - должен многого желать, даже если и не в состоянии достигнуть. Всякий желающий достичь цели - должен сначала определить себе эту цель. Наше собственное я в своем усовершенствовании и законченности, великия дела, цель - вот наши идеалы; а желание и стремление достигнуть их - возвышают и меняют нас. Конечно, существуют еще высшие и более прекрасные идеалы, но они не принадлежат к этому миру - и потому я не стану вам ими докучать.

- Отлично сказано, графиня обладает неслыханным красноречием, бормотал Амрау, который стоял в это время прислонясь к камину, в позе так давно возбуждавшей зависть Гольтера. С каким бы удовольствием Гольтер сказал несколько льстивых слов графине, но увы! он не понял ничего из речей Эвы. Нет, он ничего не мог сказать; он может только чувствовать, любить Эву верно и неизменно... и может быть с годами она переменится - мысли Гольтера понеслись все дальше и дальше. Он сидел таким образом, мечтательно устремив глаза в потолок, между тем как другие продолжали спорить об идеалах. Елена фон Беэрен, веселая, молодая девушка, предложила каждому назвать свой идеал.

- Графиня Эва, вы первая начнете, воскликнула она, - я настолько скромна, что не буду вас просить назвать ваш личный идеал, но укажите нам какой-нибудь идеал в области искусства или литературы, или какое нибудь из занятий, которое находите вы самым идеальным.

- Или, или... подхватила шутя Эва, между тем как яркий румянец покрыл её щочки. - Сколько же вы полагаете у меня идеалов? Ну, чтобы удовлетворить ваше любопытство, объявляю вам, что я нахожу высшее идеальное наслаждение в мастерском пении.

- Хорошо; теперь ваша очередь, граф Амрау, продолжала Елена, - впрочем не трудитесь, я знаю ваш идеал.

- В самом деле! воскликнул Амрау, кидая пламенный взгляд на Эву.

- Да, конечно: разъезжать по многолюдным улицам города в ловко-сшитом мундире и на прекрасном коне.

Все засмеялись, а граф казался немножко смущенным.

- А ваш идеал, барон Гегенберг, подшутила Елена, - хороший обед... без дам, добавила она вполголоса, - а идеал господина фон Гольтер - выясняется в эту минуту очень определенно: я думаю, он сочиняет стихи. Бедный Гольтер! Как-будто бомба ударила его в самое сердце, когда он услыхал эти слова; он покраснел до корня волос - и стараясь в запутанных, непонятных словах отвлечь от себя общее внимание, он в то же самое время заметил, как заблестели белые зубки графини в её свежих устах. Она смеялась - да, и смеялась над ним. Гольтер схватил свою каску и быстро выбежал из комнаты, не внимая жалобам тех, кому он наступал на ноги, - и с самыми невеселыми думами пробродил всю ночь по улице.

- Елена, говорила несколько позднее графиня Вальденау, прощаясь с молодой девушкой, - мне кажется, вы сегодня обидели бедного Гольтера.

- Это потому, что он так скоро убежал-то? смеялась Елена. - Но зачем же он глядит таким чудищем? Господам с таким скучным выражением лица лучше бы сидеть дома, а не показываться в обществе. Впрочем, милая графиня Эва, ему принесет пользу, если подтрунить на его счет. Этим способом легче всего можно вылечить застенчивость.

Эва пожала плечами и замолчала, не подозревая, что она сама вонзила острый кинжал в сердце Гольтера.

- Я повезу тебя сегодня к княгине Верденфельс, говорила баронесса своей племяннице, сидя за завтраком, - там есть чем потешить твою страсть к искусству; князь - настоящий любитель, знаток и покровитель художеств, у него прекрасная картинная галлерея. Я думаю, ты с удовольствием осмотришь ее; к тому же бывать там - в большой моде между людьми хорошого тона, так как в обществе очень часто говорят об этой галлерее. Верденфельсы - странные люди, продолжала она через несколько минут, - ты увидишь, какая красавица княгиня - и все-таки это пренесчастный брак. Она кокетка и очень расточительна, а он высокопарен и вспыльчив; он очень редко показывается у нея, живет совершению один в садовом павильоне и только изредка появляется на вечерах своей жены - да и то кажется больше по причуде; я даже не думаю, чтобы они когда-нибудь видались кроме этих случаев. Впрочем об них идет не слишком хорошая слава.

- Так зачем же мы едем туда? с удивлением спросила Эва.

- Ma chere, я не могу прекратить с ними знакомства, потому что все туда ездят. Она принадлежит к очень хорошей фамилии и устраивает самые блестящие балы и рауты.

комнат и зал, и наконец длинным, очаровательным зимним садом в будуар с розовыми обоями и такого же цвета мебелью, где слуга доложил об них вполголоса и затем исчез. Княгиня, одетая в темно-вишневое бархатное платье, чуть приподнялась с длинного кресла, в котором она лежала, - любезно поздоровалась с баронессою, а Эву приветствовала с некоторою холодностию. Впродолжении последующого затем разговора, в высшей степени неинтересного, молодая девушка имела время разсмотреть хваленую красоту. Княгиня была уже не первой молодости, но отличалась такой особенной пикантной наружностию, что Эва почти не могла оторвать от нея глаз. Черты её были тонки и правильны, цвет лица прозрачно-бледный, даже губы как-то безцветны, волосы черны как смоль, а большие темные глаза, то горели и блистали, то становились кроткими и томными.

Но - странное дело - несмотря на эту выгодную наружность, Эва почувствовала, что княгиня скорее отталкивает, чем привлекает ее; - а та, с своей стороны, изредка поглядывала на графиню Вальденау каким-то недоверчивым взглядом.

