Сыщик-убийца.
Часть вторая. Сирота.
Глава 9

ГЛАВА 9

На другой день, в семь часов утра, как было условлено, Рене Мулен пришел к Жану Жеди.

Его мебель была не громоздка, и Жан скоро перебрался на новую квартиру. Они торопились, так как в этот день им предстояло много дел.

Закончив перевозку, они наскоро позавтракали в одном из ресторанов у заставы.

-- Ну, что теперь мы будем делать? - спросил после завтрака бандит.

-- Пойдем на улицу Рейни за чемоданами.

-- Ты знаешь, что для этого нужно пятьсот франков?

-- Деньги у меня в кармане.

-- Черт возьми! Да ты капиталист! Ты, должно быть, немало поработал, чтобы сколотить такие деньги. Ну, пойдем смотреть бумаги Гусиного пера.

В то время перестройка Парижа была в полном разгаре. Широкие улицы и большие бульвары прорезывали кварталы, где до сих пор воздух и солнце были известны только понаслышке.

Дойдя до улицы Рейни, названной так в честь министра полиции, который первый осветил Париж, хотя и не особенно блестящим образом, они нашли ее загороженной лесами и телегами.

-- Какой дом нам нужен? - спросил Рене.

-- Номер 17.

Они двинулись по улице, глядя на номера домов.

-- Черт возьми! - воскликнул Жан. - Какое несчастье! Дом разрушен!

Рене Мулен нахмурился и опустил голову.

-- Еще неудача! - прошептал он.

-- Да... Вот последний номер 13, - ворчал Жан, - дальше все дома сломаны...

-- Надо будет расспросить.

-- Ведь, вероятно, здесь знают, где живет хозяин 17-го, мы пойдем к нему и потребуем чемоданы. Ведь не лежат же они здесь под обломками.

-- Это идея!... Я пойду, расспрошу.

Жан Жеди вошел в дом 13.

Спустя несколько минут он вернулся с печальной миной.

-- Ну что? - спросил Рене.

-- Плохо, старина!... Если так пойдет, недалеко мы с тобой уедем.

-- Что же, здесь не знают адреса хозяина дома?

-- Хорошо, если бы только это... Он умер месяц назад, и все его имущество продано.

-- Положительно, несчастье нас преследует! Надо, значит, отказаться от этого письма, а оно было бы нам очень полезно. Что, этот нотариус в тюрьме?

-- Да.

-- Нельзя ли увидеться с ним?

-- Во-первых, надо узнать, в какую тюрьму его переслали; затем, я не знаю, дадут ли нам разрешение на свидание, так как мы ему не родственники... Да и, наконец, к чему это? Гусиное перо рассказал мне содержание письма, я тебе говорил уже...

"Когда мне понадобятся показания этого человека перед судом, я сумею найти его", - подумал Рене.

-- Вы уверены, - прибавил он вслух, - что буквы, которыми было подписано письмо, именно те?

-- Да, совершенно уверен: герцог С. де Л.-В.

-- Тогда пойдем на улицу Святого Доминика, может быть, нам удастся увидеть герцога.

В доме Рене сказали, что сенатор уехал из Парижа и неизвестно, когда вернется, а если им нужно видеть его сына, то они могут застать его утром до десяти часов.

Легко понять, каким ударом было это для механика.

-- Положительно, нам сегодня не везет! - сказал он Жану Жеди, когда двери дома затворились за ними.

-- Теперь одна надежда на мистрисс Дик-Торн... Если мы и тут ничего не узнаем, я не знаю, что тогда делать...

-- Да, надо убедиться, не ошибся ли я... Идемте на улицу Берлин.

Так как это было довольно далеко, Рене взял фиакр, и они поехали.

В начале улицы Жан Жеди велел остановиться и пешком провел своего спутника до дома мистрисс Дик-Торн.

-- У нее целый дом! - заметил Рене. - Сюда попасть труднее, чем в "Зеленую решетку".

-- Как, стоит только позвонить!

-- А дальше?

-- Мы скажем, что нам нужно видеть хозяйку дома.

