Чревовещатель.
Глава XXVI

XXVI

Вернемся на несколько дней назад, оставим Нормандию и попросим наших читателей последовать за нами в Париж. Дело было 23 сентября. Часы на перроне Лионской железной дороги показывали три часа сорок минут пополудни. Поезд из Марселя прибыл на станцию с удивительной точностью. Служащие отворили двери вагонов, и публика рассыпалась по платформе.

Мы займемся только одним из приехавших и воспользуемся той минутой, когда он, не торопясь, выходил из вагона первого класса. Ему было двадцать пять или двадцать шесть лет. На нем была полуформа лейтенанта зуавов, в которой он выглядел очень красивым мужчиной. Среднего роста, гибкий и хорошо сложенный, этот офицер во всех своих движениях проявлял какую-то беспечную грациозность. Его шелковистые, вьющиеся, белокурые волосы были подстрижены по уставу. Прозрачно-бледный цвет кожи, свежесть губ, голубые глаза, осененные длинными ресницами, сделали бы его лицо похожим на лицо молодой девушки, если бы не закрученные кверху усы.

Этот лейтенант - читатели, вероятно, догадались - был не кто иной, как Жорж Прадель, племянник господина Домера, гаврского судовладельца и хозяина рошвильского замка. Жорж Прадель казался рассеянным и озабоченным и не обращал никакого внимания на происходившее вокруг него. Машинально следуя за толпой, он вошел в отделение, где получают багаж. В то время как он стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, и курил сигару, в багажное отделение вошли двое.

Первый был лет тридцати. Одетый в штатское платье, он тем не менее сильно смахивал на тех солдат, которые не выходят из-под ареста, если только им удастся избегнуть арестантских рот. Этот усатый господин выказывал некоторую претензию на элегантность, но совершенно безуспешно. На нем был голубой камзол, узкие брюки, имевшие плачевный вид, и лакированные башмаки, позволявшие видеть носки сомнительной чистоты. Засаленная серая шляпа, надетая несколько набекрень, дополняла его костюм. Он был без перчаток и вертел в руках дешевенькую тросточку, привязанную каучуковым шнурком к петлице камзола.

Спутник его походил на Жоржа Праделя возрастом, ростом и осанкой. Это сходство было бы даже поразительно, если бы у этого молодого человека были усы, но у него их совсем не было. Костюм его состоял из бархатного пальто каштанового цвета, серых тиковых панталон, заправленных в сапоги, и маленькой соломенной шляпы с широкой синей лентой. На шее у него был платок. Перчатки отсутствовали. Его молодое, но поблекшее лицо, красные глаза, циничный, бесстыдный взгляд - все говорило о том, что он негодяй.

Оба эти господина, вошедшие вместе, казалось, кого-то ждали. Они втирались в толпу, пытаясь узнать, приехал ли "этот кто-то". В то же время их руки не оставались в бездействии, и проницательный наблюдатель заметил бы, что иногда, вероятно, по рассеянности, они попадали в чужие карманы... Отставной воин с закрученными усами вдруг остановился, разинув рот, и толкнул своего товарища локтем в бок, чтобы привлечь его внимание. Молодой человек в свою очередь приостановился и тихо спросил:

-- Что такое, друг Ракен?

-- Посмотри, Паскуаль!

-- На что посмотреть?

-- Туда... видишь этого мужчину возле стены?

Паскуаль поднял голову, посмотрел в указанном направлении и тоже вздрогнул.

-- Ах, черт возьми! - пробормотал он.

-- Ты его узнаешь? - спросил Ракен.

-- Как не узнать лейтенанта! Мне очень не хочется, чтобы он меня увидел. Он нас также может узнать! Уйдем!

-- Бояться нечего! Он занят чем-то и ни на кого не смотрит. Уверяю тебя, что сейчас ему не до нас.

-- Согласен, тем не менее лучше уйти... Это будет благоразумнее...

Ракен схватил за руку белокурого Паскуаля, увлек его в угол залы и, принудив его сесть возле себя, укрылся таким образом от взора лейтенанта.

-- Ты меня удивляешь! - шепнул он ему на ухо. - Ты, значит, перестал ненавидеть Жоржа Праделя?

-- Как бы не так! Я его ненавижу всеми силами души!

-- А бежишь от него, когда случай сталкивает его с нами.

-- Что делать, если я его боюсь.

-- Я также. Но ненависть сильнее страха. Теперь, когда он один в Париже, мы можем ему отомстить!

-- Но как?

-- Я еще не знаю, но мы отыщем способ... Сейчас нам нельзя терять его из виду. Мы выследим, где он остановится, а потом решим, как к нему подобраться. Мне думается, что у него водятся деньжата! У него богатый дядя. Да и кроме того, я знаю одного человека, который нам отвалит порядочный куш, когда мы ему скажем: "Жорж Прадель в Париже, вот его адрес..."