- Вы здесь очень недавно? быстро спросила княгиня Верденфельс у молодой девушки, но так же скоро встала, и не дожидаясь ответа, предложила баронессе проводить ее в картинную галлерею. Придя туда, она в коротких словах извинилась, что должна оставить дам; у нея сегодня званый день и надо заняться туалетом.

- Ну, княгиня не так-то вежлива, заметила Эва, едучи домой после осмотра галлереи, которая свидетельствовала о замечательном художественном вкусе.

- Изнеженная красотка, сказала баронесса, - да, не всем под силу выносить фимиам, как говаривал мой покойный муж.

Эва едва успела войдти в свою комнату, снять шляпку и накидку, как её тетка поспешно ворвалась к ней.

- Наконец-то, наконец!.. кричала она, сияя глазами и торжествующим голосом. - Милое дитя мое, дай мне тебя обнять!.. и она прижала к сердцу удивленную девушку, - поздравляю тебя, ты будешь богата, в почете и счастлива. И она подала Эве распечатанное письмо, которое та быстро пробежала.

- Приданое мы все сполна выпишем из Парижа, продолжала баронесса в сильном волнении, - как-то примет эту новость твой дедушка?!

- Милая тетя, начала Эва, - дедушка никак ее не примет, а насчет приданного тоже нечего безпокоиться, потому что я не выйду за графа Амрау.

Баронесса опустилась на стул. - Дитя, ты с ума сошла!.. ведь это лучшая партия во всем королевстве; подумай хорошенько, почему бы тебе отказываться?

- Но двум чрезвычайно-простым причинам, возразила Эва, - во-первых, я вовсе не знаю графа.

- Вздор, ты его видела по крайней мере раз двенадцать, он так часто проводил у меня вечера, воскликнула тетка.

- Во-вторых, я его не люблю.

- Сентиментальная химера, отозвалась баронесса Хальден, - он тебя любит.

- Этого мне мало; пожалуйста, милая тётя, продолжала Эва решительным тоном, видя, что та собирается возражать, - оставим это и не будем больше говорить. Ты конечно будешь так добра, что напишешь графу Амрау несколько строк, которые отняли бы у него всякую надежду.

- Неблагодарная! чуть не со слезами воскликнула тетка, но тотчас же замолчала и вышла из комнаты.

В следующие дни Эва чувствовала себя как-то неловко в присутствии тетки. Баронесса едва удостоивала ее взглядом или словом - и точно так же молча передала ей в одно утро карточку, в которой княгиня Верденфельс приглашала баронессу Хальден с племянницей на музыкальный вечер.

- Ты приняла приглашение? спросила Эва, и когда тетка только кивнула головой в ответ, не проронив ни одного слова, молодая девушка встала и склонилась на колени перед разгневанной родственницей. - Милая тётя, сказала она задушевным голосом, - пожалуйста, перестань на меня сердиться. Я не могла иначе поступить, уверяю тебя, - и так, прости, что я не в состоянии была исполнить твою волю!

Баронесса, собственно говоря, была очень рада так дешево отделаться от ссоры и молчания, которое она приписывала своему оскорбленному достоинству, хотя ей порядком становилось уже скучно и тяжело. Но все-таки она не могла удержаться, чтобы не прочесть маленькой проповеди кающейся грешнице; однако, примерное терпение и уступчивость, с которой был выслушан её выговор, окончательно растрогали сердце баронессы - и примирение было заключено торжественными объятиями.

на осле ни тельной белизны шее и в таких же браслетах на изящных руках (эти драгоценности достались ей в наследство от матери), и дожидалась тетки, которая но обыкновению занималась еще своим туалетом.

- Я понять не могу, говорила Эва Вальбурге, смотревшей в немом восторге на свою любимицу, - я не могу понять, зачем это княгиня пригласила меня сегодня участвовать в пении. Это право ужасно, я совсем растеряюсь от страха, а тут еще тетя.... и пожав плечами, молодая девушка сделала легкую гримаску.

- Вот ужь не придумаю, чего тебе бояться то? возразила старушка, - ты ведь поешь лучше всех здешних.

- О, добрая Валли, разсмеялась Эва, - не во всех же я найду такую поддержку, как в тебе, и потому меня не будут судить с такою снисходительностью. Однако любопытно посмотреть, как сегодня будет одета княгиня; вот еслибы ты видела, как она была великолепна третьяго дня на вечере у Л. Я могу только любоваться ею, но не чувствую к ней ни малейшей симпатии.

Вошла баронесса. - Готово? спросила она. - Ну, дай-ко на тебя посмотреть! Очень хорошо, туалет изящен, ожерелье превосходно, теперь поедем.

Молодая графиня, поспешно накинув на плечи длинную пурпуровую мантилью, быстро последовала за теткой, которая, в атласном платье аквамаринного цвета, победоносно сходила с лестницы.

Дворец князя Верденфельс весь был залит блеском и светом. Все залы отперты, зимний сад украшен разноцветными фонарями, там и сям выглядывал очаровательный будуар с покойными козетками и с менее ярким освещением, как бы приглашая к тихой беседе и отдыху. В большом зале кроме Эраровского флигеля стояли только два ряда кресел.

Баронесса Хальден приехала по обыкновению несколько поздно. - Терпеть не могу точности, говаривала она всегда, запоздав; - ужь это слишком отзывается мещанством!

Княгиня Верденфельс любезно, с приветливой улыбкой, встретила в дверях обеих дам. Она была точно так же одета вся в белом, только на шее красовалось коралловое ожерелье, что еще более увеличивало бледность её лица.

