Эпидемия

Автор:	Мирбо О., год: 1898
Примечание:	Перевод А. В. Амфитеатрова
Категория:	Комедия
Связанные авторы:	Амфитеатров А. В. (Переводчик текста)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Эпидемия (старая орфография)

Княгиня Настя. - Дон Жуан в Неаполе. - Два часа в благородном семействе. - Эпидемия. - Андреа дель Сарто.

Зал заседаний думы в большом приморском городе. На стенах, крашенных по казенному с панелью, висят портреты всех президентов республики от Адольфа Тьера до г. Фальера. Вдоль по стенам, вокруг всей комнаты, стоят на черных деревянных подставках бюсты Республики, отличающиеся один от другого аттрибутами и политическою символикою. Посредине монументальный камин, над которым живописное пано изображает городской герб, осеняемый трехцветным знаменем. Направо и налево большие двери. В центре длинный стол, покрытый зеленым сукном; перед каждым местом -- бювар, чернильный прибор и т. д.

Сцена I.
Мэр, Член большинства, Член оппозиции, Очень старый гласный, Первый гласный, Второй гласный, Третий гласный, Секретарь, Гласный.

При поднятии занавеса Мэр возле камина болтает с несколькими советниками. Группы гласных там и сям. Двое за столом пишут открытки. Секретарь, с пером в руках, прибирает бумаги.

МЭР. Я думаю, господа, мы можем открыть заседание.

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ (смотря на часы). Без четверти одиннадцать... А в половине двенадцатого я завтракаю. А приглашали нас к девяти... Это безобразие!

МЭР. После вчерашняго бала какая уж аккуратность! Во всяком случае, это не моя вина.

Д-р ТРИЦЕПС (раскланиваясь и пожимая всем руки). Ради Бога простите, дорогой мэр... Тысяча извинений, господа... Меня задержала операция особого рода... С самого утра я возился с нервами моей кухарки, которая вышла из себя, и это прескверно отразилось на форме для вафель... Понимаете?

Д-р ТРИЦЕПС. Уверяю вас... Это, я вам скажу, было не легкое дело.

МЭР. Вафли кушают!.. Вот как у нас! (Обращаясь к гласным.) Если желаете, гоопода, мы можем открыть заседание.

Д-р ТРИЦЕПС. Пожалуйста... И еще раз прошу прощения, господа, (Мэр направляется к столу. Гласные расходятся по местам и с шумом усаживаются.)

МЭР. Господа, заседание открыто... (Перебирает письма и бумаги.) У меня тут получено несколько писем с извинениями от наших отсутствующих товарищей... совсем, впрочем, неинтересные письма... Желаете ознакомиться с их содержанием?

МЭР (небрежно). Насморки... бронхиты... ревматизмы, жены разрешаются от бремени. (Острит.) (Смешки... Он передает письма секретарю.) Все это будет занесено в протокол...

МЭР. Закон, господа... (Более серьезно.) Я должен упомянуть особо о нашем уважаемом товарище Исидоре Теофрасте Барбару, который вчера вечером был арестован...

МЭР (продолжая). Его отсутствие сегодня, таким образом, если не законно, то во всяком случае легко может быть оправдано этою юридическою формальностью... Заметьте, господа, я ведь не вменяю в вину... я лишь констатирую...

Д-р ТРИЦЕПС. А какова так называемая причина ареста?

МЭР. Все то же... Если мои сведения точны - а я имею полное основание считать их таковыми - причина чисто коммерческого характера. Наш уважаемый коллега арестован, повидимому, за продажу солдатам тухлого мяса или якобы такового... Я думаю, что нам не к чему вступать в прения по поводу этого происшествия, в виду его, повторяю, чисто коммерческого характера. Подождем решения суда...

МЭР. Впрочем, преступление одного гражданина... (Ропот.) -- если только еще есть тут состав преступления - ни в коем случае не может падать на ответственность коллектива...

