Девичий мирок.
Глава L. Отец

Глава L. Отец

Вот уже несколько дней Энни лежала без сознания в доме миссис Вильямс, балансируя между жизнью и смертью. Добрая женщина не могла выгнать больную девочку, хотя муж и соседи уверяли ее в том, что она напрасно дает приют какой-то бродяжке.

- Не стоит так беспокоиться из-за уличной девчонки, - говорила женщина, жившая неподалеку. - Ей и в больнице для бедняков будет хорошо.

Но миссис Вильямс только качала головой на жестокие слова соседки и упреки мужа, продолжая делать по-своему.

- Бедняжке нужен материнский уход, - говорила она. - А в больнице она этого не получит.

Девочка металась в бреду на убогой постели, слабея день ото дня. Местный доктор, навещая ее, лишь качал головой. Он не был особенно искусным лекарем, но на другого врача у миссис Вильямс не было денег. Пока Энни боролась за жизнь, Нэн беспечно играла с Пегги и совершенно освоилась с новой обстановкой.

Сестры Брюс нашли Энни только на восьмой день ее болезни, и в тот же вечер миссис Виллис уже сидела у постели любимой ученицы. Все, что могут обеспечить деньги, было к услугам бедной девочки. Был приглашен лучший доктор, но и он не мог сказать ничего утешительного, лишь заметил, что спертый воздух дурно влияет на ход болезни.

- Я не рисовала карикатуры на твоей книге, Сесиль... - бредила Энни. - Я знаю, что ты так думаешь, но это неправда... Бог видит... Я так люблю миссис Виллис... Разве я бы могла... Бог видит...

Миссис Виллис слушала все это со слезами на глазах, но помочь больной девочке ничем не могла. Энни была в сильном волнении, и только когда произносила "Бог видит", немного утихала и на губах ее появлялось нечто вроде улыбки.

Поздно вечером приехала Сесиль и вызвала на минутку миссис Виллис.

- Я приехала сообщить вам, что все открылось, - объявила Сесиль и рассказала начальнице о признании Эстер и Сьюзен.

- Да простит мне Бог, что я усомнилась в ней, - печально промолвила миссис Виллис и, простившись с Сесиль, вернулась к постели больной.

Минуту спустя Энни снова начала бредить. - Они не верят мне, - жалобно говорила она, - миссис Виллис не верит... тогда как я...

- Я верю, верю, - проговорила директриса, положив руку на горячий лоб Энни. - Миссис Виллис верит своей Энни.

Сознание, словно луч света, пронизало воспаленный мозг больной. Она взглянула на миссис Виллис и пробормотала:

- Так это вы?

- Я, моя девочка.

- И вы мне верите?

- Вполне.

- Бог верит.

Энни отвернулась к стене и опять начала бредить. Но теперь миссис Виллис удавалось хоть немного успокоить ее.

На следующий день ученицы, которые не разъехались по домам, бесцельно бродили по саду. Мистер Эверад уехал к Энни и обещал завернуть на обратном пути в школу. Все с нетерпением ждали известий.

С тех пор как Нэн вернулась домой, Эстер не расставалась с ней ни на мгновение. Взяв сестру за руку, она пошла по главной аллее и села на скамейку у ворот, чтобы первой увидеть мистера Эверада по его возвращении. Нэн вертелась около нее. Вскоре тонкий слух Эстер уловил шум колес, она вскочила на ноги.

- Как скоро он возвратился, - холодея, подумала Этти. - Значит, все кончено...

Она сама отворила ворота, чтобы не терять времени на ожидание привратника. Но это был не мистер Эверад. У ворот стоял шарабан, которым правил высокий красивый мужчина, похожий на иностранца. Эстер сконфузилась и хотела убежать, но незнакомец, увидев ее, спросил:

- Это и есть "Лавандовый дом", маленькая леди?

- Да, сэр, - отозвалась Эстер.

Эстер кивнула.

- Могу ли я видеть миссис Виллис?

- Нет, сэр, ее нет дома, и вряд ли она вернется к вечеру, поскольку уехала по одному очень печальному делу.

Выражение лица Эстер и грусть в ее голосе поразили незнакомца. Он соскочил с шарабана и подошел к ней.

- Скажите мне, мисс...

- Торнтон, - подсказала Этти.

- Вы, может быть, сообщите мне то, что я хочу знать, мисс Торнтон. Так как вы здешняя ученица, то, конечно, знаете мою... Я хотел спросить, нет ли у вас подруги, черноглазой плутовки, похожей на цыганку, по имени Форест, словом, Энни Форест. Я хотел бы ее видеть.

- Вы ее отец? - воскликнула в волнении Эстер.

- Да, милое дитя, я ее отец. А теперь отведите меня к ней.

Эстер закрыла лицо руками.

- Я не могу этого сделать. Ах, если бы вы все знали, вы бы убили меня! Не спрашивайте меня об Энни. Не спрашивайте, не спрашивайте...

Незнакомец с испугом смотрел на Эстер. В эту минуту маленькие пальчики Нэн дотронулись до его руки.

- Нэн вести вас к Энни. Моя Энни очень больна. Нэн вести.

Незнакомец наклонился и взял Нэн на руки.

- Больна, ты говоришь? Послушайте, мисс, - обратился он к Эстер. - Я вас не понимаю и прошу объяснений. Пожалейте бедного отца. Где моя девочка?

- Она в окрестностях Оклея, сэр, - ответила Эстер, вытирая глаза.

- Это в нескольких милях отсюда?

- Да, и она очень больна.

- Что с ней?

- У нее горячка. Врач опасается за ее жизнь.

- Поедем к ней. Если она так больна, я тем более должен ее видеть. Едем, садитесь скорее; и ты, малышка, тоже.

Капитан Форест так гнал лошадь, что менее чем через час они уже были у дома миссис Вильямс. Бросив вожжи мальчику, он, держа Нэн на руках, стоял на пороге скромного жилища в ту самую минуту, когда мистер Эверад выходил оттуда.

- Вы здесь, Эстер? - удивился священник. - А я хотел ехать за вами.

- Значит, ей хуже?

- Она в сознании и спрашивала о вас. Только она очень слаба.

- Мистер Эверад, этот джентльмен - ее отец.

душе угодно. Она напряженно прислушивалась, ожидая, что ее позовут, но все было тихо. Что там делается? Увидит ли она Энни живой? Будет ли она в состоянии вынести взгляд умирающей? Заливаясь слезами, Эстер упала на колени и начала молиться. Вошел мистер Эверад.

- Она уснула, - сказал старик. - Это хороший знак. Нэн легла около нее. Она все гладила ее по лицу и твердила: "Бедная Энни, бедная Энни". Потом обе уснули. Я уверен, что ласка малышки успокоила нервы больной. На отца она даже и не посмотрела. Вы, Эстер, можете взглянуть на нее, если хотите.

Эстер на цыпочках вошла в комнату. Прежде она сошла бы с ума от ревности при виде открывшейся картины. Но теперь она обернулась к священнику и кротко прошептала:

- Пусть Нэн любит ее больше, чем меня, лишь бы Энни жила.