- Примите мою руку, графиня, говорил Эве барон Гегенберг, - я проведу вас по всем комнатам и поищу для вас удобного местечка, где бы вы могли отдохнуть до начала пения. Я знаю, какое великое, наслаждение готовите вы нам сегодня, и думаю, что это вас радует.

- Уверяю вас, барон, возразила Эва, - напротив, мне кажется, будто я вся горю. Петь при таком множестве людей... нет, право это не возможно.

- Полноте, ободритесь, ободритесь, храбрость города берет, ce n'est que le premier pas qui coûte, - ах, да вот и сам князь Верденфельс. Вероятно он только-что сегодня вернулся.

- Где? спросила Эва, осматриваясь с любопытством.

- Вон там, - нет, нет, он перешел уже в другую комнату. Он мой хороший приятель, но прекуриозный сыч. Я вам его сейчас представлю. И они вошли в соседнюю комнату и остановились перед большим столом, на котором стояли разные редкости.

- Осмотритесь немного в этой хаотической кунсткамере, это вас займет, графиня. Извините, на минуту!.. и барон кого-то позвал: - Бог помощь, дружище, давно ли ты вернулся? Кстати, я тебя сейчас познакомлю.... до слуха Эвы долетели некоторые отрывочные слова: "очаровательное, блестящее создание.... первая красавица во всем городе.... все ею восхищаются".

- А имя? смеясь возразил другой голос.

- Вот она стоит здесь, отвечал барон.

Но что это... что такое заставило вдруг так сильно забиться сердце Эвы? Что такое согнало всю краску с её щок? Отчего почувствовала она, что как будто ледяная струя воздуха пахнула на нее?

Она обернулась.

- Князь Верденфельс, графиня Вальденау, представил барон. - Извините, графиня, если я вас сейчас оставлю, но вон принц Фридрих приглашает меня составить партию. С этими словами барон поспешно скрылся.

- Эва, проговорил он, - наконец-то!

- Наконец-то! повторила она и в тоже время протянула ему руку, как бы ища опоры.

- Мне дурно, говорила Эва прерывающимся голосом, и сильная бледность покрыла её лицо.

Князь Норберт-Верденфельс подал ей руку.

- Ободритесь, шептал он, - здесь так много народу, не выдавайте себя и следуйте за мной.

Быстро и решительно провел Норберт Эву в зимний сад. Там было совершенно пусто, потому что все уже собрались в музыкальной зале. Молодая девушка упала на стул, с трудом дыша. Норберт хотел открыть окно, но так как это ему не скоро удалось, он нетерпеливо сильным ударом кулака вышиб стекло. Свежий воздух пахнул в лицо графини, и через несколько минут она пришла в себя. Князь Верденфельс, который тревожно следил за ней, стоя в некотором отдалении, теперь приблизился к графине.

- Эва! начал было он взволнованным голосом.

Но она вскочила с своего места, её глаза горели, и густая краска прилила теперь к её щекам.

- Оставьте меня, князь Верденфельс! воскликнула Эва, - вы меня обманули, и я должна презирать вас.

И она бросила на него взгляд, поразивший его в самое сердце.

- Этого вовсе не следует делать, возразил Норберт в сильном волнении, - выслушайте меня сначала...

- Я довольно уже слышала, прервала Эва с горькой улыбкой и отвернулась.

Тут раздался вдруг чей-то голос:

- Об чем это вы уже довольно слышали?

Эва оглянулась. В дверях стояла княгиня.

- Все уже давно ждут вашего пения, графиня Вальдонау; я вас искала, искала решительно везде, наконец услыхала ваш голос - и вот теперь нахожу вас в таком уединении.

И она досадливо смотрела то на Эву, то на мужа.

- Мне было дурно, извинялась молодая девушка.

- В таком случае вам лучше совсем не петь? Чувствуете-ли вы себя достаточно сильной?

Она с минуту холодно и твердо поглядела в глаза Норберту - и слегка приподняв голову, спокойной, уверенной походкой вышла из теплицы.

Машинально приняла она руку барона Гегенберга, который дожидался обеих дам в другой комнате, машинально подошла к роялю - и только взяв в руки ноты, она вдруг как-то содрогнулась. Лелеемая счастливыми надеждами, Эва выбрала в этот вечер Признание Шумана, эту страстную, увлекательную песнь, которая вся дышала блаженством твердо-верующого и надеющагося сердца. Горькой насмешкой казалось теперь каждое слово, в глазах у Эвы темнело, и голос как-то замер.

- Ну, графиня, сказал барон, приписывая замешательство Эвы только одному чувству страха, - ободритесь - и все пойдет хорошо.

Эва сделала над собой отчаянное усилие. Норберт находится может-быть где нибудь поблизости - ни малейший взгляд, ни малейшее дрожание голоса не должно выдавать ему то, что она переживала. Сила воли победила. Звучно и смело возвысила Эва голос, горячо и страстно, с женственностью и ликующею радостью пропела она песенку до конца.

Норберт прислонился к оконной нише, полузакрытый альковом и крепко скрестив руки на груди, как бы желая заглушить чувства, бушевавшия там. Ему хотелось просто застонать от боли, и все-таки он удивлялся благородной силе Эвы. Неужели он должен лишиться её, неужели он это перенесет? Нет, - все, все готов он отдать, чтобы только обладать этой чудной девушкой. Блуждающие взоры Норберта остановились на мгновение на жене - и он затрепетал от ужаса при виде этой холодной, злой красоты. Подобно призраку улыбалась Эва барону Гегенбергу, который осыпал ее комплиментами. Все, с бароном и Гарольдом во главе, толпились около графини, всякий хотел выразить ей свою благодарность, покуда Эва не спаслась наконец под покров тетки.

