Эмилия в Англии.
Глава XXVII. Скучная жизнь в Брукфильде.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Эмилия в Англии. Глава XXVII. Скучная жизнь в Брукфильде. (старая орфография)

ГЛАВА XXVII. 

СКУЧНАЯ ЖИЗНЬ В БРУКФИЛЬДЕ.

Брукфильд в течение нескольких дней после предъидущей сцены не знал, что его постигло. Вильфрид испытывал свою яхту, барышни приготовлялись к блистательному собранию на Бесвортском лугу и составляли тонкие планы относительно устранения из этого собрания мистрисс Чомп, за что оне частию осуждали себя, но в тоже время говорили: ведь только послушать её произношение, - это ужас! Между тем мистрисс Чомп, как раздражительная женщина, переходя от предположений к вероятности, безпрестанно восклицала: клянусь честью, маленькая Беллони бежала и вышла замуж за Поля!

их приехать к нему как можно скорее. Оне приписывали побег Эмилии её страху от мистера Перикла, а этот страстный поклонник Эвтерпы принимал подобные известия с оскорбительным смехом, заставлявшим барышен спрашивать самих себя: - не правда ли, что это богатый зверь, и больше ничего? Но они не могли ответить на него удовлетворительно. Мистер Перикл безпрестанно говорил им: - Вы упустили ее. Вы в этом виноваты. В пятьдесят лет не найти вам другой такой певицы, ждите теперь! в сорок лет вы не услышите порядочной арии. После этого, что за кровь течет в ваших жилах! Вода, а не кровь. Такой голос, такая манера, такой стиль, такой взгляд, - это был чорт, а не девушка! и вот все это пропало преждевременно, - все это похищено одним мужчиной: ее избаловали!

помешал побег Эмилии; впрочем это была только догадка, а главную причину трагических восклицаний мистера Перикла оне приписывали потере для искусства. Барышни обрадовались, когда он оставил их дом. Вскоре после отъезда, он воротился и попросил дать ему адрес Вильфрида. Арабелла написала его с невозмутимым спокойствием. После того он потребовал адрес капитана Гамбьера, которого называл не иначе, как ce nonchalant dandy.

- Подождите немного, сказала Адель: - и вы будете иметь случай увидеться с ним лично. И действительно, капитан Гамбьер явился прежде, чем мистер Перикл собрался уехать. Ce nonchalant вовсе не соответствовал данному ему названию, особливо, когда услышал о побеге Эмилии. Много он не говорил, но, элегантно нахмурив брови, произнес: - скрылась! и потом успокоительным тоном прибавил: - она воротится, - будьте уверены. Приведенный в недоумение более обыкновенного и огорченный, он старался сообщить разговору такое направление, которое нравилось мистеру Периклу лучше, нежели разговор Адели.

- Да; она воротится сейчас после того, как ей накинут петлю, проворчал мистер Перикл, подразумевая под петлей добровольное рабство.

Арабелла перебила разговор, и этим выручила имя своего отца.

