Автор: | Марриет Ф., год: 1834 |
Категория: | Роман |
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
Переломанные ребра разрывают сердце. - О'Брайен объявляет перемирие. - Я объясняюсь в любви. - Быстрые успехи во всех делах.
Я вошел вслед за генералом в изящно убранную комнату, в которой нашел Селесту, ожидающую меня. Она бросилась навстречу. С каким наслаждением я взял ее за руку и взглянул в ее очаровательное личико! Мы не могли выговорить ни слова. С минуту я держал ее руку в своей, не в силах отвести от нее глаз; генерал же, стоя около нас, с улыбкой переводил взгляд с нее на меня и обратно. Наконец он отошел к окну; я поднес ее руку к губам.
- Мне кажется, это сон, - проговорила Селеста.
Я не мог отвечать и только смотрел на нее. Какой прекрасной стала она, как выросла! Выражение ее безукоризненного лица было так полно ума и чувства. Глаза, наполнившиеся слезами, так кротко, так ласково' блестели, что я готов был упасть перед ней на колени.
- Пойдемте, друг мой, - сказал генерал О'Брайен, - вы видели Селесту, теперь хирургу надо видеть вас.
- Хирургу! - вскричала испуганная Селеста.
- Да, моя милая; но ничего страшного: пара ребер переломлена.
Я вышел вслед за генералом О'Брайеном из комнаты, но в дверях обернулся, чтобы взглянуть на Селесту. Она отошла к софе и закрыла глаза платком.
Хирург дожидался нас; он перевязал бок, приложил к нему какую-то прохладительную примочку, и я тотчас же почувствовал большое облегчение.
- Я должен уйти, - сказал генерал О'Брайен, - вам надобно полежать часа два, а потом, если я не возвращусь, то вам известен путь к Селесте.
Я лег, чтоб исполнить его желание, но лишь только заслышал топот лошади, встал и отправился в гардеробную. Тут была Селеста; она поспешила осведомиться о моей ране. Я отвечал, что она не опасна и что пришел именно для того, чтобы доказать это. Мы сели на софу.
- Я так несчастлив, Селеста, - сказал я, - что никогда не удается мне явиться перед вами в приличном виде. Когда вы видели меня в первый раз, я был ранен; во второй - одет женщиной; в последний раз - вымаран грязью и порохом, теперь опять возвращаюсь к вам раненный и в повязках. Не знаю, удастся ли когда предстать перед вами джентльменом.
- Не платье - лицо джентльмена, Питер. Я так счастлива видеть вас, что не обращаю внимания на платье. Но я еще не поблагодарила вас за любезность, оказанную мне при последней нашей встрече; папенька никогда этого не забудет.
- И я еще не поблагодарил вас, Селеста, за кошелек, который вы бросили мне в шляпу, когда встретили меня при попытке бежать из Франции. Я никогда не забывал вас, а с тех пор, как мы виделись в последний раз, вы ни на минуту не выходили у меня из головы. Представить себе не можете, как я благодарен урагану за то, что он выбросил меня к вашим ногам. Крейсируя с кораблем, я часто осматривал город в подзорную трубу, представляя, что в доме, который попадал мне на глаза, обитаете вы, я чувствовал себя счастливым, когда мы близко подходили к берегу, потому что это приближало меня к вам.
- И я тоже, Питер, часто следила за вашим кораблем, радовалась, когда он подходил ближе и боялась его батарей. Какая жалость, что вы и батюшка не служите вместе: мы были бы так счастливы.
Мы разговаривали так около двух часов, показавшихся нам десятью минутами. Я чувствовал себя влюбленным, но не думаю, чтоб Селеста подозревала, что и она влюблена; впрочем, пусть читатель сам судит об этом по тому маленькому разговору, который я выше передал.
На следующее утро я вышел посмотреть, не увижу ли корабля, и, к величайшему удовольствию, заметил его, шедшего к берегу милях в шести от входа в гавань. На нем были теперь очень порядочные мачты с брам-стеньгами вместо тожелей. Углубившись на три мили в гавань, он спустил единственный оставшийся у него бот, который направился к берегу, распустив парламентерский флаг на носу. Я поспешил в свою комнату и написал О'Брайену подробный отчет о случившемся, намереваясь отослать его с ботом; в нем, между прочим, я просил прислать мои вещи, потому что я не имел с собой ничего, кроме того, что было на мне. Как только я закончил его, вошел генерал О'Брайен.
