Орлица

Ионас Ли

Далеко, далеко, там, где горы синеют на небесном фоне, а верхушки, гребни и зубцы их сверкают и алеют, переливаясь самыми причудливыми фиолетовыми оттенками, свила себе гнездо на дикой крутой скале могучая орлица. Поросшие густым лесом долины, с журчащими на дне их ручьями, вели к этой скале, все более и более суживаясь по мере приближения к ней.

Когда орлица вылетала с рассветом из гнезда на своих могучих крыльях, зорко осматриваясь вокруг, нет ли где по близости какой либо добычи, она подымалась так высоко, что человеческий глаз не в состоянии был и заметить ее; сама же она различала мельчайшую травку, колыхавшуюся внизу на земле. Веселый козленок, игравший, прыгавший и упражнявшийся в искусстве балансировать на краю пропасти, подымался неожиданно на совершенно иного рода высоту. А для зайчика, который, сидя на задних лапках, совершал свой утренний туалет, протирая себе глазки после сна и умываясь, открывался внезапно обширнейший кругозор, так что шпицы церквей и целые приходы только мелькали перед его глазами.

В другие дни орлица, отправляясь на охоту, пролетала сотни миль, кружась над обширными каменистыми пространствами с их пустынными голыми скалами, мрачными зияющими пропастями и болотистыми равнинами. А вдали синели одна за другою горные цепи, и на западе, и далеко на севере, вплоть до самого Ледовитого океана.

Непрерывная цепь гор составляла пограничную черту для государства в государстве, в котором орлица царила безраздельно вместе со своим потомством. И горе дерзновенному, осмелившемуся вторгнуться в ее область!

Нередко случалось старой орлице вступать в борьбу и с кем либо из представителей ее же собственного вида. Разгорался воздушный бой, и перья сыпались на землю, точно снег, все более и более окровавленные, пока, наконец, один из бойцов не валился внезапно на землю кубарем в виде безжизненной массы. Тогда орлиная кровь окрашивала окрестные камни.

Однажды, после продолжительной утренней охоты, пролетевши более ста миль над обширными, покрытыми снегом пространствами, орлица возвращалась к своим птенцам, держа в когтях новорожденного оленя.

Спускаясь к гнезду, она вдруг быстро и неистово замахала крыльями, испустила дикий пронзительный крик, и бесконечное эхо отразило его в ущельях гор.

Толстые ветви, служившие основанием гнезда, висели на уступах скалы вместе с длинными клочьями грязных перьев и окровавленного мха.

Гнездо ее было ограблено, разрушено, а птенцы, ежедневно упражнявшие свои крылья и пробовавшие силу своих когтей и клювов на все более и более крупной добыче, исчезли без следа.

Орлица взмахнула крыльями и стала подыматься все выше и выше, пока, наконец, скалы не перестали вторить ее крику.

Она кружилась, высматривая своих птенцов.

Вдруг ее дикий пронзительный крик раздался вновь над головами двух охотников, которые вышли из лесу и спускались по тропинке внизу горы.

Один из них нес на спине в корзине пойманного орленка.

И все время, пока оба охотника шли, направляясь к одному из верхних поселков долины, расположенному далеко от скалы, орлица, зорко наблюдая, парила над ними.

Через открывавшиеся местами просветы в облаках ее хищные, пронырливые глаза заметили, как и взрослые, и дети высыпали на встречу охотникам и бросились к корзине.

Целый день кружилась она в высоте.

Когда наступили сумерки, она спустилась ниже над самою домовою трубою, и вечером в темноте жителям поселка слышался над крышею странный, неприятный крик.

А поутру, когда солнце начало бросать на землю свои золотистые лучи, она опять поднялась высоко за облава, продолжая по-прежнему следить своим острым взором за крестьянским двором.

Она увидала, как взрослые сыновья крестьянина помощью топора выделывали деревянные жердочки, а дети стояли вокруг и смотрели.

Несколько позже они вынесли на двор клетку; сквозь ее негустую решетку можно было легко рассмотреть, как орленок махал крыльями, бил во все стороны клювом и употреблял отчаянные усилия, чтобы освободиться.

Клетку оставили на дворе, и никто больше к ней не подходил.

Орлица парила и кружилась наверху за облаками и различала каждое движение своего птенца: она видела, как он просовывал свой изогнутый клюв в отверстие клетки и хрипло кричал, хватаясь когтями за решетку.

Наступил полдень.

Ни одно живое существо не показывалось возле клетки.

Желтая кошка свернула с опаленной солнцем дорожки, по которой она сонно двигалась, и присела на почтительном расстоянии от клетки, изгибая спину от страха.

А орлица продолжала по-прежнему парить в воздухе, скрытая за облаками.

Ея здравый смысл заставил ее заподозрить тишину, царившую там внизу на дворе, и она сохраняла выжидательное положение.

Она была опытная птица и умела распознавать опасность. Не раз подвергалась она ей и не раз искушалась вкусною дичью, которую одновременно с нею подстерегал и охотник. И много пуль просвистало у нее между крыльями за все те долгие годы, когда она носилась над долиною, точно безжалостный сборщик десятины, ожидающий удобного момента, чтобы нагрянуть на бедного плательщика.

Тени от домов, деревьев и изгородей становились все длиннее и длиннее.

А клетка все стояла на пустынном дворе, - весь долгий жаркий день, искушая и маня, между тем как сыновья крестьянина, спрятавшись в доме, поджидали орлицу с ружьями в руках.

Орленок без устали бил клювом о клетку и высовывал то голову и шею, то одно крыло, то другое, причиняя себе страшную боль.

Но теперь, когда настал вечер, дети высыпали во двор и стали бегать взад и вперед между клеткою и домом; вскоре они затеяли веселую игру.

Взрослые также один за другим показались на дворе и принялись за свои обычные работы.

Вышла подышать свежим вечерним воздухом и молодая жена одного из сыновей с грудным ребенком на руках; она положила его на белившееся на солнце полотно, а сама занялась у колодца мытьем белья.

На крыше гумна прыгала пара резвых сорок, свивших себе гнездо на вербах недалеко от дома, а внизу во дворе порхали воробьи, собирая рассеянные по земле зерна.

Внезапно какая-то темная тень с быстротою молнии мелькнула в воздухе. Среди царившей тишины раздался странный свистящий звук, шум могучих взмахов крыльев.

Женщина быстро обернулась, - над полотном, где лежал младенец, спускался громадный орел.

Она приподнялась, леденея от ужаса, с мокрым бельем в руках.

Хищная птица держала в когтях ее ребенка, и оцепенелый взор матери проследил в течение долгой секунды за орлицею, между тем как она подымалась все выше и выше, и ребенок исчезал в синеве вечернего воздуха.

Дикий безумный страх вдохновил мать.

Она бросилась к клетке, схватила в обе руки орленка и с плачем и жалобным криком подняла его, не обращая внимания на то, что он своими когтями и клювом до крови царапал ее лицо и голову.

точно червяк.

Вдруг женщина увидала, что орлица начинает спускаться.

В ужасе, не переводя дыхания, смотрела она, как хищная птица тихонько приближалась к земле, на лужайку, где белилось полотно.

Два столкнувшиеся материнские инстинкта поняли друг друга.

Могучая орлица упала вниз на полотно, широко распростерши свои крылья, между тем как освобожденный орленок улетал быстро, короткими взмахами крыльев, направляясь к лесу.

(Перевод М. Лучицкой с норвежской рукописи, присланной автором для сборника).