Папа Сикст V.
Средневековое правосудие

СРЕДНЕВЕКОВОЕ ПРАВОСУДИЕ

В мрачной и низкой зале исторического дворца "Cancelleria", стоящего около "Campo dei Fiori", происходила страшная сцена. День уже склонялся к вечеру, в громадный зал еле проникал луч вечерней зари сквозь железные решетки низеньких окон. В углублении этого смрадного склепа виднелось красное пламя из жаровни, наполненной пылающими угольями. Кругом по стенам были орудия пытки: блок, клещи, щипцы, железные обручи, колодки и длинное ложе с ремнями, на которое клали пытаемую жертву. В зале присутствовало несколько человек. С ними нам не мешает ознакомиться поближе. Главный из них, по-видимому, начальствующий, был известный Джиакомо Бонкомпаньи, герцог де Сора, сын папы Григория XIII, который выдавал его за племянника - ложь, возбуждавшая улыбку каждого. Дон Джиакомо был фаворитом папы и причиной величайших беспокойств его святейшества. Красивый, молодой, элегантный, смелый, расточительный, Джиакомо имел все качества Алкивиада. Папа хотел сделать его священником и наградить кардинальской мантией, но это оказалось невозможным. Молодой человек предпочитал военное поприще, ввиду чего папа произвел его в генералы войск святой церкви. Капитан папской гвардии любил жуировать, в особенности он был падок до женского пола. Часто, чтобы приобрести расположение какой-нибудь красавицы, он, не задумываясь, делал громадные долги, которые, к великому своему огорчению, должен был платить его августейший родитель папа Григорий XIII. Иногда последний не шутя, гневался на сына, прогонял его, не велел показываться ему на глаза. Но эти комедии только возбуждали смех герцога де Сора, он очень хорошо знал, что августейший родитель не может жить без него. И действительно, спустя несколько дней после грозной сцены Джиакомо снова призывался в апостольский дворец, и дело шло по-старому. Слабость его святейшества к сыну, названному им племянником, очень дорого стоила римским гражданам: молодой красавец генерал совершенно безнаказанно чинил всякие злодейства и беззакония.

Герцог де Сора был одет в бархатный плащ бирюзового цвета и круглую шляпу с пером, он был высокого роста, прекрасно сложен, с правильными чертами лица, выражавшего холодный цинизм, и большими черными глазами навыкате. Рядом с ним стоял его лейтенант, мужчина лет пятидесяти, со свирепой, отталкивающей наружностью, серыми волосами, стоящими как щетина, и мутными глазами самого холодного и бесчувственного злодея. Его мускулистое тело было обтянуто черной бархатной туникой; за поясом торчали два пистолета. Звали его дон Марио Сфорца. Его обязанностью было охранять провинции от бандитов, ибо Марио Сфорца сам был первоклассным разбойником и убивал, грабил, насиловал мирных провинциалов во имя закона. От каждого бандита жители провинций могли ожидать хоть какого-нибудь снисхождения, но от этого страшного злодея никому не было пощады. С Марио Сфорца мог сравниться по грабежу и разбою только Просперо Колонна. Народ не звал их обоих иначе, как убийцы (ammazzatori).

Третий субъект был тот самый предатель, который постучал в окно, когда был вызван несчастный муж красавицы Виктории, и потом принимавший непосредственное участие в убийстве молодого человека. Остальные двое исполняли обязанности палачей. Имя обвиняемого было Греко, его папские сбиры арестовали в ночь убийства. Греко, конечно, нисколько не беспокоился, надеясь на заступничество всемогущего герцога Браччиано, но злодей, как увидим ниже, ошибся. Введенный двумя палачами в зал пытки и увидав все эти страшные орудия, Греко невольно сделал шаг назад и задрожал всем телом, холодный пот выступил на его лице. Но, вспомнив, что за все мучения его щедро наградит герцог Браччиано, он несколько оправился. Марио Сфорца, кончив совещание с герцогом, дал знак палачам подвести ближе обвиняемого.

-- Тебя зовут Греко? - спросил он.

-- Точно так, - отвечал последний.

-- Ты слуга синьора Франциска Перетти?

Греко и на этот вопрос отвечал утвердительно.

-- Ты обвиняешься в соучастии в убийстве твоего господина.

-- Я невиновен. Чтобы я принимал участие в убийстве моего господина? Да Бог меня сохрани, я бы сам сто раз позволил себя убить, защищая его моей грудью.

Марио Сфорца посмотрел на Джиакомо и улыбнулся.