- Друг мой, - сказал он, - я только что принял парламентера, присланного капитаном О'Брайеном; он хочет знать о судьбе экипажа своих ботов и просит позволения доставить оставшимся в живых их платье и имущество.
- Я как раз описал ему эту историю и между прочим прошу его именно о том, о чем он просит вас, - ответил я и подал ему письмо, которое он, прочитав, возвратил мне.
- Но, друг мой, - сказал он, - вы очень превратного мнения о нас, французах, если думаете, что мы намерены удерживать вас в плену. Во-первых, то, что вы освободили стольких французских подданных, когда овладели "Викториной", дает вам право на такое же снисхождение; во-вторых, вы не были взяты в плен, а попали сюда велением судьбы; Провидение этой бурей ослабляет вражду между народами и побуждает к общему человеколюбию, которое так прекрасно выказали ваши храбрые матросы. Вы, следовательно, вольны отправиться с вашими людьми. Но мы все-таки будем считать себя вашими должниками. Как бок сегодня?
- Очень плохо, - отвечал я, не в силах снести мысль о столь скором возвращении на бриг, прошедший день я вынужден был рано расстаться с Селестой и идти спать. Я очень мало успел с ней поговорить и еще не рассказал генералу О'Брайену истории моего побега) из Франции.
- Хорошо, хорошо! - возразил генерал, понявший мою мысль - Я не считаю, что вам необходимо отправиться сегодня. Я отошлю матросов и ваше письмо. Кроме того напишу капитану О'Брайену, что вы в постели и до послезавтра не встанете. Согласны?
Мне этот срок показался коротким, но я видел, что:, генерал ждет моего согласия, а потому я согласился.
- Бот может привезти ваше платье, - сказал он. Сейчас я велю сказать капитану О'Брайену, что если он потрудится послезавтра войти в гавань, то я пришлю вас на борт корабля в одном из наших ботов.
Сказав это, он взял письмо и вышел из комнаты. Лишь только затворилась дверь, я почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы идти к Селесте, ожидавшей меня, и рассказал ей обо всем случившемся В это утро я сидел вместе с ней и генералом и рассказывал им о своих приключениях, которые очень забавляли генерала, о поступке моего дяди и надеждах, слабо питаемых мною, со временем раскрыть обман. Не умолчал о том, как незавидно будет мое будущее, если это мне не удастся. В этом месте моего рассказа генерал стал задумчив и серьезен. Когда я закончил, наступило время обеда, и я узнал, что вместе с письмом от О'Брайена привезли мое платье. Он писал, как убивало его предположение о моей гибели и как обрадовала весть о спасении. Оказалось, что лишь только я отчалил с ботами, он вошел в каюту и, случайно взглянув на барометр, заметил, к удивлению своему, что он понизился на два дюйма, что было признаком урагана. Это вместе с особенным состоянием атмосферы заставило сделать все нужные приготовления, и, лишь только с этим справились, начался ураган. Корабль осел на корму и оставался в этом положении с полчаса, но необходимости срубить мачты, чтобы снова привести его в прямое положение, не было. На следующее утро они обогнули мыс на расстоянии не более полукабельтова от него. В заключение О'Брайен писал, что мысль о моей смерти так огорчала его, что, если бы не экипаж, ему было бы все равно - спасется ли корабль или погибнет. Он написал генералу О'Брайену письмо, в котором благодарил его за доброту и уверял, что, попадись ему хоть пятьдесят кораблей, он не станет брать ни одного, пока я не возвращусь на борт, хотя бы ему пришлось быть отставленным от службы за нерадение к обязанностям. Он прибавлял, что бриг с подставными мачтами ходит так же быстро, как прежде, и что, лишь только я возвращусь на борт, он отправится к Барбадосским островам. "Что касается твоих больных ребер, Питер, это ничего, - продолжал он, - я знаю, что ты метишь теперь на Адамово ребро [По Библии, Бог из ребра Адама, первою человека па земле, создал женщину, Еву, которую и дал ему в жены.]; но подожди немного, мальчик мой. Ты будешь лордом - я тебе обещал; это цель, от которой мы ни за что не свернем. Прощай!"
