Потерянный рай, поэма Иоанна Мильтона. Новый перевод с английского подлинника

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Потерянный рай, поэма Иоанна Мильтона. Новый перевод с английского подлинника (старая орфография)

Новый перевод творения, которым хвалится один из просвещеннейших народов Европы, подает нам случай направить внимание читателей наших на подлинник и на самого автора. Предложив сперва краткое известие о жизни Мильтона, мы будем говорить о поеме его, а потом уже о Русском переводе.

Иоанн Мильтон, происшедший от богатой фамилии, жившей в Оксфордском графстве, родился в Лондоне 1708 года. Отец его, принявший протестантское исповедование и за то лишенный наследства, принужден был для пропитания себя отправлять должность нотариуса. Молодой Мильтон, обучившись древним языкам в разных коллегиях, с двадцати четырех лет жил в сельском уединении при своем родителе, и в продолжение пяти лет упражнялся в истории, в изучении новых языков, а особливо Французского и Италиянского, в математике и в философии. Он особенно привязан был к системе Платона, и шествуя по следам сего знаменитого нравоучителя, любил мечтать о совершенстве. Здесь-то созрел ум его и обогатился теми великими идеями, которые возникают в тишине и уединении. Должно заметить, что у всех славнейших писателей начальные познания, приобретенные ими в училищах, созревали в уединении.

Познакомившись коротко с творениями знаменитых мужей древности, Мильтон почувствовал сильное желание видеть страны, ими прославленные. По смерти матери своей, на тридцатом году от рождения, он отправился из Англии. В Париже виделся он с Гроцием, искуснейшим латинистом и ученейшим политиком того времени. Гроций был посланником при дворе Французском.

Во Флоренции имел он случай познакомиться со знаменитым и несчастным Галилеем, а в Неаполе с Маркизом Мансо, другом и покровителем Тасса. Мильтон желал побывать в Сицилии и в Греции; но в то время возгаралась междоусобная война в его отечестве; а Мильтон думал, что общее дело должно предпочитать собственному личному удовольствию, и решился возвратиться в Англию. Однакож он прожил еще несколько месяцов в разных городах Италии, и прибыл в Лондон после отсутствия своего, продолжавшагося один год и три месяца.

Самуил Джонсон, один из жесточайших хулителей Мильтона; утверждает, что ему, как сыну отечества и защитнику свободы, надлежало бы тотчас броситься в толпу ратующих. Но поет наш, умея управлять пером, а не шпагою, заблагоразсудил поселиться в отдаленной части города и окружить себя книгами. Там принял он к себе на воспитание двух своих племянников Иоанна и Едуарда Филипсов, Последний из них написал жизнь дяди своего и наставника. Охота, a может быть и нужда, заставили Мильтона умножить число учеников и завести y себя школу. Невежество не устыдилось вменить ему в порок сие заведение; как будто изо всех средств назидать блого общества должно почитаемо быть постыдным то, которое образует членов общества! Еще упрекали его, что он, вопреки тогдашнему школьному обычаю, наставлял детей и в математике и в астрономии, и в военной наук, и в сельском домоводстве. Мильтон еще прежде издал свое Разсуждение, где доказал превосходство такого воспитания, которое делает человека по возможности ко всему способным, и к военным должностям и к гражданским, и в общественной жизни и в домашней.

В 164З году Мильтон женился на дочери одного дворянина из Оксфордской провинции, и через месяц оставлен был своею женою, которая поклялась никогда к нему невозвращаться. Несчастный муж написал несколько разсуждений о разводе, и начал-было помышлять о втором браке. Сказывают, что сама жена упросила его помириться, и что случай сей послужил ему образцом для примирения Адама и Евы в десятой песни Потерянного Рая.

Мильтон держал сторону врагов монархического правления. После ужасной кончины Карла I он оправдывал беззаконной поступок республиканцов, посягнувших на жизнь несчастного своего Государя. Человек, приставший к какой-нибудь стороне, делается рабом её и вдается в такия крайности, которыми он первой возгнушался бы при других обстоятельствах. Распаленный жаром фанатизма, Мильтон неутомимо гремел против монаршей власти, и за то был награжден своими единомышленниками. Он отправлял важную должность секретаря Латинского языка при обоих Кромвелях и в Парламенте, и оставил оную уже по вступлении на престол Карла II.

