Папа Сикст V.
Нищета

НИЩЕТА

В одном из отдаленных предместностий Рима, на берегу Тибра, стоял полуразвалившийся дом, в котором жило семейство тюремного сторожа Фортунато. Оно состояло из шести человек: самого Фортунато, его старухи матери, жены, двух молодых девушек и подростка лет тринадцати. Старуха страдала неизлечимым помешательством, потеряла человеческий образ и скорее походила на животное, чем на человека; жена Фортунато, особа лет под сорок, несмотря на ее худое, истощенное лицо, носила следы замечательной красоты; ее дочери, - Розета, лет восемнадцати, и Сесилия, пятнадцати лет, очень на нее походили, такие же высокие, стройные, как и мать, с густыми черными волосами и с типичными лицами чистокровных римлянок. Юноша также обещал быть красивым. Содержать пятерых домочадцев на скудное жалованье тюремного сторожа не было никакой возможности. Вся семья страшно нуждалась, и, если бы не помощь, оказываемая благочестивым Гауденцио, монахом соседнего монастыря, всегда после Ave Maria раздававшего хлеб и суп бедному народу, многие из семейства Фортунато давно бы умерли с голоду. Вся семья жила в одной сырой комнате почти без мебели: посредине стоял большой деревянный стол, около него три табурета. Возле стен, покрытых плесенью, были разостланы матрацы из грубой парусины, набитой осокой, они служили ложем для семьи. Вообще вся обстановка этого несчастного дома была крайне бедна. Семья не ела уже второй день, все с нетерпением ждали Фортунато, но он почему-то не приходил.

-- Хлеба! Я есть хочу! - выла безумная старуха.

-- Боже мой, Боже, - говорила мать, с отчаянием ломая себе руки. - Фортунато не идет, а мы со вчерашнего дня ничего не ели!

-- Мы-то еще можем терпеть, - сказала младшая дочь Сесилия, - вот только бы для бабушки хоть кусочек хлебца...

Мать подняла глаза, полные слез, на дочь и подумала: "Боже великий, этот ангел, созданный Тобой для нашего утешения, должен голодать! Она не заботится о себе, ей важнее накормить больную бабушку!.."

-- Я есть хочу! - снова вскричала старуха и бросилась к двери, но внучка ее удержала. В это время вошел Фортунато. Сбросив мокрый плащ, он бессильно опустился на табурет и склонил голову на грудь. Несчастному отцу семейства тяжело было видеть страдание близких ему людей.

-- Мы тебя с таким нетерпением ждали, Фортунато, - нежно говорила жена, - несчастная больная просит есть.

-- А я-то что могу сделать? - возразил тюремный сторож. - Вот все, что я могу достать; за общим столом все пристально за мной наблюдают, чтобы я не брал с собой хлеба, и, если заметят что-либо подобное, меня прогонят, а ты сама знаешь, для меня это дело не подходящее: поневоле приходится сдерживаться, - добавил он со вздохом.

-- Вот все, что я мог добыть, - продолжал Фортунато, вынимая из кармана несколько корок хлеба и бумагу, в которую были завернуты почти обглоданные кости.

-- Господи Боже мой! - с отчаянием вскричала жена. - Нас пятеро, а хлеба, который ты принес, мало для одной старухи!

-- Уверяю тебя, дорогая Вероника, - оправдывался сторож, - я не мог более достать. Ты говоришь, что мать особенно голодна, разве она не получила сегодня свою порцию монастырского супа?

-- О, дорогой Фортунато! - вскричала Вероника, закрывая лицо руками.

-- В чем дело? - спрашивал удивленный сторож. - Разве вы сегодня не получили вашу обычную порцию из монастыря?

-- Отец Гауденцио хотел дать нам и супу и хлеба, но с одним условием, - тихо отвечала Вероника, покраснела и опять закрыла лицо руками.

-- Ну, говори же, какие условия?

Вероника молчала.

