Эдуард Жаксон, Милли и Ж. Ж. Руссо

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Эдуард Жаксон, Милли и Ж. Ж. Руссо (старая орфография)

*) Описанное самим Жан-Жаком Руссо в одном письме, которое нигде еще не было напечатано и которое Сочинитель прилагаемого здесь отрывка читал в манускрипте. Ж.

Было время, когда Англичане играли cамые благородные роли в романах своих соседей: один из первых героев новой Элоизы есть Анличанин, Эдуард Беметон. И надобно признаться, что Англичане были достойны того уважения, которое показывала им вся Европа. До половины осьмагонадесять столетия великодушие, твердый и неистраченный предразсудками ум и сильное чувство собственного достоинства были отличительными чертами их характера. Теперь, естьли верить знающим людям, оставались только немногие и почти изглаженные следы сего великого характера. Ужасный человек, который, в пользу неограниченного своего самовластия, уничтожил свободу Британии и замыслами ненасытного честолюбия приготовил ту пропасть, в которую непременно, рано или поздо, его отечество низринется, развратил в тоже время и нравы соотечественников своих, которых чистотою они всегда отличались от других народов Европы. Потомство отмстит за Британнию; потомство (естьли только наше обвинение окажется справедливым) напишет имя его на той ужасной странице, на которой стоят имена Пизистратов и Катилин; a Историк, изображая в нем великого человека? с прискорбием должен будет произнести: "его величие подавило Британнию; его могущество было уничижением сограждан: удивляйтесь, но трепещите:" Падающая нация - какое ужасное зрелище! Отвращаю с прискорбием взоры мои.

* * *

Эдуард Жаксон, по характеру своему был истинный Британец (но Британец прежнего времени); он имел высокую душу, ясный, деятельный и важный ум, необыкновенную твердость духа и пламенную любовь к свободе. Отец его был сельский Священник, и человек очень бедный; воспитывая Эдуарда, он почитал необходимым обогатить разсудок его нужными сведениями, но еще более старался поселить в его душе ту силу, которая одна составляет истинный характер мужа, следовательно способность желать решительно того, что сердце и размышление наименовали справедливым, способность неподчинять себя чужой воле, или смело ее отвергать, когда она требует неправды, и наконец способность не переменять благоразумного и один раз твердо принятого намерения ни для каких видов честолюбия или низкой корысти. "Эдуард, говорил он ему часто? умей или находить сам или пренебрегать дары Фортуны: тогда не будешь ни ослеплен её блеском, ни поражен её утратою, но будешь прямо свободен, что бы ни сотворила с тобою судьба."

Эдуард употребил в пользу наставления мудрого отца. Правда, что сердце его расположено было к мечтательности, что необходимо должно случишься, когда молодая, начинающая только разцветать душа наполняется правилами опытной старости; за то на шестнадцатом году возраста имел он такой твердый и совершенно образованный характер, какой не многие имеют и в сорок лет. Богатый дядя, живший в Лондоне, принял его к себе в дом и поручил ему управление некоторых торговых дел. Добродушие, всегдашняя веселость, постоянное трудолюбие, откровенность и ясный разсудок Эдуарда сделали его в скором времени любимцем всего дома. Дядя гордился им и восхищал себя мыслию, что Эдуард составит некогда щастие его дочери. Он же мысленно назначал его по себе наследником; но Эдуард, ничего не подозревая и будучи весьма равнодушен к прелестям определенной ему невесты, продолжал очень спокойно трудиться, и занимаясь обыкновенным делом, не составлял в годов своей никакого мечтательного плана.

* * *

Эдуарду было уже двадцать четыре года, когда он, по какому-то делу, посетил одну бедную вдову, жившую весьма уединенно в саком предместии Лондона. Она имела дочь, молодую, прекрасную, и вместе с нею доставала рукоделием скудное пропитание. Эдуард увидел Милли, и никогда еще в жизни такое прелестное, восхитительное творение не представлялось его взору. Пламенная душа его не могла противиться той милой, девственной непорочности, которая напечатлена была на лице и во всех движениях Милли. Он начал с нею говорить: она отвечала с тихостию, робко и стыдливо; но он не мог не удивляться её правильному разсудку и верности её чувства. Погруженный в размышление о том глубоком впечатлении, которое Милли произвела в его сердце, возвратился он домой - на другой день увиделся опять с Милли, и в продолжении четырех месяцев видался с нею каждой день, и сердце его мало по малу наполнялось нежнейшею страстию: он не говорил ни слова, но то нетерпение, с каким ожидала его Милли, но та откровенная нежность, с какою она его встречала и с ним обходилась, доказывали ясно, что любовь Эдуарда была ей известна и что она ее разделяла. A Эдуард чувствовал, что он с нею и только с нею может быть истинно щастлив. И в один день является он к своему дяде, очень свободно признается ему в привязанности своей к Милли и требует, чтобы он согласился на их супружество.