- Прекрасно спето, начала было та...

- Милая тетя, перебила графиня, - не ехать-ли нам домой? А то меня заставят еще раз петь, а я положительно не в состоянии. Действительно, молодая девушка дрожала всем телом как в лихорадке.

- Ты взволнована и устала, отвечала баронесса поднимаясь, - в самом деле поедем-ка. Ты ведь знаешь, я ненавижу поздно засиживаться: cela prend de la fraicheur.

она одна! Силы окончательно оставили молодую девушку; она безсильно и медленно опустилась на пол, прижавшись лицом к ковру; её волосы распустились и обильной волной покрыли бедное, смертельно-измученное тело. Тупая, нестерпимая боль грызла сердце; Эве хотелось бы плакать, но слезы изсохли.... Так вот какой конец ожиданному блаженству! Её идеал уничтожен; кумир, разбитый в дребезги, лежал поверженный к её ногам; она была ослеплена, обманута. Бедный художник, которому она всем пожертвовала бы, потому что считала его свободным, - оказался богатым князем, связанным тяжелыми узами, от которых одна только смерть, по её мнению, могла избавить его. И так, все кончено, все прошло. Как путник, заснувший в пустыне и грезящий райскими сновидениями, при пробуждении чувствует во всем двойную пустоту, так и Эва с внутренним ужасом заглядывала в свое будущее. Здесь долго нельзя оставаться, это она ясно сознавала, - куда же потом, куда? Опять в замок Эбензее, где теперь все будет ей напоминать о минувшем счастии и о глубочайшем горе?...

Эва встала с полу, хорошенько не зная, долго-ли она тут пролежала. Голова её горела, она приложила свои холодные руки к пылающему лбу и тихонько застонала. Почти безсознательно бросилась она на постель и впала в глубокий сон.

Кому не знакомо первое пробуждение после внезапно-поразившого горя?! Сначала в просонках - какое-то боязливое предчувствие, а когда опомнишься, вдруг снова возстает пред нами ужасный призрак, ярко освещенный дневным светом. Потом - медленно ползущее время, утомленная голова, измученные члены, тысячи гнетущих мелочей, которые напоминают об утраченном счастье...

Точно так же было и с Эвой. В ответ на тревожные распросы тетки, отчего у нея такой болезненный вид, который она тщетно старалась скрыть, Эва свалила все на мигрень и удалилась в свою комнату. Там она то останавливалась у окна, разсеянно глядя на улицу, то медленно принималась ходить взад и вперед. Вдруг послышался благовест к обедне в соседней церкви.

Почти безсознательно, молодая девушка схватила шляпу и мантилью, вышла из дому и через несколько минут взошла в церковь.

подкрепить её силы; две тяжелые слезы скатились по щекам её и канули на пыльный пол.

В это-же самое утро князь Верденфельс послал спросить у жены, может ли она принять его. Получив утвердительный ответ, он пошел в зимний сад и застал жену за завтраком. Холодно поклонившись, князь в коротких словах поставил ей на вид, что они живут совсем розно, что их характеры не сходны и что он живо чувствует недостаток в семейном круге. "Короче, - заключил он свою речь, - я считаю за самое лучшее расторгнуть такой несчастный брак".

Княгиня сильно перепугалась. - Разстаться?! воскликнула она дрожащим голосом.

Норберт посмотрел на нее с удивлением.

- Разве тебе это неприятно? я, напротив, думал, что предупреждаю твое желание.

- Положение разведенной женщины очень трудно и тяжело. Ужь лучше, если только это возможно, будем продолжать прежнюю жизнь.

- Для меня это совершенно немыслимо, возразил Норберт вставая, - такая жизнь убивает меня. Кроме того есть еще особенные причины, по которым я желаю развода. Обдумай хорошенько - и ты свыкнешься с этой мыслью. Разве ты не охотно возпользуешься свободой? И князь вышел из зимняго сада, прежде чем жена успела возразить ему хоть слово.

Княгиня осталась одна, волнуемая странно-раздвоенными чувствами. - Полная свобода! да разве у меня теперь нет её? разве я не могу делать что захочу, а разведенная женщина подвергается таким наблюдениям, за ней так следят... И что это за особенные причины, заставляющия мужа так сильно желать развода?

Безумная ревность вспыхнула внезапно в княгине. Она быстро встала, её глаза так и пылали.

- Ты конечно не поедешь со мной на вечер, говорила баронесса, заметив за обедом, что Эва ни до чего не дотрогивается, - действительно лучше будет, если ты останешься дома одна; покой - самое верное лекарство от головной боли.

- Правда, милая тетя, кротко отвечала Эва, - только не засиживайся пожалуйста слишком долго в гостях.

В восемь часов баронесса уехала, а Эва пошла в маленький будуар. Она ослабила свет лампы и поместилась на мягком ковре, который лежал перед камином. Весело вспыхивал огонек и освещал ярким блеском прекрасное, бледное лицо, неподвижно устремленное на пламя. Молодая девушка так глубоко была погружена в свои мысли, что даже не заметила легкого шороха портьеры.

Весь вечер бродил князь Верденфельс возле дома баронессы, и увидев наконец, что она уехала одна; решительно взошел на крыльцо с твердым намерением поговорить с Эвой. По счастливой случайности входная дверь была только полу притворена - и он свободно прошел в гостиную, никого не встретив. Он хорошо знал расположение комнат, потому что прежде часто бывал у баронессы; таким образом!

