Браконьер.
Глава XI

ГЛАВА XI

Откровенность за откровенность и добро за добро.

- Теперь, О'Донагю, если вам еще не надоело сидеть со мной, расскажите мне про себя, как вы поживали сами после того, как мы расстались.

- Извольте, дорогой товарищ, я расскажу вам все, но только интересных приключений у меня не было никаких. Я был в Бате, в Чельтенгаме, в Харрогэте, в Брайтоне и сталкивался с самыми разнообразными людьми. Встречал много хорошеньких девушек, но эти хорошенькие девушки были, как и я же, почти все без единого грошика, а барышни с приданым были или слишком уж некрасивы или просто мне не нравились. Раза два или три я сватался и получал отказ, раз семь или восемь имел случай жениться, но не захотел сам. Всякий раз меня удерживал образ одного ангела, которого я лишился навсегда. За все время я встретил только одну особу, которая, я знаю, могла бы заслонить от меня этот образ, заменить мне его до известной степени, но я боюсь, что и эта особа тоже для меня навсегда утрачена. Я решил, что я женюсь на деньгах, только на одних деньгах, но буду своей жене хорошим мужем и никогда не дам ей заметить, что я женился на ней из расчета. И уж дешево я себя не продам.

- Отлично, мой дорогой. Вы мужчина на редкость красивый и легко можете прельстить собой какую-нибудь богатую вдовушку. Но скажите, О'Донагю, если это не секрет: кто та особа, которая, видимо, сделала на вас сильное впечатление, так что вы ее до сих пор не забыли?

- Я с ней встретился в Комберлэндских озерах и, будучи знаком кое с кем из ее кружка, получил приглашение присоединиться к их компании. В ее обществе я провел дней десять в Уайндермере, Эмбельсайде, Дервентватере и других местах. Она была титулованная иностранка.

- Вот даже как!

- Кроме того, я узнал потом, что у нее огромные земли в Польше. Она была очень красива, очень умна и образована, говорила по-английски и на многих других языках. Лет ей было - года двадцать два или двадцать три, вот так.

- Могу я спросить, как ее звали?

- Княжна Чарторинская.

- Так вы княжну себе подцепили? И что же - ухаживали за ней, добивались ее любви?

- Разве княжна не такая же женщина, и разве я не ирландец? Раз я бы полюбил женщину, то будь она хоть самим римским папой - а ведь была же, пишут, римским папой женщина под именем Иоанна какого-то там - я сумел бы ее добыть. Да, я за ней ухаживал и, ухаживая, влюбился настолько серьезно, что не забуду ее, проживи я хоть тысячу лет. Я буду всегда ее помнить с моей бедной Джюдитой. После Джюдиты я думал, что уже не полюблю больше никого, что у меня сердце зачерствело, как у ростовщика, но, оказывается, ошибся.

- Скажите, а она как? Платила вам взаимностью?

- Она была ко мне неравнодушна, это я могу сказать без хвастовства. Перед нашим расставаньем я провел с ней наедине минут пять и сказал ей, что мне очень тяжело с ней прощаться. И тут я, кажется, в первый раз в жизни был искренен, голос у меня прерывался и был едва слышен. Она, должно быть, прочла на моем лице искреннее чувство и ответила: "Если вы правду говорите, то мы, значит, увидимся будущей зимой в Петербурге. До свиданья, я буду вас ждать".

- Я пробормотал, что непременно так сделаю, если будет можно, а сам тут же почувствовал, что этому никогда не бывать, потому что мне просто не на что будет поехать в Петербург. Другое дело, будь у меня средства, - о, для свиданья с ней я поехал бы не только в Петербург, а хоть на край света.

- Прескверное ваше положение, О'Донагю. Впрочем, на свете почти всегда так бывает. Я замечал, хотя был мальчиком, что самые лучшие и спелые яблоки висят обыкновенно над забором выше всех, так что их не достанешь. Могу ли я зайти за вами завтра, чтобы представить вас моей жене, мистрис Мэк-Шэн?

- Я буду очень счастлив представиться вашей доброй супруге, милый Мэк-Шэн. До свиданья, будьте здоровы и счастливы. Погодите, я позвоню моего маленького лакейчика, он вас выпустит.

- Славный он у вас мальчик, О'Донагю: такой проворный, ловкий, смотрит соколом. Где вы его добыли?

- Гм! Несколько странное место для найма прислуги.

- Вы помните Рошбрука у меня в роте?

- Как не помнить! Это был ваш лучший солдат. Заведовал продовольствием. Фуражир был замечательный!

- Так это его сын.

О'Донагю рассказал майору, как он встретился с Джо, и друзья расстались.