Д-р ТРИЦЕПС. Не входя в самую суть обсуждаемого вопроса, позвольте мне выяснить вам следующее... Мое убеждение - что нашего коллегу Барбару преследуют вовсе не за якобы какое-то там порченое мясо, а за его передовые взгляды... Понимаете? (Одобрение и смех.)

МЭР. Милый мой доктор, вы, кажется, уж очень далеко хватили.

Д-р ТРИЦЕПС. Вовсе нет... В качестве врача и человека науки, я обстоятельно изучил то, о чем намерен сказать... согласитесь, что в сфере этих вопросов я, так сказать, как дома!.. Итак, я объявляю, что все это прежде всего в высшей степени произвольно и анти-научно... Начать с того, что тухлое мясо...

Д-р ТРИЦЕПС. Разумеется... И вы видите, что оно мне ничуть не повредило. (Ударяя себя в грудь.) Целехонек!

Д-р ТРИЦЕПС. Надо же, наконец, установить раз навсегда... Я не только не. верю, будто гнилостная пища вредна, но, наоборот, я приписываю ей наилучшия пищеварительные качества... да... да... понимаете? Ускоренное действие. А затем, почему же, если гнилость хороша в бекасе, вдруг оказывается она преступною в говядине? Это нелепость... Всякая гнилость должна быть равна перед законом.

МНОГИЕ ГЛАСНЫЕ (с раздражением). Ах, довольно уж вам! Перестаньте!

Д-р ТРИЦЕПС. В виду такой странной аномалии, я имею право утверждать, что процесс, начатый против нашего уважаемого коллеги Барбару, не иначе, как процесс тенденциозный... Я уж не говорю об ущербе, который он наносит принципу свободной торговли... Чорт возьми! В конце концов, я еще возвращусь к этому вопросу в свое время и в своем месте, чтобы развить его со всех сторон - юридически, экономически, терапевтически и биологически... Но, покуда, прошу занести в протокол это мое предварительное замечание.

МЭР (окинув коллег вопросительным взглядом). Дума не находит к тому препятствий... В особенности, принимая во внимание значительные заслуги нашего знаменитого коллеги, доктора Трицепса, даже самомалейшия мнения которого являются здесь для всех уроком и всегда вносят в наши! вопросы новое освещение. (Секретарю.) Занесите...

(Соседи доктора жмут ему руку. Слышится "браво". Минута волнения.) Надо ли добавлять, что наш коллега Барбару всегда был безукоризненно честным мясником по отношению к своим клиентам из городского гражданства? Если справедливо, что он продавал говядину худшого сорта и даже порченую, то ведь только военным: удивляюсь, что вдруг за нежность напала на их желудки!.. Ну, и, пожалуй, беднякам, что не так уж важно...

Д-р ТРИЦЕПС. Право я... (Смотрит на Мэра.) Как вы думаете?

Д-р ТРИЦЕПС. Увидим потом. (Секретарю.) Я запишу все сам и дам мою редакцию в конце заседания.

МЭР. Вопрос исчерпан. (Поднимаясь и принимая ораторскую позу.) А теперь, господа, мы приступим, если вам будет угодно, к тому важному... серьезному и настоятельному вопросу, для которого я и пригласил вас в это чрезвычайное и секретное собрание.

МЭР. Господа, я должен сообщить вам известие... известие щекотливое и... прискорбное... Но не тревожьтесь, господа... Когда я говорю "прискорбное", то это лишь, дабы согласовать мою речь...

МЭР (благодарит скромным жестом).... согласовать... мою речь с обычным способом выражения туманной сантиментальности...

МЭР (продолжая).... в которой излишек систематических противопоставлений...

МЭР.... даже противоречий... и, если можно так выразиться, просто захватом власти... одним словом, превышения полномочий...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Говорите яснее, ничего понять нельзя...

МЭР. Потрудитесь не прерывать меня... (Тщетно старается поймать утерянную нить.) Господа, в том, что я имею вам сообщить, нет ничего важного, такого, что могло бы вас испугать. Известие само по себе не имеет ничего необычного... Собственно говоря, известие не но все... то есть не одно из тех известий, которые... Короче говоря, господа, это, если можно так выразиться, наша периодическая неприятность...

