Потерянный рай.
Книга четвертая
Книга четвертая
Содержание
Сатана находится в виду Эдема, вблизи места, где он должен теперь испытать смелое предприятие, начатое им в одиночестве против Бога и человека. Его терзают различные сомнения и страсти - страх, зависть и отчаяние, - но в конце концов Сатана укрепляется во Зле и отправляется к Раю. Описывается внешний вид и расположение Рая. Сатана перепрыгивает ограду и садится, приняв облик корморана, на Древо жизни, самое высокое, для обозрения сада. Описание райского сада. Сатана в первый раз видит Адама и Еву, удивляется их красоте и счастью и решается осуществить их падение. Он подслушивает их разговор, узнает, что им запрещено под страхом смерти есть плоды Древа познания Добра и Зла, и на этом основывает план искушения, намереваясь склонить их к нарушению заповеди. Затем Сатана покидает их на время, чтобы разузнать об их положении иными путями. Между тем Уриил, спустившись на солнечном луче, предупреждает Гавриила, стоящего на страже у ворот Рая, что некий злой Дух вырвался из Ада и в полдень проходил через его сферу в образе доброго Ангела по направлению к Раю: он узнал это по его яростным движениям на горе. Гавриил обещает найти его ранее, чем наступит утро. Наступает ночь; Адам и Ева беседуют на пути к месту отдохновения; описывается их хижина; их вечернее славословие. Гавриил ведет своих подчиненных по ночной страже в обход вокруг Рая, поставив двух сильных Ангелов около хижины Адама, чтобы злой Дух не причинил какого-либо зла спящим Адаму и Еве. Они находят его у изголовья Евы, искушающего ее во сне, и приводят его, несмотря на сопротивление, к Гавриилу; Сатана гневно отвечает на вопросы последнего, готовится к борьбе, но, устрашенный знамением на Небесах, убегает из Рая.
О, для чего теперь не прозвучал
Тот громкий голос предостереженья[91],
Который был с высот Небес услышан
Тем, кто нам Апокалипсис открыл,
Когда дракон, вторично пораженный,
Пришел во гнев, чтобы отомстить
На человеке за свое крушенье:
«О горе вам, живущим на земле!»
Когда б теперь раздался он, быть может,
Он вовремя еще предостерег бы
Блаженных наших праотцев, что к ним
Теперь подходит близко Враг их тайный,
И от его смертельной западни
Они тогда избавиться могли бы.
Как раз теперь спустился Сатана,
Воспламененный яростью великой,
Род человека и на нем, невинном
И слабом, отомстить за все потери,
Которые понес он в первой битве,
За бегство в Ад позорное свое.
Он быстротой своей все недоволен,
Хоть смело и бесстрашно он свершил
Далекий путь; похвастаться удачей
Пока еще не может он, и вот
К своей попытке страшной приступает,
Которая, готовая родиться
На свет, ему волнует бурно грудь
И, как оружье дьявольское, больно
Ему назад удар свой отдает.
Его терзают ужас и сомненье,
Внутри его бушует бездна Ада:
Он носит Ад в себе и вкруг себя
И, как бы место ни переменял он,
Уйти от Ада может так же мало,
Как убежать от самого себя.
Заснувшее отчаянье; проснулось
Воспоминанье горькое о том,
Чем был он, чем он стал и что в грядущем
Грозит ему: всегда ведь злое дело
К страданью только злейшему ведет.
То он направит на Эдем прекрасный
Печальный взор свой, то опять посмотрит
На Небеса и пламенное солнце;
И, прерывая вздохами слова,
Так начал он, перебирая думы:
«О ты, в венце своей великой славы,
Одно в своих владеньях, как Господь,
На этот мир взирающее новый,
Ты, пред которым все тускнеют звезды
И преклоняют голову свою, -
К тебе взываю, но не зовом друга,
Тебя зову по имени, о Солнце,
Чтоб рассказать, как ненавижу я
Твои лучи, которые мне скорбно
Хоть прежде был твоей славнее сферы!
Ах, гордостью и честолюбьем злым
Я увлечен был на борьбу с великим,
Необоримым Властелином Неба;
И для чего? Ничем не заслужил
Он от меня подобного поступка, -
Он, Кем я сотворен в моем блестящем
Достоинстве, Который никого
Не попрекал своим благодеяньем!
Ему не трудно было и служить:
Какой был меньше труд, чем воздаянье
Хвалы Ему, какая плата меньше,
Чем благодарность должная Творцу?
Но все добро во мне лишь зло рождало
И лишь к коварным мыслям привело.
Быв столь возвышен, мысль о подчиненьи
Стал отвергать я: показалось мне,
Что шаг еще - и стану я всех выше
И сразу сброшу с плеч огромный долг
Которое, сколь ни платил бы я
Свой долг, - всегда на мне бы тяготело;
Забыл я все, что от Него имел;
Не понял я, что благодарность платит
Сама собой и что сознанье долга
Есть в то же время и платеж за долг;
Какое ж для меня тут было бремя?
О, если б, по Его могучей воле,
Одним из низших Ангелов я был,
Счастливей был бы я и честолюбье
Не знало бы несбыточных надежд!
Но почему же нет? Иная сила,
Великая, как я, тогда могла б
Их возыметь, и был бы я, хоть слабый,
Быть может, ею увлечен. Однако ж
Другие силы, крупные, как я,
Не пали, а спокойно устояли
Внутри себя и вне, вооружись
Противу всяких искушений. Что же?
И устоять ты мог ли, как они?
Ты мог! Итак, кого ж ты обвиняешь,
Как не Небес свободную любовь,
Которая равно всех наделила?
Да будет эта проклята любовь!
Мне все равно, любовь то или злоба:
Я ею к вечным мукам приведен!
Нет, будь ты проклят сам: ты, против воли
Его, избрал своею волей то,
О чем теперь жалеешь справедливо!
О я несчастный! Как мне избежать
Бед без конца, отчаянья без меры?
Куда б я ни бежал - со мною Ад;
Я сам свой Ад, и в глубочайшей бездне
Вновь бездна разверзается на дне,
Грозя пожрать меня. В сравненьи с этим
Тот Ад, где я терплю страданья, - Небо.
О, уступи ж тогда! Ужель нет места
Раскаянью, ужель пощады нет?
Мешает гордость мне и страх стыда
Пред низшими, которым обещал я
Не то, увлек иною похвальбой:
Не покориться - покорить хвалился
Всесильного себе! О горе мне!
Они не знают, как жалею горько
Теперь о той я праздной похвальбе,
Каким внутри страданьем я терзаюсь,
Когда меня на троне Ада чтут!
Со скипетром в руках и в диадеме,
Возвысившись над ними, ниже всех
Я пал, - всех выше я лишь по несчастью!
Вот честолюбья грустная награда!
Но если бы раскаяться я мог,
И был помилован, и получил бы
Вновь положенье прежнее свое, -
Увы, как скоро сан высокий снова
Меня б увлек к высоким помышленьям!
Как скоро от покорности притворной
Насильно лишь, подавленный бедою!
Не может мира истинного быть
Там, где смертельной ненависти раны
В такую проникают глубину.
Да, это только повело б меня
К вторичному и худшему паденью,
И я двойною карой заплатил бы
За облегченье краткое свое.
Кто покарал меня, Тот это знает,
А потому настолько же далек
От мысли пожалеть меня, насколько
От просьб о мире я далек. Итак,
Навек исчезла всякая надежда!