Сальмазий, ученейший критик того времени, родом Француз, живший в Голландии, вступился за несчастного Карла и написал Защищение Короля. Мильтон отвечал ему Защищением Английского народа. Книга сия, за которую автор получил в награду 2000 фунтов стерлингов, публично была сожжена в Париже. Английский поет вздумал доводы свои приправить насмешками, и между прочим по сходству имени сравнивал Сальмазия с рекою Сальмасисом, в которой погружавшиеся теряли способности деторождения! ученый Сальмазий имел случай порадоваться слепоте Мильтона, которой от безпрестанной работы лишился зрения; a Мильтон в свою очередь поздравлял себя тем, что уморил своего соперника.

Сказывают, что Мильтону поручено было перевести на Латинской язык мирной договор между Англиею и Швециею. Политическия причины заставляли Кромвеля неисполнять статей договора, и Протектор извинял медленность свою слепотою секретаря. "Так за чем же, с удивлением возразил ему Шведской посланник, "

Кромвель успевши в своем намерении, не почитал за нужное притворяться и сбросил с себя личину, которую употреблял для своего возвышения. Несмотря на то один Мильтон оставался в заблуждении. Уже по смерти Протектора одному приятелю своему, которой думал, что Мильтон пишет историю государственной перемены, осмелился он сказать, что "не только не намерен передавать потомству известие о сей перемене, но желает, чтобы она предана была вечному забвению." В прочем поет наш не переставал о вольности мечтать и защищать равенство. Мечты его и надежды совершенно исчезли тогда уже, как новый Король, Карл II, после торжественного вшествия в Лондон возсел на престол своих предков.

Страстный защитник мнимой свободы при наступившей мнимой перемене должен был позаботиться о своей безопасности, и заблого разсудил скрыться. В убежище своем он мог слышать, что палачи жгли республиканския его сочинения и что трупы благодетелей его, Кромвеля и Брадшава, прицеплены к виселицам. Однакож он остался без наказания, получил во всем прощение, и даже был уважаем за отличные дарования и обширные сведения.

Тогда-то, живучи в уединении и тишине, Английский Гомер творил мысли новые и великия. Но при вдовстве своем, при бедности, при слепоте, при слабом здоровьи, имея трех дочерей, он скоро ощутил надобность в подруге, и женился в другой раз, a по прошествии года в третий; По видимому из всех одна только вторая жена, умершая в родах, была достойна любви его. Мильтон не более счастлив был и в дочерях своих. Две старшия без ведома продавали книги его и причиняли ему разные огорчения. Правда что оне были воспитаны весьма нерадиво, и даже не умели писать. Мильтон выучил их разбирать письмо Греческое, Латинское, Еврейское и Сирийское, и заставлял их в слух читать книги на сих языках, которых он вовсе неразумели. Такая работа, и для взрослого мущины до крайности скучная, верно была несносна молодым девушкам. Мильтон освободил их от оной, и отослал учиться золотошвейному искусству, a в чтецы принял к себе одного молодого человека.