МЭР.... ежегодный кризис... прискорбный рецидив...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. К делу! Без политических намеков. Мы здесь не для политики...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. А в чем же? К чему все эти предосторожности?.. Зачем эта таинственность?

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА. Я не знаю, в чем дело... Но...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. А если вы не знаете, в чем дело, так и молчите.

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА. Когда захочу, тогда и замолчу... Не вам меня учить...

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА. Мы ведь тут не у вас в кабаке... (Призывая в свидетели все портреты президентов республики.) Да-с! Это Дума, а не ваша обычная компания сутенеров и девок...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Вот что? Ну, так попробуйте теперь придти в мой кабак, как вы называете! Посмейте только придти!.. (Призывая в свидетели коллег.) Кабак? А? Кабак! Это лучшее-то кафэ в городе... самое красивое кафе... в стиле Людовика Шестнадцатого?.. Только придите!..

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА. Да, и приду... Приду, чтобы закрыть его... (Оба вскакивают и грозят друг другу кулаками.) Я не понимаю, как можно терпеть подобные заведения... Это скандал... разврат... преступление против нравственности!..

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Да, вы!.. А печенье у вас сохнет со времен Декларации Прав Человека...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Кабак!.. Первоклассное заведение, в котором я поставил даже синематограф...

МЭР (умиротворяюще и отечески). Господа... господа... умоляю вас!.. Я взываю к вашему патриотизму... к чувству единения, согласия, к вашей преданности муниципальному долгу... (Громко.) Нет, господа, дело не в политике... Дело касается города, городских интересов, здравия города... города, который вы любите... который вы представляете... которым управляете... Господа... (Значительно и глухим голосом.) в городе эпидемия тифозной горячки!..

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА (сражен). В городе эпидемия...

МЭР. Вы видите ясно, господа, что дело не в политике...

ЧЛЕНЫ ОППОЗИЦИИ И БОЛЬШИНСТВА (вместе). В городе... Эпидемия в городе!

МЭР. Когда я говорю: в городе, это не совсем точно... Хвала Богу! эпидемия не в самом городе... а...

ЧЛЕН ОППОЗИЩИ. К делу!.. где она? где именно?.. В городе или нет? Говорите правду... Мы ведь не дети. (Энергично.) Мы же мужчины, чорт возьми!.. Мы это доказали при гораздо более тяжелых обстоятельствах... Когда наше отечество было в опасности, мы не колеблясь вступили в национальную гвардию... Где она, эта эпидемия?.. где?.. Ну же!.. Говорите...

МЭР. Вы не даете мне говорить... Она в городе, а между тем её абсолютно нет в городе. Она в нем, не будучи в нем... (Ропот.) Я поясню...

МЭР (голосом, заглушающим шум). Эпидемия в арсенале и главным образом в казарме морской артиллерии.

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ (с гневом). у нас есть семьи... У нас друзья... чорт возьми! Эка невидаль! Арсенал не город... казармы не город... У них там в казармах каждый год эпидемии... Нам-то что?.. Это нас не касается...

Д-р ТРИЦЕПС. Успокойтесь господа... Не будем горячиться... Разберем вопрос методически... (Мэру.) Сколько смертных случаев?

МЭР. Вчера умерло двенадцать солдат... сегодня шестнадцать.

Д-р ТРИЦЕПС (одобрительно).. Так!.. Сколько больных?

МЭР. В данную минуту сто тридцать пять человек.

Д-р ТРИЦЕПС (так же). Так!.. (Записывает.) Это нормально...

МЭР. Нет... к счастью, офицеров нет... Болезнь отступает уже перед прапорщиками. Она, как всегда, набрасывается лишь на простых солдат и унтер-офицеров.

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА. Позвольте выразить благодарность господину мэру за его лойяльные и успокоительные разъяснения...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. В конце концов я решительно не понимаю, зачем нас созвали... Эта эпидемия вне нашей компетенции... то есть я хотел сказать... не в нашей юрисдикции... Она решительно не носит муниципального характера...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Ну, полноте!.. Когда это бывало?

