Служанка арендатора.
Глава 4.

4.

Маркус собирался только осмотреть новые владения, затем совершить прогулку через Тюрингенский лес до Франкена.

Однако, прошло уже три дня со времени его прибытия, а он и не думал покидать "Оленью рощу" и отказался от первоначального намерения продать это отдаленное имение. Ни за какую цену не расстался бы он теперь с этим прелестным уголком, где он чувствовал себя так, словно он родился в этом милом старом доме.

Маркус поселился в комнате с балконом и примыкавшей к ней спальне. Ряд комнат, начинавшийся рабочим кабинетом покойного лесничего и кончавшийся лабораторией, был тщательно проветрен и снова заперт на ключ. К великому огорчению госпожи Грибель новый владелец объявил, что туда не должен никто проникать.

И Маркус походил на отшельника, удалившегося на удаленную горную вершину и забывшего о том, что внизу, под его ногами, кипит бурная жизнь, отзвуки которой не достигали его.

Необычайная тишина царствовала в усадьбе!..

Вся деятельность сосредотачивалась внутри большого двора, отделенного от дома площадкой, усыпанной гравием, на которую выходило крыльцо. Площадка была окружена грушевыми деревьями, ветки которых ломились от тяжести плодов, а у ворот помещалась конура Султана.

Как ни деятельна была госпожа Грибель, она не терпела в главном доме суеты и не позволяла людям хлопать дверьми, а снаружи было еще тише. Там только царствовали голуби, да изредка по дороге, пересекавшей дерновую лужайку перед домом, проходила женщина со связкой хвороста на спине, или толпа ребятишек, собравшихся в лес за ягодами.

Маркус не отправился в намеченное путешествие, но не сидел, сложа руки, в усадьбе: он приводил в порядок дела.

Уже давно проектировалась железная дорога, которая должна была коснуться "Оленьей рощи". И надо было хорошенько обдумать, чтобы железная дорога не угрожала отнять лучший кусок пахотной земли, а прошла бы по менее ценному грунту.

Маркус обошел все свои владения и всюду встретил образцовый порядок и разумное ведение хозяйства, бережно сохранявшее производительные силы почвы. Исключение составляла мыза, казавшаяся заплатой на роскошном платье.

- Пока жива была старая госпожа, земля еще возделывалась, - сказал Петр Грибель Маркусу, - судья нередко сам ходил за плугом, да и у него был работник. Но потом судья одряхлел, работник сбежал следом за служанкой, так что о полевых работах не могло быть и речи, если бы не лесничий из княжеской рощи. Он родом из той местности, где прежде судья держал в аренде княжеское имение. В юности этот лесничий служил у судьи поденщиком и, кажется, очень привязан к старым господам. Все свободное от трудной службы время он проводит на пашнях мызы, и молоденькая служанка помогает ему, я сам видел!

Маркус еще ни разу не был на мызе!

Он намерен был исполнить последнюю волю прежней владелицы усадьбы, несмотря на то, что она была выражена на клочке бумаги и не подписана свидетелями. Но ему противно было вступать в личные переговоры с судьей и "гувернанткой", поэтому он хотел устроить это дело письменно, по возвращении домой.

Маркус не тяготился одиночеством, которое ему пришлось испытать впервые. Он не был пресыщен жизнью, большой город с его шумом имел для него притягательную прелесть. Он всей душой отдавался наслаждениям, так как был молод, и горячая кровь кипела в его жилах. Однако он был рад отдыху в этой глуши после шумного зимнего сезона и усиленной работы на фабрике.

Любимым местопребыванием Маркуса в "Оленьей роще" сделалась маленькая беседка, находившаяся в северо-западном углу тенистого сада. Беседка была восьмиугольной формы, имела два больших окна и две стеклянные двери, что открывало вид на все четыре стороны горизонта. Стены беседки были разрисованы по серому фону поблекшими цветами и плодами. Маленький диван в углу, круглый столик, несколько соломенных стульев и полка с книгами составляли всю ее меблировку. На окнах и дверях висели пурпуровые гардины, наполнявшие комнату каким-то магическим светом.

