Семейство Доддов за границей.
Часть третья.
Письмо VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Семейство Доддов за границей. Часть третья. Письмо VII. (старая орфография)

ПИСЬМО VII. 

Мистрисс Додд к мистрисс Мери Галлар, в Додсборо. 

Милая Молли,

Вместе с этим посылаю вам письмо к Тому Порселю, которое пожалуйста передайте ему из рук в руки. Если он станет читать его при вас, то вы, вероятно, заметите, что я пишу ему не "поздравления с наступающим праздником". Он говорит, что любит в речи ясность: надеюсь, он будет мною доволен с этой стороны.

Вы уже знаете о варварском поступке, совершенном К. Дж. Я извещала вас, как он бросил меня и семейство, каким безславием покрыл он нас в глазах всей Европы, потому-что, замечу вам, Молли, здешние слухи повторяются во всех европейских аристократических районах. Не было бы конца, еслиб я стала вам описывать все гадкие и безчеловечные поступки К. Дж. И... как вам это покажется, милая Молли? господин Порсель не хочет ничего знать, а, напротив, читает мне длинное нравоучение о моих супружеских обязанностях и учит меня, какой прием должна я сделать К. Дж., когда он возвратится!

Мне кажется, Молли, что, зная мой характер, господин наставник мог бы не принимать на себя этого безпокойства. Видал ли он, видал ли кто, чтоб я отступала перед неприятностями, чтоб какой бы то ни было случай заставал меня неприготовленную к отпору? Разве я по натуре своей одно из тех боязливых существ, которые смущаются битвами жизни? Напротив, не, наградила ли меня природа в замечательной степени твердостью характера, нравственные силы которого возвышены глубоким знанием жизни и полным знакомством со всею испорченностью человеческого сердца? Да, вопрос в том: робкое и ограниченное существо я, или женщина проницательная и твердая? Не-уже-ли, двадцать-шесть лет изучая характер К. Дж., изследуя все его дурные стороны, могу я кому-нибудь позволить учить меня, как обращаться с мужем? Я знаю К. Дж. как свою старую туфлю, и, право, ценю его недороже старой туфли! У меня недостанет терпения, да и ни у кого не достало бы терпения, пересказывать, как восхитительно господин Порсель разсуждает со мною о невинной свободе заграничных нравов. Или он, старый греховодник, думает, что черное становится за границею белым, что дело, которое в Броффе называется смертоубийством, в Брюсселе почитается невинною шуточкою? А если нет, о чем же он толкует? Или он из тех франтов, которые доказывают, что в слабостях мужа всегда виновата сама жена? Чего доброго, такие господа развелись ныне. Они говорят: в домашних отношениях необходима снисходительность. Нет, милая Молли, я не намерена потакать порокам мужа.

Порсель говорит, что К. Дж. скоро возвратится. Милости просим! Здесь он скоро поймет, чего заслуживают его поступки.

"Не будьте мстительны", говорит мистер Порсель. Каков тон, прекрасен, неправда ли? Разве лорд-канцлер мстит, говоря преступнику: "слушай твойй приговор"? разве он поступает "жестоко", говоря: "приготовляйся к участи, которую заслужил"?

Простить его! Но какой пример подала бы я дочерям, еслиб извинила его поступок, еслиб стала смотреть на его поведение, как на простительную слабость? Простить, когда высшее общество всей Европы смотрит на нас! "Как-то поступит мистрисс Д.", говорит граф NN. - "Что-то скажет ему мистрисс Д.?" говорит герцог, Z.Z." Знает ли еще она, что сделал её муж?" спрашивает князь Х.Х. Такие толки слышатся круглый день, милая Молли, и потому лорд Дж. справедливо замечает: "он не столько нарушитель семейных обязанностей, сколько великий преступник пред всем обществом".

Вот мои мысли, милая Молли, по самом внимательном и терпеливом обсуждении дела, и Том Порсель напрасно будет останавливать меня.