-- Я тебя спрашиваю, какие монах предлагал условия?

-- Чтобы Сесилия пришла получить свою порцию хлеба и супа не к воротам монастыря, а в его келью.

-- Тысячу чертей! - вскричал Фортунато так громко, что стены задрожали, и безумная выронила из рук кость, которую глодала. - Этот негодный поп непременно хочет околеть от моей руки! Ему мало Розеты, хочется еще погубить и другую дочь. Но этому не бывать!

-- Успокойся, милый папа, - сказала Сесилия, подходя к отцу и нежно обняв его, - зачем ты так тревожишься?

Этот тихий голос любимого дитяти заставил прийти в себя несчастного отца, чуть не потерявшего рассудок от горя и оскорбления. Он глубоко вздохнул и на минуту замолчал.

-- Однако что же мы будем делать, если монастырь прекратит нам выдачу хлеба, - продолжал он в раздумье, - мы все должны умереть с голода?!

пора понять, что бедная девушка должна неизбежно так кончить.

-- Я пойду к монаху в келью, пойду и принесу вам всем много, много хлеба, - шептала Сесилия, продолжая обнимать отца, не подозревая, что каждое ее слово точно ножом поражало его сердце.

-- О, как тяжело! Как невыносимо тяжело сознавать, что нет другого выхода, кроме голодной смерти или позора! - шептала, ломая себе руки, несчастная Вероника.

-- Вы ошибаетесь, милая, средство есть, - вдруг раздался голос на пороге.

Все обратили внимание на входную дверь. На пороге стояла высокого роста женщина, одетая вся в черное.

-- Кто вы такая, синьора? - спросил Фортунато. - И с какой стати явились издеваться над нашей нищетой?

-- Напротив, я пришла помочь вам, избавить от голода вашу жену и от когтей попа вашу дочь. Войди, Вениамин, - прибавила она, несколько приотворив дверь. Показался лакей с большой корзиной в руках, он подошел к столу и начал методично вынимать из корзины: два больших хлеба, две жареные курицы, кусок ростбифа, две бутылки вина и множество других вещей, тщательно завернутых в белую бумагу.

-- Как! Неужели все это для нас? - спросила с удивлением Вероника.

-- Конечно, кушайте на доброе здоровье, а потом поговорим о деле, - мягко отвечала гостья.

-- Но вы просто Мадонна! - вскричала Вероника, принимаясь за жареных кур.

-- Я Мадонна? - отвечала гостья. - Ошибаетесь, вы перед собой видите простую еврейку.

-- Еврейку! - вскричала с ужасом Вероника, отскакивая от стола. - Дети, не прикасайтесь ни к чему этому, если вам дорого спасение души!

Эта просьба уже несколько запоздала, потому что каждый из членов семьи распоряжался своей порцией. Фортунато, взяв за руку свою жену, сказал:

-- Полно вздор молоть, милая, кушай и благодари эту великодушную синьору.

-- Но, милый мой, - возразила Вероника, - мне запретил брать что-либо у евреев мой духовник...

-- Какой это духовник? Уж не благочестивый ли отец Гауденцио?

-- Да, отец Гауденцио.

Фортунато злобно рассмеялся и вскричал:

-- Хорош духовник, нечего сказать! Пользуется нищетой бедных людей, ценою куска хлеба хочет купить невинность молодой девушки и запрещает прикасаться ко всему еврейскому! Выбрось эту чушь из головы и кушай!

Во всякое другое время Вероника с ужасом отвергла бы слова мужа, с детства она привыкла, безусловно, повиноваться духовнику, но теперь, когда этот духовник осмелился посягнуть на честь любимой дочери, она не усомнилась в истине слов мужа и принялась за провизию, принесенную еврейкой. Фортунато, хотя и закусывал в Ватикане, тем не менее, присоединился ко всем. Удовлетворив голод, он пригласил еврейку следовать за собой в конец комнаты, где было нечто вроде ниши, и, усадив ее на скамье, спросил:

-- В чем дело, синьора?