* * *

Старик удивился. "Мой друг! - сказал он Эдуарду - вспомни о своей бедности. Женившись так рано, непременно ты лишишь себя вернейших способов составить свое щастие. Ах, Эдуард! прибавил он, прижавши его к сердцу, a я надеялся, что ты будешь моим сыном, что все мое имущество со временем будет принадлежать тебе вместе с моею дочерью: это было моею приятнейшею надеждою!'* Слова старика тронули до глубины сердца Эдуарда; он обнял его с горячностию, но остался непоколебимым. Она меня любит - говорил он - я искал её сердца, и уже не имею права располагать собственным. - После многих безполезных увещаний старик разсердился, и наконец сказал: оставь меня, неблагодарный! повинуйся безразсудной страсти, но с этой минуты не знай моего дома. - Эдуард удалился. Он имел благодарное сердце; он чувствовал, сколь многим обязан был своему дяде, но также чувствовал и то, что нет благодеяния, за которое было бы можно пожертвовать щастием целой жизни, справедливостию и честию. И он не долго был в нерешимости. "Я потерял любовь моего дяди - так разсуждал он сам с собою - что же? Я молод, имею силы, имею сведения, могу трудиться! И дядя мой прежде был беден: все его богатства нажиты трудами. Один только малодушный может, опасаясь бедности, отказаться от истинного щастия; одна только низкая душа может предпочесть деньги привязанности нежного, непорочного сердца.

* * *

об исполнении нового, составленного им плана, будучи твердо уверен, что Милли не откажется дать ему сваю руку. На четвертый день приходит он к ней опять - матери её уже не было на свете. "Что бы сделалось теперь со мною, когда бы я не имела Эдуарда!" - воскликнула Милли, бросясь к нему со слезами на шею. Эдуард прижал ее к сердцу, "Милли, сказал он ей, ты почитала меня до сего времени богатым, но ты ошибалась: я жил в дом одного родственника. Теперь мы поссорились, и через несколько дней я оставляю Англию. Согласишься ли ты за мною последовать?! - На край света последую за Эдуардом, отвечала Милли, краснея. Эдуард прижал её руку к сердцу. Через три дни после погребения: матери она соединилась перед олтарем Божиим, a через три дни после брака сели на корабль, ибо Эдуард записался в службу Ост-Индской компании.

* * *

Рука с рукою стояли Эдуард и Милли на палубе и смотрели на удаляющиеся берега Англии, которые скоро изчезли, как дымное облако, сливающееся вдали с горизонтом. Безпредельное море их окружило - они взглянули с прискорбием друг на друга, обнялись нежнее обыкновенного, и молчали; но клятва, любить друг друга вечно, была в их сердце. Попутный ветер надувал паруса и быстро мчался корабль к берегам Ост-Индии. Долго ли продолжалось их странствие, сопряжено ли оно было с опасностями - не знаю! Наконец они в Калекутт.

* * *

Эдуард получил место в военной канцелярии: он жил очень уединенно с своею Милли; никто их не замечал; и бедность и склонности сердца удаляли их от того роскошного, сибаритского образа жизни, который ведут в восточной Индии Европейцы. Эдуард старался приумножить свои доходы, a бережливая Милли и малое обращала в большое; она даже находила способ откладывать по нескольку денег в запас. Она не вела никакого знакомства с роскошными женами других Калекутских чиновников, вечно была дома; наслаждалась одною прелестною Природою Индии, которая нравилась ей своею новостию; и изредка посещала некоторых своих соседок, живших, так же как и она, за городом, и, так же как и она, очень бедных. Эдуард выполнял с строжайшею точностию обязанности своего звания. Кончив дела в канцелярии, спешил он в свою убогую хижину, где ожидала его Милди, где заключено было все милое и священное для его сердца. Он не хотел заводить связи ни с одним из своих товарищей, которые, заметив его дикость, наконец прозвали его чудаком, и совершенно его оставили. Об Эдуарде вспоминали только тогда, когда надлежало для какого-нибудь важного дела употребить человека деятельного и верного. Щастливец не замечал сего пренебрежения : - имея в объятиях своих Милли, мог ли он ценить и почести и богатства?