Изгнав нас и отвергнув, вместо нас
Себе Он создал новую утеху -
Людей и ради них весь этот мир.
Прости ж, надежда; больше нет ни страха,
Ни угрызений совести: все благо
Утрачено навеки для меня;
Через него, по крайней мере, власть
Я разделю с Царем великим Неба,
И, может статься, больше половины
Я захвачу; о том узнает вскоре
И человек, и этот новый мир!»
Пока он это говорил, жестоко
Лицо его страстями искажалось:
Покрылся трижды побледневший лик
Отчаяньем, и завистью, и гневом,
И страшно изменилися черты
Его притворной маски. Он бы выдал
Себя чрез это, если б кто-нибудь
Его увидел, ибо Духи Неба
Всегда спокойны и впадать не могут
В такое раздраженье. Скоро он
Заметил это сам и постарался
Смягчить свой вид спокойствием притворным;
Искуснейший из всех лжецов, он первый
Соединил со внешностью святой
Но не настолько был искусен он,
Чтоб Уриила обмануть, который
На страже был и проследил за ним,
Как он летел к вершине ассирийской
И как он там свой образ изменил
Несвойственно блаженным Духам, - видел
Его движенья резкие, заметил,
Как он себя безумно вел, считая,
Что он один, что не следят за ним.
Вот Сатана приблизился к Эдему.
Пред ним вверху стоял прелестный Рай,
Зеленою оградою венчая,
Как изгородью сельскою, вершину
Горы высокой и крутой, чей склон
Щетинистый покрыт был дикой чащей,
Густой и прихотливой, заграждавшей
Пути наверх; над нею возвышались
Громадные роскошные стволы -
Раскидистые пальмы, кедры, ели, -
Бросали тень, пред взором возникал
Роскошный вид лесистого театра.
Но выше всех их возносилась Рая
Зеленая стена; с нее смотрел
Наш общий прародитель на владенья
Соседние свои. За ней ряды
Чудеснейших деревьев возвышались,
Обремененных дивными плодами:
Цветок и плод в одно и то же время,
Они как будто златом и эмалью
Блистали; солнце, кажется, на них
Своих лучей бросало позолоту
Еще охотней, чем на облака
Вечерние иль на дугу из влаги,
Которую нам посылает Бог,
Когда дождями землю напояет.
Прекрасен был ландшафт, а чистый воздух
Врагу навстречу сладостно дышал
Весеннею отрадою и счастьем
Отчаянья не мог лишь излечить.
А нежные Зефиры, расправляя
Свои крыла душистые, вокруг
Распространяли всюду ароматы,
Шепча, откуда взяли свой бальзам.
Так иногда тем путникам навстречу,
Которые плывут, пройдя мыс Доброй
Надежды, миновав уж Мозамбик, -
Со встречным ветром северо-восточным
Сабейские[92] несутся ароматы
Чудесные от пряных берегов
Аравии счастливой; и, довольны
Задержкою, они свой долгий путь
Охотно замедляют, и, ласкаем
Тем запахом приятным, много миль
Их Океан улыбкой провожает.
Так сладкий запах нежит и Врага,
Принесшего сюда свою отраву;
Чем Асмодею[93] рыбный дым, который
Прогнал его, влюбленного, от ложа
Товитовой невестки, отомстив
Коварному; из Мидии в Египет
Он убежал и там прикован был.
Ко всходу на высокий этот холм
Враг подошел, в раздумьи замедляя
Свой шаг; но дальше не было пути:
Растенья там переплелись так густо,
Что стали как бы цельною стеной,
И поросль и кусты вокруг повсюду
Стеснились так, что через их преграду
Не мог пройти ни человек, ни зверь.
Одна лишь дверь на стороне восточной
Была; ее Архизлодей заметил,
Но пренебрег законным он путем;
Презрительно одним прыжком высоким
Чрез все холма высокого преграды
И стал в Раю. Так точно волк бродящий,
Когда он ищет, голодом гоним,
Себе иного места для добычи,
Следит, где пастухи свои стада
Сгоняют в огороженное место
К приходу ночи, и одним прыжком
Через плетень спешит туда забраться;
Так точно вор, желая обокрасть
Дом богача, чьи двери толсты, прочны,
Чьи крепкие засовы и замки
Прямого нападенья не боятся,
Ползет к нему в окно иль через крышу.
Так вор великий ныне в первый раз
Проник коварно в Божье стадо; так же
Наемники в Его прокрались Церковь.
Затем взлетел он и на Древе жизни,
Которое средь Рая выше всех
Вершиной возвышалося, уселся,
Принявши образ корморана[94]
Он истинной чрез то не приобрел,
Но замышлял лишь смерть живущим в мире;
Не думал он о силе животворной
Чудесного растения: он выбрал
Его лишь с целью лучше видеть вдаль;
А между тем, при пользованьи должном,
Залог бессмертья был бы в древе том.
Так и никто на свете, кроме Бога,
Добра не может правильно ценить,
Даруемого Небом: обращают
Нередко люди лучший дар во Зло
Иль применяют к наименьшей пользе.
Дивясь, внизу он видит пред собой,
Как в небольшом пространстве совместилось
Для услажденья человека все,
Что лучшего произвела природа,
И даже больше: Небо на земле!
Блаженный Рай был Божий сад, который
Был насажден с восточной стороны
На запад от Харрана[95] вплоть до башен
Прославленных Селевкии[96] великой -
Созданья древних греческих царей, -
Иль той страны, где много раньше жили
Сыны Эдема в Телассаре. Здесь,
В стране прекрасной этой, Бог устроил
Прекраснейший Свой сад; Он повелел
Произрастать на почве плодоносной
Деревьям благороднейшим, приятным
Для зренья, обоняния и вкуса;
И между ними было Древо жизни
Всех выше; плод его подобен был
Амброзии - растительное злато;
А рядом с ним росло познанья Древо, -
Смерть наша, - заплатили мы за знанье
Добра ценой жестокой - знаньем Зла.
На юге же Эдема протекала
А прямо шла она сквозь холм высокий:
Когда Бог строил сад Свой, Он поставил
Ту гору над ее потоком быстрым,
А он чрез жилы пористой земли
Пробился, ею впитанный охотно,
И вышел вновь наружу, свежий, чистый,
И многими ручьями оросил
Цветущий сад; потом, соединившись,
По скату вниз спустился он и встретил
Там реку, показавшуюся снова
Из темного подземного прохода;
Река же, разделившись на четыре
Потока главных, дальше потекла
Чрез страны знаменитые и царства,
О коих здесь не будем говорить.
Но надо рассказать, насколько хватит
Искусства, о сапфировых струях,
Катившихся по жемчугам восточным
И золотым пескам, блуждая всюду
И посещая каждое растенье,
Питая несравненные цветы,
Достойные роскошной сени Рая.
Их не искусство медленной рукой
Узорами по клумбам насадило, -
Сама природа в щедрости своей
Рассыпала по всем холмам и долам,
И там, где солнце утреннее греет
Открытые поля, и там, где в полдень
Под кущами царит густая тень.
Разнообразьем сельского ландшафта
Пленял счастливый этот уголок:
Здесь рощи, чьи душистые деревья
Смолой дышали ароматной, там -
Другие, где висели золотистых
Плодов ряды, пленяя взор и вкус.
И если где, то только здесь был правдой
Миф о садах чудесных Гесперид.