Еслиб не этот несчастный случай, то я могла бы сказать, милая Молли, что мы никогда еще не жили так приятно, как здесь. Каждый день, с утра до ночи, и можно сказать, с ночи до утра, у нас развлечения и удовольствия; и одна только мысль о возвращении К. Дж. охлаждает пыл нашего блаженства. Кто и как это устроивает - не знаю, но великолепнейшие балы и вечера даются здесь безплатно для всех желающих. Кто содержит "салоны", платит за освещение, прислугу, за десерт - не знаю; вашей Джемиме Додд известно только, что она ни разу не платила ни шиллинга. Лорд Джордж говорит, что какой-то француз, Бегассе, Бенассе, или что-то в этом роде, до безумия любит давать балы, бывает счастлив только тогда, когда видит "салоны" наполненными самым блестящим обществом, и не жалеет для этого никаких расходов. Какой милый человек!

Сравните это, милая Молли, с нашими ирландскими жалкими балами, и вы поймете, как очаровательна жизнь в Баден-Бадене. Огромные, великолепные залы; повсюду люстры, в каждой люстре по двести свеч; паркет как зеркало; Мери Анна может вам сказать, как он скользок; туалет дам истинно-ослепителен! Здесь не увидите ни на ком мытого кисейного платья с лимерикскими кружевами, не увидите ваших газовых юбок на каленкоровых чехлах вместо атласных - нет, Молли; здесь все настоящее, самое лучшее: атлас, брильянты, цветы, башмаки, перья - все это чудно богато, все прямо из магазинов. Здесь все надевается только один раз. Ах, как Мери Анна смеется над дублинскими балами!

Еслиб у меня голова не была занята мыслями о наглости Тома Порселя, можно было бы много написать о дочерях и Джемсе. Мери Анною кавалеры здесь занимаются столько, как ни одною девицею; точно так же занимались бы и Каролиною, еслиб она захотела; но она держит себя холодпо, надменно, что вовсе не принято в чужих краях, где, по выражению, лорда Джорджа, необходимо иметь лисий хвост

и для окончания этого-то дела, несколько дней назад, он вдруг простился с нами и ускакал в Англию, говоря:

"Нет, в переписке мало проку; поеду сам, переговорю с отцом лично".

Я не хотела спрашивать, о чем переговорить он едет; но я видела, как мои дочери потупили глаза при этих словах, и этого было мне довольно, чтоб отгадать, с которой стороны ветер.

От души желаю, чтоб предложение было сделано до возвращения К. Дж. Мне хотелось бы доказать этим, как превосходно я устроиваю семейные дела; потому-что, нечего и говорить, Молли, у К. Дж. никогда не было тени надежды отдать дочь за лорда; а если он возвратится до решения дела, то непременно скажет, что содействовал успеху.

Джемс вполне соответствует желаниям без памяти любящей матери: шесть футов и два с половиною дюйма росту - на полдюйма он вырос заграницею; черные глаза, усы и бакенбарды, которым здесь нет подобных; самый фешёнэбльный костюм, брильянтовые запонки на рубашке, опаловые пуговицы на жилете, черное бархатное пальто с бирюзовыми пуговицами - вот его вечерний костюм. Весь зал смотрит на него, когда он идет, потому-что он, как-будто первое лицо в обществе, идет всегда прямо, не уступая дороги никому в мире. Поэтому можете видеть, милая Молли, как мало в нем сходства с К. Дж. Я часто слышала это замечание, когда мы жили в Бонне.

вырезанное из Galignani's Messenger, где вы увидите нас поименованными в числе "знатных посетителей Баден-Бадена", следующим образом: "Madame Maccarthy Dodd с семейством и сопровождающими". Я думаю, что теперь К. Дж., возвратившись с робостью в душе, легче прежнего согласится принять это имя. Джемс говорит, что это легко: "стоит просто напечатать имя на визитных карточках, вызвать и убить первого, кто осмелится тому улыбнуться - и дело кончепо". Может-быть, так и устроится; но я сомневаюсь в возможности исполнения при жизни К. Дж.