Д-р ТРИЦЕПС. Мы вовсе не обязаны предвидеть то, чего еще не случилось? Я прекрасно знаю ход и, если можно так выразиться, дух этого рода эпидемий. Это дух, в высшей степени, иерархический... Если бы, вопреки научным исследованиям, произошла такая случайность, если бы проявились угрожающие симптомы, которых мы не имеем права загадывать вперед... ну, что ж, у нас всегда есть время для принятия нужных мер... В настоящем же положении вещей, нам не к чему в это вмешиваться... (Очень твердо.) Пусть об этом думают, если находят нужным, морския власти.

МЭР. Вот именно, господа... это как раз то, о чем я хотел говорить... (Конфиденциально.) Морской префект в страшном гневе... Мы виделись вчера вечером... Он заявил мне, что так дальше продолжаться не может... Он утверждает, что казармы - отвратительные очаги заразы... (Ропот.), что вода, которую пьют солдаты, хуже навозной жижи... (Ропот.) Короче говоря, господа, он требует, чтобы мы перестроили казармы... (Протесты.), чтобы мы провели в казармы ключевую воду... (Общее негодование.) Он требует, кроме того...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ (поднимая руку). Он требует..... он требует.... Но это наглость!

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ (стукнув кулаком по столу). Грабеж!

ПЕРВЫЙ ГЛАСНЫЙ. У нас нет денег для подобных фантазий. Община обременена долгами. Нам еще надо перестраивать театр.

ВТОРОЙ ГЛАСНЫЙ. Принести в порядок нашу Думу... (Показывает на зал.) Потому что - разве это Дума, посудите сами, господа? На что похоже заседать в этаком сарае?

ПЕРВЫЙ ГЛАСНЫЙ. Это неслыханно! неслыханно ведет себя ваш префект!

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА. Если солдатам не нравится вода, пусть пьют пиво.

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Если в казармах им нездорово, хорошо-с: пусть выйдут в лагери.

МЭР. Конечно... вы правы... Принципиально вы правы... Но ведь вы знаете властный, грубый, прямолинейный характер нашего морского префекта... Он дал мне понять, что иначе переведет отряд... отправит его в другой город... Не станет торговли, господа... не будет музыки по воскресеньям!.. Ведь это просто погибель для наших милых сограждан!.. "Не могу же я допустить, чтобы мои солдаты дохли, как мухи", - сказал он мне...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Полноте! Он просто хотел напугать нас... Разве французский арсенал какой-нибудь американский цирк, чтобы этак передвигать его с места на место? Разве переносят военные порты, будто карусель деревянных лошадок?..

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА. Да и наконец, ну, разумеется, это несчастье, все это так... Пожалеем их, я вполне согласен, очень жаль... Но ведь солдаты же для того и учреждены, чтобы умирать...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. В настоящее время, когда Франция не ведет больше войн, эпидемии - это школы, необходимые и превосходные школы героизма. Если не будет эпидемий, господа, - где же теперь солдатам научиться презрению к смерти и самопожертвованию во блого отечества?..

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ (пожимая плечами, продолжает). Где же тогда они будут воспитывать в себе эту чисто французскую доблесть: мужество?.. То, чего от нас требуют, значило бы поощрять трусость

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА. Подрывать престиж армии...

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Нанести ущерб национальной чести... убивать патриотизм... Ну, нет!..

Д-р ТРИЦЕПС (встает. Движение внимания). Я присоединяюсь к мыслям, высказанным с таким благородством моими уважаемыми коллегами... Я иду далее... Сегодня наука дошла до теории микробов, требуют ключевой воды, здоровых жилищ... ан-ти-сеп-ти-ки. (Презрительно.) гигиены!!! (Пожимает плечами.) Ведь это же простые гипотезы, господа... гипотезы... литературные, выношенные интеллигентною обывательщиною, не подтвержденные никаким точным и научно обставленным опытом... Завтра явятся другия теории, противоположные этой, такия же неустойчивые, такия же необоснованные фактами... Неужели же общины должны подчинять свою прогрессивную деятельность и свои бюджетные суммы неосновательным и разорительным фантазиям ученых?.. Неужели же должны они склоняться перед капризами науки, не знающей, чего она хочет, и еженедельно самое себя опровергающей?.. Не думаю... (Аплодисменты.) А между тем ведь я и сам тоже человек науки... (Аплодисменты.)