Меж рощами луга или поляны,
Иль пальмами поросшие холмы;
Местами были влажные долины
Усеяны цветами всяких красок
И розами, лишенными шипов.
С другой же стороны там были гроты
Тенистые, прохладные пещеры,
И пышно вился виноград по ним,
Пурпурные развешивая кисти;
С холмов же ниспадали водопады,
В пыль влажную дробясь иль съединяя
Свои потоки в тихие озера,
Которые, как зеркало, в себе
Цветущий берег, миртами поросший,
Спокойно отражали. Хоры птиц
Звучали вкруг, а ветерок весенний
В полях и рощах веял ароматом
И колебал дрожащие листы;
И Грации[97] и Оры[98]
Великим Паном[99], в хороводе светлом
Кружились в вечном празднике весны.
Не так прекрасно было поле Энны[100],
Где Прозерпина некогда цветы
Сбирала и, сама их всех прекрасней,
Похищена была Плутоном мрачным,
Что причинило множество забот
Церере, по всему искавшей миру
Своей любимой дочери; не так
Была приветна близ Оронта[101] роща
Прекрасной Дафны[102], и не мог красой
С Эдемским Раем спорить вдохновенный
Кастальский ключ[103], ни остров тот Нисейский,
Рекой Тритоном окруженный[104], - остров,
Где древний Хам[105]
Язычники Аммоном, а Ливийцы
Юпитером, укрыл Амальфу[106] с сыном,
Румяным Вакхом[107], от очей опасных
Великой Реи[108], мачехи суровой, -
Ни край, где Абиссинские цари
Хранят свое потомство под горою
Амарой, хоть иные полагают,
Что настоящий Рай как раз был там,
В пределах эфиопских, у верховьев
Далеких Нила, под горой блестящей,
До чьей вершины - целый день пути.
На деле край тот отстоит далёко
От сада ассирийского, где Враг
Безрадостно смотрел вокруг на радость,
На множество живых созданий разных,
Столь новых и столь странных для него.
Всех выше и стройней; богоподобно
Они держались, выпрямив свой стан,
С достоинством природным; не прикрыты
Ничем, они в нагом своем величьи
Достойными владыками казались
Всего, что окружало их в Раю.
В божественных их взорах отражался
Священный образ славного Творца, -
Премудрость, правда, чистота и святость, -
И строгость в этой святости была,
Хоть вольностью в них детскою смягчалась;
Та строгость служит истинной основой
С тех пор для всякой власти у людей.
Не равными они, однако, оба
Являлись, как не равен был их пол.
Для созерцанья и для силы гордой,
Казалося, он создан был, - она -
Для нежности и ласки грациозной;
Он сотворен, казалось, был для Бога
Его широкий лоб прекрасный, очи,
Глядевшие отважно, говорили
О воле непреклонной, а две темные
Волны кудрей направо и налево
Вниз ниспадали до широких плеч.
У ней до стройных чресл, как покрывало,
Без украшений, пряди золотые,
Распущены, спускались, извиваясь
В колечках прихотливых; виноград
Такими нежно усиками вьется.
Весь вид ее покорность выражал,
Но лишь такую, требовать которой
Власть кроткая лишь может; уступает
Она охотно, он же ту уступку
Встречает лаской; мужу отдается
С застенчивой покорностью она
И скромностью достойною, противясь
Лишь сладкою влюбленною борьбой.
В их наготе ничто не прикрывало
С тех пор не обнажает человек;
Греховного стыда они не знали -
Стыда, который лишь дела природы
Позорит, честь лишь обесчестить может.
О, как, грехом рожденный, этот стыд
Испортил человечество, заставив
Лишь внешность чтить, за внешней чистотою
Гоняясь лишь! Из жизни человека
Он жизни счастье лучшее изгнал -
Всю простоту и чистую невинность!
Они ходили в наготе, ни Бога,
Ни Ангелов Его не избегая,
Затем, что в мыслях не имели Зла.
Рука с рукою шли они, четою,
Прекраснейшей из всех, кого с тех пор
Когда-либо любовь соединяла, -
Адам, всех лучший из сынов Господних,
С тех пор рожденных на Земле, и Ева,
Из дочерей прекраснейшая всех.
На берегу хрустального ручья
Они присели, труд окончив легкий
В саду - тот труд, который только мог
Им усладить прохладное дыханье
Зефира, облегченье облегчить
И утоленье голода и жажды
Еще приятней сделать. Принялись
Они за ужин из плодов сладчайших,
Которые соседние кусты
Им доставляли ласково, склоняясь
Над мягкою скамьей из муравы,
Богато разукрашенной цветами.
Они вкушали сладостную мякоть,
А скорлупою черпали в ручье
Питье, с отрадой жажду утоляя.
И ласковый меж них шел разговор,
И нежными улыбками менялись
Они, и юных шалостей игра
Была меж ними, как прилично паре
Резвясь, вкруг них играли звери все.
Которые позднее стали дики
И поселились в чащах и пещерах,
Охотясь за добычею своей;
Играя, крался лев, когтистой лапой
Козленка нянча; тигры, леопарды,
Медведи, барсы прыгали пред ними;
Слон неуклюжий, чтоб потешить их,
Все силы прилагал, крутя свой хобот;
Змея искусно ползала, виясь,
И в гордиев завязывала узел
Свой длинный хвост, коварства своего
Открыто всем показывая пробы;
Другие звери на траве лежали,
Глазея, или, пастбищем насытясь,
Дремали, жвачку медленно жуя.
Уже, склоняясь, солнце торопилось
Вниз, к океанским островам, и звезды,
Поры вечерней вестники, вдали
А Сатана недвижно все сидел,
И, наконец невольное молчанье
Свое прервав, печально молвил он:
«О Ад! Что вижу с горестью великой!
В блаженное жилище вместо нас
Вознесены здесь существа иные,
Иного склада, может быть землею
Рожденные, не Духи, хоть они
Немногим ниже нас, небесных Духов.
За ними с удивленьем я слежу
И даже мог бы их любить - так живо
В них отразилось сходство с Божеством,
Такою их красою наделила
Создавшая их щедрая рука.
О милая чета! Не знаешь ты,
Как близко подошла уж перемена,
Которая все радости твои
Разрушит и предаст тебя несчастью
Тем более тяжелому, чем слаще
Да, вы блаженны, но в своем блаженстве
Чрезмерно слабо вы защищены,
Чтоб то блаженство долго сохранилось;
И этот Рай ваш, это ваше Небо
Защищены оградой слишком слабой,
Чтоб уберечь вас от врага такого,
Какой теперь вошел. Однако я
Не враг ваш преднамеренный: я мог бы
Вас, беззащитных, даже пожалеть,
Хоть жалость мне несвойственна. Союза
Ищу я с вами, дружбы крепкой, тесной,
Чтоб жил я там, где вы, иль чтоб со мной
Всегда вы жили; если ж вам жилище
Мое не так придется по душе,
Как этот Рай прекрасный, то должны вы
Его принять покорно, как созданье
Рук вашего Творца: Он дал мне то,
Что я теперь готов вам дать свободно.
Чтоб вас двоих принять, раскроет Ад
Князей своих всех вышлет; там найдется
Довольно места - более, чем в этих
Пределах тесных, - для всего потомства,
Которое от вас произойдет;
И если у меня нет места лучше,
То вы должны благодарить Того,
Кем приведен я к этому возмездью,
Которое над вами разразится,
Ничем не оскорбившими меня,
Чтоб отомстить Тому, кем я обижен.
