Браконьер.
Глава XIII

ГЛАВА XIII

Содержащая в себе кое-какие сведения о городе Петербурге.

За триста рублей в месяц О'Донагю нашел для себя шикарный выезд - пролетку парой с отлетом. В корню был отличный рысак, а красивая пристяжная ходила вскачь, завиваясь кольцом, то есть загибая голову вбок и вниз так, что носом почти дотрагивалась до своих колен. Выезд был такой, что прохожие останавливались и любовались. У кучера Афанасия была борода самая большая во всем Петербурге. Джо был самым маленьким в Петербурге казачком, а курьер Дмитрий самым рослым и представительным выездным. Все это стоило больших денег, но деньги были истрачены не напрасно, и в один ясный, солнечный день капитан О'Донагю сел в свою пролетку и помчался к английскому послу. Письма были очень короткие, но писавшая их высокая особа пользовалась таким всеобщим почтением и любовью, что посол, лорд Сент-Г, тут же попросил О'Донагю считать его дом всегда для себя открытым, позвал его обедать на следующий день и предложил представить его императору на ближайшем выходе. О'Донагю простился с послом в полном восторге от своей удачи, и поехал с письмами к княгине Воронцовой, к графу Нессельроде и к князю Голицыну. Его и тут приняли очень хорошо. Покончив с визитами, он велел кучеру ехать на Английскую набережную, потом на Дворцовую, потом на Невский проспект и, покатавшись часа два, чтобы везде показать свой щегольский выезд, возвратился в гостиницу.

- Я теперь очень досадую, - заметил О'Донагю, когда рассказал Мэк-Шэну про свою поездку, - что согласился назвать вас в паспорте моим слугою. Вы бы точно так же могли развлекаться, как и я, и сохранили бы свое общественное положение.

- А вот я так нисколько об этом не жалею и ничуть не досадую, О'Донагю, - отвечал Мэк-Шэн. - Я достаточно позабавился и поразвлекся в свою жизнь, и даже больше, чем достаточно. После же обедов и вечеров с посланниками, князьями и графами мне бы, пожалуй, кухмистерская мистрис Мэк-Шэн стала казаться уже менее комфортабельной. Натанцевавшись с графинями и герцогинями, нашептавши им на ушко разных любезностей, перечокавшись шампанским почти со всею русскою знатью, я бы, чего доброго, стал презрительно относиться к своей домашней обстановке и к бифштексам-пай мистрис Мэк-Шэн, и сама мистрис Мэк-Шэн показалась бы мне, пожалуй, толще обыкновенного. Нет, нет, так гораздо лучше. Я очень умно придумал, хотя самого себя хвалить не следует.

- Может быть, вы и правы, Мэк-Шэн, но только мне совестно, что я трачу ваши деньги, вы же сами так ничем и не пользуйтесь на свою долю.

- Да какая же моя тут доля, О'Донагю? Послушайте. Предположим, что я бы приехал сюда один и совершенно самостоятельно. Что стал бы я тут делать? Ведь я не поступил бы, как вы, не явился бы с милой развязностью к принцу-главнокомандующему и не стал бы просить у него рекомендательных писем к нашему послу. Не завел бы себе щегольского выезда, да и не сумел бы, пожалуй, так все устроить. Сидел бы я таким же глупым сычом, как и сейчас сижу, и делал бы то же самое, что делаю теперь: например, сегодня я почти все утро, когда вас не было, простоял на одном из разводных мостов через реку и плевал в воду, внося свою лепту в Балтийское море.

- Вот это-то и досадно, что у вас здесь нет других развлечений получше.

- Есть, как так нет? Я думал о мистрис Мэк-Шэн, представлял себе ее доброе лицо, а это гораздо лучше, чем если бы я забыл ее для высшего общества. Каждый забавляется, как может, предоставьте мне устраиваться в этом отношении самому. Это единственное, о чем я вас прошу. А теперь скажите мне вот что: вы, я полагаю, ничего не узнали про польскую княжну, когда ездили с визитами?

- Разумеется, ничего. Ведь спрашивать было неловко. Это можно сделать только при удобном случае.

- Не расспросить ли мне про нее нашего курьера? Быть может, он ее знает.