Оставшись наедине с Селестой, я показал письмо О'Брайена. Я читал генералу то место, в котором О'Брайен говорит, что не станет брать призов, пока я на берегу; он отвечал, что в таком случае следовало бы меня подольше продержать; но, заметил он, О'Брайен честный человек и стоит своего имени.
Дойдя до места, где говорилось о ребре Адама, о котором я совершенно забыл, Селеста попросила меня объяснить, потому что хоть и хорошо читала и говорила по-английски, но не настолько знала язык, чтобы понимать игру слов. Я перевел ей.
- Право, Селеста, - сказал я, - я совсем забыл об этом замечании О'Брайена, иначе не показал бы вам письма; но, впрочем, он говорит правду. После вашей ласки как мог я не полюбить вас? О, стоит ли говорить, что я счел бы за величайшее счастье, если бы вы полюбили меня настолько, чтобы стать со временем моей женой! Не сердитесь за откровенность, - прибавил я, заметив, что она краснеет.
- Ах, нет, я не сержусь, Питер. Напротив, мне очень лестно то, что вы сейчас сказали.
- Но, - продолжал я, - я немного могу предложить вам... почти ничего. Я не такой жених, какого, может быть, желает ваш батюшка; но я имею надежды.
- Мой милый папенька любит меня, Питер; вас также он любит с того дня, как в первый раз увидел: ему так понравилось чистосердечие и честность вашего характера. Он мне часто в этом признавался и вспоминал о вас.
- Ну так, Селеста, скажите, могу ли я думать о вас и надеяться, что если когда-либо снова встретимся, то для того, чтобы уж больше не разлучаться?
И, взяв ее за руку, обнял за талию.
- Не знаю, что сказать вам, - ответила она. - Я поговорю с батюшкой или, может быть, вы сами поговорите; но во всяком случае, кроме вас, я ни за кого не выйду.
Я поцеловал ее и крепко прижал к груди. Селеста, залилась слезами и положила свою голову на мое плечо, В эту минуту вошел генерал О'Брайен, но ни я, ни Селеста не сдвинулись с места.
мне возможности просить ее руки; но, надеюсь, меня извинят кратковременность моего пребывания здесь, опасение лишиться ее и искренняя привязанность.
Генерал раза два прошел взад и вперед по комнате и потом произнес:
- Что скажет Селеста?
- Селеста никогда не сделает того, что неприятно ее отцу, - отвечала она, подошла к нему и, обняв, скрыла свое лицо на его груди.
Генерал поцеловал дочь и сказал:
кажется, обоюдна; но в то же время не хочу ни обещаний, ни обязательств. Вы, может быть, никогда больше не увидитесь. Как бы то ни было, Селеста еще очень; молода, и я не стану принуждать ее, со своей стороны. Вы тоже свободны, и если время и обстоятельства не изменят ваших теперешних чувств...
- Но теперь оставим этот разговор, - сказал генерал. - Селеста, у нас сегодня большое общество за обедом. Поди, душенька, в свою комнату и приготовься. Я пригласил всех дам, вами освобожденных, Питер, их мужей и отцов. Вы будете иметь удовольствие видеть, сколько людей осчастливили своей снисходительностью. Теперь, когда Селеста оставила комнату, я прошу вас, Питер, как честного человека, не требовать от нее обещаний, не связывать ее с собой клятвами. Привязанность ее к вам бессознательно росла в ней с годами, и она любит вас больше, чем следовало бы для ее спокойствия в случае, если обстоятельства разлучат вас навсегда. Будем надеяться на лучшее, однако и я, со своей стороны, уверяю вас, что только самые важные препятствия могут заставить меня не согласиться на ваш союз.
Я со слезами поблагодарил генерала; он с чувством пожал мне руку, когда я дал ему требуемое обещание, и мы разошлись.
Как счастлив я был, возвратясь в свою комнату, где мог успокоить свои чувства и поразмыслить о случившемся. Правда, на одну минуту мысль о моем зависимом положении бросила было тень на мою радость; но в следующую я уже строил воздушные замки, воображая, что открыл обман дяди, наследовал титул и поместья и кладу их к ногам моей милой Селесты. Надежда поддержала мой дух, и на время я был доволен сознанием, что Селеста отвечает на мою любовь. Тщательно одевшись, я сошел вниз и нашел, что все общество уже собралось. Мы очень весело провели время; дамы просили генерала О'Брайена удержать меня пленником, что было очень мило с их стороны: я сам был готов просить о том же.