И если б даже и растаял я
Пред вашею невинностью бессильной,
Общественное благо мне велит,
Чтоб, отомстив за честь, я власть расширил
Свою, мир этот новый покорив;
Всем этим побуждаюсь я к свершенью
Того, пред чем иначе, хоть проклятый,
Пожалуй, я остановился б сам».
Так Враг промолвил, на необходимость
Чтоб дьявольский поступок оправдать.
Затем, слетев с высокого сиденья
На дереве, он подошел к стадам
Резвящихся зверей четвероногих
И стал поочередно принимать
Их образы, приспособляясь к цели
К своим поближе жертвам подойти
И что-нибудь узнать о них подробней
Из слов их или действий, оставаясь
Неузнанным; и вот вкруг них он ходит,
Сверкая взором пламенным, как лев;
Затем он образ тигра принимает,
Который видит где-нибудь в лесу
Играющих двух ланей: он ложится,
К земле прижавшись, привстает не раз,
Следя за ними, снова прилегает
И как бы ждет момента, чтоб, на них
Вдруг кинувшись, схватить обоих в лапы.
И вскоре первый из мужей, Адам,
Речь обратил, и Дьявол, услыхав
Столь нового ему наречья звуки,
Насторожась, весь обратился в слух:
«Единая участница и также
Единая часть радостей моих,
Которая дороже мне всех прочих!
Не правда ли, создавшая нас Сила,
Которая для нас и этот мир
Обширный сотворила, бесконечно
Добра и в вечной доброте своей
Безмерно щедро раздает нам блага!
Она из праха нас произвела
И поселила здесь, в блаженстве этом,
Которого не заслужили мы
Ничем, и ничего не можем сделать,
Что было б нужно ей; Она не просит
От нас иной услуги, кроме той,
Чтоб заповедь одну мы соблюдали,
И легкую: из всех дерев в Раю,
Так много и столь разных, - не вкушать
От одного - от Дерева познанья,
Растущего здесь рядом с древом жизни.
Так близко к жизни наша смерть растет!
Что значит смерть - не знаю, но, конечно,
В ней что-нибудь есть страшное: ты помнишь,
Как нас с тобой Господь предостерег,
Что, этот плод вкусив, умрем мы смертью.
Он этим возложил на нас один
Знак послушанья, после многих знаков
Могущества и власти, нас поставив
Владыками созданий всех Своих
И на земле, и в воздухе, и в море.
Не будем же мы тягостным считать
Запрет столь легкий - мы, кому так много
Дано на свете радостей иных
И наслаждений выбор бесконечный!
Восславим лишь Его, превознесем
Его неисчерпаемую благость
Подрезывать растущие деревья
И за цветами этими ходить;
Пусть это - труд: с тобой он так приятен!»
И отвечала Ева: «О мой милый,
Ты, для кого и от кого на свет
Явилась я! Плоть от твоей я плоти,
И без тебя мне в жизни цели нет!
Ты - мой глава и мой руководитель!
Святая правда все, что ты сказал:
Конечно, Богу мы должны вседневно
Хвалу и благодарность возносить,
Особенно же я, которой участь
Еще твоей счастливей: для меня
Ты - драгоценный друг, который выше
Меня во многом, между тем как ты
Подобного себе не сыщешь друга.
Ах, никогда я не забуду дня,
Когда я в первый раз от сна очнулась
В тени, на ложе из цветов, дивясь,
Откуда, кем туда принесена.
Невдалеке журчал ручей, который
Тек из пещеры и вливался вскоре
В прозрачный пруд, где тихая вода
Была недвижна, светлая, как небо.
Неопытна, к нему я подошла
И прилегла на берегу зеленом,
Чтоб в озеро то светлое взглянуть,
Которое вторым казалось небом.
Я наклонилась - и под гладью водной
Я увидала вдруг смотревший образ,
Который мне навстречу наклонялся.
Я отшатнулась - отшатнулся он;
Но он мне полюбился, - я нагнулась
Опять - и он приветно вновь нагнулся,
Мне отвечая взорами любви.
Я посейчас бы на него смотрела,
Мечтою бесполезною томясь,
Когда б не прозвучал вдруг некий голос,
"Прекрасное созданье! То, что видишь
Ты там внизу, в воде, есть ты сама;
Та тень с тобой пришла, уйдет с тобою.
Иди за мной: тебя я приведу
Туда, где будешь встречена не тенью
И не ее там будешь обнимать;
Там будет тот, чей истинно ты образ,
И неразрывно будет он твоим;
И, принеся ему созданий много,
Тебе подобных, наречешься ты -
Мать рода человеческого". Зова
Незримого могла ль я не послушать?
И вскоре я увидела тебя,
Прекрасного, высокого, под кленом.
Но все ж мне показался образ твой
Не столь прекрасным, не настолько милым
Не столь любовно-кротким и приятным,
Как то виденье в зеркале воды.
Я прочь пошла, но ты воскликнул: "Ева
Ты от того бежишь, кто дал начало
Тебе самой: ты плоть, ты кость моя!
Чтоб бытие имела ты, я отдал
Из бока, возле сердца моего,
Моей часть жизни собственной; утехой
Бесценною ты будешь для меня;
В тебе я часть души ищу, ты будешь
Второю половиною моей!"
И с этими словами нежно руку
Ты взял мою, и уступила я,
И с той поры узнала я, о милый,
Сколь мужество и мудрость превосходят
Красу, что в них лишь - истинно краса!»
Так с ним праматерь наша говорила
И взором целомудренной любви
И преданности нежной на супруга
Смотрела, обхватив одной рукой
Стан праотца людей; нагою грудью,
Вздымавшейся под золотом кудрей,
В восторге он от красоты и нежной
Покорности ее, ей улыбнулся
Блаженней, чем Юпитер улыбался
Юноне, тучки оплодотворяя,
Из коих май цветочный сыплет дождь,
И поцелуй любви чистейшей нежно
Напечатлел на розовых устах.
И с завистью тут Дьявол отвернулся,
Но все ж, ревнуя, искоса смотрел
На них, и так роптал он сам с собою:
«Вид ненавистный, вид, мучений полный!
Они вдвоем, в объятиях друг друга,
Счастливейший в Раю имеют Рай,
Вкушая здесь блаженство во блаженстве;
А я меж тем судьбою брошен в Ад,
Где ни любви, ни радости нет вечно,
Где пылкие желанья лишь - из мук,
Конечно, не легчайшие - нас мучат,
Неутолимой жаждою томя.
Слова, от них услышанные мной.
Здесь, кажется, не все принадлежит им:
Есть роковое дерево одно,
Которое зовут познанья Древом, -
Им от него вкушать запрещено.
Познанье им запрещено? Доверья
Не видно в этом, - кроме же того,
Такое запрещенье неразумно.
Зачем Господь им знанья не дает?
Грешно ли знать? Достойно ль знанье смерти?
Иль могут верность сохранить они
Посредством лишь невежества? На этом
Основано и все блаженство их?
Невежество - залог их послушанья
И верности? Прекрасная основа,
Чтоб их крушенье основать на ней!
Что ж, буду я их искушать желаньем
Узнать побольше и не слушать разных
Заветов ненавистных, цель которых -
Которые возвысились бы знаньем
До равенства с богами; пожелав
Достигнуть этой цели, столь высокой,
Они вкусят плодов тех и умрут.