ВТОРОЙ ГЛАСНЫЙ. Прекрасно! Превосходно!.. В самую точку!..

Д-р ТРИЦЕПС. Отцы наши, господа, ничего этого не знали... Ни бацилл, ни разводок в бульоне, ни сывороток, ни прививок, ни оспопрививаний, ни микробиографий, ни гигиенических комиссий... Они не знали ни что такое медицинские конгрессы, ни что за птица господин Бруардель...{Поль Бруардель (1837--1906), знаменитый врач, прославленный своими трудами в области судебной медицины и гигиены.} Они довольствовались теми домами и тою водою, какие имелись... Они даже ванн не брали... даже ванн... понимаете?.. И что же, история не говорит нам, чтобы они поэтому чаще болели... Напротив...

Д-р ТРИЦЕПС. Нам вечно тычут в глаза: "А Англия?"... Господа, мы не в Англии... Англия есть Англия, а Франция - Франция... Каждому народу свое родное мило!.. (Общий энтузиазм.) Англия, пусть она и будет Англия, а мы останемся французами!..

Д-р ТРИЦЕПС. Предоставим же этой эпидемии идти своим естественным ходом... пройти необходимую ей эволюцию. Никогда не следует насиловать природу.... Поверьте мне: она знает, что делать!

МЭР. Позвольте мне добавить еще одно замечание, которое, быть может, ярче осветит наши дебаты... Несмотря на свои резкия манеры, морской префект все же не дурной человек, и я думаю, что возможно с ним сговориться. Я отлично чувствую, что его не столько заботит самая эпидемия, в смысле, этакого, знаете бедствия... Нет... Он просто боится общественного мнения... Боится печати... боится запроса в Палате... Вы же знаете, как жестоко преследуют теперь морское ведомство... Он теряет голову при одной мысли, что сюда явится ревизия и примется переворачивать вверх дном его арсенал... Поставьте себя на его место.

МЭР. Ну, и... если только я верно понял сущность его желаний, префект остался бы доволен уже тем, чтобы мы вотировали нужные расходы для вышеупомянутых перестроек. Ведь он в сущности требует лишь: выполните формальность. Он вовсе не претендует на осуществление нашей вотировки. Лишь бы ему дали возможность, в случае чего, оправдаться перед общественным мнением, перед печатью, перед Парламентом и ревизией. В сущности говоря, разве это не законное желание?.. не похвальная осторожность?...

ВТОРОЙ ГЛАСНЫЙ. И преопасная... для нас... Кто может поручиться нам, что это он - без задняго плана?

ВТОРОЙ ГЛАСНЫЙ. Этого не достаточно... Есть у вас письменное доказательство?..

МЭР. Нет... Но есть нечто большее... нечто лучшее... Его забота о собственном своем спокойствии.

МЭР. Но почему?.. Да что вы, право!.. Уверяю вас, что, как только кончится эпидемия, ни о чем больше и разговора не будет. А на будущий год опять пойдет музыка заново... Каждый год все сначала. Словно нам в первый раз!

МЭР. Вы подумайте только о ежедневной войне, о глухой ужасной вражде, которая посеет раздор в городе, не говоря о том, как вредно это отразится на наших выборных интересах... Не говоря уж о том, что все дамы... все наши жены окажутся на стороне моряков.