Эва не двигалась. Потом вдруг её губы зашевелились; - устремив неподвижный взгляд на огонь, она начала вполголоса припоминать небольшое стихотворение, которое оканчивалось короткой строфой:

А разбитому сердцу - отрада:

Умереть... умереть...

При последних словах её голос задрожал, на глазах блеснули слезы, а голова склонилась на грудь.

Эва с криком вскочила на ноги.

- Не пугайтесь и не уходите от меня, добавил он в волнении, заметив, что Эва делает ему знак удалиться протянув дрожащую руку, как-бы в оборону. - Выслушайте меня сначала, если не хотите, чтобы я сошел съума.

- Говорите, сказала Эва, делая над собой страшное усилие, - говорите, а потом потом мы разстанемся навсегда.

- Удержите ваш приговор, до тех пор, покуда не выслушаете мою историю. Князь с минуту помолчал, потом подавленным голосом и как-то отрывочно начал рассказывать.

внешними, я вообразил, что люблю Леонтину и женился на ней после короткого сватовства, в котором все повидимому шло по моему желанию. Я считал Леонтину за совершенство - и потому разочарование, слишком скоро последовавшее, было вдвойне ужасно. Впрочем, я не затем сюда пришел, чтобы обвинять эту женщину; позвольте-же мне накинуть завесу на все, что я испытал. Существование сделалось для меня пыткою, а жизнь - адом. Проживи таким образом шесть лет, я уже более не мог выносить. Я переселился в садовый павильон, и единственными развлечениями для меня были живопись и путешествие. Во время одного из таких скитаний я встретил вас, Эва; с того дня мое несчастное положение стало вдвое тяжеле - и однако я как то легче переносил его. Ваше доверие ко мне, ваша детская-наивность, которой еще не успело коснуться тлетворное дыхание света, поддержали меня, дали мне силы. Я увидел, что жизнь без вас для меня окончательно немыслима, - ни твердо решился, путем формального развода, расторгнуть тяжелые узы и возвратиться к вам с полным именем и полной свободой. Верите ли, я никогда не смел прямо глядеть вам в лицо; я скрывал от вас мое настоящее положение, но этим я хотел избавить вас от лишней борьбы и волнений. Тотчас-же по утверждении развода, я бы явился перед вами, все бы вам рассказал, все бы открыл; мое счастие, моя жизнь была бы в ваших руках. Но так не случилось, как я надеялся, заключил Норберт дрожащим голосом. - Теперь вы все знаете, Эва, не гоните же меня. Он протянул ей обе руки.

Эва печально взглянула на него. - Князь Верденфельс, сказала она медленно, - еслибы даже я вас любила, я не могла бы выдти за вас замуж. Я католического вероисповедания, а вы ведь знаете....

Князь горячо перебил её слова: - еслибы вы меня любили? Эва, ради Бога, умоляю вас, возьмите назад это ужасное слово.

- Не могу, возразила молодая девушка, - потому что говорю правду.

- Это невозможно! проговорил Норберт, - или и вы также обманывали меня? Но однако же, входя сюда, я увидал слезы на ваших глазах; а вчера - эти отчаянные усилия над собой - неужели все это одна только комедия?

вами... Князь хотел возражать, но Эва быстро продолжала: - не буду говорить, что я вытерпела при ужасном открытии. Вы, которого я считала выше всех, вы меня обманули. Я считала вас свободным, а вы принадлежали уже другой. Сильная буря вырывает с корнем самые мощные деревья; правда, вы заметили слезы на моих глазах, князь Верденфельс, - но ведь рана еще болит, хотя стрела уже вынута.

- Эва! воскликнул Норберт в сильном волнении.

- Мы оплакиваем дорогих мертвецов, добавила молодая девушка, сверкнув глазами, - но все слезы этого мира не в состоянии их воскресить. Я испытала себя; теперь в моем сердце - только глубокая печаль, но ни малейшей любви.

- И так, достаточно было одного дня, чтобы уничтожить такую сильную любовь? спросил с горькою улыбкою князь Верденфельс.

- Нет, воскликнула Эва, выпрямясь во весь рост, с пылающей краской в лице, - не день, не час даже - одна минута сомнения убила эту любовь. Без доверия, разве можно любить? Если бы я была уверена в вас, я бы верила каждому вашему слову. Вы жестоко, несправедливо поступили со мной, князь Верденфельс, и ужасным образом оправдали свои слова: "свет постоянно лжет и обманывает..." Голос графини оборвался, она не могла далее продолжать.

- Вы справедливы, но слишком... слишком строги, мрачно сказал Норберт. - И так, мне не остается никакой надежды - и я должен опять вернуться к той жизни, которую я ненавижу, презираю, и которая сделала меня бесконечно-несчастным...

- Прощайте. Он страстно взглянул на Эву, но она осталась неподвижна. - Презирайте меня, добавил Норберт, - это совершенно исцелит вашу рану.

- Норберт, кротко возразила графиня, - мы так не разстанемся. Я буду молиться, молиться от всего сердца, чтобы ваша жизнь была легче прежней. Эва остановилась, задыхаясь. - Прощайте же, договорила она почти шепотом, протягивая ему руку. Он взял протянутую руку - и с минуту блуждающим взглядом смотрел ей в лицо. Потом наклонился, прижал руку к пылающим губам и выбежал из комнаты.

У молодой девушки вырвался крик: - Норберт!..