* * *

Известно, что мужество, которым одарены бывают так называемые Герои, происходит не редко от некоторого жестокосердия, от некоторой нечувствительности, которые, поддерживаемы будучи страстию, скрывают от нас и препятствия и опасности, когда мы стремимся к своей цели. Известно, что люди, рожденные покорствовать, более других ослепляются могуществом, и с дикою необузданностию употребляют во зло ту силу которую приобрели мечем и кровию. Наконец известно, что Британские Генерал-Губернаторы Ост-Индии превосходят своим самовластием и деспотизмом всех тех Набобов, y которых они отымают престолы. Этого довольно, чтобы дать вам некоторое понятие о характере Лорда Кляйва, который из писаря сделался Генералом и Пером, и наконец в третий раз послан был в Калекутту с полномочием Генерал-Губернаглора Ост-Индии и с правом употреблять строжайшия меры для приведения в порядок дела компании. Прибавим: этот человек, по многим отношениям необыкновенный, не имел никакого понятия о той чести, которая приобретается не оружием, был необузданный сластолюбец; почитал добродетель женщины мечтою, и вообще презирал людей, сделавшись мрачным меланхоликом от чрезвычайного развращения.

* * *

В один день, выехав за город, Кляйв увидел Милли сидящую y дверей своей хижины: её миловидность, её прелестный и величественный стан поразили сластолюбивого деспота. Он остановился и долго ею любовался, подобно тигру, который смотря из-за куста на прыгающую лань, готовит уже свои убийственные когти. Милли покраснела и ушла в хижину. Кляйв, приказав камердинеру своему осведомиться о прелестной незнакомке, возвратился в Калекутту, и в тот же вечер сказали ему, что красавица была жена одного молодого Европейца, который по бедности жил уединенно и занимал низшее место в военной конторе.

* * *

Эдуард был в город y своей должности. Милди сидела в маленьком саду своем за работою. В эту минуту явился перед нею камердинер Кляйва. Что он ей говорил, о том ни слова. На глазах Милли навернулись слезы; она побледнела, хотела обнаружить все презрение, которое чувствовала к обольстителю; однако опомнилась, подумав, что Кляйв всесилен, и отвечала с таким взором, в котором заметны были и негодование и робость: "скажите Его Превосходительству, что я уведомлю о его предложениях своего мужа, который конечно будет стараться заслужить его милость." Присланный, улыбнувшись с насмешливым видом, удалился.

* * *

Милли хотела его испугать - бедная голубка искала под крылом голубя спасения от когтей ястреба, но она только открыла ему новую жертву. Камердинер не понял значения слов её. Вас просят, сказал он Лорду, чтобы вы сделали все нужные условия с мужем. "Эта женщина догадлива, подумал Кляйв, улыбнувшись злобно, согласен! Мы сделаем условие и с мужем. И Эдуарду приказано явиться немедленно к Губернатору. Он приходит, изумленный неожиданным требованием и полный веселой надежды. Его ввели в кабинет. Кляйв принял его с притворным дружелюбием, и сделал ему несколько вопросов о его произхождении, состоянии, службе. Узнав из ответов Эдуарда, что он очень беден и живет одним только жалованьем, он сказал; не безпокойтесь! вы можете предвидеть теперь, что состояние ваше должно перемениться. Вы обладаете таким сокровищем, которым не можете и не должны пользоваться одни...."

- Эдуард посмотрел на него с удивлением.

"Вы имеете жену - прелестную, восхитительную!"

- Милорд! воскликнул Жаксон, побледнев с досады. Я имею честное имя и хочу его сохранить!"

"Успокойся, мои друг. Жена твоя мне сказала, что я могу обо всем условиться с тобою. Все излишния околичности для меня несносны. Словом сказать я приготовлю для тебя прекрасную горницу в моем доме; ручаюсь смело, что и я и ты и жена твоя останемся друг другом довольны." Он встал и начал прохаживаться взад и вперед по комнате.

Жаксон долго не мог собраться с духом, долго не мог найти слов, наконец сказал с притворным спокойствием: Милорд! ваш орден и ваше звание спасают вас от того ответа, которого вы достойны. Знайте однако, что перед вами стоит человек, который любит свою честь и умеет отмстить за оскорбление жены своей.