-- Кто это?

-- Ах, я и забыл...

Между тем в зале произошло движение. Служащие сняли барьеры, отделявшие эту залу от длинных столов, на которых складывался багаж под строгим наблюдением таможенных чиновников с неизменным куском мела в руках. Выйдя из своей задумчивости, лейтенант вынул из кармана билет и ключ и стал искать свой чемодан. Он нашел его без труда и в сопровождении носильщика, взвалившего себе на плечи его вещи, направился к извозчику. На вопрос последнего, куда ехать, он ответил:

-- В Гранд-отель.

Экипаж тронулся, унося с собой Паскуаля, поместившегося кое-как на запятках. Меньше чем за три четверти часа они доехали до бульвара Капуцинов. По мере того как лейтенант приближался к месту назначения, лицо его теряло озабоченное выражение.

"Милый и добрый дядюшка, дорогая сестра Леонтина, итак, я увижусь с вами после столь долгой разлуки и обниму вас от всей души, - думал молодой человек. - С этих пор все мое счастье будет заключаться в одной вашей любви. Я чувствую, что с вами мое разбитое сердце снова оживится. Мне все казалось потерянным навсегда. Вокруг себя я чувствовал пустоту, пропасть... Я ошибся. Я жестоко страдал... Я страдаю и теперь, но я не одинок в мире... У меня остались родные. Два дорогих мне существа, быть может, залечат раны, которые я считал неисцелимыми".

Извозчик остановился и, постучав в стекло кареты, спросил:

-- Нужно ли въезжать во двор?

-- Не нужно, - опустив стекло, отозвался пассажир.

Расплатившись с извозчиком, он вышел из кареты, взял одной рукой свой чемодан, другой картонку со шляпой и вошел под своды монументальных ворот Гранд-отеля. Белокурый Паскуаль также сошел с запяток и в одно мгновение преобразил свой шейный платок в повязку, которая, скрыв половину его лица, придала ему вид человека, страдающего флюсом. Затем он пошел за лейтенантом, не подозревавшим, что кто-то за ним следит, в контору гостиницы.

-- Сделайте одолжение, - сказал лейтенант, - укажите мне номер господина Домера.

Конторщик, посмотрев на него с минуту, спросил:

-- Я имею честь говорить с господином Жоржем Праделем?

-- Да, милостивый государь.

-- Он сейчас там?

-- Господина Домера нет в Париже.

-- Это невозможно! - воскликнул Жорж Прадель.

-- Однако это так. Господину Домера пришлось уехать сегодня утром, в десять часов. Вот письмо, которое он поручил вам отдать и в котором, без сомнения, он объясняет вам свой отъезд.

-- Возьмите чемодан господина и проводите его в сто четвертый номер.

Чрезвычайно разочарованный этой новостью, Жорж Прадель последовал за лакеем по величественным лестницам. Паскуаль присутствовал при кратком разговоре, который мы сейчас привели, но, как только произнесен был номер помещения, тотчас исчез.

Номер сто четвертый состоял из передней, гостиной и двух спален. Подобное помещение в Гранд-отеле доступно только богатым людям, и месячного жалованья лейтенанта едва хватило бы, чтобы заплатить за сутки. Лакей поставил чемодан в одну из спален и спросил:

-- Вам угодно что-нибудь?

-- Вот электрический звонок, - сказал лакей, - если вам будет угодно что-нибудь приказать. Когда вы будете уходить, отдавайте ключ коридорному или в контору гостиницы для сохранности ваших вещей.

Лакей поклонился и ушел. Оставшись один, Жорж Прадель осмотрелся вокруг с удивлением; ему, привыкшему к стоянке в Алжире, где простота помещений доходит до крайних пределов, казалось, что он попал во дворец. Лейтенант сел и разрезал перочинным ножиком поданный ему в конторе конверт, вынул из него письмо и прочел его дважды с величайшим вниманием.

-- Какое несчастье! - сказал он вслух. - Милый дядюшка вынужден был неожиданно уехать. И каково это: наши поезда встретились, не знаю только где, быть может, он меня и заметил. А милая Леонтина надеялась обнять меня сегодня вечером, а вместо этого - теперь в пансионе, и на целую неделю. Впрочем, неделя быстро пройдет!

-- Конечно, я понимаю, почему добрый дядюшка желает, чтобы я поехал в Рошвиль. Оставить триста пятьдесят тысяч франков в пустом замке, охраняемом одним только мужчиной! Как неосторожны эти миллионеры! Триста пятьдесят тысяч франков!.. Приданое моей сестры! Этой суммы достаточно для того, чтобы привлечь туда беглых каторжников со всей Франции. К счастью, об этом никто не знает... - И Жорж добавил, подумав: - Что мне делать в Париже без дядюшки и сестры? Завтра утром я буду в дороге.