В 1665 году окончил он свою поему Потерянный Рай, трудившись над лею лет десять, "Мильтон в молодости своей путешествуя по Италии, пишет Вольтер, видел в Медиолане представление одной комедии, которая называлась Адам, или первородной грехь? и сочинена была каким то Андрини. Падение человека было содержанием сей комедии, a действующими лицами были в ней: Бог отец, диаволы, ангелы, Адам, Ева, змий, смерть и семь грехов смертных. Нелепость сочинения не закрыла высокой мысли от проницательного Мильтона. Случается не редко, что человек великого дарования находит истинные красоты в том, над чем шутят люди обыкновенные. Правда, что весьма странно и глупо заставлять семь смертных грехов плясать с дияволами; но род человеческий, в несчастие поверженный за преступление прародителя, благость и мщение Творца, причина бедствий наших и беззаконий, конечно суть предметы для смелой, мастерской кисти. В мысли о падении человека заключается какой то мрачной ужас, какая-то выспренность грозная и печальная, приличная Английскому воображению. Мильтон вознамерился из шутовской Андриниевой комедий сочинить трагедию, и уже написал было полтора акта. Но мысли его час от часу разпространялись по мере продолжении работы, и Мильтон решился вместо трагедий сочинить эпическую поему; то есть такое стихотворного искусства произведение, в котором многие люди, странность согласились называть чудесностию. Книгопродавец Симмонс на силу согласился заплатить Мильтону за рукопись десять фунтов стерлингов, из которых одну половину автор получишь должен был после продажи 1300 екземпляров, и действительно получил ее через два года. Из сего видно, что Потерянный Рай имел своих читателей, но что никто неосмеливался явно хвалить сочинителя, как человека противного двору и духовенству. Вышло несколько новых изданий, и многие воздавали справедливую похвалу памяти Мильтона. Наконец Аддиссон подтвердил мнение ученых людей своими критическими замечаниями, помещенными в Зрителе 1712 года, показал красоты сей удивительные поемы и удостоверил Англичан, что и они имеют y себя Гомера.

В 1671 году Мильтон издал другую поему свою: Обратно получениый или Возвращенный Рай, написанную белыми стихами, подобно первой, с которою однакож ее никак ровнять не можно. Несмотря на то, он отдавал преимущество последнему своему творению.

В сем кратком начертании жизни Мильтона неупомянуты многия сочинения, изданные им прежде и после Но нам нет в них и надобности. Скажем теперь о его смерти. Он скончался в 1674 году от жестокой подагры; близь Лондона. Тело его погребено в город в церкви св. Жиллеса. Тогда было уже в обыкновении ставить памятники или по крайней мере надписи, в честь знаменитым мужам, в Вестминстерском аббатстве, Творцу Потерянного Рая воздвигнут памятник не прежде 1737 года.

Был спор между любителями изящной словесности, можно ли Потерянный Рай называть героическою поемою? Аддиссон решил его, сказав: кому неприличным кажется сей титул? тот пусть называет Потерянный Рай божественною поемою. Не должно забывать, что Адам не Еней, a Ева не Елена. При разсматривании епической поемы прежде всего надобно иметь в виду так называемую басню, то есть истинное или вымышленное содержание, главное действие. Оно должно быть во первых единое, во вторых целое, в третьих величественное. Чтобы сохранишь единство действия в Илиаде, Гомер спешит к середине дела, как замечает Гораций. Еслиб начал он с яиц Леды, или хотя с похищения Елены, или с Троянской осады; тогда история поемы содержала бы в себе целой ряд действий. Потому-то начинает он своею поему враждою между царями, и в продолжении оной искусным образом предлагает о произшествиях, прежде сей несчастной ссоры случившихся. Точно также и Еней при самом начале поемы является на Тиренском мор в виду Италии, потому что Виргилий имел намерение воспеть поселение героя своего в Лациуме, и что в сем состоит главное действие поемы. A как читателям нужно знать, что случилось с Енеем при взятии Трои и во время его путешествия; то Виргилий и заставляет его во второй и в третей песнях рассказывать Дидоне о своих похождениях. И так обе упомянутые песни предшествуют первой в историческом порядке, хотя для сохранения единства в поеме положены он после первой. Мильтон, подражая сим великим типам, открывает Потерянный Рай свой совещанием злых духов о погублении человека, которое предположил он главным действием поемы. Войну между ангелами и сотворение мира помещает он епизодически в пятой, шестой и седьмой книгах, для сохранения единства главного действия, которое было бы нарушено, если бы происшествия предложил он в историческом порядке одно после другого.

целость. Действие тогда бывает целым, когда имеет все свои части, или, как Аристотель определяет, когда оно имеет начало, средину и конец. Целое действие не должно иметь ничего посторонняго ни перед началом, ни в средине, ни после окончания; и наоборот, чрез все продолжение поемы не должно быть выпущено ничего такого, что существенно принадлежит к заключающемуся в ней главному действию. Таким образом Гомер показывает нам начало и продолжение и последствия Ахиллесова гнева, a Виргилий приводит Енея в Италию через все опасности на водах и на суше. Действие y Мильтона, говорит Аддиссон, гораздо превосходнее обоих прежних: оно изобретено во аде, исполнено на земле и наказано от неба. Части оного следуют одна за другою в самом натуральном порядке.

