Хроника времен Карла IX.
XX. Легкая кавалерия

XX 

Легкая кавалерия

Вечером 24 августа отряд легкой кавалерии входил в Париж через Сент-Антуанские ворота. По сапогам и платью всадников, сплошь покрытым пылью, видно было, что они только что совершили длинный переход. Последние лучи умирающего дня освещали загорелые лица солдат; на этих лицах можно было прочесть смутное беспокойство, которое овладевает человеком при приближении какого-нибудь события, еще неведомого, но вызывающего зловещие предчувствия.

Отряд шагом направился к большому пустырю, простиравшемуся около прежнего Турнельского дворца. Там капитан приказал остановиться; затем послал дюжину людей под начальством корнета на разведку и сам расставил при входе в соседние улицы караулы, которым он дал приказ зажечь фитили, словно перед лицом неприятеля. Приняв эти необычные меры предосторожности, он вернулся и встал перед фронтом отряда.

- Сержант! - произнес он более жестко и повелительно, чем обычно.

Старый кавалерист, в шляпе с золотым галуном и с вышитой перевязью, почтительно приблизился к начальнику.

- Все ли всадники у нас снабжены фитилями?

- Так точно, капитан.

- Есть ли порох в пороховницах? Достаточно ли пуль?

- Так точно, капитан.

- Хорошо! - Он пустил шагом свою кобылу вдоль фронта своего маленького отряда. Сержант следовал за ним на расстоянии длины лошади. Он заметил, что капитан не в духе, и не смел приблизиться к нему. Наконец он набрался храбрости:

- Капитан, разрешите кавалеристам дать корм лошадям. Как вам известно, они с утра не ели.

- Нет.

- Пригоршню овса, времени это займет не много.

- Ведь сегодня ночью нам предстоит работа... как говорят, и это, может быть...

Офицер сделал нетерпеливое движение.

- Вернитесь на свой пост, - ответил он сухо. И он продолжал свою прогулку. Сержант вернулся в ряды солдат.

- Ну как, сержант, правда? Что будут делать? В чем дело? Что сказал капитан?

Десятка два вопросов сразу были ему заданы старыми солдатами, которые благодаря своим заслугам и долгой совместной службе с сержантом могли позволить себе фамильярность по отношению к своему старшому.

- Ну, будет дело! - сказал сержант тоном человека, который знает больше, чем говорит.

- Как? Как?

- Не разнуздывать ни на миг... потому что, как знать, с минуты на минуту мы можем понадобиться.

- Ага! Разве собираются драться? - спросил трубач. - А с кем будем драться, хотелось бы мне знать?

- С кем? - повторил вопрос сержант, чтобы дать себе время подумать. - Черт возьми, хорош вопрос! С кем же, по-твоему, драться, как не с врагами короля?

- Так-то так, но кто же эти враги короля? - продолжал вопросы упрямый трубач.

- Враги короля? Он не знает, кто враги короля! - И сержант с сожалением пожал плечами.

- Испанец - враг короля, но он не мог бы так потихоньку сюда явиться; его бы заметили, - вставил один из кавалеристов.

- Пустяки! - начал другой. - Я знаю много врагов короля, которые вовсе не испанцы.

- Бертран прав, - сказал сержант, - и я знаю, кого он имеет в виду.

- Кого же?

- Гугенотов, - ответил Бертран. - Не надо быть колдуном, чтобы догадаться. Всем известно, что веру свою гугеноты взяли из неметчины, а я хорошо знаю, что немцы - нам враги, потому что частенько стрелял в них из пистолета, особенно при Сен-Кантене, где они дрались как черти.

- Все это прекрасно, - сказал трубач, - но ведь с ними заключен мир, и, помнится, много шума было по этому случаю.

- Доказательством, что они не враги нам, - сказал молодой кавалерист, одетый лучше, чем другие, - служит то, что во время войны, которую мы собираемся вести во Фландрии, командовать легкой конницей будет граф Ларошфуко; а кому не известно, что он - протестант! Дьявол меня побери, если он не кальвинист с головы до пят: шпоры у него а la* Конде, шляпа у него

- Заешь его чума! - воскликнул сержант. - Ты еще не знаешь этого, Мерлен (тебя не было у нас в полку): ведь Ларошфуко командовал во время той засады, когда мы все чуть не полегли при Ла-Робре в Пуату. Прековарный малый!

- Он же сказывал, - прибавил Бертран, - что отряд рейтаров большего стоит, чем эскадрон легкой кавалерии. Я так же верно это знаю, как то, что эта лошадь - пегая. Мне передавал это паж королевы.