Что вероятней может быть? Однако
Сперва я должен изучить подробно
Весь этот сад, все осмотреть углы;
Быть может, здесь, блуждая, повстречаю
Кого-нибудь я из небесных Духов
В тени дерев иль подле ручейка
И выведать мне у него удастся
Дальнейшие подробности о них.
Живите же, счастливцы, наслаждайтесь,
Пока я не вернусь; утехи кратки:
За ними муки долгие придут!»
Промолвив это, отошел он гневно
И, озираясь осторожно, стал
Бродить в саду, по всем холмам и долам.
Меж тем на крайней долготе, где небо
Садившееся солнце вниз сошло
И прямо ко вратам восточным Рая
Направило вечерние лучи.
То был утес из алебастра, к небу
До облаков всходивший, издалёка
Заметный; от земли к нему вела
Лишь узкая тропинка, извиваясь;
Вокруг же всюду был крутой обрыв,
Нависший и для всхода недоступный.
Меж этих-то утесистых столбов
Сидел Архангел Гавриил, начальник
Сил ангельских, стоявших здесь на страже.
Пред ним в геройских играх упражнялись,
Сложив доспехи, юные сыны
Небес; однако близко по соседству
Небесное их все вооруженье
Лежало - копья, шлемы и щиты,
Сверкавшие алмазами и златом.
Туда примчался быстро Уриил,
Как осенью падучая звезда
Мелькает вдоль ночного небосвода,
Когда обильем огненных паров
Насыщен воздух; ту звезду увидя,
Моряк соображает по компасу,
Откуда ждать ему свирепых бурь.
Приблизясь, молвил Уриил поспешно:
«О Гавриил, по жребию тебе
Досталась честь стоять на зоркой страже,
Чтоб к этой здесь обители блаженства
Не подошло и не могло б проникнуть
В обитель эту никакое Зло.
Но вот сегодня, около полудня,
В моей явился сфере некий Дух,
Желавший, как казалось, знать подробно
О новых Всемогущего делах,
А более всего о человеке,
Его последнем образе. Ему
Я описал дорогу; он немедля
Но на горе, на север от Эдема,
Где он спустился, обнаружил он
Вид, чуждый Небу, слишком омраченный
Страстями; продолжал за ним следить я,
Но тень его сокрыла от меня.
Боюсь я, что один из шайки мрачной
Изгнанников, покинув смело бездну,
Пришел, чтоб снова смуту учинить;
Так позаботься ж, чтобы он был найден».
Ему крылатый воин отвечал:
«О Уриил, я не дивлюсь нимало,
Что зренье совершенное твое
Во всем кругу блистательного солнца,
Где ты стоишь, все видит вдаль и вширь.
Но в эту дверь и мимо этой стражи
Пройти никто не может, кроме тех,
Кто нам вполне знаком, как житель Неба,
И от полудня не входил никто;
А если Дух иной, как говоришь ты,
Преодолел их, то и сам ты знаешь,
Как трудно Духу заградить пути
Телесными препятствиями. Если ж
Тот, о котором ты сказал, внутри
Здесь бродит, то, какую бы личину
Он ни надел, спокоен будь: его
Я разыщу до наступленья утра».
Так обещал он, Уриил же снова
Вернулся быстро к своему посту
На солнечном луче, который ныне
Вниз косвенно отнес его на солнце,
Сошедшее уж ниже островов
Азорских, - потому ль, что с быстротою
Невероятной дивное светило
В теченье дня скатилося туда,
Иль потому, что, медленней вращаясь,
Земля, путем кратчайшим до востока
Дойдя, его оставила внизу,
Там, где лучи из пурпура и злата
И западный его венчают трон.
И вот пришел спокойный, тихий вечер,
И сумерки своей одеждой скромной
Покрыли мир; умолкло все вокруг;
Укрылись звери в норы, птицы в гнезда,
Не спал один лишь соловей; всю ночь
Гремел своей он песнею любовной,
И сладко ей внимала тишина.
На небесах же яркие сапфиры
Зажглись живые; Геспер[109] засиял,
Как вождь великолепный звездной рати,
И наконец меж тучек величаво
Луна явилась, как царица ночи,
И несравненный свет свой пролила
И мантией сребристой тьму одела.
И Еве так сказал тогда Адам:
«Прекрасная супруга! Ночь настала,
И сладко успокоился весь мир, -
Как день и ночь, так точно труд и отдых
Поочередно Бог распределил;
И вот, росе подобно, сон нисходит
И сладкою дремотой отягчает
Нам веки. Без работы целый день
Все прочие Его созданья бродят,
Но человек на каждый день свой труд,
Телесный или умственный, имеет,
И тем он выше их: забота Неба -
Следить за ним во всех его путях.
Другие ж твари потому и праздны,
Что Господу отчета не дают.
Но завтра, чуть лишь утро на востоке
Слегка забрезжит, предвещая свет,
Подняться мы должны, чтоб труд приятный
Возобновить: мы будем подстригать
Все эти здесь цветущие деревья:
Густая зелень темных тех аллей,
Где около полудня мы гуляем,
Чтоб буйный рост их сократить, потребно,
Пожалуй, больше силы и уменья,
Чем скудные усилья наших рук;
К тому же и цветы, что здесь опали,
И смоляные капли на дорогах,
Которые мешают нам ходить,
Должны везде быть убраны прилежно.
Покамест же велит природа нам
Вкусить отраду отдыха ночного».
И, в совершенной красоте своей,
Супругу Ева кротко отвечала:
«Творец и повелитель мой, всему,
Что ты велишь, без слов я повинуюсь;
Так повелел, устроил так Господь:
Он - твой закон, ты - мой; знать только это -
Для женщины - счастливейшее знанье
И высшая ей в этом похвала.
Беседуя с тобой, я забываю
О времени и всяких переменах:
Мне сладостно и утра дуновенье,
И солнечный пленительный восход,
И пробужденных пташек щебетанье;
Люблю я солнца первые лучи
Над этою прекрасною страною,
Когда оно их от востока льет
На все цветы, плоды, траву, деревья,
Блестящие жемчужною росою;
И после теплых ласковых дождей
Люблю земли дыханье плодоносной;
Благословляю тихий, кроткий вечер,
Когда придет он, ночи тишину
И гимн ее поющей сладко птицы;
Благословляю дивную луну
Со звездной свитой - эти перлы неба;
Но ни дыханье утра, ни восход,
Ни песни пташек утренних, ни солнце
Над этою прекрасною страной,
Ни блеск росы на всех цветах и листьях,
Ни вечера приход, ни тишина
Прекрасной ночи с гимном нежной птицы,
Ни звездный блеск, ни дивный свет луны -
Ничто, ничто мне без тебя не мило!
Но для чего они должны сиять
Всю ночь? Зачем их свет великолепный,
Когда все очи в мире сон закрыл?»
И отвечал ей наш всеобщий предок:
«О совершенство в образе жены,
Дочь Господа и человека, Ева!
От вечера до утренней поры
Они должны свой путь свершать в порядке
Вокруг Земли и от страны к стране,
К народам, хоть еще и не рожденным,
Нести свой свет; для этого они
На небесах восходят и заходят.
Необходимо это, чтобы в ночь
Тьма древняя не завладела снова
Своим господством прежним, истребив
Притом же эти нежные огни
Не только светят, а приветно греют,
Имеют разнородное влиянье.
Питают, увлажняют, умеряют
И придают всему, что на земле
Живет, способность восприять полнее,
Что солнца луч могучий ниспошлет.