МЭР (с большим достоинством). Я презираю эти вульгарные и неосновательные инсинуации... На чем я остановился? Ах, да... дамы... за моряков... (Возвращается к защите.) Подумайте, господа. Не поддавайтесь предвзятым мнениям, которые сами по себе достойны всякого уважения, но в данный момент не политичны. В тех условиях, как я вам изложил, думаю, мы можем вотировать кредит... Мы можем даже явить себя чрезвычайно щедрыми... раз это ничего не стоит.

ЧЛЕН ОПЛОЗИЦИИ. Я протестую... Это значило бы установить прискорбный прецедент...

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА. Все казармы Франции заражены.

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Кто же во Франции сырую воду пить станет!

ОЧЕНЬ СТАРЫЙ ГЛАСНЫЙ (дрожащим голосом). Тифозная горячка есть учреждение национальное... Не будем посягать на старинные французские институты...

Д-р ТРИЦЕПС. Нет, господа, не будем посягать на то, что составляет силу нашей прекрасной армии, её славу и честь: на безстрашие перед смертью... Не дадим иностранцам печального зрелища французской армии, отступающей перед какими-то там микробами... Французская армия, господа, это синоним Аустерлица и Маренго... (Аплодисменты), а не антисептики и гигиены... (Буря одобрений. Воодушевляясь.) Подите, скажите вашему хозяину... (Заканчивает фразу жестом.)

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ После дивных слов, которые вы только что слышали... и восторженного приема, который вы им оказывали, я думаю, голосовать предложение о кредитах безполезно.

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Никаких двусмысленностей. На чистоту!

Д-р ТРИЦЕПС. А! Еще есть во Франции истинно французския-то души! (Все гласные поднимаются... сильные жесты... Радостный гул. В эту минуту в залу входит швейцар. Он несет запечатанный пакет и, бледный, подает его мэру.)

МЭР. Что это? (Берет пакет.) Что это за письмо?

МЭР (омрачаясь). Это удивительно.... Я не знаю, почему, но я предчувствую несчастье:.. Господа, в этом письме скрыто несчастье..

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА. Да уж вскрывайте, вскрывайте!

МЭР. Не смею... (Гласные молчат.... таращатся на мэра.) Ну! (Наконец вскрыл пакет... бледнеет, вскрикнул:) Боже мой! Боже мой!

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Тише! (Мэру.) Ну, что у вас там?

МЭР (с усилием). Господа... Новость... Невероятная... Ужасная.. Ошеломляющая!

МЭР. Господа! (Роняет письмо на стол.) Один... буржуа... скончался!

МЭР. Один буржуа скончался... пал жертвой эпидемии.

Д-р ТРИЦЕПС. Не трогайте этого письма... Сожгите его... Оно, может быть, не дезинфицировано... (Бросается... быстро схватил письмо и кидает его в камин. Затем, вынув из кармана пульверизатор, обходит большими шагами всю комнату.) Дезинфекция, господа, прежде всего дезинфекция!

(И в то время, как среди гласных -- кто остолбенел, кого скрючило -- царит ужас, - мэр говорит дрожащим и плачущим голосом при мертвом молчании.)

МЭР. Мы не знаем его имени... но что же из этого? Мы знаем его душу... Господа, это был почтеннейший буржуа, толстый, розовый, счастливый... Его брюшку завидовали бедняки... Всякий день, в определенный час, он прогуливался, улыбаясь, по главной улице, и его довольная физиономия... его тройной подбородок... его пухлые руки были для каждого живым социальным символом и уроком... Казалось, что он никогда не умрет, а между тем он, вот, умер. Буржуа умер!

ЧЛЕН БОЛЬШИНСТВА (будто панихиду поет). Буржуа умер!

МЭР. Не мне, господа, обсуждать жизнь этого удивительного брата нашего, буржуа, которого мы все оплакиваем... Другие, имеющие на то более права, воздадут ему заслуженные и высшия почести... Господа... если этот буржуа, трагическую и преждевременную потерю которого мы так оплакиваем, не ознаменовал себя ничем в благодарной памяти своих соотечественников и города, которым, благодаря вашему доверию, я имею честь управлять. Если он не ознаменовал себя, говорю я, то ли материальными дарами, то ли прямою благотворительностью... или же блеском высшого интеллекта и полезностью в каком бы то ни было сотрудничестве по развитию нашей муниципальной жизни, то да будет же мне, по крайней мере, разрешено, - и в этом случае я надеюсь быть истолкователем единодушных чувств всего нашего дорогого городского общества, - да будет мне разрешено, говорю я, воздать памяти неизвестного... и столь драгоценного... буржуа... должную справедливость, которой он заслуживает.