- Как он может ее знать?

- Не в смысле знакомства на равную ногу, конечно, во он может знать об ее семье, о том, где она теперь живет и т. д.

- Нет, Мэк-Шэн, лучше не надо. Ведь мы его еще так мало знаем. Завтра я обедаю у нашего посла, там будет большое общество.

Днем получены были приглашения на вечер от княгини Воронцовой и князя Голицына.

- Каша заваривается крутая, - сказал Мэк-Шэн, - вероятно, вы встретите вашу красавицу, не тут, так там.

- Я тоже на это надеюсь, если же нет, то, когда освоюсь здесь получше, сам наведу о ней справки. Но сначала мы должны хорошенько обследовать почву.

О'Донагю отобедал у посла, побывал на вечере в обоих домах, но своего "предмета" так нигде и не встретил. В Петербурге, в свете, очень любят музыку, а капитан О'Донагю оказался недурным музыкантом, поэтому его стали приглашать наперебой во все лучшие дома. Ко двору же его представить было нельзя по той простой причине, что двор в этом году все еще не переезжал до сих пор в Петербург из летней резиденции.

Дмитрий, которого нанял О'Донагю в качестве курьера, был очень способный, умный парень. Увидав, что его барин человек очень щедрый и нетребовательный, он почувствовал к нему симпатию и готов был служить ему не за страх, а за совесть. В особенности ему пришлись до душе фамильярные отношения между О'Донагю и Мэк-Шэном, он знавал других англичан, и ему было известно, что они обращаются с прислугой сухо и пренебрежительно, обращение же О'Донагю со своим слугой ему нравилось, и через это барин-ирландец сильно выигрывал в глазах Дмитрия. Дмитрий говорил по-английски и по-французски порядочно, а по-русски и по-немецки совсем хорошо. Происхождением он был русский, из питомцев московского воспитательного дома, и следовательно не был крепостным. С Мэк-Шэном он скоро подружился, как только тот увидал, что Дмитрий малый порядочный и собирается служить честно.

- Скажи своему барину, Максимыч, - сказал он Мэк-Шэну, которого переделал в Максимыча, - чтобы он здесь в Петербурге не разговаривал о политике ни с кем, а то на него как раз донесут, и он будет взят в подозрение. Здесь почти вся прислуга, все курьеры - по крайней мере, две трети - служат в тайной полиции.

- Этак, пожалуй, и ты там служишь? - спросил Мэк-Шэн.

- Служу, - как ни в чем не бывало сознался Дмитрий. - Через несколько дней от меня потребуют доклада о вас, и я должен буду его представить.

- Прежде всего меня спросят: кто мой барин и чем занимается? Удалось ли мне узнать хотя бы от тебя, из какой он семьи, не принадлежит ли он у себя на родине к знати? Не выражал ли он каких-либо политических мнений? Удалось ли мне выведать доподлинно истинную цель его приезда в Россию?

- Что же ты на эти вопросы ответишь?

- Я и сам хорошо не знаю. Я бы желал, чтобы ты сообщил мне все эти сведения о нем, а я бы так их туда в передал с твоих слов. Можешь ты это сделать?

- Могу, отчего же. Изволь. Во-первых, об его происхождении я могу сказать, что он принадлежит у себя на родине к королевскому роду.

- Что ты!

- Верно, как вот то, что я сижу здесь на этом старом кресле. Разве он не привез с собой рекомендательные письма от брата нашего теперешнего короля? Или это у вас здесь ни во что не считается? У вас больше значит длина бороды?

- У нас больше всего значит чин. Чин у нас гораздо важнее титула, и генерал считается куда выше, чем князь. Ну, а каковы политические взгляды твоего барина? Я от него ничего не слышал о политике. Слышал только, как он хвалил город и государя императора.

- Он хвалит и порядки ваши, и законы, они ему очень нравятся. От флота и армии он в восторге.

- Хорошо. Так и скажем. Теперь третье, зачем он сюда приехал?

- Просто так, людей посмотреть и себя показать, благо завелись лишние деньги. Ну, и поразвлечься немножко. У него ведь есть письма к очень высокопоставленным лицам. Однако, Дмитрий, сухая ложка рот дерет. Что так-то разговаривать, прикажем лучше подать бутылку шампанского и промочим себе горло.