Далее требуется, чтобы действие в поем было величественное. Гнев Ахиллеса привел в смятение царей Греческих, погубил героев Троянских, и посеял вражду между богами. Поселение Енея в Италии произвело Цезарей и Римскую Империю. И здесь Мильтон выше обоих древних песнопевцев: y него дело идет о судьб не одного лица, не одного племени, но всего рода человеческого. Все адския силы соединились для погубления человека. Успех их был бы совершенным, без посредства Божия всемогущества. Муж в первобытном совершенстве своем и жена сияющая красотою суть главные действующия лица в поеме; враги их - падшие ангелы, друг - Мессия, покровитель - Творец всемогущий. Словом: все, что ни есть великого в природе и вне оной, имеет место свое в сей удивительной поеме.

Аристотель полагает величие не только в важности главного действия, но и в соразмерном продолжении оного. Сию соразмерность изъясняет он следующим уподоблением: Самое малое насекомое не может казаться совершенным взору нечеловеческому, потому что объемля целое, он невидит каждой части особенно; и напротив, разсматривая огромное животное, простирающееся в длину на несколько тысячь стадий, глаз едва объемлет одну только часть оного, и недает понятия о целом животном. Равным образом очень малое действие, так сказать, могло бы затеряться в памяти, а слишком большое неуместилось бы в оной. Гомер и Виргилий показали удивительное искусство в сем отношении: главные действия в Илиаде и в Енеиде, сами по себе очень короткие, так хорошо распространены епизодами и пиитическими украшениями, что каждое представляется приятною повестию, достаточною для наполнения памяти, необременяя оной излишним продолжением. У Мильтона главное действие также обогащено разнообразными прикрасами; поему его читать можно с таким же удовольствием, как и мастерское описание какого-нибудь известного происшествия. Очень вероятно, что предания, из которых составлены Илиада и Енеида, заключали в себе гораздо более подробностей, нежели падение человека, описанное в священных книгах. Сверх того как Гомер так и Виргилий имели возможность, каждой по своему произволу, к истине прибавлять пиитические вымыслы, неоскорбляя религии своих соотечественников. Мильтон же при немногих подробностях, служащих к составлению Потерянного Рая, должен был наблюдать крайнюю осторожность в прибавлении своих собственных вымыслов. Будучи так стесненным, он умел наполнить поему свою чудесными происшествиями, которые ни мало непротивны Священному писанию и ни для какого набожного читателя неоскорбительны.

По разным предположениям и догадкам, критики вычислили продолжение времени в главном действии как Илиады, так и Енеиды. Большая часть Мильтоновой истории происходит за пределами нашего мира; и потому нет возможности удовлетворить читателя подобным вычислением.

После главного действия по Аристотелеву порядку обыкновенно разсматривают так называемые нравы, или, говоря по нынешнему, характеры. Гомер превосходит всех героических поетов множеством и разнообразием описанных им характеров. Каждой из богов, действующих в поеме его, особенным чем-нибудь отличается; из всех царей ни один не походит на другого, так что и в самой храбрости наблюдена приличная каждому лицу постепенность. Виргилий, подражая Гомеру, не мог сравниться с ним, ни в разнообразии, ни в новости характеров. У Мильтона весь род человеческий состоит из двух прародителей; и в сих двух лицах мы видим четыре различные характера: видим мужа и жену сперва в состоянии невинности и совершенства, a потом униженных и бедствующих. Последние характеры очень обыкновенны; но первых двух не находим ни y Гомера, ни y Виргилия. Может быть за недостатком характеров Мильтон принужден был одушевить Грех и Смерть Рафаил представлены в разных положениях, и каждой из них отличен особенным характером.