Одна! Страшное чувство одиночества охватило молодую девушку. Некому доверить горя, нет верной груди, куда бы преклонить голову, нет любящей руки, которая бы осушила слезы, - Эва была одна.

Безумная тревога не давала ей покою. Эва быстрыми шагами нзмеривала комнату. Как огненные мечи перекрещивались тысячи мыслей в её мозгу. Разве не верила она в вечность своей любви? точно ли эта любовь умерла теперь? как у ней хватило силы сделать Норберта таким несчастным? было ли несправедливо с его стороны так безусловно положиться на её любовь, что он дошел даже до обмана?.. и не более ли согласно с христианским учением - осчастливить его на всю жизнь?

Эва вдруг остановилась. - Нет! воскликнула она, - не могу! Разве можно быть счастливой, живя против своих убеждений? не было ли-бы это ложною жертвою, ложным милосердием? Надо оставаться при том, что считаешь за истину, и малейший шаг в сторону с этой дороги приводит к заблуждению. А потом... разве этот обман не глубоко оскорбил эту любовь? Я уже не могу верить в него, а без веры для меня нет любви!.. Теперь скорее-бы вон отсюда, опять в замок Эбензее!.. и молодой девушке страстно, нетерпеливо захотелось вернуться в свою спокойную, родную комнатку, к тихой однобразной жизни.

Тут взошла Вальбурга. - Ну, как твое здоровье, милое дитя? спросила она озабоченно.

- Так лучше ужь тебе сегодня никого не принимать, возразила старушка.

- А разве там кто-нибудь есть? спросила Эва, быстро поднимая голову.

- Да, отгадай-ка кто: ведь господин фов-Моллерн приехал. Привез тебе письмо и поклон от дедушки. Я ему сказала, что ты не так здорова; но ему хочется хоть минутку на тебя поглядеть, если это только тебя не затруднит.

- Господин фон Моллерн! воскликнула Эва, - он приехал из дому. Зови его скорее, Валли, пожалуйста!

- Вы больны? проговорил он наконец. Но Эва не могла отвечать. Закрыв лицо руками, она залилась целым потоком слез.

- Эва графиня! воскликнул испуганный Феликс, - что случилось? умоляю вас, скажите хоть слово! Не оскорбил ли вас кто-нибудь? Тот будет иметь дело со мною!.. и Моллерн ударил себя в грудь с такою силой, что в ней гукнуло.

Эва старалась возвратить себе спокойствие.

- Господин фон Моллерн, сказала она, - простите мое ребяческое поведение. Но я так соскучилась... еслибы вы знали, как я здесь страдаю!.. мне хочется домой - но как же это сделать? Дедушка хочет оставить меня здесь на целую зиму, а я не могу этого выносить. Молодая девушка ломала руки.

- Барон Эбензее прислал меня сюда посмотреть, как вам живется. Если вы желаете вернуться домой, то я могу то-есть, что же собственно я могу сделать? повторил он, разсеянно глядя на Эву.

- Вы можете ему сказать

- Да, действительно, живо продолжал Феликс, - я ему скажу, что.... что здешний воздух для вас вреден, или, что неспокойная жизнь слишком утомляет вас, - хотя я не знаю, правда ли это. Графиня, уполномочьте меня говорить с дедушкой, как я хочу, как я думаю - и тогда без сомнения вы скоро получите позволение вернуться домой.

Эва согласилась на все, что он требовал, только просила, чтобы барон Эбензее поскорее уведомил сестру.

разспросы. С первым поездом железной дороги Феликс уехал в Б... и всю ночь ломал себе голову, что бы такое могло случиться с Эвой.

Выйдя из дому баронессы, с тяжелым сердцем вернулся Норберт в свой дворец. Он опять послал спросить, может ли княгиня принять его, - и нашел жену сидящую на софе в своем будуаре, в розовом атласном платье, исполненную красоты и блеска. На коленях она держала шкатулку, из которой выбирала себе убор. Мгновенно заметив разстроенный вид мужа, она велела камеристке выдти и оставить их одних.

- Вчера, когда я говорил тебе насчет развода, начал Норберт, едва дождавшись, покуда затворится дверь, - эта мысль показалась как-будто тяжела для тебя. Теперь я пришел тебе сказать, что переменил свое намерение, конечно если ты все еще не против этого.

Княгиня сильно покачала головой, и ближе наклонилась к шкатулке.

- Ну, будь по твоему!.. добавил Норберт. - Прощай, я сегодня уезжаю опять. И он вышел из комнаты.

- Глупость! воскликнула она вдруг и торопливо вытерла их носовым платком. - неужели приняться за роль нежной супруги? - поздно.

На другое утро Эва получила телеграмму от дедушки, в которой возвращение домой назначалось через восемь дней. Баронесса Хальден была окончательно возмущена таким непонятным капризом своего брата.

- Ты только-что начала-было входить в славу! А к новому году тебя представили бы ко двору - право это непростительно!

Но жалобы баронессы ни к чему не привели; сундуки уже запаковали; Эва была в какой-то лихорадочной тревоге, она не чувствовала ног под собою; ей не хотелось никого видеть, но тетка таскала ее с одного визита на другой. Везде выражали удивление и сожаление; обе дамы заехали и к княгине Верденфельс, но той не было дома.

