| Автор: | Монтепен К., год: 1878 |
| Категории: | Роман, Приключения |
LXXIII. Двести тысяч ливров и двойной луидор
Луцифер бросилась на колени возле жидовки. Она подняла ей голову, обвила руками, отстегнула аграфы корсажа.
Облегченная почти тотчас же этой заботой, жидовка раскрыла глаза и устремила их на свою подругу с дружеским выражением. В то же время губы ее прошептали:
-- Ничего... Ничего.
Через несколько секунд силы совершенно возвратились к Деборе, и яркий румянец здоровья опять появился на ее деках; она могла встать с дивана.
-- Что было с вами? - спросила Луцифер с нежным участием.
-- Не знаю, - отвечала жидовка, - но эти мрачные образы, это зловещее предсказание произвели на меня ужасное впечатление... Мне показалось, будто сердце мое леденеет. Мне показалось, будто убийственная рука, о которой вы сейчас говорили, тяготеет уже надо мною... Я задрожала, я испугалась... Конечно, это нелепое и смешное сумасбродство, но, пожалуйста, душа моя, не насмехайтесь надо мной...
-- О! - вскричала Луцифер, - вы приводите меня в отчаяние!..
-- Я! Чем?
-- Я вижу, что испугала вас... я чувствую себя виновной и никогда не прощу себе этого.
-- Дитя!.. Ведь вы говорили против вашей воли?
-- Это правда.
-- Вы уступили моим настоятельным убеждениям... Притом могли ли вы предполагать, чтобы я была глупа до такой степени и испугалась того, что вы сами называете сумасбродством?
-- Вы правы, но, несмотря на все это, я должна была молчать... я должна была не соглашаться на ваши просьбы. Я надеюсь, по крайней мере, милая Дебора, что это грустное впечатление прошло, и вы не верите более ни одному слову из моих глупых предсказаний...
-- О! Будьте спокойны, - отвечала жидовка, улыбаясь, - я лучше желаю усомниться в вашей науке, нежели в любви и будущем... Притом, моя милая, в девятнадцать лет знать, что умрешь преждевременной и еще насильственной смертью, право, слишком неприятно.
-- И вы прощаете мне?
-- В чем могу я вас прощать?..
-- В минуте горести и страдания, которую я вам причинила.
-- Как вы сумасбродны!.. Не только не сержусь на вас, но уже все забыла...
-- Точно?
-- В доказательство раскрываю вам мои объятия.
Никогда воображение поэта не могло представить себе более обольстительной группы. Полуоткрытый корсаж платья Деборы выказывал прелестную шею. Тяжелые косы ее великолепных волос падали, подобно черным бархатным лентам на ее открытые плечи. Луцифер, которая была несколько ниже своей подруги, поднялась на цыпочки, чтобы достать до лба Деборы, к которому она приложила свои губы, красные как коралл. Этот поцелуй, целомудренная и очаровательная ласка, оказанная молодой девушкой ее подруге, был дан с такой жаркой страстью, что походил на сладострастную ласку. За этим поцелуем последовал веселый разговор, прерываемый громким хохотом. Никаких признаков того, что случилось, не осталось в памяти Деборы. Луцифер также, казалось, ничего не понимала.
Но оставим пока этих молодых резвушек, мы скоро встретимся с ними опять.
Читатели, может быть, помнят, что Рауль де ла Транблэ выиграл в игорном доме двести тысяч ливров. Спустившись с гордостью с широкой лестницы игорного дома, он сел в портшез и велел отнести себя в гостиницу "Золотое Руно", куда обещал себе ступить ногой в последний раз.
Жак сидел в комнате Рауля. Верный слуга, чрезвычайно беспокоясь о продолжительном отсутствии господина, не ложился спать и ожидал его.
-- Боже мой, кавалер, - сказал ему бедный Жак, - если бы вы знали, как я боялся. Не случилось ли с вами чего-нибудь неожиданного и странного?
-- Ты не ошибся, мой милый, - отвечал Рауль, - со мною действительно случилось нечто...
-- Ничего неприятного, надеюсь?
-- Суди сам...
И Рауль, засунув обе руки в карманы, вытащил пригоршни золотых монет, которые рассыпались по полинялому сукну стола.
Жак смотрел на эту металлическую лавину и не верил своим глазам. Наслаждаясь удивлением своего слуги, Рауль опять засунул руки в карманы, как бы в бездонный океан и вновь вынул их наполненными золотом.
-- Боже мой! - вскричал наконец Жак. - Боже мой! Сколько золота... сколько золота!..
-- Это лучше, нежели золото, мой милый, - с важностью возразил Рауль. - Это первый камень здания, которое будет грандиозно! Это - могущество! Это - мщение! Я был изгнан... Я был оскорблен людьми, которые отняли у меня мое состояние и мое имя!.. Этих людей я заставлю просить у меня помилования и пощады!.. Тебя также, мой милый Жак, прогнали из дома, в котором умер твой отец!.. Но если ты хочешь, то, когда я окончу свою месть, мы займемся и твоей!..
-- Кавалер, - отвечал Жак смиренно, - я не желаю мстить никому...
-- Неужели у тебя такое низкое сердце, что ты забываешь сделанное тебе зло?..
-- О! Это не так, кавалер. Ведь те, которые хотели сделать мне зло, напротив, принесли пользу.
-- Каким образом?
-- Если бы я не остался без убежища и без хлеба, вы, кавалер, не нашли бы меня на дороге...
-- Конечно.
-- Не сжалились бы надо мною...
-- Справедливо.
-- Не взяли бы с собою в Париж...
Рауль был тронут истиной слов Жака, так глубоко прочувствованной, и его так простодушно выраженной привязанностью. Несмотря на аристократические предрассудки, которыми он обязан был если не рождению, то по крайней мере воспитанию, он протянул руку своему верному слуге, но Жак, несмотря на избыток радости, долго колебался прежде, чем осмелился пожать эту руку.
-- О, бедный мой Жак, ты так добр!.. - сказал Рауль. - Ты лучше меня!.. Я знаю, что золотом нельзя заплатить за такую преданность, как твоя, - прибавил кавалер после некоторого молчания, - но если я разбогател, ты тоже должен пользоваться моим богатством... Все, что находится на этом столе, принадлежит тебе точно так же, как и мне... Бери сколько хочешь...
Жак подошел к столу, взглянул на груду золотых монет и банковых билетов, протянул руку, взял, не без некоторой нерешимости, один луидор и опустил в карман, думая: "Что мне делать с такой кучей денег?"