У Гомера и Виргилия главные лица имеют близкое отношение к тем народам, для которых писаны их поемы. Ахиллес был Грек; Еней был родоначальник Римлян: следственно Греки не могли читать Ахиллесовых похождений, непринимая в них участия; равным образом Римляне должны были столько же веселиться победами, Енеем одержанными, сколько печалиться об его злоключениях. Для нас очарование сие несуществует: никакия связи не соединяют нас с баснословными героями Греции и Рима. Напротив того Мильтоновы главные лица близки нашему сердцу; они прародители наши, и счастие наше зависело от их поведения.

Многие критики, отдавая в прочем всю справедливость выспренним красотам Потерянного Рая, находят в нем отвратительные погрешности. Они не могут понять, какая нужда заставила Сатану построить среди ада большую храмину со столпами дорического чина, увенчанных гордым архитравом, и для чего огромные диаволы превратились в пигмеев, чтобы уместиться в новопостроенной храмине, тогда как они могли бы разсуждать о делах своих на просторе. Не менее странно читать описание побоища между добрыми и злыми ангелами, где последние употребляют изобретенные ими ужасной величины пушки, a первые бросают целые горы на своих неприятелей, и заваливают ими сатанинскую артиллерию. Сюда принадлежат: превращение Сатаны в ворона и в жабу, аллегория о Грехе и Смерти, о нелепом их сочетании и о чудовищах от них родившихся и и вместе простою их беседою, где нежнейшая любовь говорит языком чистой добродетели! В других поемах везде любовь представлена в виде слабости, один Мильтон умел для своих читателей соделать ее страстию непорочною; один он умел показать ее без покрывала, не оскорбляя целомудрия.

переведенный с Английского подлинника, был напечатан в Москве 1795 года. К сему изданию неприложено ни известия о жизни сочинителя, ни замечаний, которые очень пригодились бы для многих читателей. Не без прискорбия должно признаться, что в других государствах классическия книги издаются гораздо тщательнее и с лучшим намерением. Там переводчики объявляют имена свои, и следственно ручаются за исправность издания. Знатоки и любители Словесности сличают переводы, выбирают их по своему вкусу, и одному перед другим отдают преимущество. Французской литтератор даст вам отчет о достоинстве Потерянного Рая в переводах Дюпре и Расина и Моснерона и Делиля. Каждой из сих господ в предисловии своем говорит публике все то, о чем за нужное почитает уведомить ее, и в примечаниях сообщает или разные любопытные сведения, или мнение свое о трудных местах подлинника. У нас во всем видна удивительная поспешность: спешат переводить, сочинять, печатать, переплетать, a особливо продавать ученой товар за наличные деньги. Купивши книгу, прочтите ее, разумеется, ежели вы терпеливы, и потом раскуривайте ею трубку; ибо ссылаться на нее безполезно. Наши переводы неизвестных переводчиков подобны воздушным метеорам или ночным призракам, которые мгновенно исчезают, неоставляя по себе ничего вещественного.

При новом переводе Потерянного Рая приложена Жизнь автора. читателей господин переводчик. Например в подлиннике стоит:

Место сие выражено в прежнем переводе (Ч. I. стр. 6): "В сем честолюбивом предприятии противу законов Божественного Единодержца, гордый возмутитель посеял вражду на небесах и возжег огнь беззаветной брани. Тщетные усилия! Десница Всемогущого низринула его с высоты эфира, откуда он низпал в вихре пожирающого пламени в неизмеримую глубину" и проч. В новом перевод (Ч. I. стр. 4): "В сем высокомерном злоумышлении противу трона всесильного Монарха, посеял он вражду на небесах и возжег огнь беззаконной брани. Тщетное покушение! Десница Господня низринула его с высоты эфирной, откуда, палимый молниею и покрытый ужасными пал он стемглав в неизмеримую глубину," и проч. Здесь читателю приятно было бы узнать; для чего господа переводчики расположили слова свои несвойственно с Английским подлинником, где частицею him, которою начинается период, искусно выражена удивительная быстрота действий. Моснерон, Французский переводчик, жалуется на язык свой, нетерпящий переставок, свойственных Греческому, Латинскому и Английскому. Для Русского переводчика препятство сие несуществует, и он мог бы здесь поставить слова в том порядке, в каком употребил их сам стихотворец, и которого без нужды нарушать ненадлежало. По крайней мере он должен бы изъясниться, для чего поступил так, a не иначе. Вот другой случай, для доказательства, как нужны примечания. Мильтон написал :