Механик улыбнулся:

-- И вы думаете, что нас так прямо и проведут к ней, не спросив, кто мы и зачем пришли?

-- Однако мы не боялись войти к герцогу де Латур-Водье?

-- Там у нас был предлог... В случае чего мы могли бы сказать, что ошиблись, что нам нужен его сын, который как адвокат принимает всякого... Да и если бы даже мистрисс Дик-Торн приняла нас, что бы из этого вышло? Сказать ей прямо: "Вы сообщница преступления, совершенного двадцать лет назад на мосту Нельи?..." Что бы это нам дало?

-- Если это она, мы увидели бы ее смущение...

-- Конечно, подобное обвинение всякого смутит, даже и невиновного, но все равно, виновна она или нет, она скоро оправится и велит слугам отправить нас в полицию.

Жан Жеди почесал за ухом, как обычно делал, когда что-нибудь его смущало.

-- Черт побери! Ведь ты правду говоришь! - сказал он наконец. - Что же делать?

-- Я сам ломаю голову над этим вопросом и ничего не могу придумать. Надо найти способ приблизиться к этой женщине, не возбуждая ее недоверия.

-- Если пробраться к ней... ночью... тайком.

Механик пожал плечами.

Жан Жеди задумался.

В эту минуту дверь отворилась, и вышел человек в безукоризненной черной паре, белом галстуке и перчатках, тщательно выбритый, исключая длинные густые бакенбарды. С первого взгляда видно было в нем слугу из хорошего дома.

-- Смотри, вот, должно быть, лакей англичанки, - сказал Жан. - Не заговорить ли с ним?

-- Зачем?

-- Может быть, ни к чему, а может быть, и ко многому. Кто знает...

-- Хорошо... Пойдемте за ним... Но как же мы заговорим с ним?

-- Ба! Случай поможет... Идем!

Слуга направился к Амстердамской улице.

Рене Мулен и Жан Жеди пустились вслед за ним, стараясь держаться позади шагах в пятнадцати.

На углу улиц Берлин и Амстердам был маленький погребок, незнакомец зашел туда, а за ним - Рене со спутником.

Когда они вошли, тот разговаривал с хозяином погребка.

Рене потребовал абсент и уселся с Жаном за один из столов.

Подав требуемое, хозяин погребка продолжал прерванный на минуту разговор.

-- Вот как, господин Лоран, - сказал он, - так вы не могли поладить с этой англичанкой?

Жан и Рене навострили уши.

-- Нет, - ответил тот, кого назвали Лораном.

-- Почему же?

-- Надо говорить по-английски, а я ни одного слова не знаю... Очень жаль, место, кажется, хорошее.

-- Вы нанимались в лакеи?

-- Много там слуг?

-- Теперь немного, но скоро прибавится.

-- Эта дама замужем?

-- Нет, вдова, она приехала из Англии с дочерью, которую, должно быть, хочет выдать замуж в Париже...

В эту минуту Рене вмешался в разговор.

-- Извините, - сказал он, - вы говорите о мистрисс Дик-Торн?

Слуга обернулся.

-- Да, вы ее знаете?

-- Я чинил замки у нее в доме... красивая женщина!

-- Замечательно красивая, хотя ей уже не двадцать лет.

-- И притом очень любезная...

-- Я это заметил, потому-то и жалею о месте. Если бы не проклятый английский язык, мистрисс Дик-Торн тотчас же наняла бы меня... ей стоило бы только взглянуть на мои бумаги и аттестаты.

Тут Лоран хлопнул по карману своего пальто, в котором лежали документы.

Механик перестал расспрашивать и, раскланявшись, вышел из Погребка.

Пройдя несколько шагов, он вдруг остановился.

-- Что с тобой? - спросил Жан Жеди.

-- Ловкие у вас руки? - спросил его Рене.

-- Еще бы!... Но почему ты спрашиваешь?

-- Можете вы, встретив кого-нибудь на улице, так ловко вытащить бумажник, что он не заметит?

-- Как бы достать бумажник у лакея, с которым я сейчас разговаривал?

-- Он набит банковскими билетами?