На следующий день, почти в такой же час, Мэк-Шэн пришел опять навестить друга и застал его уже одетым, чтобы идти вместе с ним к майору в дом.

- Погодите, О'Донагю, не торопитесь так познакомиться с мистрис Мэк-Шэн. Я сперва расскажу про нее одну вещь, вследствие которой она произведет на вас при первом свидании более благоприятное впечатление, чем обыкновенно. Присядьте и погодите надевать перчатки. Я передам вам наш вчерашний с ней разговор перед самым сном, когда мы оба уже готовились перейти в объятия Морфея. Не стану пересказывать ее вопросы о вас, мои ответы - скажу только, что я о вас наговорил кучу хорошего. В конце концов она заметила, что с вашей стороны было большой любезностью дать мне взаймы денег, и что она за это готова полюбить вас, как друга. Тогда я сказал, что вы очень несчастливы в своих предприятиях, что вам не повезло. Она поинтересовалась, в каком отношении. Я сказал, что это очень долго рассказывать - длинная история, а мне хочется спать, и, разумеется, только еще больше разжег ее любопытства. Чтобы сделать ей удовольствие, я не лег, а остался пока на ногах и рассказал ей приблизительно то, что слышал вчера от вас, прибавив к этому, что вот уже наступает зима, но что между тем вы не можете исполнить свое обещание - съездить в Петербург. Как вы думаете, что она сказал на это, добрая душа? Она сказала: "Мэк-Шэн, если ты меня любишь, и если ты чувствуешь благодарность к товарищу за то, что он тебя выручил в свое время, ты завтра же отвезешь ему денег, сколько нужно на поездку и даже больше, сколько вообще он спросит. Если он добудет себе невесту, он нам отдаст, а если нет - ну, что ж, ничего, деньги дело наживное". - "Это очень хорошо с твоей стороны, душа моя, - сказал я, - но не согласилась ли бы ты, чтобы и я с ним поехал? Я ему буду очень полезен в таком деликатном деле". Действительно, О'Донагю, я думаю, что принесу вам пользу, если поеду, и, кроме того, мне самому следует развлечься, переменить на время обстановку. Она серьезно спросила: "А без тебя он разве не сможет?" Я отвечал: "Боюсь, что нет. И хотя я прожил почти всю свою жизнь в казармах, света не знаю и не люблю, но для такого товарища, который всегда был добр ко мне..." - Она перебила: "Долго ли ты рассчитываешь пробыть в отсутствии?" - "Самое большее - месяца два". - "Ну, хорошо. Мне твоя поездка нисколько не улыбается, но раз ты говоришь, что это необходимо, так уж поезжай. Нечего делать!" Она даже вздохнула, бедняжка! - "В таком случае, я поеду", - сказал я. - "Да, сказала она, - это твой долг. Я пришла к решительному заключению" - "Как ты скажешь, так я и сделаю", - сказал я, - но отложим вопрос до завтра, а сейчас давай ложиться спать". Утром сегодня она объявила, что ее решение окрепло, и что она меня отпускает, потом выдвинула ящик, достала триста фунтов золотом и билетами и сказала, что если окажется мало, то мы напишем, и она пришлет. Не правда ли, О'Донагю, ведь золото, ведь бриллиант, а не баба? Вот и деньги.

- Правда, Мэк-Шэн, она золото, но не потому, что дала мне денег, а потому что у нее сердце замечательно доброе и отзывчивое. Относительно же вас, Мэк-Шэн, я не знаю, зачем, собственно, вам ехать со мной?

- Думаю и не сомневаюсь, что вы будете мне полезны, но только сейчас я еще не вижу, чем и как.

- А я вижу, и если вы не возьмете меня с собой, это будет с вашей стороны очень нелюбезно. Мне несводима легкая перемена обстановки, потому что, видите ли, О'Донагю - семейное счастье такая вещь, к которой нужно приучаться постепенно.

- Она так занята своим делом, что у нее просто времени не будет скучать без меня. Зато сколько будет у нее радости потом, когда я вернусь домой!

Капитан О'Донагю застал мистрис Мэк-Шэн среди обычных хлопот с посетителями столовой. Капитан нашел ее чрезвычайно симпатичной и милой, хотя, правда, несколько тучной. Она невольно располагала к себе каждого своей простотой, добротой и искренностью. Пообедали втроем. О'Донагю сумел ей понравиться. Было решено, что на этой же неделе оба джентльмена сядут на корабль, отходящий в Гамбург, чтобы проследовать оттуда в Петербург. С ними поедет и Джо в качестве мальчика-слуги.