любимые местечки, посетила садовых работников, и пастор был приглашен отпраздновать её возвращение - к торжественному обеду, что случалось очень редко, один или два раза в год. Моллерн приезжал почти каждый день, то к обеду, то к вечеру, - иногда на целый день, иногда-же на полчасика. Его оживленный юмор, его сердечное добродушие, простое, милое обращение веселили всех его знакомых. Также Эва и барон Эбензее чувствовали на себе благодетельное влияние посещений Моллерна, с нетерпением ожидали всегда его приезда - и не прошло нескольких недель, как молодой человек стал получать выговоры от графини, если поздно приезжал, или рано откланивался. И дедушка начал как то оттаивать, он пускался в различные разсуждения с Феликсом; сельское хозяйство, политика, литература, все поочередно составляло предмет их бесед, - таким образом часы летели быстро и незаметно. Даже и зимние вечера, которых Эва прежде так боялась, казались короче, когда молодая девушка, уютно поместясь в кресле, со вниманием прислушивалась к умной беседе обоих мужчин; на Эву налетало такое полное спокойствие, такой блаженный мир, что ей казалось ужь нечего больше и желать. Она не доискивалась причины, почему Моллерн так часто, даже в самую дурную погоду приезжал к ним - и если хоть малейшее смутное предчувствие прокрадывалось к ней в душу, она сейчас же заглушала его в самом зародыше. Эва думала, что совсем покончила с жизнию, между тем как она только-что начинала жить. Но эта привольная жизнь скоро прекратилась; Феликсу надо было ехать к родным, которые передавали ему все имение, и провести зиму в Меране. Вскоре после его отъезда, в начале февраля, начались сильные мятели, продолжавшияся несколько дней. Дороги сделались непроходимы, белая снежная пелена разостлалась по всей окрестности, горы закутались туманом, повсюду царствовала мертвая тишина и безмолвие, только голодные вороны жалобно и печально прыгали по снегу, да бедные воробьи и зяблики собирались целыми стаями под окошком Вальбурги, и она их несколько раз в день кормила.

Эва впала в глубокую апатию и мрачное равнодушие. Музыка и рисование ей надоели, она мало читала, мало работала - и Вальбурга тревожно замечала, как бледнели щеки молодой графини и как редко появлялась у ней улыбка. Верная служанка собралась наконец с духом и рассказала обо всем барону. Тот выслушал печально её жалобы. "Она сама должна выйти из этого болезненного настроения, - сказал он потом, - мы-же ни чем не можем помочь".

Однажды Эва поджавшись сидела в большом кресле, которое стояло у окна. Работа выпала у нея из рук, но она ничего не замечала, неподвижно устремив глаза на замершую окрестность. Глубокая печаль сквозила во всех чертах её прекрасного лица. Непонятное, ей самой до сих пор необъяснимое чувство шевелилось в ней. Она думала, что грустит о потерянном счастии, о блаженном прошедшем, между тем как дело касалось до настоящого и будущого.

Однако она знала, что уже не любит более Норберта, и что еслибы он теперь явился перед ней совершенно свободным - она никогда бы не решилась отдать руку тому человеку, который обманом завладел её любовью.

Размышления эти были прерваны приходом Вальбурги. "Любезная графиня, начала она умоляющим голосом, - ты бы немножко прогулялась. Сидишь целую неделю дома, совсем пожелтела. А Матвей мне невзначай проболтался, что ты ничего и не кушаешь. Воздух и движение пойдут тебевъпрок. Посмотри-ка, вон там в саду Матвей прочистил для тебя дорожку, пройдись хоть полчасика".

"Я не замерзну. Прощай, милая старушка; если я не вернусь, то вели искать меня в снегу" - и Эва вышла из дому.

Два раза принималась она прохаживаться по означенной дорожке, но ей наконец надоело это ограниченное пространство - и она направила шаги к лесу, с трудом отыскивая дорогу, которая вела под гору. Северный ветер дул ледяным холодом, Эва вязла в глубоком снегу, хрустевшем у ней под ногами, наконец она совсем заблудилась и пошла совершенно по другому направлению. Она озябла, промокла, устала. Странное чувство безсилия овладело ею. Стоило ли ворочаться домой? Что ее там ожидает? Неужели жизнь пойдет все так же, без всякой перемены? Та же безцельность, то же душевное одиночество? Лучше остаться здесь и заснуть. Кругом такая тишина; кто бы ее разбудил?

Вдруг раздался свисток и чей-то голос закричал: "Цезарь! Цезарь!"; большая Сен-Бернадская собака выбежала из рощицы - и невдалеке от Эвы показался господин фон-Моллерн верхом на лошади.

- Графиня!... воскликнуль он в совершенном изумлении, - как вы сюда попали? вас-ли это я вижу действительно? Вы ведь сбились с дороги.

Он соскочил с лошади, бросил повод на сук дерева и поспешил к молодой девушке, которая едва могла пробраться сквозь чащу.

- Я пошла гулять, прервала улыбаясь Эва, стряхивая снег с накидки.

- Прекрасная прогулка! ворчал Моллерн. - Если бы вы не так промокли, я бы посадил вас на лошадь, но вам необходимо теперь сделать побольше движения, чтобы согреться.

Феликс повел лошадь, и они пошли дальше.

- Какое счастие, что я сегодня так рано выехал! А то вы вероятно не нашли бы дороги домой, потому что туман спускается, и скоро совсем стемнеет. Ну что вы поделывали без меня, графиня?

напитан свинцом. Вы спрашиваете, чем я занималась? Решительно ничем. Я не рисовала, не пела, ничего не работала, ничего не читала. Занятия потеряли для меня всякий интерес, потому что я ими не приношу другим никакой пользы.

- Графиня, вы не можете этого сказать! воскликнул Моллерн.

- Прежде было лучше, продолжала печально Эва, - прежде жила со мной моя милая мама, потом при мне была воспитательница. Подумайте, ведь я теперь совершенно одна! Графиня замолчала.