В последний раз я, кажется, несколько-жестко писала Уагерсу; теперь я вижу, что наследство принято во владение. Напомните Порселю, что деньги нужны мне здесь; скажите также П. Бельтону, что с нынешняго года я прекращаю свой взнос в Больницу для Неимущих: я убедилась, что старая система лечения, которой там следуют, убийственна. По обилию медикамента и по средствам ирландского простонародья, мне кажется лучшею для него системою гидропатия; в бедной стране дешевизна - первое условие.

Раз навсегда позвольте сказать вам, милая Молли, что я не понимаю, к-чему вы надоедаете нам толками о состоянии нашего дома в Додсборо, известиями, что в таком-то месте проваливается потолок, в другом месте пошатнулась стена? От души надеюсь, что скоро он совершенно развалится, потому-что, как ужь я писала, не желаю возвратиться в Додсборо. Часто я думаю, что недурно было бы К. Дж. ехать Домой и жить там. Я уверена, что еслиб он сам собирал доходы, а не поручал этого Порселю, мы могли бы много выиграть. Вы пишете, что зима будет дурна для землевладельцев, что они опять могут подвергнуться опасностям от голодной сволочи; еслиб с К. Дж. и случилось что-нибудь, я готова мужественно перенесть все - я так привыкла к неприятностям! Во всяком случае опасности ирландской жизни показывают бойкость и мужество ирландцев. Этого могут не понимать, это могут осуждать только трусливые англичане. На вопрос: "почему вы не покупаете поместий в Ирландии?" у них всегда один ответ: "страшно"; я много раз слышала его своими ушами. Но их невежество всему причиною; еслиб они знали, как обращаться с удалыми ирландцами, то увидели бы, что бояться ровно нечего. Я сама помню, когда мы жили в Клаумепосе, раз поутру Джиль, наш слуга, вошел в комнату и доложил, что пришли из Лэгинча двое молодцов застрелить мистера Додда. "Они теперь сидят в кухне", прибавил он; "у них записка от их атамана, чтоб кормить их безплатно; отказать нельзя".

- Штука скверная, Джиль, сказал К. Дж. - сколько им обещано в награду?

- Пять фунтов, если исполнят дело как должно, сказал Джиль.

- Не знаю, сэр; но если угодно, спрошу.

- Пожалуйста спроси, сказал К. Дж.

Джиль пошел и переговорил с ними. Оба они были ребята умные, честные, и с первого слова согласились; получили деньги, поприятельски позавтракали на кухне и потом К. Дж. пошел проводить их, толкуя о всходах и урожае; прощаясь, они дружески пожали руки друг у друга. А между-тем англичане называют нас варварами! Но знаки симпатии, которыми осыпают нас за границею, достаточно вознаграждают за эти клеветы

P. S. Следующее письмо к вам будет написано рукою одной из дочерей моих, потому-что, при возвращении К. Дж., чувства мои будут так взволнованы, что не буду в состоянии держать пера.

Иногда я думаю, что должна буду при этом лечь в постель и быть при смерти, потому-что - вы понимаете, милая Молли, упреки получают особенную торжественность и силу, когда произносятся умирающими устами. Какие горькия истины можно высказать, Молли, когда предполагается, что слабость упрекающого не допускает возражений! Но я ужь делала это, раза два или три; К. Дж. привык и ожесточился духом.

Лорд Дж. говорит: "Приймите его, как-бы ничего между вами не произошло; как-бы вы с ним виделись накануне. Будьте истинно-великосветскою дамою". Еслиб мой характер мог допустить такое послабление, быть-может, я последовала бы его совету; но потворствовать пороку значит быть в нем соучастницею, а мои нравственные правила не допускают этого.