С этими словами Жаксон хотел выдти из кабинета; Лорд схватил его за руку, осмотрел с головы до ног и, спросил: ты не шутишь?

- Прочь, безстыдный! воскликнул Жаксон оттолкнув его руку, оставь меня, или я все забуду!

Он выбежал из кабинета; удержите его! закричал Кляйв. Жаксона окружили и силою ввели опять в кабинет. Камердинер остался при нем, а другие служители в ближней комнате. Кляйв несколько минут ходил взад и вперед, Жаксон стоял y дверей и смотрел на него с презреньем. Наконец Милорд остановился, устремил на него зверские, грозно сверкающие глаза, несколько минут не говорил ни слова, потом сказал с надменностию неумолимого деспота: безумец! разве ты забыл, что я могу разполагать твоею жизнию, что я властен без всяких околичностей взять твою жену, a тебя бросить в тюрьму и уморить в ней с голоду Выбирай! или завтра ты первый Секретарь Губернатора, или...

- Чудовище! воскликнул Жаксон, схвативши Кляйва за горло, жизнь моя в твоей власти - но...

Его окружили и вытащили из кабинета.

"Закуйте его в цепи!" кричал Кляйв: от убийца, он хотел умертвить Губернатора; бросьте его в тюрьму, и ни один человек не смей сказать ему ни слова!"

* * *

Между тем Милли сидела в маленьком садик своем и ждала Эдуарда обедать; она еще не говорила ему о предложениях Губернатора, и сама не знала, говорить ли об них или нет. Опасаясь его вспыльчивость, и надеясь, что сделанный ею ответ камердинеру Лорда все уже кончил, решилась она молчать. Уже в десятый раз вышла она за ворота - но Эдуарда нет; выходит опять, и глазам её представляется камердинер Кляйва. Она трепещет; посланный говорит: Его Превосходительство непременно желает вас видеть. Вас поведут к нему силою, естьли вы не согласитесь идти добровольно. - "Мой муж, восклицает Милли..." - Ваш муж брошен в тюрьму; он Государственный преступник. - Милли упала в обморок; ее положили в паланкин, и она еще не совсем пришла в чувство, когда внесли ее в кабинет Лорда Кляйва.

* * *

Опомнившись, увидела она себя на софе. Милорд сидел перед нею на креслах: - "Гд Эдуард? воскликнула Милли, бросясь к дверям. Лорд взял ее за руку, остановил и сказал: успокойся, моя милая". Он хотел поцеловать ее, но Милли, в бешенство. Безумная! сказал Милорд, сверкая злобно глазами, твой Эдуард в цепях! он осмелился наложить на меня руку! от тебя одной зависит теперь его спасение! скажу слово, и он будет разстрелян перед глазами твоими. Ах, Эдуард! о правосудие небесное! кричала Милли, усиливаясь отворить дверь, но она заперта была на замок. Милорд с жестоким хладнокровием вынул из кармана часы, поднес их к глазам Милли, потом положил на стол и сказал: я возвращусь к тебе через четверть часа - подумай! слово твое решит судьбу Эдуарда. Он пошел в двери; Милли хотела выбежать в след за ним, но он втолкнул ее в горницу сильною рукою, захлопнул за собою двери. Милли бросилась на колени и призывала Небо на помощь. Вдруг мелькнула в голове её быстрая мысль. Она побежала к окну... О ужас! какое зрелище! Эдуард, стоящий посреди двора в цепях и перед ним четыре солдата с заряженными, нацеленными в голову его, ружьями. Кляйв надеялся победить сердце её ужасом. - "Эдуард! Эдуард!" - воскликнула Милли и бросилась в окно. Эдуард подымает голову - y ног его лежит Милли в крови, с раздробленною головою; несколько минут она трепетала - наконец сделалась неподвижною - жизнь её пресеклась.

* * *

Руссо находился в ***, некоторые из них возбуждали в душе его воспоминание об удовольствиях молодости; оставив настоящее, он мысленно переносился к прошедшим дням своего щастия, и сердце его трепетало при воспоминании о некоторых любезных существах, которых гробы давно уже покрыты были дерном. В эту минуту отворяется дверь, входит незнакомый человек с шляпкою на голове, приближается к философу? спрашивает с некоторою дикостию: вы ли Жан-Жак Руссо?