-- Нет, лучше: в нем бумаги и аттестаты этого молодца.

-- Зачем они тебе?

-- Я вам объясню после... Теперь надо не говорить, а действовать... мне нужны бумаги Лорана.

-- Пусть он выйдет, и они твои.

-- Так смотрите же... я теперь уйду, у меня есть спешное дело.

-- Где мы встретимся?

-- У дяди Лупиа в "Серебряной бочке".

-- В котором часу?

-- Не могу сказать заранее... Кто первый придет, пусть ждет другого.

-- Ладно!

Рене Мулен ушел. На Лондонской улице попался фиакр, он вскочил в него и крикнул кучеру:

-- Королевская площадь, 24... скорее, десять су на водку!

Жан Жеди глядел, разинув рот, вслед Рене.

"На кой черт ему эти бумаги?" - думал он.

Вдруг его осенило. Он улыбнулся с довольным видом и прошептал, ударив себя по лбу:

-- А ведь он хитер... очень хитер!... Право, хорошо, что я взял его в товарищи...

Жан Жеди перешел улицу и стал на другой стороне ждать выхода Лорана, прохаживаясь взад и вперед по тротуару.

Бандит начинал уже терять терпение, видя сквозь стеклянную дверь погребка, что Лоран все еще разговаривает с хозяином.

Наконец тот распростился и пошел к двери.

"Ну, теперь надо смотреть в оба! - сказал себе Жан. - Пока подождем еще... выждем минуту поудобнее..."

С этими словами он двинулся вслед уходившему Лорану, который, видимо, торопился.

Слуга прошел Амстердамскую улицу и вошел в Сен-Лазарский вокзал, что очень смутило старого бандита.

-- Если он уедет - я обкраден! Лучше было рискнуть и попробовать раньше.

И он, в свою очередь, вошел в вокзал.

Окинув взглядом кассы, у которых толпился народ, он заметил Лорана у кассы Энгиенской линии.

"Ну, еще хорошо, - сказал он себе. - Мой молодчик пойдет в зал ожидания. Надо устроить так, чтобы встретить его на ступенях".

И поспешно взбежал на одну из лестниц, ведущих в зал верхнего этажа.

На площадке, где сходятся все лестницы, Жан остановился и обернулся.

Он увидел Лорана, идущего, опустив голову, и разламывающего свой билет на две части, так как это были билеты в оба конца.

Жан Жеди стал спускаться вниз, делая вид, что куда-то спешит.

Две ступени отделяли его от слуги, когда он вдруг оступился, потерял равновесие и неминуемо слетел бы вниз, рискуя переломать кости, если бы не успел ухватиться за Лорана, который машинально протянул вперед руки, чтобы поддержать его.

-- Ах, извините, пожалуйста! - вскричал бандит. - Не ушиб ли я вас?

Удар колокола дал знать Лорану, что он должен спешить. Он бросился по лестнице и исчез, между тем как Жан Жеди с торжествующим видом пошел вниз, пряча за пазуху бумажник.

Совершив этот подвиг, он не задержался на вокзале и направился тотчас же в "Серебряную бочку" ждать Рене Мулена.

Чтобы убить время, он пил пиво кружку за кружкой, курил трубку и читал "Судебную газету", отыскивая в ней какую-нибудь новую штуку.

Прошло два часа, а Рене все не появлялся.

Человек, вошедший в эту минуту в кабак дяди Лупиа, казался странным в подобном месте.

На нем был самый парадный костюм: новый, с иголочки, черный фрак, черный жилет открывал грудь рубашки ослепительной белизны, белый галстук, лакированные сапоги, высокая шелковая шляпа.

Длинные английские бакенбарды окаймляли его лицо; на левой руке он нес легкое пальто.

Каково было удивление Жана Жеди, когда этот изящный джентльмен подошел к его столу и сел, глядя на него с улыбкой.

Тут только бандит узнал Рене.

-- Как! - воскликнул он. - Да это ты, старина! Вот не узнал-то! Право, я мог бы пройти мимо десять раз... У тебя вид новобрачного.

-- Или метрдотеля.

