Горе дядюшки Пито

Октав Мирбо

Книгоиздательство С. Скримунта, С.-Петербург, 1908 г.

Переводчик: Анастасия Чеботаревская

Дядюшка Пито собирался на пахоту: он запрягал на конюшне лошадей, ворчал, чертыхался, отплевывался... Тусклый свет фонаря слабо освещал сквозь роговые стенки дощатый потолок, из расползшихся досок которого выбивались клочья сена; на замусоленных стенах, забрызганных жидким навозом, плясали огромные тени животных. В дверях конюшни показалась работница Луиза.

- Хозяин, - позвала она, - хозяин!

- Ну, что еще там? - спросил Пито, собрав постромки и связывая их в один большой узел. - Что еще?

- Пожалуйте поскорей. Не понимаю, что с Перепелкой... Совсем не хочет подыматься. Уж я ее колотила в зад башмаками изо всей мочи, - не движется... А пыхтит-то, пыхтит... Боже ты мой, как пыхтит!..

- Гм... гм!.. Так-таки и не хочет подыматься, говоришь?

- Ну да...

- Гм... гм!.. Ну, подожди меня...

Дядюшка Пито снял со стены фонарь и отправился за работницей. На дворе чуть занималось утро, холодное, бледное, окутанное ноябрьским туманом, в котором тонут небо и земля, а дома и деревья то выступают мутными силуэтами, то исчезают в густом бесцветном воздухе, словно куда-то проваливаясь... На скотном дворе куры, разбуженные петухом, уже выбирали зерна из навоза; возле лужи помоев утки чистили свои перышки; исчезая в тумане, как призрак, медленно удалялся пастух со стадом; тяжело ступая, медлительно выходили из хлева коровы и плелись гуськом к выгону, потираясь боками об ореховое дерево, с оголенных ветвей которого стекала на землю ночная влага.

Пито шел впереди Луизы и первый увидал следующее. В темной глубине сарая, откуда несло как из печки теплом и острым, сладким запахом навоза и молока, на подстилке из гнилого папоротника лежала корова. Огромные белые бока её вздымались и опадали, точно кузнечные меха в работе; ноги, в рыжих пятнах, были перепачканы зеленоватым навозом, а от морды исходили отрывистые, свистящие и хрипящие звуки. Пито отдал фонарь Луизе, а сам наклонился осмотреть корову; он ощупал все её члены своими сизыми руками, раздвинул веки, за которыми показались добрые, бессмысленные глаза, лихорадочно блестящие...

- Ну что, Перепелочка, - обратился он нежно к животному, - что моя красавица?.. Скажи, где болит, моя кралечка?.. Ну, скажи же!..

Он взял из кормушки свеклу, разломил надвое и, понюхав, предложил каждый кусок корове, но она отвернулась и по-прежнему не двигалась.

- Ох!.. ох! - пробормотал он.

Лицо его, походившее на ком земли, прикрытый фуражкой, вдруг отразило тревогу... Почесывая затылок, Пито погрузился в тягостное раздумье, а Луиза, покачивая боками, блуждала рассеянным взглядом по опустелому стойлу и массивным бревнам сруба, исчезавшим в тени угла, под крышей. Потом он бросил куски свеклы назад в кормушку, опустился на колени в навоз, приложил ухо к груди коровы, закрыл глаза, чтобы не рассеиваться, и стал слушать. Крыса пробежала по косяку яслей, шмыгнула в щель стены; куры вбежали в стойло...

- Господи, как она хрипит! - воскликнул Пито, подымаясь. - У неё в легких так бурчит, словно в бочке с молодым сидром... Да, захворала, ох, как захворала, крепко захворала... Боже милостивый! Да что же нам с ней делать, Луиза?

- Чего?

Работница передала хозяину фонарь и вышла, стуча деревянными башмаками.

Сдвинув брови, тревожный и озабоченный, Пито расхаживал возле коровы, бока которой вздымались всё порывистей и чаще.