Дверь на западной стороне выходила на узенький балкон с деревянными перилами, откуда маленькая лесенка вела прямо в поле, что очень нравилось новому владельцу усадьбы.

На четвертый день своего приезда Маркус сидел утром в беседке и писал: он перенес сюда письменные и курительные принадлежности из библиотеки тетки и очень удобно устроился в маленькой комнатке. Он закурил сигару, и синие облака дыма заглушили запах ромашки и лаванды, которые утренний ветерок приносил сюда с огорода жены главного лесничего.

Маркус сидел против двери, из которой видна была дорога в усадьбу, пересекавшая прямой линией поля и потом исчезавшая в лесу. Лишь в одном месте от нее отделялась вправо узкая тропинка, пропадавшая в сосновой рощице, за которой находилась мыза.

На тропинке вдруг показалась женская фигура - служанка с мызы; на ней сегодня вместо ужасного платка, который Грибель называла "лошадиным наглазником", была надета соломенная шляпа с широкими полями, закрывавшими лицо.

Она шла медленно, с опущенной головой; в левой руке она несла грабли, а правой захватывала на ходу колосья и пропускала их между пальцами. Вероятно, она собиралась сгребать сено, которое скосила несколько дней тому назад на отдаленном лугу.

Девушка рельефно обрисовывалась на светлом фоне ландшафта, залитого солнцем, и не подозревала, что служила предметом наблюдения господина, находившегося в беседке, мимо которой она должна была пройти.

Маркусу захотелось еще раз поговорить с девушкой, неохотно оказавшей ему помощь и резко отказавшейся от благодарности, и он подошел к двери.

с западной стороны, намереваясь, очевидно, пробраться к помещениям и отыскать работницу или служащего.

Маркус быстро спустился с лестницы и вышел, загородив ей дорогу, и девушка так вздрогнула, точно земля расступилась перед нею, и с испуга уронила грабли на землю.

- Письмо, вероятно, адресовано кому-нибудь из живущих в усадьбе, давай, я его передам! - произнес он с улыбкой и протягивая руку к конверту.

Она молча подала ему письмо.

- Вот как, оно адресовано мне? - воскликнул Маркус, взглянув на конверт. - От кого? Не от твоего ли хозяина?

Девушка нагнулась, чтобы поднять грабли, и тихо сказала:

- Да, оно от судьи!

Маркус с улыбкой покачал головой.

- Однако, какой у старика изящный дамский почерк! - заметил он.

- Это не судья писал: у него болят глаза...

- Значит, он диктовал, а писала одна из его дам, и, как я предполагаю, госпожа гувернантка! - сказал Маркус, рассматривая написанный адрес. - Красивый почерк и бумага отличная, как и подобает даме, не желающей прикасаться ни к какой черной работе!

Девушка подняла голову, и Маркус готов был услышать резкий ответ, но тщетно, - она опять опустила голову и молчала.

- Ты, должно быть, очень привязана к своей госпоже? - спросил он, затягиваясь сигарой.

- Не думаю! - возразила она, и отступила на шаг, как бы желая избавиться от голубоватого дыма, окутавшего ее голову.

Смешно!

Эта девчонка, часто вдыхавшая запах махорки в общественных увеселительных заведениях своего класса, делала вид, что она не привыкла к дыму, и он ее беспокоит...

Вероятно, она копировала свою барышню - гувернантку, обладавшую нервами нежной дамы. Это разозлило Маркуса, и он нарочно пустил в нее пару густых колец дыма.

- Не думаешь? - медленно протянул он ее слова. - А я уверен, что ты почитаешь ее за высшее существо, и ты хотела бы очень быть такой же, как она!

- Это было бы странное желание...

- Почему же?.. Ухаживать за своими руками и, сидя в прохладной комнате, пользоваться услугами других, - гораздо приятнее, чем ходить за сеном и жариться на солнце, исполняя тяжелые работы!

- Неужели вы думаете, что барышня не работает? - удивленно бросила она.

- О, нет, она, конечно, работает! - насмешливо возразил Маркус. - Я убежден, что она прилежно собирает полевые цветы руками, затянутыми в перчатки, и искусно составляет из них букеты. Она срисовывает их акварелью, вероятно, читает, пишет и с чрезвычайной аккуратностью упражняется на фортепиано, пунктуально разучивая пьесы, предназначенные для услаждения нервных людей!.. Ну, разве это не так?