-- Говорят, - продолжал лейтенант, - что ты знаешь убийц и можешь назвать их по именам.

-- Великий Боже! Да когда бы я мог это сделать? Ночь была темная, в двух шагах ничего нельзя было рассмотреть, затем страх...

-- Впрочем, мы даром теряем время, - нетерпеливо сказал Марио. - Гей, помощники, заставьте петь этого зяблика!

Двое палачей подхватили Греко, скрутили ему руки назад, привязали к блоку и мигом вздернули к потолку. Эта пытка была одна из самых мучительных, все мускулы вытягивались и нестерпимо болели. Несчастный кричал душераздирающим голосом и клялся отвечать на все вопросы. Лейтенант дал знак, пытаемого опустили на землю.

-- Пусть придет канцелярист и записывает мои показания, скажу всю правду.

-- Не надо записывать, мы и так будем помнить, - холодно улыбаясь, сказал Марио.

Греко не понял всей иронии этих слов.

-- Я должен сказать вам, - показывал обвиняемый, - что я узнал убийцу. За несколько дней перед несчастьем мой покойный господин на улице Юлия встретил кавалера Пеллетьери. Между ними завязалась ссора, и мой господин стал грозить смертью кавалеру Пеллетьери...

-- Перетти грозил смертью такому храбрецу, как Пеллетьери! Греко, пытка, очевидно, тебе не развязала язык.

-- Я, господин, показываю сущую правду, - отвечал обвиняемый, - в ночь преступления я видел господина Перетти, окруженного синьорами, среди которых я отлично рассмотрел высокую фигуру кавалера Пеллетьери...

-- Как же ты мог рассмотреть кавалера Пеллетьери... если, как ты сам говоришь, ночь была страшно темна?

-- Ах, молния!

Проговорив эти слова, Марио отошел в сторону и начал шептаться с герцогом де Сора. Потом опять приблизился к Греко и бросил на него взгляд, от которого у несчастного замерла душа.

-- Итак, - обратился он снова к обвиняемому, - ты уверен, что убил Перетти кавалер Пеллетьери?

-- Вполне уверен, ваше превосходительство, я видел его своими собственными глазами.

-- Странно, как это так могло случиться, - сказал лейтенант. - Пеллетьери, вероятно, предвидя твой оговор, давным-давно уехал из Рима и до сих пор никто не знает, где он находится, а ты знаешь, даже видишь его собственными глазами. Странно!

Эти слова произвели эффект чрезвычайный. Греко сконфузился и не знал, что сказать. Марио продолжал:

-- Но о герцоге Браччиано ты ничего не можешь сообщить? Не принимал ли он прямого или косвенного участия в убийстве Франциска Перетти?

-- Герцог Браччиано! - пробормотал обвиняемый. - Я не понимаю, что тут может быть общего? Ваше превосходительство изволит шутить?

-- Ничуть. Я очень серьезно еще раз повторяю мой вопрос и прошу отвечать на него без всяких уверток: принимал ли участие герцог Браччиано в убийстве Франциска Перетти?

-- Пресвятая Дева! Да какое же я мог иметь отношение к герцогу Браччиано? Я находился на службе у синьора Франциска Перетти.

-- Подумай-ка хорошенько, а быть может, ты что-нибудь и знаешь?

-- Ничего я не знаю.

-- Решительно ничего?

-- Решительно ничего.

-- Ну, делать нечего, надо прибегнуть к более серьезным мерам, иначе мы не добьемся правды от этого упрямого осла, - сказал Марио. - Гей, помощники! Огонь и масло!

Палачи взяли Греко, повалили его на скамейку, прикрутили к ней веревками и сняли обувь.

-- Начинай! - скомандовал лейтенант.

Один из палачей намазал маслом ступни Греко и приложил к ним докрасна раскаленные щипцы. Несчастный закричал не своим голосом. По комнате пошел смрад жженого мяса.

-- Желаешь ли сказать правду: - спрашивал лейтенант.

-- Ой, я сказал все, что знал, ой, я не могу, мне больно! - вопил Греко.

-- Намажь больше, - опять скомандовал Марио.

Палач гуще вымазал маслом ступни и приложил к ним почти докрасна накаленное железо. Сначала послышалось шипение, потом оно смолкло; огонь уничтожил мускулы и дошел до кости. Раздирающие душу вопли вылетали из груди мученика.

-- Ой, буду! Буду! Освободите, нет моей мочи! - кричал Греко.