МЭР (с усилием подавляя волнение). Я так представляю его себе... ах, как я волнуюсь!.. Коротенький и кругленький, на тонких ножках, с животиком, туго обтянутым жилетом... Над пластроном почтенно выступал его подбородок, тройной валик желтенького жирку... глаза блестели из-за несколько припухлых век серьезным, бледным и достойным блеском двух монет по пятидесяти сантимов... Он был прекрасен... Никто не мог бы точнее воплотить идеал, по которому политическая экономия, либеральные правительства и мещанская демократия фабрикуют будущность рода человеческого: нечто безличное, лишенное производительной мысли, застывшее; мертвая штука, которая ходит, говорит, машет руками, пищеварит, - думает и платит, - глядя, за какую пружину тронут механизм, на диво смазанный маслами законодательства... Одним словом, то нечто, та фун-да-мен-тальная штука, которая называется: маленький рантье!

МЭР. Да, господа... Жозеф. (С умиленной гордостью.) Назовем его Жозеф, в честь его великого, безсмертного предка, - итак, Жозеф, в котором я вижу более, нежели человека: социальный принцип! - Жозеф давал нам всегда пример, высокий и живительный пример добродетели - о, истинно французской добродетели, господа! - драгоценнейшей среди всех, добро детели, создающей сильных людей и свободные народы. Имя её - Экономия!.. Жозеф был среди нас непрестанным, живым символом сберегательной кассы... этой милой мелкой бережливости, недоступной никаким разочарованиям, не уязвимой никакими несчастьями... Вечно обманываемая, обкрадываемая, разоряемая, она не перестает тем не менее собирать для будущих хищений, ценою самых непостижимых жертв, деньги... которыми она никогда не будет пользоваться и которые никогда не служили, не служат и не будут служить ни к чему, кроме создания богатств и удовлетворения страстей... других... Изумительное самоотвержение, господа!.. Идеальная копилка... живой бабушкин чулок... вязаной ше-е-ерсти!

ТРЕТИЙ ГЛАСНЫЙ (плачет). Какое несчастие!.. Какое несчастье!.. (Рыдания.)

МЭР. В смутное время, подобное нашему, честолюбие Жозефа заключается в том, чтобы сохранить себя верным, per fas et nefas, как говорит поэт, национальным неунывающим традициям, которыми, если позволено будет так выразиться, укрепляется наш оптимизм, потому что, как говорит великий философ, имени которого я не помню, бережливость есть мать всех добродетелей и опора всех правительств, достойных этого имени... Давайте же, господа, оплакивать его и восхищаться им.

МНОГИЕ ГЛАСНЫЕ (вместе). Да здравствует Жозеф!

МЭР. Будем восхищаться им, так как он никогда не вкусил ни малейшей духовной радости, не побаловал себя ни малейшим наслаждением... Даже в дни своей молодости... даже когда разбогател... он не познал и того, что доступно иногда и горемычнейшему из нищих... часа, проведенного в свое удовольствие. Он обрезывал себя во всем и жил гнуснее всякого дорожного бродяги, но его удовлетворяло сознание, что он исполняет свой долг... Равным образом, он никогда не хотел принять почетного положения, ответственного поста, из страха, что надо будет за то расплачиваться обязанностями... деятельностью... сильными ощущениями, быть может, которые отилекли бы его от "своего дела"... И - это ли не божественное знамение? - чем больше он сберегал, тем больше разорялся, чем больше разорялся... тем больше сберегал!..

ТРЕТИЙ ГЛАСНЫЙ (рыдая). Какое несчастье! Какое несчастье!