-- Надо рискнуть своей шкурой и заработать двести червонцев, - отвечала еврейка.

-- Двести червонцев, конечно, сумма соблазнительная для нас, бедняков, - тихо произнес Фортунато, - но и шкура моя нужна семье, впрочем, посмотрим, говорите, в чем дело?

-- Ты, кажется, сторож в тюрьме Ватикана?

-- Ты угадал.

-- Вещь не совсем-то легкая, - возразил Фортунато, - каждый из нас, сторожей, хорошо знает, что с Сикстом шутить нельзя.

-- Однако несколько недель тому назад ты же способствовал бегству одного осужденного.

-- Положим, это было, но мы все остались в стороне; следствие не открыло нашего участия в бегстве преступника.

-- Ну, вот видишь, все зависит от того, как поставить дело.

-- Хорошо, если у судей не явится подозрения, а если оно явится? Восемью днями епитимьи не отделаешься, могут и вздернуть.

-- Зато много получишь, если не ты, то твоя семья, - сказала еврейка.

-- Кого же вы хотите освободить? - продолжал Фортунато, вынимая бумагу из бокового кармана. - Вот список моих арестованных.

-- Читай! - сказала еврейка.

-- Вот двое молодых людей из Велетри, осужденных на смерть за покушение на жизнь губернатора, соблазнившего их сестру. Против этих молодых людей, собственно, папа ничего не имеет; напротив, его святейшество сказал, что они поступили благородно, хотя и закон против них.

-- Нет, не они мне нужны, - отвечала еврейка.

-- В таком случае я не могу служить вам, все остальные заключенные находятся под наблюдением других сторожей.

-- Нет, Фортунато, есть преступники, за которыми смотришь именно ты.

-- А, заключенные по приговору инквизиции! - вскричал он. - Но их освободить немыслимо.

-- Ну, а если бы тебе предложили вместо двухсот червонцев тысячу, что бы ты сказал?

-- Что бы я сказал? - отвечал, видимо, колеблясь, Фортунато. - Я бы сказал, что тысяча червонцев для меня, бедного человека, есть такой капитал, о котором я и помыслить не смею, но к этому я бы прибавил, что ужасный Сикст велел бы на площади изломать все мои кости.

-- Я надеюсь, ты избегнешь этой опасности, по крайней мере, я со своей стороны употреблю все зависящие от меня меры, чтобы с тобой ничего подобного не случилось, - сказала еврейка. - И, во всяком случае, - прибавила она, - твоя семья будет вполне обеспечена, я ей дам две тысячи червонцев.

-- Две тысячи червонцев! - прошептал Фортунато, вытирая со лба холодный пот. - Капитал громадный, но он - цена моей крови.

-- По крайней мере, твоя прелестная Сесилия не достанется развратному попу, - тихо прибавила еврейка.

-- Правда! Когда же я получу деньги?

-- Сто червонцев получишь сейчас; остальная сумма тебе будет выдана в тот день, когда барон Гербольд выйдет из тюрьмы.

-- А, дело идет о бароне Гербольде; что же, он симпатичный юноша, впрочем, раз я решился пожертвовать жизнью, для меня безразлично, кого бы я ни освободил.

-- Напрасно ты думаешь, что я подвергну опасности твою жизнь, - говорила еврейка, - я тебе устрою бегство в Голландию, где когти Сикста тебя не достанут.

-- Ну, вот тебе пока, - сказала еврейка, вручая Фортунато сверток с золотом, - по окончании дела ты будешь награжден так, как и не ожидаешь.

Сказав это, еврейка вышла.

-- Фортунато! - вскричала его жена. - Попробуй этого прекрасного вина, давай чокнемся!

Фортунато налил в стакан вина, чокнулся с женой и подумал:

-- Несчастная! Она не догадывается, что это цена моей крови!..