Лейтенант сделал знак палачу. Тонио взял тряпку, напитал ее какой-то жидкостью и приложил к черным обуглившимся костям; ступней уже не было и следа, они сгорели. Обвиняемого развязали и посадили на скамейку.

-- Ну, говори же, да короче, кто был руководителем убийства Франциска Перетти?

-- Марчелло Аккорамбони, брат синьоры Виктории, жены убитого.

-- Но кто был главным руководителем всего дела?

-- А если я скажу, вы меня спасете?

-- Мерзавец! Еще вздумал предлагать условия, - вскричал Марио. - Опять пытать его!

-- Нет, нет, скажу, все скажу, - молил Греко.

-- Ну, говори, кто же был главным зачинщиком?

-- Герцог Браччиано, - пролепетал обвиняемый, со страхом оглядываясь кругом, точно боялся, что потолок обрушится на его голову при произнесении имени всемогущего герцога.

-- Значит, синьор Паоло Джиордано имел какой-нибудь интерес в том, чтобы убить Перетти?

-- Господин герцог был любовником Виктории и хотел на ней жениться.

Лейтенант обменялся многозначительным взглядом с генералом.

-- Как я предполагал, - проговорил герцог Сора.

-- Ну, а ты какое принимал участие в преступлении? Говори правду, а то знаешь, что тебя ожидает!

-- Герцог Паоло Джиордано обещал мне свое покровительство, - пролепетал обвиняемый.

-- За что?

-- Я постучался в окно, вызвал синьора Франциска и провожал его до садов Сфорца, где дожидались люди Аккорамбони.

-- Ну, а потом?

-- Потом я немножко придержал его, когда в него стреляли, - отвечал Греко.

Несмотря на страшную испорченность генерала папских войск и его достойного лейтенанта, подобная гнусная измена негодяя их поразила.

-- Ты все, что показывал, готов удостоверить своей подписью? - спросил лейтенант.

-- Отвечай, согласен ли ты подписать свои показания?

-- Согласен, - едва слышно проговорил Греко.

Лейтенант с герцогом удалились в противоположный конец комнаты и начали о чем-то совещаться. Видно было, что Сфорца хочет в чем-то убедить племянника папы.

-- Но подумайте, Марио, - говорил герцог, - дядя за это рассердится.

-- Напротив, ваш дядя будет доволен, что вы избавляете его от самого большого беспокойства, которое когда-либо существовало в продолжение всего его царствования. Если Греко, выйдя отсюда, будет рассказывать в городе то, что он здесь показал, то правительство будет вынуждено начать преследование Орсини, тем более что кардинал Монтальто, верьте мне, ни одной минуты не даст покоя его святейшеству.

-- Ну что же из этого, - гордо возразил герцог, - если дядюшка пожелает, я имею достаточно силы для того, чтобы положить конец произволу этого Браччиано, который воображает себе, что он рожден с правом убивать безнаказанно, кого ему вздумается.

Марио сделал нетерпеливый жест.

-- Попробуйте тронуть Орсини, - продолжал он, - и вы увидите, что против ваших пяти тысяч солдат явится десять или двенадцать тысяч бандитов, которыми располагает герцог Браччиано.

-- Прекрасно. Но я могу соединиться с Аквапенденте, с Просперо, - возразил герцог, - у одного Колонны есть шесть тысяч лучших солдат в Европе.

-- Просперо и Колонна принадлежат к числу недовольных, и они давно бы предали огню и мечу весь мой лагерь, если бы мне не удалось заручиться союзом с кардиналом Медичи.

Герцог после непродолжительной паузы сказал:

-- Наконец, я могу прибегнуть к помощи римских граждан, сделаю воззвание, и у меня мигом образуется сильнейшее войско.

-- Совершенно верно, - отвечал, горько улыбаясь, лейтенант, - но если вы сделаете воззвание к народу и вооружите его, то, уничтожив римских баронов, народ примется за вас и за вашего дядю. Этого прошу не выпускать из вида.

Генерал серьезно задумался. Марио продолжал, все более и более воодушевляясь.

-- Нас маленькая горсточка львов среди целой массы волков. Мы управляем ими только потому, что волки не соединились вместе и нет между ними согласия, единства цели. Если явится между ними солидарность и они попробуют крови благородных, они уничтожат существующие порядки, в один момент их явится, по крайней мере, сто тысяч. Что же вы будете в состоянии сделать с вашей горстью солдат против такой силы?