МЭР. Это был герой, господа... Это был герой... Гамбетта сказал, что времена героев прошли... Это потому, что он не знал, что такое маленький рантье... А теперь, Жозеф, прости! Прости навсегда, товарищ!

ум свой от заразы искусств!.. Он презирал - нет, лучше - он вовсе не знал поэзии и литературы... потому что у него было отвращение ко всему, что выходит из ряду вон, потому что он был человеком умеренности и аккуратности... И если зрелища нищеты людской не вызывали в нем ничего, кроме омерзения, то, взамен, и зрелища красот природы никогда и ничего ему не говорили... Каждое утро вверялся он своей газете, которая обязана была за него думать и чувствовать.

ОЧЕНЬ СТАРЫЙ ГЛАСНЫЙ. Итак, господа, честь имею внести два следующих предложения: Первое... Город должен взять на свой счет расходы по похоронам Жозефа и устроить их торжественно и великолепно... Второе... На одной из главных наших площадей воздвигнуть Жозефу статую.

ВСЕ (выходя понемногу из оцепенения). Да!.. Да!..

ОЧЕНЬ СТАРЫЙ ГЛАСНЫЙ. Я предлагаю, кроме того, назвать одну из улиц нашего прекрасного города его именем... когда мы его узнаем...

ГЛАСНЫЙ (удрученно и будто во сне). Дело не в имени... лишь бы была дощечка!..

Д-р ТРИЦЕПС. А теперь, господа, не будем падать духом пред этою смертью, непредвиденною и беззаконною... даже противною науке... понимаете?.. Наша обязанность бороться!

Д-р ТРИЦЕПС. Обстоятельствам угнетающим противопоставить решимость мужественную...

Д-р ТРИЦЕПС. Опасностям, нам угрожающим - всепобеждающую энергию.

Д-р ТРИЦЕПС. Надо разрушить старые кварталы, города, эти очаги заразы...

Д-р ТРИЦЕПС. Надо озонировать дворы... обеззаразить сточные ямы.

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. А в них противолихорадочные растения.

Д-р ТРИЦЕПС. Разредить скученность жителей... гимназии, монастыри... публичные дома... казармы...

Д-р ТРИЦЕПС. Всюду должны брызнуть фонтаны чистейшей воды: источники, широкие и глубокие, как море.

Д-р ТРИЦЕПС. А если бы не брызнули, так мы пойдем за ними в самое сердце девственных гор и приведем их...

Д-р ТРИЦЕПС. Нужны могучия дезинфекционные печи... стерилизационные аппараты в постоянном ходу...

Д-р ТРИЦЕПС. Склады карболовой кислоты... лаборатории ан-ти-сеп-ти-чес-ких средств.

Д-р ТРИЦЕПС. Мы создадим гигиенические советы - да, советы ги-ги-е-ны, - в непрерывном действии.

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. Лазареты вокруг всего города...

МЭР. Да, господа, мы будем голосовать... Мы будем голосовать неслыханные вещи... исключительные меры... можно сказать, даже революционные... огромные, чудовищные суммы... но сперва я предлагаю совету заклеймить, в порядке дня, Исидора-Теофраста Барбару, преступные действия и гнилая говядина которого способствовали, быть может, развитию этой эпидемии... усилению этого заразного яда.

Д-р ТРИЦЕПС. Барбару негодяй. Отравитель. Убийца.

МЭР. Итак, друзья мои, мы вотируем... А теперь, друзья мои, сколько же ассигновать?..

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ Много вы сделаете на десять миллионов! Нет, двадцать миллионов!

ЧЛЕН ОППОЗИЦИИ. А, коли так, семьдесят пять миллионов!

МЭР. Остановимся на этой цифре в сто миллионов. А если ста миллионов окажется мало, то... мы вотируем еще.

ОЧЕНЬ СТАРЫЙ ГЛАСНЫЙ. Но где мы найдем все эти миллионы?

Д-р ТРИЦЕПС. В нашей твердой воле... В нашей вере в себя...