Среди слушателей послышались негодующие возгласы, но они сейчас же уступили место любопытству узнать, против кого направлены военные приготовления и те чрезвычайные меры предосторожности, которые принимались у них на глазах.

- Правда ли, сержант, - спросил трубач, - что вчера пытались убить короля?

- Бьюсь об заклад, что тут замешаны эти... еретики.

- Хозяин гостиницы "Андреевский крест", где мы вчера завтракали, за верное рассказывал, что они хотят переделать весь церковный устав.

- Тогда все дни будут скоромными, - весьма философски заметил Мерлен, - кусок вареной солонины вместо чашки бобов. Тут еще огорчаться нечему!

- Да, но если гугеноты будут у власти, первым делом они расколошматят, как посуду, все отряды легкой кавалерии и на их место поставят своих собак, немецких рейтаров.

- Если так, так я охотно наломал бы им хвосты! Провалиться на этом месте, тут будешь католиком! Послушайте, Бертран, вы служили у протестантов; правда ли, что адмирал конным солдатам платит только по восьми су?

- Ни копейки больше, старый скряга! Потому-то после первого же похода я и бросил его.

- Здорово сегодня не в духе капитан, - заметил трубач. - Всегда такой славный малый, с солдатом охотно разговаривает, сегодня рта не раскрыл за всю дорогу.

- Новости его не веселят, - ответил сержант.

- Какие новости?

- Наверное, насчет того, что хотят предпринять гугеноты.

- Гражданская война скоро опять начнется, - сказал Бертран.

- Тем лучше для нас, - сказал Мерлен, всегда смотревший на вещи с хорошей стороны, - можно будет драться, жечь деревни, баловаться с гугенотками.

- По всем видимостям, они захотели снова начать свое старое Амбуазское дело, - произнес сержант, - потому нас и вызвали. Мы живо наведем порядок.

В эту минуту вернулся корнет со своим отрядом; он приблизился к капитану и стал ему тихонько докладывать, меж тем как солдаты, которые с ним ездили, смешались со своими товарищами.

- Черт возьми, - сказал один из ходивших на разведку, - не понять, что делается сегодня в Париже; на улицах мы ни одной кошки не встретили, а вместо того Бастилия набита войском: я видел, на дворе торчали пики швейцарцев, все равно как ржаные колосья.

- Не больше пяти сотен, - перебил другой.

- Верно то, - продолжал первый, - что гугеноты пытались убить короля и в драке адмирала собственноручно ранил великий герцог де Гиз.

- Я сам слышал, - продолжал кавалерист, - как эти швейцарцы на своем тарабарском языке толкуют, что слишком долго во Франции терпят еретиков.

- Правда, с некоторого времени они задрали нос, - сказал Мерлен.

- Можно подумать, что они побили нас при Жарнаке и Монконтуре, так они чванятся и хорохорятся!

- Они бы хотели, - вставил трубач, - съесть окорок, а нам кость оставить.

- Пора, пора католикам задать им хорошую трепку!

- Взять хоть меня. "Сержант, - сказал бы мне король, - убей мне этих негодяев"; так пусть меня разжалуют, если я заставлю повторить себе это два раза.

- Бель-Роз, расскажи-ка нам, что делал наш корнет? - спросил Мерлен.

- Он поговорил с каким-то швейцарцем вроде офицера, но я не мог расслышать, о чем они говорили. Должно быть, что-нибудь интересное, потому что он каждую минуту восклицал: "Ах, Боже мой!", "Ах, Боже мой!"

- Смотрите-ка, к нам конные скачут галопом, - верно, приказ везут.

- Их двое, по-моему.

Капитан и корнет отправились к ним навстречу.

Двое всадников быстро направились к отряду легкой кавалерии. Один из них, богато одетый, в шляпе, покрытой перьями, с зеленой перевязью, ехал на боевом коне. Спутником его был толстый, коротенький, коренастый человек, одетый в черное платье и с большим деревянным распятием в руках.

- Наверняка будут драться, - заметил сержант, - вон батюшку послали, чтобы исповедовать раненых.

- Не очень приятно драться натощак, - проворчал Мерлен.

Двое всадников замедлили ход, так что когда они подъехали к капитану, то без труда могли остановить лошадей.

- Целую руки господину де Мержи, - произнес человек с зеленой перевязью. - Узнает ли он своего покорного слугу Тома де Морвеля?

Капитану еще не было известно новое преступление Морвеля, он знал его только как убийцу храброго де Муи. Он ответил крайне сухо:

- Я не знаю никакого господина де Морвеля. Я предполагаю, что вы пожаловали объяснить нам, в конце концов, зачем мы находимся здесь.