дурного не будет, и выражали это часто тоже для того, чтоб показать свое мнение, что подобная вещь легко могла случиться со всяким. При таких случаях мистрисс Чомп всегда удавалось прекращать разговор. Не смотря на поддержку со стороны капитана Гамбьера, Эдуарда Боксли, Фрэшфильда Сомнера и не редко сэра Твикенгэма Прайма (которого Фрэшфильд щедро наделял колкими эпитетами), мистрисс Чомп положительно уничтожала брукфильдских барышен. Главнее всего она приводила их в отчаяние тем, что оживляла в их памяти многое о прежней их жизни, оживляла то, что уже давным давно было предано совершенному забвению. - Что может быть отвратительнее жизни в лондонском Сити! - А между тем этой жизнью несло от мистрисс Чомп как лондонским дымом. Они обходили ее, как обыкновенное животное, и даже решились не только обходить, но бегать от нея. Она была каким-то призраком, или вернее сказать, олицетворением того общества, в котором оне вращались с самого начала и которое презирали теперь, особливо в лице женщины. Мистрисс Чомп выбирала героев из журналов, которые читала прислуга; - она была чрезвычайно высокого мнения о дворе альдермена, - она готова была ползать на коленях перед аристократией, - гордилась мещанскими прихотями лондонского Сити. Скажите на милость, - неужели никто не замечал, что это жало, и притом жало самое ядовитое? Брукфильдския барышни чувствовали всю силу его ядовитости; а известно, что кто обладает каким нибудь "идеалом", тот, само собою разумеется, привязывается к нему, и самое свойство этого идеала заключается в том, что, поселясь в вашей душе, он будет требовать, чтобы там все было прибрано к личному вашему удовольствию, но чтобы это убранство отнюдь не зависело от ослепления или безразсудства внешняго мира. Таким образом, в одном отношении, идеал не допускает обмана. Барышни могли любить скрывать факты, но не находили ни малейшого удовольствия в обмане. Оне обладали женскою способностью тушить неприятные вещи, пока природа или судьба не поставляли им никаких преград. Но когда эти враждебные силы подсылали какого нибудь эмиссара, который должен был разрушить их планы, как это было очевидно в деле с мистрисс Чомп, оне объявляли войну и вступали в бой. Это страшное создание упорно старалось выказать глупую привязанность, которая вовсе не согласовалась с её сердечными чувствами, так что она постоянно находилась в ненормальном состоянии. Не трудно представить себе картину ужаса и отвращения, которые должны испытывать лэди высокого полета, когда какая нибудь грубая женщина публично станет заявлять колкия жалобы на них или выражать свою к ним любовь. Отсутствие мистера Поля и Вильфрида, заставившее мистрисс Чомп сильно гневаться на принужденность и стеснение, налагаемые на нее присутствием мужчин, с которыми она не могла полюбезничать и которое лишало барышен возможности выслушивать иногда приличные советы, повело к страшной баталии, в которой с той и другой стороны происходила самая жаркая перестрелка. Брукфильдския барышни попросили мистрисс Чомп оставить их дом; - мистрисс Чомп, конечно, отказалась. Когда ее спросили, зачем она остается у них, зная, что на нее смотрят как на врага, она отвечала: для того, чтобы отклонить от них опасности, которые оне накликали. Эти опасности она поименовала, заметив, что мистрисс Лопин, их тетка, могла бы знать их, но ее также легко было усыпить пустой болтовней, как легко заставить цепную собаку замолчать, бросив ей кость. Намек этот относился к прискорбному, частию непростительному, неизлечимому чувству юмора в мистрисс Лопин. Бедная лэди до такой степени была заражена этим недугом, что в случаях, где всякая другая женщина её положения в обществе согласилась бы скорее умереть, нежели обнаружить хотя малейшую тень смеха, она позволяла себе заливаться судорожным хохотом: - зрелище возмутительное, уничтожающее достоинство женщины. Хотя ей безпрестанно делали выговоры, но она в подобных случаях только обращала к барышням или к какой нибудь присутствующей женщине умоляющие взгляды. - Разве вы не видели, что было смешно? - О! можно ли было удержаться от смеха? - по видимому говорила она, делая безполезные усилия привлечь их к своему нормальному уровню. - Тоните под ним сами, если хотите, - было безмолвным возражением на её мольбы. Мистрисс Лопин одно время находила свою наклонность к смеху совершенно невинною и весьма приятною. Частым повторением выговоров племянницы совсем было излечили ее, но с приездом мистрисс Чомп ей сделалось хуже прежнего. Явились опасения, что мистрисс Чомп начинала злоупотреблять своею властью над этой маленькой безцветной лэди. Когда мы делаем открытие, что обладаем даром приводит ближняго в судорожный смех, мы не можем удержаться от того, чтобы не воспользоваться этим даром. Мистрисс Лопин была одною из жертв новейшого женского "идеала". Но душе это была просто женщина преданная и радушная, - что допускали и брукфильдския барышни; но в сущности, что была она? Оне не хотели и думать, не только сказать, что такое; - противная, - кажется, оне употребили бы это слово. Женщина, которая решилась подмечать двусмысленности, которая находила нарушение приличия смешным, которая не умела воздерживаться от смеха, - должна, по их мнению, быть жертвою. После тщетных усилий поднять ее до своего уровня, оне решили, что их тетка Лопин не делает чести своему полу. Если мы представим себе боязливое существо, с чрезвычайно чувствительными нервами, наклонное к веселости, понятливое и остроумное, но собственные мнения которого зависят от мнений лиц его окружающих, то мы увидим, что жизнь мистрисс Лопин в атмосфере "идеала" была источником скорби и страданий. Никогда еще монахиня, заключенная в монастырския стены, не боролась так с плотью, как боролась эта бедная маленькая женщина, чтобы не оскорбить трибунала тонких чувств; а это обстоятельство невольно возбуждает вопрос: - неужели сантиментальность в наши новейшие дни заступаетх место монашества, для того чтобы умерщвлять наше бедное человечество? Страдания трех брукфильдских барышен, под влиянием мистрисс Чомп, были ничто в сравнении с страданиями мистрисс Лопин. Душа этой доброй женщины томилась от самопрезрения, которому племянницы обрекали ее ежедневно. Смех, вместо того, чтобы расширять её сердце и укреплять её организм, становился предметом, который, казалось ей, она лелеяла в своей груди, как предательское чувство, и что еще хуже, предавалась ему, по временам, как говорится, запоем; между тем как самый смех, стараясь оправдать себя, говорил: - да разве я не составляю частицы природы? - Мистрисс Лопин не знала, куда деваться от воспоминания об этих моментах.