- Отчасти, да! - согласилась девушка, еще ниже надвигая на лоб шляпу, и Маркус успел увидеть при этом красивые, гибкие, но сильно загоревшие пальчики.

Из-под полей шляпы послышался смех.

- Я знаю только, что она редко бывает довольна мною! - решительно заявила девушка.

- Значит, ты не очень послушна, и твоя барышня допекает тебя за это?

- Нет, она больше упрекает меня за то, что у меня слово расходится с делом!

Маркус внимательно и с выражением удивления старался проникнуть сквозь шляпу девушки.

- У тебя слишком изысканный слог для девушки твоего класса! - заметил он.

Она вздрогнула и отодвинулась.

- Да, я забыл, что ты служила в городе в хорошем доме, где могла позаимствовать от господ... Твоя барышня привезла тебя с собой, вероятно, ты служила с нею в одном семействе?

Девушка отвернулась и ответила:

- Да, мы служили вместе в доме генерала фон Гузек во Франкфурте! Я всегда находилась при ней, была ее камеристкой, без которой избалованная барышня - гувернантка не может обойтись, и потому...

- И потому ты приехала с нею сюда разделить ее нищету! - воскликнул Маркус. - Ты удивительная девушка! Уверяешь, что совсем не привязана к своей госпоже, а сама готова за нее в огонь и в воду. Твоя барышня, должно быть, волшебница, сумевшая околдовать тебя! Скажи, она хороша собою?

Девушка склонилась над пучком колосьев, которые сжимала в руке, и пожала плечами.

- Трудно судить беспристрастно о близком человеке! - уклончиво проговорила она.

- Ты просто сфинкс! - воскликнул Маркус, подходя к ней. - Своими загадочными ответами ты можешь заставить меня интересоваться ею! - насмешливо улыбнулся он. - Впрочем, это напрасный труд, моя милая!.. Самая лучшая из гувернанток не прельстит меня, и я постараюсь даже не встречаться с нею!.. Но у меня есть огромное желание заглянуть в глаза ее "неразлучной" тени!

И прежде, чем девушка успела опомниться, Маркус быстрым движением сдернул с ее головы шляпу, и в ту же минуту отступил в изумлении, - перед ним было лицо поразительной красоты!

Она с негодованием глянула на него, поспешно надвинула опять шляпу на лоб и бросилась бежать. Удалившись на приличное расстояние, она обернулась и голосом, дрожавшим от волнения, сказала:

- Вы насмехаетесь над гувернанткой, над ее умственными занятиями, а своим поступком сейчас доказали, как унижает в ваших глазах физический труд, которым занимаюсь я!

Круто повернувшись, она пошла вперед и через несколько минут скрылась из глаз Маркуса.

Он уверял мачеху, что не может решиться прикоснуться к "зашнурованным" девицам даже в танце. И как бы теперь мачеха весело смеялась над глупым положением, в которое он себя поставил неуместной вольностью...

Находясь как в чаду, он думал о голосе девушки, звучавшем так странно и загадочно из-под шляпы!

Вернувшись на балкон, он захлопнул за собой стеклянную дверь и, мысленно браня себя, подошел к окну. Но почему он так волновался?!

Ни один из его приятелей не пропускал случая потрепать за подбородок хорошенькую горничную или камеристку, а иногда и поцеловать кругленькую розовую щечку! И никому из них не приходило в голову раскаиваться в этом, если даже они и протестовали...

Девушка эта работала в поле, разве могла она запретить бросать на себя дерзкие взгляды всякому прохожему, если тому вздумалось бы подойти к ней с расспросами о дороге...

Положим, она была камеристкой на мызе, культура уже коснулась ее, к тому же она обладала острым умом и непокорным от природы духом, и потому держала себя, как член семьи судьи даже в то время, когда исполняла крестьянские работы.

Как ни старался Маркус представить все дело в комическом свете, он не мог избавиться от неприятного сознания, что получил урок, которого никогда не забудет! И уж сегодняшний день, во всяком случае, был испорчен!