-- И еще какого!... Лоран просто нищий в сравнении с тобой.

-- Бумажник у вас?

-- Конечно, ведь ты сказал, что он тебе нужен. Вот он. Я и не открывал его. Посмотри, что там внутри.

В бумажнике оказались разные бумаги: метрическое свидетельство, свидетельство об освобождении от военной службы и похвальные аттестаты, выданные Лорану многими богатыми домами.

-- С этим, - прошептал Рене, - я могу смело идти к мистрисс Дик-Торн.

-- Я понял твой план, - сказал Жан.

-- И вы находите его хорошим?

-- Превосходным!... Но только как ты сладишь со службой?

-- Слажу!... Если мне поручат приготовления к празднику, который хочет устроить мистрисс Дик-Торн, то вы сами увидите, как я буду действовать.

-- Я? - вскричал Жан Жеди. - Ты меня хочешь взять в лакеи? Да я не сумею как следует и ливрею-то носить. У меня такой голодный и тощий вид...

-- Будьте спокойны!... Если все пойдет, как я думаю, я приготовлю вам эффектную роль.

-- А! Ба!

Рене принялся снова рыться в бумажнике.

-- Чего ты еще ищешь? - спросил Жан.

-- Адрес Лорана... Да вот он... Тут письмо, адресованное ему в Венсен.

-- Зачем тебе его адрес?

-- Я хочу послать ему вот это... - ответил Рене, показывая Жану стофранковый билет, найденный им в одном из отделений бумажника.

-- Отдать ему деньги! - вскричал бандит. - Вот глупость-то! Поделимся лучше!

Рене пожал плечами.

-- Глупая голова! - сказал он. - Разве вы не понимаете, что Лоран завтра же напечатает в газетах о пропаже бумажника с деньгами и бумагами? Я неминуемо был бы обвинен в краже, так как воспользуюсь бумагами. Нет, я сегодня же пошлю деньги Лорану и напишу ему, что он найдет свои бумаги в том погребке, где мы его видели.

-- Он придет?

-- Конечно, я сам снесу их туда... после того, как воспользуюсь ими, само собой разумеется.

Жан Жеди пришел в восхищение и вскричал, ударив Рене по плечу:

-- Черт возьми, товарищ, да ты хитрее старой обезьяны! Кто бы мог ожидать этого от тебя?

-- Вы не то еще увидите... Идемте, я вот только попрощаюсь с дядей Лупиа.

Рене Мулен действительно удовольствовался тем, что пожал руку хозяину "Серебряной бочки", объяснил ему свой парадный костюм тем, что приглашен на свадьбу, и вышел вместе с Жаном.

-- Куда ты идешь теперь?

-- Вы не угадываете?

-- На улицу Берлин, может быть?

-- Именно! Я говорю по-английски, как англичанин, и хочу предложить свои услуги мистрисс Дик-Торн.

Десять минут спустя Рене Мулен, оставив Жана Жеди на улице, решительно звонил в двери дома Клодии Варни.

Этим местом доктор был обязан своему другу Анри де Латур-Водье. Последний, видя, что отец, несмотря на обещание, не спешит хлопотать, взялся за дело сам и благодаря своим связям в высших сферах скоро достиг желаемого результата.

Конечно, когда Этьен, получив назначение в Шарантон, явился к нему поделиться своей радостью, он остерегся говорить ему, каким образом это случилось.

Место ординатора в Шарантонской больнице не приносило больших доходов, но давало определенное положение, и практика Этьена росла вместе с его репутацией.

Утром, на другой день после появления Эстер Дерие, Этьен пришел с обычной пунктуальностью.

Его ждали помощник и служители.

-- Нет ли чего-нибудь нового? - спросил он.

-- Да, доктор, из префектуры привезли пациентку... секретную...

-- Буйное помешательство?

-- Нельзя сказать... Со времени приезда она ведет себя очень спокойно.

-- Молода или стара?

-- Средних лет, но еще очень красивая...

-- К какому классу общества принадлежала?

-- Она одета как богатая женщина... Вы начнете с нее, доктор?

-- Нет, я зайду к ней последней...