- Эва, сказал взволнованный Моллерн, - только одно слово - и все пойдет по другому. Я люблю вас - будьте моей женой.

Эва вздрогнула. В голове у ней все как-то вдруг перепуталось, потом она сделала над собой усилие.

- Эва, сказал Феликс, сжимая её руку, - вы так переменились ко мне против прежнего.... неужели есть другой счастливее меня?

- Нет, отвечала графиня, отворачивая свое вспыхнувшее лицо, - теперь все прошло, мое сердце.... "оно совершенно свободно" хотела она сказать, но слова не шли с языка.

Моллерн глубоко вздохнул; они молча продолжали путь, оба погруженные в печальные мысли.

- Вот и замок, проговорил наконец Феликс, как бы пробуждаясь от глубокого сна. - Прощайте, Эва, мы теперь долго не увидимся.

Эва неподвижно стояла на мосту.

- Прошу вас, графиня, идите скорее домой; вы простудитесь, если еще дольше простоите здесь в холодном промокшем платье.

Его самоотверженная заботливость проникла в самое сердце графини; без него - она это теперь ясно, до боли ясно почувствовала вдруг, - жизнь невыносима.

- Феликс!.. воскликнула она в волнении, - не. уходите от меня. Вы мой единственный друг, я не могу жить без вас, - будьте со мной снисходительнее.

глубиной. Это такой день, в который сердце человека, подавленное вновь пробуждающимся величием природы, грозит разбиться, - когда не насмотришься вдоволь, не налюбуешься.

Но проселочной дороге, ведущей от Б. в замок Эбензее, катилась почтовая карета; в ней сидел путешественник, в котором мы узнаем, не смотря на глубокия морщины и на пробивающуюся седину в волосах, Норберта Верденфельса.

Не безследно прошли над ним эти последние годы. Несчастнейший человек в глубине души - скитался он из одной части света в другую. В Индии получил он известие о внезапной смерти жены - и хотя её кончина сначала невольно поразила его, но потом перед глазами Норберта открылась такая блаженная будущность, что через несколько дней он возвратился на родину. Сильная лихорадка, которую он схватил, задержала его на два месяца в Каире. Наконец он снова оправился, поспешил в город М., где пробыл не более двух дней, никого не видя, кроме своего поверенного, которому он передал необходимые распоряжения относительно наследства жены. Княгиня отказала мужу все состояние, до тех пор покуда он не женится вторично, - в таком случае оно переходило к одному отдаленному родственнику.

Норберт распорядился продать свой дворец, для того чтобы уничтожить все воспоминания о покойной жене; сердечной чистоте его невесты должно было соответствовать заново-сооруженное и собственно ей посвященное святилище.

В тот день, когда мы его снова встречаем, он с самого ранняго утра выехал из М.; теперь было уже после-обеденное время, и Норберт все ближе и ближе достигал цели своего путешествия.

как много он страдал, как много пережил - и вот теперь его единственною целью будет: составить её счастие.

Однажды князю пришло в голову, не выехала ли Эва из замка Эбензее; он сейчас же осведомился на почте в Б., жив ли еще барон.

- Разумеется, отвечал хозяин, - что ему делается, здоровехонек, ржавеет себе в своем гнезде. И внучка с ним живет.

Норберт удовольствовался этим ответом и уехал, ни об чем больше не распрашивая.

Вот он проехал деревню, проехал и по берегу озера. Как ему здесь все было знакомо! - Стой! закричал он почтарю и выскочил из кареты на самой окраине леса. - Подожди, покуда я вернусь, или пришлю тебе что-нибудь сказать!.. и быстрыми шагами пошел на гору. Сердце Норберта сильно билось, когда он добрался до вершины горы, язык прилипал к гортани, и колени подгибались. Болезнь отняла у него порядочный запас силы. Он свернул с тропинки и бросился под тень плакучей ивы, чтобы немножко отдохнуть и собраться с силами.

Ворота были отворены; сначала вышел барон и внимательно посмотрел на дорогу.

- Ничего еще не видать! сказал он.

- Неужели ничего? отвечал другой голос.

Норберт судорожно ухватился рукой за траву, которая росла и прозябала вокруг него. Это был голос Эвы. Вскоре показалась и она сама - и взяв дедушку за руку, медленно пошла по мосту.

Вдруг послышался топот скачущей лошади. Эва быстро побежала по мосту, махая платком.

- Наконец-то, наконец! воскликнула она, когда подъехавший всадник быстро осадил лошадь, соскочил и обнял одной рукой стройную талию графини. - Наконец-то ты вернулся, милый, милый мой! Целых десять длинных дней ты пропадал!

Норберт более ничего не слыхал. Он вскочил на ноги, держась за дерево. Его ум как будто помрачился; он неподвижно смотрел, как счастливые люди взошли по двор замка, смеясь и болтая. - и как потом с большим вниманием разсматривали что-то такое, что Вальбурга вынесла из дому, заботливо держа в руках.

Норберт вдруг ударил себя рукой по лбу и захохотал горьким, коротким смехом. - Дурак, бормотал он, - как это я раньше об этом не подумал! Он быстро повернулся, вышел из своей засады и поспешил на гору как можно скорее. - Почтарь, сказал он, когда тот поспешил к нему на помощь, - за кого вышла замуж графиня Эва Вальденау? - За господина фон-Моллерн, доброго, образованного... - Поезжай! перебил его Норберт, бросаясь в карету.

А Эва? Эва была счастлива - об счастливых нечего и говорить.