Вот почему они, хоть тьма ночная
Скрывает их порой, - не исчезают.
Не думай также, милая жена,
Что, если бы людей не стало в мире,
На небеса никто бы не взирал
И не хвалил бы Господа: мильоны
Созданий бестелесных на Земле
Живут вокруг, хоть нам они незримы,
Когда не спим мы и когда мы спим,
И созерцают, славя непрестанно,
И днем и ночью все Его дела.
Не слышали ль мы часто, как звучали
Иль в чаще леса, в воздухе полночном,
Небесные над нами голоса,
По одному иль отвечая дивно
Друг другу пеньем во хвалу Творца?
Когда же здесь стоят они на страже
Иль странствуют во тьме ночной вокруг
Отрядами, их пенье раздается
В сопровожденьи звуков арф небесных,
В гармонию одну сливаясь с ними,
И песни эти разделяют ночь
И мысли наши к Небесам возносят».
Так говоря, они, рука с рукой,
К беседке подошли благословенной
Своей. То место выбрал сам Господь,
Когда все вещи строил Он на пользу
И наслажденье человека. Крыша
Беседки той составлена была
Из плотного сплетенья мирт и лавров
И прочих листьев, крепких и душистых;
Зеленые же стены той беседки
Душистые высокие кусты
Образовали; все сорта прекрасных
Цветов росли там: ирис разноцветный,
Роскошнейшие розы и жасмин
Цветущими головками смотрели,
Мозаикой живых и нежных красок;
Внизу цвели фиалки, и шафран,
И гиацинт, беседки основанье
Богатою каймою обрамляя
Пестрей и ярче всяких дорогих
Каменьев на эмблемах драгоценных.
В беседку ту не мог войти никто
Из тварей остальных - ни зверь, ни птица,
Ни червь, ни насекомое: мешал
Почтительный им страх пред человеком.
В такой беседке, тихой и святой,
В таком уединеньи благодатном,
Не спал, хотя бы в сказках, ни Сильван[110],
Здесь, в благодатном этом уголке,
Устроила себе невеста Ева
Впервые ложе брачное свое,
И хор небесный песню Гименея
Им пел в тот день, как нежный Ангел брака
Ее привел ко праотцу людей,
В нагой красе прекраснее Пандоры[111],
Принесшей миру все дары богов -
Принесшей в мир, увы, подобно Еве,
И много тяжких бед, когда Меркурий
Привел ее с высот небесных к сыну
Иапета[112] безрассудному; она
Красой своих очей людей пленила,
И Зевс жестоко отомстил тому,
Кто смел украсть его огонь священный.
И вот, придя в тенистый свой приют,
Они у входа стали, обернулись
И под открытым небом принесли
И все вокруг, что видели они, -
И шар луны, вверху сиявший нежно,
И многозвездный темный небосвод.
«Ты сотворил и ночь, Творец Всесильный,
Ты сотворил и день, в который мы
Окончили свой труд определенный,
Счастливые и помощью взаимной,
И сладкою взаимностью любви,
Венчающей собой блаженство наше,
Которое Ты, Господи, нам дал!
Ты создал это радостное место.
Для нас двоих обширное чрезмерно, -
Для нас, которым не с кем разделить
Великое даров Твоих обилье -
Без потребленья падают они!
Но обещал Ты нам происхожденье
От нас народа, коим вся Земля
Наполнится, - и будет вместе с нами
Хвалить Он благость вечную Твою,
Иль, как теперь, вкушая дар Твой - сон».
Так молвили они единодушно;
Других они обрядов не имели,
Как обожанье чистое Творца,
Которое Ему всего угодней.
Затем в беседку, внутрь, они вошли,
Свободные от тяжести напрасной
Стеснительных одежд, что носим мы,
И рядом там легли, причем, конечно,
Адам не отвернулся от супруги
Пленительной своей; равно и Ева
Не отказала в соблюденье правил
Таинственных супружеской любви.
Пускай ханжи сурово рассуждают
О чистоте, невинности безгрешной,
Позоря как нечистое все то,
Что сам Господь наш объявляет чистым,
Что соблюдать иным Он сам велит,
А прочим позволяет; сам Создатель
Кто воздержанья требует, конечно,
Служитель Зла, Враг Бога и людей.
Хвала тебе, хвала, любовь супругов,
Таинственный закон, источник верный
Происхожденья рода человеков, -
Единственная собственность в Раю,
Где прочее все - общее владенье!
Прелюбодейство грубой плотской страсти
Ты исключила из среды людской,
Отдав его бессмысленным животным;
В тебе свою основу обрели
Разумные, законные, святые
И чистые все связи - долг, отца,
Детей и братьев; нет, тебя не буду
Я никогда греховною считать,
Достойною стыда иль порицанья,
Несвойственной святейшему из мест!
Источник вечный радостей семейных,
Ты чистотой их ложе облекаешь
Когда среди святых и патриархов
В обычай ты вошла; в тебе любовь
Свои святые стрелы мечет, светит
Своей лампадой вечной, расправляет
В тебе свои пурпурные крыла;
В тебе она царит и торжествует -
В тебе единой: нет ее в улыбках
Продажных тварей, в наслажденье грубом,
Случайном, равнодушном, в кратких играх
Любовных, в пошлых танцах, маскарадах,
Балах полночных или серенадах,
Где мерзнущий на улице любовник
К своей красотке гордой песню шлет,
А лучше бы ее с презреньем бросил.
Баюкаемы песнью соловьев,
Обнявшись, спали так Адам и Ева.
И розы на нагие их тела
С зеленой кровли падали обильно,
Чтоб новыми их утро заменило.
Счастливейшей была б ты в этом мире,
Когда бы счастья высшего искать
Не стала ты и знала бы искусство
Не знать того, что Небом не дано!
И вот уже тенистый конус ночи
До половины путь свой совершил,
Покрыв собой подлунный свод обширный,
Когда из врат слоновой кости белой
В обычный час сторожевой отряд
Блестящих Херувимов вышел. Стройно
Они в порядок стали боевой,
И Гавриил ближайшему по чину
Сказал: «Из этой стражи, Узиил,
Возьми ты половину, чтобы с юга
Строжайшей сад охраной окружить,
Я ж с остальными к северу направлюсь;
На западе мы встретимся с тобой».
И разошлись они, огням подобны,
Одни - чтоб крепким Раю быть щитом,
Из своего отряда Гавриил
Избрал двух Духов, сильных и разумных,
К себе ближайших, и сказал им так:
«Итуриил, и ты, Зефон: скорее
Сад обыщите; все его углы
Исследуйте, особенно ж беседку,
Где эти два прекрасные созданья
Спать улеглись, не ожидая Зла.
Я вечером, перед заходом солнца,
Весть получил, что некий адский Дух
Пришел сюда (кто б это мог подумать?),
Из Ада ускользнув, конечно, с целью
Недоброю. Коль скоро вы его
Найдете, то, схватив, ко мне ведите».
Так молвил он и воинов лучистых
Своих повел, которые сияньем
Своим луны сиянье помрачали.
Другие же два Ангела к беседке
Отправились на поиски свои
Он, скорчившись, как жаба, там сидел
Под ухом Евы, дьявольски стараясь
До органов ее воображенья
Достичь, чтоб, их работу возбудив,
Желанные иллюзии, виденья
И грезы ей различные внушить,
Иль, яд вдохнув, в особый цвет окрасить
Те испаренья, что от крови чистой
Восходят, как туман от ручейка,
Дабы они сложилися нестройно
И недовольством возбудили ум,
Вселяя в нем напрасные надежды
И цели, необычные желанья,
Высокие намеренья и гордость.