В другой век, сцены между мистрисс Лопин и мистрисс Чомп, имеющия сами по себе весьма важное значение для человечества, пройдут без оскорбления с одной стороны и мученичества с другой. В настоящее же время описывать их было бы безполезно и даже безразсудно. Когда началась жаркая перестрелка (то есть, когда мистрисс Чомп попросили выехать из дому и она от этого отказалась), мистрисс Лопин порхала между воюющими сторонами, употребляя все свои усилия, чтобы сделаться посредницей возстановления мира. Ее душили замечания мистрисс Чомп, становившияся еще сильнее от специй, которыми пересыпала их эта ирландка; передавая же мистрисс Чомп возражения брукфильдских барышен, она вызывала опровержения, которые почти убивали ее. Печальнее, тяжелее такой жизни нельзя вообразить. Безпрерывное раздражительное желание сделать потачку своей смертельной слабости, прислушиванье к неусыпной совести, которая тщательно наблюдала за этой слабостью, убеждение, что гораздо было бы лучше заливаться задушевным смехом, и в то же время сознание неспособности оказать сопротивление племянницам, когда оне начнут делать выговор, внутренняя борьба с необходимостью отстать от мистрисс Чомп и чувством невольной к ней привязанности, - все эти влияния обнаруживались в манерах и поведении мистрисс Лопин.