В отделении Этьена было двадцать одноместных палат, из которых только двенадцать - заняты.

Он мог бы закончить обход за несколько минут, но он ничего не делал кое-как. Для большей части доверенных ему пациентов не существовало никакой надежды, он отдавал себе в этом отчет. Состояние других казалось ему обнадеживающим, и эти больные были предметом его особенного внимания.

Обход занял около часа, и, наконец, Этьен вошел в палату Эстер.

Она еще лежала в постели, но уже не спала. Увидев входящего доктора, Эстер подняла голову и устремила на него бессмысленный взгляд.

Доктор взял ее руку, которую она дала без сопротивления. Он нашел пульс нормальным.

Эстер не отвечала.

Доктор коснулся рукой ее лба.

-- Температура нормальная... - прошептал он. - Больше ничего. Разве вы меня не слышите? - продолжал он громко, взяв стул и садясь у постели. - Вы не хотите со мной говорить?

Прежнее молчание.

-- Может быть, она немая? - заметил вошедший с доктором служитель.

-- Почему вы это предположили?

-- С тех пор как она здесь, она не раскрывала рта.

-- Это ничего не доказывает.

-- Любите вы цветы, сударыня? - продолжал Этьен, обращаясь к больной.

Эстер взглянула на него, и в ее голубых глазах засветилась искра жизни, если не ума.

Доктор повторил вопрос.

Губы безумной зашевелились, и она прошептала:

-- Цветы... цветы... это так красиво...

-- Вы любите их?

Эстер молчала.

Служители переглянулись, как бы говоря: "А ведь все-таки он заставил ее говорить!... Хоть и молод, а дело свое знает..."

Этьен задал Эстер еще несколько вопросов о ее вкусах и симпатиях, но она, казалось, ничего не слышала.

Однако он не падал духом и продолжал:

-- Любите вы музыку? - спросил он наконец, не ожидая ответа.

-- Музыка... - прошептала она. - Пение ангелов... Опера... В Опере я его увидела... Потом ночь, после света... после радости горе... Брюнуа... Это там они меня убили... Смотрите... Смотрите... Вот меня несут хоронить...

И Эстер, протянув руку, указала на картину, видимую только ей одной.

Доктор внимательно следил за каждым ее движением. Вдруг рука безумной упала на постель, огонь, горевший в глазах, потух, бледная улыбка появилась на губах, и она начала тихо напевать любимые арии из "Немой".

Две слезы скатились из-под длинных ресниц. Доктор заметил это, и лицо его приняло радостное выражение.

"Она плачет! Я вылечу ее! - сказал он себе. - Бедная женщина! Может быть, я узнаю когда-нибудь тайну горя, которого не мог вынести твой разум".

И он вышел из комнаты Эстер в сопровождении помощника и служителей.

-- Лютель, - сказал он одному из них, - я поручаю вам новую пациентку. Обращайтесь с ней как можно мягче.

-- Будьте спокойны, доктор. Мы никогда не обижаем больных.

-- Я это знаю, но прошу для этой женщины особенного внимания... Не знаю почему, но она очень меня интересует. Мне кажется, что она должна была много страдать. Кроме того, я просил бы вас наблюдать за ней через дверь так, чтобы она этого не знала. Завтра утром вы дадите мне отчет.

-- Хорошо, доктор.

Дав еще несколько инструкций, Этьен пошел в кабинет директора, который тотчас его принял.

Директор был ученый старик и честнейший человек. Он ласково встретил молодого доктора и дружески протянул ему руку.

-- Что, мой милый, вы хотели поговорить со мной? - спросил он добродушным тоном.

-- Да, господин директор.

-- О чем же?

-- О новой больной, которая вчера поступила в мое отделение.

-- Вчера? - повторил директор, стараясь припомнить.

-- Ах, да! Женщина, присланная префектурой, не правда ли?

-- Да, Эстер Дерие.

-- Мне кажется, что ее можно вылечить.

-- В самом деле? Очень рад...

-- Но я не могу предпринять ничего серьезного, не зная, с какой больной имею дело и не обладая некоторыми сведениями о ее прошлом. Я хотел бы иметь самые точные сведения.