Итуриил копьем своим слегка
Его коснулся, ибо ложь не может
Прикосновенья вынести небесной
Субстанции, не возвратив себе
Свой образ настоящий; и мгновенно
Так искра массу пороха взрывает,
Которая, при вести о войне,
Отложена в запасном магазине,
И крошечное зернышко, внезапно
Раздувшися, воспламеняет воздух;
Так сразу Враг восстал во весь свой рост.
Поражены, невольно отступили
Два Ангела-красавца - так внезапно
Явился им ужасный адский царь, -
Затем к нему бесстрашно обратились:
«Кто из мятежных Духов, обреченный
На вечный Ад, осмелился сюда
Войти, покинув адскую темницу?
Зачем ты здесь, свой образ изменив,
Сидел, как Враг, у изголовья спящих?»
Им в ярости ответил Сатана:
«Как! Вы меня не знаете? Однако
Вы знали прежде, что я вам не ровня:
На высоту, где я сидел, не смели
Не знаете, из этого лишь видно,
Как низменны вы сами - ниже всех
Из ваших полчищ; если ж вам знаком я,
То для чего вам спрашивать меня,
Излишними словами начиная
Посланье ваше? Чтоб оно, пустое,
Как те слова, окончилось ничем?»
Ответствуя презреньем на презренье,
Ему Зефон немедля возразил:
«Не думай, дух мятежный, что свой образ
Ты сохранил, что он не помрачен
С тех пор, как в Небесах, святой и чистый,
Ты жил, и что узнать тебя не трудно.
Как только ты быть добрым перестал,
Ты славы той лишился, став подобен
Лишь преступленью своему и мраку
Тех мест, где ты томиться осужден.
Однако же иди за нами: должен
Ты, без сомненья, дать ответ тому,
Оберегать от всяких нападений
Весь этот край и этих двух - от Зла».
Так молвил Херувим. Отпор суровый,
При юношеской прелести его,
Подействовал с неотразимой силой.
Стоял, смущен и уничтожен, Дьявол
И чувствовал Добра все обаянье,
Всю чистой добродетели красу;
Он видел это и терзался горько
Своей утратой; более ж всего
Он тем был опечален, что другие
Заметили, как изменился он.
Но все-таки не показал он вида
Смущенья или страха и сказал:
«Что ж, если биться должен я, то лучший
Пусть бьется с лучшим - с тем, кто вас послал,
А не с послами иль со всеми вместе:
Тогда я больше славы получу
Иль меньше потеряю».
«Этот страх твой, -
Ему Зефон отважно возразил, -
Лишь избавляет нас от испытанья,
Которое могло бы показать,
Что может сделать даже самый слабый
Один противу грешника, который
Бессилен потому, что грешен он».
Враг промолчал, весь яростью объятый;
Без слов вперед немедленно он шел.
Так гордый конь обузданный ярится,
Грызя свои стальные удила.
Бежать считал напрасным он: от страха
Пред Вышним у него сжималось сердце,
Хоть больше ни пред кем он не дрожал.
И скоро уж пришли они на запад,
Где, полукруг свой обойдя, сошлись
Две стражи и, сомкнувшися, стояли,
Дальнейших приказаний ожидая.
И громко возгласил им Гавриил:
«Друзья, я слышу топот ног поспешных,
Итуриила и Зефона вижу,
А с ними кто-то третий там идет
С осанкой гордой, царственной, хоть тусклым
Является его высокий образ.
По облику его и по походке
Я в нем Владыку Ада узнаю;
Едва ли он уйдет от нас без боя.
Итак, держитесь твердо: у него;
В очах я гордый вызов замечаю».
* * *
Едва он кончил, подошли к нему
Два Ангела и вкратце рассказали,
Кого они с собою привели,
Где найден он и за каким занятьем,
Какой имел он вид и как сидел.
Взглянув сурово на него, промолвил
Тут Гавриил: «Как смел ты, Сатана,
Предел нарушить, за твои деянья
Предписанный тебе, и помешать
Святому исполненью долга теми,
И право вопросить тебя: зачем
Вошел ты в это место и, как видно,
Намерен был нарушить мирный сон
Тех, кто живет блаженно волей Бога?»
Ему сказал с презреньем Сатана:
«Ты, Гавриил, считался в Небе мудрым,
И сам тебя считал я таковым,
Но твой ответ внушает мне сомненье.
Кто в мире любит муку и печаль?
Кто, если он сумел найти дорогу,
Не вырвался б из Ада, хоть и был
К нему он присужден? И ты, конечно,
Сам поступил бы так, как я; ты стал бы
Искать подальше от мучений места,
Надеясь отдых там себе от них
Найти, увидеть радость вместо горя.
Для этого и я сюда пришел.
Тебе, быть может, это непонятно:
Ты Зла не испытал, а ведал только
Что смело я Того нарушил волю,
Кто покарал нас, - пусть же Он запрет
Железные свои затворы крепче,
Коль хочет вечно нас держать во тьме.
Вот все, что я отвечу. Остальное
Все верно: я действительно был там,
Где найден, как рассказывали эти, -
Но в этом ни насилья нет, ни Зла».
Так молвил он во гневе. Воин-Ангел
Презрительно ему, с усмешкой легкой,
На объясненье это отвечал:
«Какая жалость! Небо потеряло
Прекрасного о мудрости судью
С тех пор, как изгнан Сатана, который
От глупости своей так пострадал!
Теперь вернулся он, бежав из плена,
И выражает нам свои сомненья,
Насколько мудры те, кто вопрошает,
Как смел из Ада он прийти сюда,
Столь мудрым он свое считает бегство
От справедливой кары и от мук.
Что ж, рассуждай как знаешь: ты увидишь,
Что гнев, который на себя навлек
Ты этим бегством, всемеро отмерит
Тебе за это и прогонит в Ад
Тебя со всею мудростью твоею,
Которая еще не поняла,
Что нет тех мук, которые могли бы
Насытить бесконечный Божий гнев,
Столь безрассудно вызванный тобою.
Но почему же ты пришел один?
Зачем весь Ад не вырвался с тобою?
Иль муки прочих меньше, чем твои?
Иль, может быть, тебе сносить страданья
Трудней, чем им? О мужественный вождь,
Бежавший первым от своих страданий, -
Когда б ты объяснил причину бегства
Тем воинам, которых ты покинул,
»
* * *
Нахмурясь мрачно, Враг ему ответил:
«Бесстыдно насмехающийся Ангел!
Ты знаешь, что умею я сносить
Страдания ничуть других не хуже;
Ты знаешь сам, как крепко я стоял
В бою, в котором гром к тебе на помощь
Пришел и поддержал твое копье,
Без этого не страшное нимало!
Из слов твоих, как прежде, вижу я,
Насколько ты в делах войны несведущ:
Не понимаешь ты, что верный вождь,
Недавно потерпевший неудачу,
Не станет всею силой рисковать,
Сначала сам опасность не измерив.