жестоким испытанием для разсудка одинокого существа. Случай мистрисс Лопин был исключительный в том отношении, что, чем более поддавалась она искушениям мистрисс Чомп и облегчала свое сердце от бремени смеха, тем более оно вопияло против нея и сильнее испытывало прееебрежение е я племянниц. Мистрисс Чомп разыгрывала роль демона: она привязалась к мистрисс Лопин с тем, чтобы терзать ее. Она знала свойство своего языка и над этим существом унотребляла его, чтобы произвесть положительный эффект; но наконец сцены в Брукфильде сделались отвратительными для барышен и неприятно действовавшими на личные мускулы джентльменов. Замечательный признак того, какую пытку переносили барышни, заключался в том, что в своих совещаниях оне перестали говорить об этих сценах. В карьере молодых людей бывает пробел, когда какое нибудь неприятное обстоятельство принуждает их оставить фантазии и обратиться к действительности; и тогда они сами будут делать такия вещи, которые, смотря на них снаружи (т. е. в поступках других), признали бы за чудовищные. Иначе, каким образом Корнелия могла убедить себя, как конечно она убеждала сэра Твикенгэма и окружающих ее лиц, в том, что она находила удовольствие в его обществе? Арабелла старалась сблизиться с Эдвардом Боксли, которого прежде чуждалась, и который, как она догадывалась, начал думать об Адели, хотя и без поощрения со стороны последней. Адель даже открыто сказала своим сестрам: - Эдуард преследует меня, - и каждый раз, когда встретит меня с капитаном Гамбьером, то принимает вид участника в сицилийской вечерне. Я бы простила ему, если бы он вытащил кинжал и припал театральную позу; а то, представьте себе, мы встречаемся, и мой буржуа начинает что-то бормотать и мямлить; так вот и кажется, что он попросит нас поверить, что он ни в чем не виноват. Ну скажите, каким образом дать ему понять, что он немножко неблаговоспитан! - Арабелла всегда смотрела на Эдуарда, как на вещь свою собственную, что объяснялось её с ним обращением. Слегка затронутая ревность, - совершенно новое чувство, - была причиною её расположения к Эдуарду, а желание избавить Адель от его докучливости служило извинением и прикрытием. Эдуард, с своей стороны, с трудом скрывал свою раздражительность до тех пор, пока в руке его не очутилась пропитанная самыми нежными духами, свернутая в трубочку записочка, в которой говорилось: - "Вероятно, вы не менее моего озабочены и огорчены утратой нашей пленительной Эмилии! Кажется, мы попали на её следы!" Это доставило ему невыразимое удовольствие. Адель представлялась ему в новом очаровательном свете, как истинная благодетельница и приятная интригантка. В это время он нарисовал несколько самых выразительных каррикагур. Адель угадывала, что капитан Гамбьер подозревал своего кузена, Мертира Пойса, в похищении Эмилии, чтобы защитить ее от мистера Перикла. Капитан признался в этом, слегка покраснев, как признался и в том, что он в переписке с мисс Джоржианой Форд, сестрой мистера Пойса. Мисс Джоржиана чрезвычайно заинтересовала Адель; но на все распросы о ней получила в ответ одно только слово: - святая! Это вполне удовлетворило Адель: она знала по инстинкту, что грешным всегда отдают преимущество. При встречах разговор постоянно относился до Эмилии, и надо было удивляться с каким удовольствием капитан говорил о ней. Адель повторяла себе: - "это для нас служит маской", и таким образом сделала ее маской для капитана; ибо надобно сказать, что воинственный капитан никогда еще не чувствовал такого глубокого сожаления к девушке или женщине, которая, по его мнению, была им обижена, как в отношении к Эмилии. Он вполне был убежден, что Эмилия современем изумит его своей любовью, и потому не делал попыток ускорить это событие; но её побег преждевременно изумил его. После серьезного совещания с кончиками своих усов, он пришел к такому заключению, что в этом деле виноват один Мертир Пойс, и с некоторой досадой, более всего знакомой мужскому честолюбию, написал к сестре, "собственно, чтоб получить какое нибудь известие, как от лица, без совещания с которым Мертир Пойс никогда ничего не делал, а между тем отсутствие мисс Беллони привело её друзей в глубокое уныние".

Брукфильдския барышни привыкли к случайным продолжительным отлучкам своего отца и потому ни одна из них не ощушала за него ни малейшого опасения до одного утра, когда мистер Пойс прислал Арабелле карточку, прося позволения переговорить с ней наедине.