- Дело идет, сударь, о спасении нашего доброго короля и нашей святой веры от опасности, грозящей им.

- Какая же это опасность? - спросил Жорж презрительно.

- Гугеноты составили заговор против его величества. Но их преступный замысел вовремя был открыт, благодарение Богу, и все верные христиане сегодня ночью должны соединиться, чтобы истребить их во время сна.

- Что я слышу? - воскликнул де Мержи, затрепетав от ужаса.

- Горожане вооружены, - продолжал Морвель, - в городе находится французская гвардия и три тысячи швейцарцев. У нас около шестидесяти тысяч человек наших; в одиннадцать часов будет дан сигнал, и дело начнется.

- Презренный разбойник! Что за гнусную клевету ты изрыгаешь? Король не предписывает убийств... самое большее, он за них платит.

Но при этих словах Жорж вспомнил о странном разговоре, который он имел с королем несколько дней назад.

- Не выходите из себя, господин капитан; если бы все мои заботы не были устремлены на службу королю, я бы ответил на ваши оскорбления. Слушайте: я являюсь от имени его величества с требованием, чтобы вы и ваш отряд последовали за мной. Нам поручены Сент-Антуанский и прилегающие к нему кварталы. Я привез вам подробный список лиц, которых мы должны истребить. Преподобный отец Мальбуш сделает наставление вашим солдатам и раздаст им белые кресты, какие будут у всех католиков, чтобы в темноте не приняли католика за еретика.

- Чтобы я дал согласие на убийство спящих людей?

- Католик ли вы и признаете ли Карла Девятого своим королем? Известна ли вам подпись маршала де Ретца, которому вы обязаны повиноваться?

Тут он вынул из-за пояса бумагу и передал ее капитану.

Мержи подозвал одного из всадников и при свете соломенного факела, зажженного о фитиль аркебузы, прочел форменный приказ, предписывающий по повелению короля капитану де Мержи оказать вооруженную помощь французской гвардии и отдать себя в распоряжение господина де Морвеля для дела, которое объяснит ему вышеуказанный Морвель. К приказу был приложен список имен с таким заголовком: "Список еретиков, подлежащих умерщвлению, в Сент-Антуанском квартале". При свете факела, горящего в руке солдата, всем кавалеристам было видно, какое глубокое впечатление произвел на их начальника этот приказ, о существовании которого он еще не знал.

- Никогда мои кавалеристы не согласятся сделаться убийцами, - произнес Жорж, бросая бумагу в лицо Морвелю.

- Разговор идет не об убийстве, - холодно заметил священник, - речь идет об еретиках и о справедливом воздаянии по отношению к ним.

отдает вам их дома на разграбление.

Крик дикой радости пронесся по всем рядам:

- Да здравствует король! Смерть гугенотам!

- Смирно! - закричал громовым голосом капитан. - Здесь я один имею право отдавать приказания своим солдатам. Товарищи! То, что говорит этот подлец, не может быть правдой. И даже если бы король и отдал такое приказание, никогда мои кавалеристы не согласятся убивать беззащитных людей.

Солдаты промолчали.

- Да здравствует король! Смерть гугенотам!

- Ну как же, капитан, будете вы повиноваться? - произнес Морвель.

- Я больше не капитан! - воскликнул Жорж. И он сорвал с себя нагрудный знак и перевязь, знаки своего чина.

- Хватайте этого изменника! - закричал Морвель, обнажая шпагу. - Убейте этого бунтовщика, который не повинуется своему королю!

с лошади на землю.

- Прощайте, трусы! - сказал он своему отряду. - Я думал, что у меня солдаты, а оказывается, у меня были только убийцы! - Потом обернулся к корнету: - Вот, Альфонс, если хотите, прекрасный случай сделаться капитаном! Станьте во главе этих бандитов.

С этими словами он пришпорил лошадь и галопом помчался по направлению к внутренней части города. Корнет двинулся на несколько шагов, как будто хотел за ним последовать, но вскоре замедлил ход, пустил лошадь шагом, наконец остановился, повернул обратно и возвратился к своему отряду, рассудив, без сомнения, что совет капитана, хотя и данный в минуту гнева, все же не перестает быть хорошим советом.

Морвель, еще не совсем оправившись от полученного удара, снова сел на лошадь, чертыхаясь, а монах, подняв распятие, наставлял солдат не щадить ни одного гугенота и потопить ересь в потоке крови.

Солдат на минуту остановили упреки капитана, но, увидя, что они освободились от его присутствия, и имея перед глазами перспективу знатного грабежа, они взмахнули саблями и поклялись исполнить все, что бы ни приказал им Морвель.