Руссо испугался. Подозрительность, которая так часто его мучила, привела в смятение сердце его; он устремил проницательные, острые взоры свои на незнакомца: одежда его была в крайнем безпорядке, волосы, темно-каштанового цвета, всклокочены, a глаза, полные глубокой задумчивости, впалы и мертвы; в движениях его заметна была необыкновенна живость, словом,

"Вы не ошиблись, государь мой, я Ж. Ж. Руссо! отвечал с некоторою робостию Женевский Философ."

- Сочинитель Эмиля! Сочинитель Элоизы! воскликнул незнакомец, сверкая глазами!

"Да, государь мой, отвечал Руссо, почти в отчаянии, приготовясь к чему-то ужасному... "

- Ах! сжальтесь же надо мною - закричал неизвестный, бросясь на колена и сжав руки - напрасно искал я правосудия перед судилищами и престолом; от тебя, служитель добродетели, требую того, в чем отказали мне порочные люди! Правосудия, Жан-Жак Руссо! мщения тому злодею, который умертвил мою жену и меня сделад жалким безумцем!

"Моя супруга, моя обожаемая Милли, окровавленная, трепещущая и наконец бездыханная y ног моих - продолжал Эдуард - была последнею моею мыслию. Что случилось со мною после, не знаю - пришедши в чувство, увидел себя лежащого на рогоже, в бедной хижин; y ног моих сидели два добрые Индейца. Они изумились, когда я спросил: что со мною сделалось и где я? Хочу подняться - чувствую слабость, и вижу, что руки мои крепко связаны. Опять начинаю разспрашивать; мне отвечают; не могу ничего понять и снова впадаю в безчувствие. Через несколько минут чувствую, что кто-то берет меня за руку; отворяю глаза: Лекарь, человек благороднейший и бывший в Англии моим истинным другом, стоит передо мною и щупает мой пульс. Я не узнал его. Скажите, спрашиваю, за что связаны y меня руки? Он просил меня остаться в покое и велел мне дать свободу. Мало по малу начал я входить в память; друг мой не покидал меня ни на минуту. Он разсудил, что, будучи слабым, я лучше могу снести воспоминание о страшном конце моей Милли, нежели после, когда возвратятся несколько мои силы; и я узнал, что более полугода прошло с того ужасного дня, в который погибло все мое щастие, что я во все это время ни на минуту не был в чувстве, или лежал без памяти, или приходил в бешенство; что сердце Лорда возмущено было смертию Милли; что он и меня и ее велел отнести в загородный дом наш; что ее похоронили на другой же день; что в город несколько дней носилась молва о страшной опасности, которой подвергался Лорд Кляйв, о убийце, который пришел к нему в дом, чтобы его застрелить, и которого жена бросилась из окна от отчаяния, что не могла выпросить ему прощения; что все это очень скоро было забыто; что место мое отдано другому, и что наконец ни один человек не заботился обо мне, кроме человеколюбивого Медика, который, узнавши от Лордова человека всю истину, поспешил ко мне на помощь, и, к величайшему своему удивлению, нашел во мне старинного Лондонского знакомца.

* * *

"Все это слушал я с мертвым равнодушием - чувствительность казалась угасшею в моем сердце, a собственные мои несчастия представлялись мне баснею, занимательною для одного только любопытства. Образ погибшей Милли носился перед воображением моим как будто в туман; я жил посреди моих бедных Индейцев, и был спокоен, и даже не мог вообразить, чтобы мои обстоятельства когда нибудь были лучше. Изредка, в минуты возраждающейся душевной силы, представлялась мне какая-нибудь минувшая радость, или образ моей умерщвленной Милли возобновлялся во мне живее, или воспоминания о какой-нибудь её ласке, о каком-нибудь милость её качестве неожиданно меня поражали - тогда сердце мое обливалось кровию; содрогался, кричал, плакал, но все это было одне минуты, одно быстротечное сияние молнии, пролетающей в полночь над пропастию: благодетельная нечувствительность моя возвращалась ко мне снова.

* * *

"Но мало по маду померкшая душа моя озарилась ужасным свешом; утешительный сон мой начал изчезать; молния за молнией светила над моею пропастию; я начинал видеть судьбу свою без покрова. В одно утро встаю с постели, выхожу из хижины, иду в поле без всякой цели, вдруг останавливаюсь перед домом, который показался мне знакомым; смотрю, стараюсь вспомнить, наконец узнаю; это был прежний мой загородный дом; все бремя потери моей обрушилось в эту минуту на мое сердце: я закричал диким голосом, бросился на землю, начал рыть дерн, увы! я хотел дорыться до гроба моей Милли. В этом положении нашли меня мой благодетельный лекарь и мои приставники; они отнесли меня в хижину; я опять пришел в бешенство; но этот припадок продолжался не более одного дня; я погрузился в отчаянную задумчивость, был тих, молчал, но думал об одном убийстве.