- Шампанского! А что на это скажет твой барин?

- Что скажет? Он будет очень доволен, что я себе ни в чем не отказываю, он этого требует от меня все время. Спроси его хоть сам, коли не веришь.

Дмитрий сходил за шампанским. Когда вино было разлито по стаканам, он сказал:

- А твой барин очень щедрый господин, и я готов прослужить ему хоть всю мою жизнь, до самой смерти. Но с другой стороны, кто вас знает, что вы с ним за люди? Вдруг шпионы иностранные или лазутчики, или еще того хуже - крамольники, революционеры?

- Зачем непременно предполагать подобные вещи? - возразил Мэк-Шэн. - Разве мой барин не мог приехать просто по своему личному делу?

- А для чего он привез с собой письма от королевского брата? Это подозрительно.

- Как для чего? Да просто для того, чтобы представиться высокопоставленным лицам в качестве действительного, настоящего джентльмена, а не проходимца какого-нибудь. Неужели в здешней стране не понимают таких простых вещей и подозревают в них невесть что? Ну, люди!

- Это ты сам не понимаешь нашей страны, - возразил Дмитрий.

- Отказываюсь и понимать такие вещи... А ты мне вот что объясни, дружище Дмитрий... Да не спросить ли нам еще бутылочку? В этой уж ничего нет, а за бокалом вина глаже беседа идет.

Распили еще одну бутылочку. Мэк-Шэн незаметно свел разговор на петербургских красавиц.

- У нас в столице много есть красавиц из польских дам и барышень, - сказал Дмитрий.

- А нет ли между ними княжны Чарторинской? - спросил Мэк-Шэн. - Не слыхал ли ты про такую?

- Она была в Англии.

- Возможно. Она только что вернулась с дядей из-за границы.

- Скажи, приятель, она теперь в Петербурге?

- Надо полагать. А для чего ты спрашиваешь?

- Много будешь знать - скоро состаришься.

- Вот что, Максимыч: я догадываюсь, что твой барин в Петербург-то приехал из-за этой самой княжны. Скажи мне правду. Я уверен, что оно так и есть.

- Значит, тебе известно больше, чем мне. Я знаю только, что мой барин встретил княжну в Комберлэнде, и что он находит ее красавицей.

- Виляешь ты, Максимыч.

- Вот тебе крест! Доверься мне, буду служить твоему барину верой и правдой.

- Ну, хорошо. Барин, действительно, влюбился в княжну, и она в него, кажется, тоже. Из-за этого мы и приехали.

- Прекрасно. Я так и скажу в тайной полиции, а затем буду служить вам с барином верой и правдой.

- Неужели ты все расскажешь теперь в тайной полиции? - спросил Мэк-Шэн.

- Послушай, Дмитрий, шампанское мне надоело, а пить все еще хочется. Добудь-ка бутылочку бургонского. Да не таращи так глаза, повторяю же, капитан ничего не скажет. За подобное он меня никогда не забранит.

- Что за милый барин у тебя! - сказал Дмитрий, которого от двух первых бутылок уже начало разбирать. - Вот славный-то!

Откупорили третью бутылку. Мэк-Шэн продолжал:

- Расскажи теперь, дружище Дмитрий, все, что ты знаешь про княжну. Кто она такая?

больнице. Говорят, что царь сватает ее за одного генерала. Она при государыне фрейлиной и живет во дворце.

- Ее оттуда и не достанешь, - согласился Дмитрий.

- Фью! - посвистал Мэк-Шэн.

- Трудновато будет, это верно,

- Так, чтобы поговорить наедине? Разве только на бале, во время танцев. Больше негде, Максимыч, она-то его любит. Есть признаки.

- Пусть он доверится мне, а я буду служить ему верой и правдой. Видит Бог, не сфальшивлю.

- Ты хороший малый, умный, добрый и честный, - сказал Мэк-Шэн. - Допьем же бутылку-то, да я пойду спать: смерть, как хочется. И здоровую же задам я сегодня высыпку, не в обиду будь сказано здешним блохам.