-- Разве у вас в книге ничего не записано? Там должно быть извлечение из рапорта докторов префектуры.

-- В книге ничего не записано, кроме того, что новая пациентка - секретная.

Директор нахмурился.

-- А! Секретная... - сказал он. - Тогда у вас и не должно быть ничего записано.

-- Эта женщина привезена вследствие какого-нибудь преступления?

-- Не знаю, но сейчас узнаем.

Директор позвонил и велел принести бумаги поступивших накануне больных.

-- Вот рапорт, - сказал он, отыскав бумаги Эстер. - Я вам прочту его.

Из рапорта следовало, что Эстер Дерие - сирота - была отправлена в больницу для общественной безопасности, что ей тридцать восемь лет, она больна уже двадцать лет и причиной помешательства является испуг во время пожара.

-- Это ложь! - воскликнул Этьен Лорио.

-- Ложь? - повторил директор, глядя с изумлением на молодого доктора. - Разве вы не видите, что это официальный рапорт, подписанный врачами префектуры?

-- Может быть, вы и правы. Так вы думаете, что тут ошибка?

-- Да...

-- Если вы правы, что очень возможно, то это доказывает, что у вас замечательная наблюдательность.

-- Эта женщина больна уже двадцать лет?

-- И рапорт ничего не говорит о попытках вылечить ее?

-- Извините! Где же вы были, когда я читал рапорт? Там именно говорится, что усилия знаменитейших специалистов остались бесплодными. А вы будете искуснее этих светил?

-- Говорить так было бы слишком самонадеянно. Но, не будучи искуснее, я могу быть счастливее, пока ничто не докажет мне противного. Я буду твердо верить, что эту женщину можно вылечить. Тут скрывается какая-то тайна, безумие - следствие преступления. И тайну, и преступление я хочу узнать.

Директор снова нахмурился:

"для общественной безопасности". Заметьте также, что примечание "отдельно-секретная" дважды подчеркнуто, что ясно говорит, что эта женщина умерла для света.

-- Умерла! - повторил в ужасе Этьен. - Тогда, значит, я не должен пытаться ее вылечить?

-- Нет, отчего же? Но знайте заранее, что ее положение не может измениться.

Разбудив ее угасший разум, вы поступите в интересах науки, но самой больной окажете этим печальную услугу.

Этьен ушел от директора очень опечаленный. Припоминая, что Эстер Дерие больна уже двадцать лет, что ее безуспешно лечили светила медицинской науки, он уже готов был усомниться в своих силах.

Эстер уже встала и, одетая в бальное платье, стояла у окна, уткнувшись лбом в стекло. Она не обратила никакого внимания на появление доктора.

Этьен подошел к ней и, положив руку на плечо, сказал тихим голосом:

-- Брюнуа.

Безумная вздрогнула и обернулась.

"Я так и думал, - подумал доктор. - Ее помешательство началось в Брюнуа вследствие какой-нибудь страшной драмы".

Эстер замолчала и опустилась на стул. Ее густые золотистые волосы рассыпались по плечам.

Этьен приблизился к ней и начал осторожно ощупывать неровности головы, которые для френологов служат источником драгоценных сведений.

Безумная, по-видимому, ничего не чувствовала. Вдруг молодой человек вздрогнул: он нащупал скрытый под волосами шрам.

"Что это значит?" - подумал он.

Чтобы найти ответ, он продолжал осмотр, раздвинув волосы на месте шрама, чтобы лучше видеть, и скоро обнаружил на конце борозды небольшое возвышение, величиной в десять су.

Едва он коснулся этого места, как Эстер вздрогнула и громко вскрикнула. Ее глаза приняли безумное выражение, и она схватилась руками за голову.

Лицо доктора блеснуло радостью.

-- Я не ошибся, - прошептал он. - Вот где причина болезни... Эта бедная женщина была ранена в голову... кусок пули или осколок кости остался тут, надо, значит, сделать операцию. Операцию страшную, следствием которой будет смерть или выздоровление. Но что именно?... Все-таки я попытаюсь...