* * *

,,В одно утро, мой благодетельный друг навестил меня по обыкновенному; просидев со мною несколько часов, он встал, чтоб выдти из хижины; я бросился перед ним на колени и воскликнул: последней милости от тебя требую! дай мне кинжал, чтобы я мог заколоть убийцу моей Милли!" - Более двух месяцев как он возвратился в Англию. - Это известие вдруг успокоило мою душу. Мысль, что я могу преследовать, что я могу возвести на эшафот этого злодея, была для меня целительною отрадою. Я начал думать о том, как бы привести в порядок мои разстроенные дела; с помощию благодетельного Медика собрал несколько денег и сел на первый корабль, который отправлялся в мое отечество.

ни свидетелей. В чем состояло преступление Лорда Кляйва? Каким законом запрещалось предлагать мужу условия? Жаксон приговорен был к смерти за то, что осмелился наложить руки на Губернатора; a Милли сама себя умертвила. - Жаксон бросился к ногам Короля... но Король и Министры не имели власти наказывать без приговора законов; a естьли бы и могли, то какое наказание определить завоевателю трех областей, который за несколько времени возвратился из Азии с победою и имел право на самые блестящия награды? Чем наказать человека, которого сам Парламент недавно избавил от наказания за многия притеснения в Индии, объявив перед целым народом, что он оказал великия услуги отечеству? И Жаксон везде принимаем был как сумасшедший; ни один человек не слушал с участием его жалоб. - Он мог бы опять потерять разсудок, когда бы дядя не тронулся его жребием и не послал его для разсеяния во Францию. Случай привел его в то место, где находился Руссо: имя Философа пробудило надежду отмщения в его сердце. Кончив свою горестную повесть, он бросился на колена, и сжавши руки воскликнул: правосудия! мщения!

* * *

Руссо, разтроганный до глубины сердца, долго смотрел в глаза нещастному Эдуарду. Наконец он отвечал тихим и трепещущим голосом: я бедной, больной, нещастливый человек! не имею ни связей, ни знакомства. Мои современники ненавидят меня и преследуют. Могули что нибудь я для тебя сделать? - В эту минуту глаза его запылали. - Я могу, сказал он грозным голосом, напечатлеть знаки отвержения на чел твоего убийцы! могу предать его проклятию современников и потомства! - Эдуард удалился, оставив Жан-Жаку свой адрес. Через две недели Руссо послал к нему письмо, в котором требовал объяснения на некоторые обстоятельства его повести; но он получил от своего корреспондента следующий ответ: мы ничего не знаем об Эдуард Жаксоне. Очень недавно нашли в реке Аар труп молодого человека, y которого на шее висел женский портрет, почти смытый водою; могли разобрать одну только надпись: Эмилли Жаксон. -- страдания нещастного прекратились.

* * *

Руссо написал Эдуардову историю с тем красноречием, которое одному ему свойственно, и он хотел уже выдать ее в свет, перед глазами света в виде убийцы и злодея, требовались доказательства неотвергаемые; a свидетельство сумасшедшого самоубийцы не могло быть в таком случае принято за доказательство неотвергаемое; И Руссо отложил повесть свою к тем бумагам, которым надлежало выдти в свет не прежде, как по его смерти.

* * *

Через два или три года Лорд Кляйв приехал в Монпелье. Лади Говард, друг Жан-Жака, находилась в этом же город. Руссо, узнавши о прибытии Кляйва, посылает к своей приятельнице экземпляр истории Жаксона. Чудовище, унижающее имя человека, пишет он к ней, заражает дыханием своим тот воздух, которым дышет Милади Говард! доставьте Лорду Кдяйву приложенную при этом письме рукопись; скажите ему, что я немедленно предам его посрамлению целого света, естьли он без всякого отлагательства не оставит Монпелье и не выедет из Франции.

наконец он сам исполнил то, что надлежало бы сделать одному палачу: без сомнения тени Милли и Жаксона представились глазам его в ту минуту, когда он наводил на себя пистолет, раздробивший ему череп {Известно, что Кляйв застрелился.}.