Эта беспощадная логика лейтенанта вполне убедила герцога де Сора, и он сказал:

-- Ну, делайте, как знаете. Конечно, мой кузен Орсини будет не особенно мне благодарен, но я, по крайней мере, избавлю от величайшего беспокойства моего святейшего дядюшку.

Выслушав это приказание генерала, Марио подозвал к себе двух палачей и что-то им прошептал. Последние подхватили Греко и потащили его к пасти ужасного колодца, видневшегося в конце пытальни.

-- Куда вы меня несете? - вопил несчастный. - Я вынес пытку и сказал всю правду, вы должны отпустить меня на свободу.

-- Ну, попробуй уйти, - сказал с наглым цинизмом один из палачей, глядя на обугленные кости вместо ступней Греко.

На улице слышались нетерпеливые крики и шум приближающейся толпы.

-- Бросай его проворней! - командовал Марио.

Греко, наконец, понял, куда его тащат. Страх смерти еще больше исказил черты его лица.

-- Боже! В колодец!.. Смерть!.. - закричал он с таким отчаянием, которое тронуло бы камни, но не палачей.

Между тем шум на улице увеличился так, что можно было слышать голоса многих людей.

-- Сюда! Ко мне! - кричал герцог Браччиано. - Они заперлись в подземелье, но я разнесу все и камня на камне не оставлю!

Греко уже подняли вверх, чтобы бросить в колодец, однако он, услыхав голос Браччиано, сделал сверхъестественное усилие и освободился от палачей, но стать на свои обожженные ноги не мог и упал на землю. Палачи его снова подхватили, и в то время, когда разбитая дверь упала, и герцог Браччиано вломился со своими людьми в подземелье, несчастный Греко уже летел на дно глубокого колодца.

Генерал папских войск и его достойный лейтенант совершенно спокойно стояли среди комнаты, будто ничего особенного и не произошло.

-- Как это вы, мой уважаемый кузен, - совершенно хладнокровно сказал герцог Сора, - с вооруженной силой вламываетесь во дворец юстиции, ломаете двери, - никак не ожидал!

хотя бы пришлось поднять весь Рим.

-- Я искал моего верного слугу, - отвечал, несколько сконфузясь, Браччиано, - мне сказали, что он здесь, между тем я его здесь не вижу.

-- Позвольте, кузен, просить вас отпустить ваших людей, - говорил герцог Сора, - мне необходимо переговорить с вами.

Браччиано невольно вздрогнул: именно в то время, когда он слушал генерала, взор его упал на орудия пытки, но вскоре он оправился и подумал:

-- Не осмелятся!.. - И жестом приказал своим людям выйти.

Герцог Браччиано хотел протестовать.

-- Греко был здесь только что, - продолжал генерал, - и показал многое, впрочем, он перенес довольно стойко пытку и сначала не хотел признаться ни в чем, но, увидав, что вы его покинули на произвол судьбы, он показал всю истину. И мы имели случай узнать весьма прискорбные обстоятельства о вас и о синьоре Виктории...

-- Пожалуйста, прошу вас не мешать имя синьоры Виктории в это несчастное дело, - вскричал, побледнев, герцог Орсини.

-- Мне и самому кажется так, - прибавил генерал, - и вследствие этого я приказал, чтобы чересчур длинный язык Греко урезали, заставив его замолчать окончательно.

-- Очень просто. Я велел бросить опасного свидетеля в колодец, и в настоящее время он напился воды настолько много, что уже не будет в состоянии болтать в продолжение целой вечности.

Герцог Браччиано был озадачен и не знал, радоваться ему или печалиться.

-- Греко был верный слуга! - пробормотал он.

-- Даже чересчур верный. При первом прикосновении железа к его ногам он показал на ваш счет много ужасных вещей, которым я, конечно, не поверил.

-- Значит, вы мой друг? - прошептал он.

-- Да, в этом случае я поступил, как истинный ваш друг, - отвечал начальник папской гвардии и повторил все то, что он только что слышал от своего достойного лейтенанта Марио. - Мы, бароны, до тех пор сильны, пока держимся друг друга, но если между нами возникнет распря и плебеи воспользуются ею - мы погибли.

Орсини понял и, крепко пожав руку генералу, сказал:

-- Я с вами совершенно согласен и благодарю; с этих пор, герцог, я ваш; услуга, оказанная Орсини, не может пропасть!

Таким образом, убийство несчастного Перетти, племянника кардинала-монаха, осталось не наказанным. Бароны никак не могли предвидеть, что этот неизвестный бедный старик Монтальто вступит на римский престол под именем Сикста V и будет избран Провидением карающей силой.