Для этого решился я один
Перелететь ужасную пустыню,
Чтоб высмотреть вновь сотворенный мир,
О коем Ад был полн различных слухов,
Надеясь лучший здесь найти приют
Здесь, на земле, иль в воздухе вверху, -
Хотя б пришлось из-за владений новых
Еще раз испытать, что можешь сделать
Ты со своею всей нарядной ратью,
Которая пригодна лишь на то,
Чтоб вашему услуживать Владыке
На Небесах да сладко гимны петь,
Перед Его престолом пресмыкаясь,
На честный же едва ль способна бой».
Ему ответил быстро Ангел-воин:
«Сказать и тут же взять слова назад,
Назвать разумным бегство от страданий
И тут же в оправданье привести
Желанье отыскать приют для войска -
Все это обличает не вождя,
А гнусного лжеца, чья ложь открыта!
Себя ты смеешь верным называть -
Ты, Сатана? Какое оскверненье
Святого слова - верность! Но кому ж
Толпе врагов? По телу и глава!
Из верности ль и твердой дисциплины,
Из долга ли присяги боевой
Вы отказали все в повиновеньи
Той Высшей Силе, признанной всем миром?
И ты, ханжа коварный, что теперь
Желаешь покровителем свободы
Казаться, - разве ты не больше всех
Вилял когда-то в Небе, пресмыкался
И обожал Небесного Царя,
В себе надежду тайную скрывая
Царить, Его низвергнув, самому?
Но вот что я скажу тебе, обманщик:
Беги туда, откуда ты бежал,
Иль, если ты еще в теченье часа
Покажешься в святых пределах этих,
Тебя я, в яму адскую в цепях
Низвергнув, припечатаю так крепко,
Что больше ты не будешь преступать
».
Так он грозил, но Сатана, угроз
Не убоясь и яростью пылая
Еще сильней, надменно возразил:
«Ты о цепях тогда толкуй, надменный
Привратник-Херувим, когда я буду
Твой пленник; впрочем, ранее того
Тягчайшее почувствуешь ты бремя
От рук моих сильнейших, хоть и носишь
Ты на крылах Небесного Царя
И с равными тебе, к ярму привыкнув,
Впрягаешься охотно в колесницу
Победную, в которой, торжествуя,
Он шествует по звездной мостовой».
Пока он это говорил, зарделся
Огнем пурпурным ангельский отряд
И полукругом, точно полумесяц,
Сомкнулася фаланга, наклонив
Ему навстречу копья. Так Цереры
Густое поле, зрелое для жатвы,
Туда, куда их бурный ветер гнет,
А земледелец мучится тревогой,
Боясь, чтоб вместо зерен дорогих
Для молотьбы солома не осталась.
С другой же стороны, готовый к бою,
Стоял, собрав все силы, Сатана,
Отважно размахнувшись, неподвижный,
Громадный, как Атлант иль Тенериф.
Он упирался в тучи головою,
На шлеме у него пернатый ужас
Грозою веял, а в руке он нечто
Похожее в одно и то же время
На щит и на громадное копье,
Сжимал. Дела ужасные могли бы
Свершиться здесь: не только б Рай погиб,
Но, может быть, и звездный свод небесный
Крушенье б потерпел, и все стихии
Смешались бы в ужасном столкновеньи,
Когда б Предвечный не предупредил
Весы свои поставив в Небесах,
Которые мы видим ныне между
Астреею и Скорпионом; Он
На тех весах все взвешивал созданья
Свои, когда творил, - и шар земной,
И воздух, чтоб дать им равновесье,
Впоследствии ж все взвешивал событья,
Сраженья все и царства; и теперь
Две тяжести на тех весах Он взвесил:
И, против них, исход той страшной битвы,
И быстро вверх взвилась вторая чаша
Под коромысло. Гавриил, узрев
То знаменье, сказал Врагу поспешно:
«Твою я силу знаю, Сатана,
Как знаешь ты мою. Та и другая -
Не наши: Небом нам они даны.
Итак, безумно было б нам гордиться
Тем, что оружьем можем сделать мы:
Тебе иль мне, хоть я теперь вдвойне
Могуч, чтоб в грязь втоптать тебя. Чтоб в этом
Ты убедился, посмотри туда,
Прочти свой жребий в знаменьи небесном,
Как будешь слаб, сопротивляясь мне».
Враг посмотрел, свою увидел чашу,
Поднявшуюся вверх, - и больше спорить
Не стал; бежал он с ропотом глухим,
Примечания
91
…громкий голос предостереженья, который был с высот Небес услышан… - «Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени» - этот зов слышал апостол Иоанн, имевший, согласно Писанию, пророческое видение на острове Патмос (Откровение, 12: 12).
92
Саба - главный город счастливой Аравии, жители которой назывались сабейцами. По Диодору, благоухание трав было так сильно в этой стране, что жители старались ослабить этот запах, окуривая себя асфальтом (горной смолой).
93
Асмодей - имя демона-погубителя в Библии. Он убивал всех женихов Товитовой невестки Сарры, дочери Рамуила из Мидии. Сын Товита, Товий, пришел в Мидию в сопровождении Ангела Рафаила; в день свадьбы своей с Саррой он взял по совету Ангела «курительницу, положил сердце и печень рыбы, и курил. Демон, ощутив этот запах, убежал в верхние страны Египта, и связал его Ангел» (Книга Товита, 8: 3).
94
95
Харран - город в Месопотамии на реке Евфрат.
96
Селевкия - название нескольких городов, основанных Селевком I и его преемниками в Месопотамии, Сирии, Киликии и других странах Западной Азии.
97
Грации - в греческой мифологии богини красоты и веселья.
98
Оры - богини порядка в природе, заведовавшие сменой времен года и погодой.
99
100
Энна - город на Сицилии, где стоял главный храм богини Деметры (Цереры), дочь которой, Прозерпину, похитил здесь Плутон - бог подземного мира.
101
Оронт - река в Сирии.
102
Дафна - нимфа, которая, убегая от влюбленного в нее Аполлона, превратилась в лавровое дерево.
103
Кастальский ключ - источник на горе Парнас, обитель муз.
104
…ни остров тот Нисейский, рекой Тритоном окруженный… - Ниса - место рождения бога Диониса (Вакха); город, находившийся в Верхнем Египте (по другим преданиям, в Беотии, Индии и др.). Реку Тритон древние помещали на крайнем западе, позднее - в Ливии.
105
Хаммон или Аммон - египетский бог, впоследствии отождествленный греками с Зевсом (Юпитером).
106
Амальфа - нимфа, приютившая Вакха в пещере близ Нисы и вскормившая его, как приемная мать, укрывая от преследований Геры (Юноны).
107
Вакх (Дионис) - бог вина и веселья, сын Зевса и Семелы.
108
Рея - мать олимпийских богов, дочь Урана (Неба) и Геи (Земли).
109
110
Сильван - римский бог лесов.
111
Пандора - прекрасная женщина, созданная из земли и воды Гефестом по приказанию Зевса и посланная к Эпиметею, брату Прометея, чтобы соблазнить его для отмщения Прометею. Пандора принесла с собой ларчик; когда обольщенный ею Эпиметей принял ее, она открыла ларчик, и оттуда на людей, покровительствуемых Прометеем, вылетели всякие бедствия; одна только надежда осталась в ларчике, крышку которого Пандора быстро захлопнула.
112
…к сыну Иапета… - Прометей - титан, сын Иапета; похитил с неба огонь, отнятый у людей Зевсом, и принес его людям; этим он возбудил гнев Зевса, который приковал титана к скале и велел орлу ежедневно клевать его печень. Так Прометей долго мучился, пока не пришел Геркулес, который убил орла и освободил титана.