Стихи сии выражены на Русском язык в прежнем переводе (Ч. I. стр. 37); "Все полки земного шара, естьлиб можно было собрать их вместе, показались бы в сравнении с сею преужасною громадою духов кучею муравьев, сражающихся с журавлями. "Все ратные силы сего мира, если бы можно было собрать их в единое, место, показались бы в сравнении с сими грозными могуществами кучею муравьев, воюющих с журавлями." Во первых, за неимением примечаний, иному читателю придет в голову мысль, будто один переводчик писал не с Английского текста, но с Французского, a другом переводил или с Русского или с Французского, же {Toutes les armèes de la terre rèunies et comparées a cette trouve d'êtres enormes, ne parôitroient que des fourmillières de Pygmees eu guerre avec les Grues.}; во вторых, в подлиннике дело идет не о муравьях, которые никогда не воюют с журавлями, но о баснословных Пигмеях, которые в самом дел храбро сражались со враждебными пернатыми. Французское слово fourmilliere значит здесь муравейник, то есть великое множество Пигмеев; в подлинник small infantry.

Для примера выпишем начало одного места, которое всеми почитается за образцовое. Читатели угадывают, что мы говорим о восклицании Сатаны к солнцу, когда он уже приближался к Едему.

"То устремляет он печальные взоры на вертоград Едемский, которого прелестный вид открыт пред его глазами; то обращает их к небесам, к сему лучезарному светилу, которое достигнув до средины пути своего, блистало на высоте гордой башни. Какой башни? Правда что в подлиннике написано sat high in his meridian tow'r; но здесь tower лучше было бы принять за высоту, в значении глагола.

"Наконец выходит из мрачных своих мыслей и восклицает, стеная {Sortant enfin de fes sombres pensées, il s' ecrie en graissant. В подлиннике иначе: Then, muck rewolving, thus in fighs began.}: "О ты, увенчанное несравненною славою, (seul roi) в своем владычестве, являющийся богом (sembles le dien) новой сей вселенной, пред лицем которого все звезды преклоняют (eclipsé) свои выи. Солнце! внемли гласу моему, который не есть уже "глас дружества." В прежнем перевод еще : "О ты, которое увенчано лучезарного славою! единый царь в своем владычестве, богом сей новой вселенной, пред которым все звезды преклоняют помраченные чела свои, солнце! внемли гласу моему, которой не есть уже " Понять нельзя, для чего господа переводчики, которые, как теперь уже по моему видно, переводили не с одного Английского подлинника, более полагались на Француза, нежели на самого Мильтона! Глас Сатаны не есть уже

Сей новый перевод Потерянного Рая может пригодиться для того, которые, не заботясь о строгой точности, читают книги для препровождения времени. В прочем и для таких читателей надобно писать рачительнее и наблюдать в слоге чистоту и приличность. Г. переводчик весьма часто употребляет частицу да в таком смысл, в каком не должна она быть терпима в епических поемах. или: да как можем излить сие мщение? или: да для чего же не так? и проч. Та же самая частица, прилагаемая к глаголу в желательном наклонении, делает речь возвышеннее, на пример: Да будет проклята благость сия... Г. переводчик вместо кущ, рощ, везде ставит: кущей, рощей. Сочинители подписей к картинкам продающимся у Казанского собора и некоторые из числа безграмотных наших трагиков пишут вместо потщуся, потщился.

Потерянный Рай Возвращенный Рай, другую поему Мильтонову. Таким образом из двух различных сочинений составлена одна книга под разными названиями! Если пришедши в лавку спросите вы четвертую часть Потерянного Рая, то вам подадут . В каком завидном состоянии наша книжная торговля! Перед заглавным листком и перед каждою песнию стоит по одной картинке; первая от части сносна; все же или почти все прочия, по видимому, приложены для показания, на какой степени резное искусство находилось во времена праотца Адама и до потопа. Т.