Сердце его сжалось и дрожь пробежала по всему телу при мысли о том, что он ее потеряет, - увидит здесь бездыханной, окоченелой... Такая чудесная корова, лучшая из всего стада! Каждый день давала шестнадцать литров молока и каждый год по теленку, которого продавали за девяносто франков на ярмарке в Эшофуре. И чего она заболела? С какой стати хочет она лишить его верного и выгодного барыша? Разве за ней плохо ходили? Разве не давали ей вдоволь травы, моркови, свеклы? И, ощупывая корове хребет, брюхо, вымя, подымая опущенные веки, Пито и сам не знал, сердиться ли ему на нее или пожалеть... Но боязнь ухудшить положение грубым обращением пересилила, и он стал говорить мягко, ласково:

Ну же, Перепелочка! Ну же, кралечка, птичка моя маленькая...

И в то же время в душе ругал ее и охотно назвал бы "подлой", потряс бы за рога, напустил бы собак, - пусть бы искусали ей ноги...

Луиза вернулась с мешками и чехлом. Они вместе тщательно окутали корову тряпками, точно ребенка пеленками.

- Ну вот, моя бедная Перепелочка - приговаривал Пито.

А Луиза прибавляла:

- Вот, мой ангелочек, моя цыпочка, поросеночек... Ну, теперь хорошо, моя Перепелочка!

- Да замолчишь ли ты, негодный мальчишка?! - кричала тетка Пито, присев перед большим котлом и разминая оголенными руками картошку, которую она поливала отрубями и кислым молоком. - Вот погоди! Задам я тебе ужо трепку! Покажу, как орать!

Но крики, несшиеся из плетеной люльки, находившейся между двумя большими постелями, не прекращались, переходя временами в сиплые звуки, походившие на предсмертное хрипение...

- Ах, проклятый мальчишка! Ишь, негодный, надрывается! - бранилась фермерша --Да замолчишь ли ты, наконец!

Перед высоким, почерневшим от копоти камином сидела любимая хозяйкина собака Рике; она пристально глядела на догоравшую вязанку хвороста; тут же, растянувшись на горячей золе, дремали две кошки.

Тетка Пито приблизилась к люльке, откуда продолжали нестись крики. Среди тряпок с трудом можно было различить худенькое, сморщенное личико. Дряблые веки прикрывали глаза, казавшиеся сочащейся раной. Из сжатого спазмой горла с трудом вылетали звуки, а маленькое тельце судорожно корчилось под серыми холщевыми пеленками.

- Когда же ты перестанешь пищать, дрянной мальчишка! - проговорила фермерша, наклоняясь над люлькой и взбивая промокший соломенный тюфячок - Ну, смотри, теперь спи! - прибавила она, снова укладывая ребенка. - Если тебя слушать, то ни на шаг и отойти нельзя будет...

Она отошла от люльки, снова опустилась перед камином и стала раздувать потухавший огонь. В это время собака поднялась и закружилась по комнате, обнюхивая пол; кошки проснулись, потянулись и полезли на стул. Вошел дядя Пито с Луизой.

- Боюсь, что Перепелка наша заболела, - сказал он, качая головой, - и сильно заболела!

Фермерша, раздувавшая головешки, стремительно обернулась.

- Что ты говоришь?.. Что там такое случилось? - спросила она, побледнев.

- Да что же с ней?

- Не знаю. Сверлит что-то в легких. Не ест ничего и вспухла вся!

- И дышит тяжело! - прибавила Луиза.

- Да что и говорить, совсем больна! - закончил Пито, бросая с отчаянием фуражку на стол.

Подавленная, тетка Пито молчала. Неожиданное известие о том, что её великолепная, молочная Перепелка хрипит, распухла, не ест, заболела, совсем ее пришибло. Однако она скоро пришла в себя и принялась кричать на мужа, злобно глядя на него:

- Распухла... хрипит... а ты расселся здесь словно сыч да чешешь затылок! Ты, должно быть, воображаешь, что ветеринары лечат только собак! По-твоему пусть скотина подыхает, - меньше будет забот!.. Стоит точно чурбан, прирос к месту... Да догадался ли ты хоть соломы-то свежей ей подостлать? Ах, Господи, Боже мой!

Ребенок снова принялся плакать, и от движений маленького существа, сопротивлявшегося страданиям, скрипела люлька. Голос, то слабый и жалобный, то пронзительно резкий, то глухой и хриплый, казалось, мучительно взывал о помощи. Но ни отец, ни мать не слыхали этих призывов, выливавшихся в нечленораздельных звуках. Оба продолжали свою руготню. Тетка Пито, рассвирепевшая, махала руками и кричала:

- Ведь ей не станет легче от того, что ты тут сидишь да, разинув рот, пучишь на меня глаза?

И, обратясь к работнице, завопила еще пуще:

- А всё по твоей вине, мерзавка... Это ты ей показала дорогу в орешник? Там она и наелась отравы...

При этих словах она грохнулась на стул и, закрыв лицо фартуком, заревела:

- Бедная моя Перепелка! отравили тебя. Ох, ох, ох!

Ребенок задыхался от кашля; казалось, что тельце его разрывается в предсмертных судорогах. Пито взглянул на скрипевшую люльку и увидал две тощие, скрюченные ручки, торчавшие оттуда...

- Что это мальчишка так кричит?.. и с чего он?

- Да ни с чего... Должно быть, зубы... Бедная моя Перепелка, ох, ох!..

- Ну, перестань, схожу за ветеринаром. Ведь она еще не подохла... Нечего заранее-то убиваться...

- Бедная моя Перепелка! Уж никогда не видать мне такой коровы! Да замолчишь ли ты, проклятый поросенок!.. Погоди, вот я тебя кнутом!

Но Луиза взяла ребенка на руки и, пока дядя Пито натягивал куртку, принялась кормить его густой, вонючей кашей; малютка отбивался, выплевывал всё назад и продолжал хрипеть.

Доктор Рагэн, укрывшись теплой меховой полостью, правил своим шарабаном, искусно лавируя между глубокими колеями и большими камнями, круглые бока которых торчали по дороге! Но, несмотря на всё искусство доктора и послушный нрав его лошади, колеса всё-таки нередко стукались о камни или проваливались в выбоины, и тогда шарабан прыгал как судно на волнах. Накрапывал дождь. Высоко в сером небе проносились вороны; испуганные стаи дроздов, приютившиеся на изгороди из остролиста и шиповника, окаймлявшей дорогу с обеих сторон, поднимались и перелетали на ветви соседних яблонь.

Одет он был в короткую куртку, грязные панталоны и стоптанные, измазанные сапоги.

Доктор придержал лошадь.

- А-а, господин Торель! - сказал он. - Здравствуйте, господин Торель. Раненько вы разгуливаете.

Торель с минуту переводил дух, потом снял серый шерстяной шарф, которым была обмотана его шея, и сказал:

- А я тоже еду к Пито.

- Да, как же, знаю... к его ребенку. Это я посоветовал ему послать за вами... Плох ведь малыш-то... Но я вас не задерживаю, господин Рагэн.

- Поедемте вместе, господин Торель, я вас подвезу.

- У меня сапоги уж очень грязные, господин Рагэн.

- В таком случае с удовольствием...

На повороте показался человек, быстро шагавший по дороге. .

- Смотрите! Да ведь это сам Пито! - воскликнул Торель, уже поставивший одну ногу на подножку шарабана. - Эй! дядя Пито!.. Здравствуйте, дядя Пито!..

- Доброе вам утро, господин Торель с компанией, - сказал фермер, почтительно раскланиваясь.

- Спасибо за память, господин Торель... Только она нынче утром поколела!.. Не успел вставить новую доску в бочонок... а она и подохла! Я было к вам шел, - хотел вас просить не беспокоиться... Ничего уж тут не поделаешь, околела!..

У него вырвался жест досады.

- И везет же мне! Три года тому назад, извольте видеть, я потерял двух жеребят и тёлку! В прошлом году пала жеребая кобыла... Нынче летом все куры передохли, - отчего?.. кто их знает. Наконец такая чудная корова - и околевает! Где же это Господь Бог, господин Торель? Право, кажется, что нет Его совсем, а одна лишь злая судьба! Да я так и думаю - злая судьба!

Пито затопал ногой и ухватился за волосы.

За что всё это?

- А как ребенок? - спросил господин Рагэн. Дядя Пито посмотрел на доктора удивленно, словно не понимая, о чем его спрашивают.

- Вы о чем изволите? - переспросил он.

- Да о ребенке, к которому я еду... Как он?

- А, это вы про нашего мальчонку спрашиваете?

- Так бы и сказали... Он помер тоже...