Кровавое дело.
Часть первая. Катастрофа в поезде.
Глава XXIII. Старый знакомый

Глава XXIII
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Было восемь часов утра того самого дня, когда итальянец сел в Марселе в вагон второго класса.

Молодой человек лет двадцати, с умным и веселым лицом, дышавшим здоровьем и силой, с изящными, мягкими манерами, прибыл из города на Дижонскую станцию.

Он был одет в охотничий костюм из темно-зеленого бархата, в толстые сапоги, меховую шапку с ушками, что было необходимо ввиду холодной погоды; через плечо перекинута охотничья сумка, а в левой руке - ружье.

Он вошел в контору начальника станции; тот поспешил навстречу, протягивая руку.

-- Здравствуйте, милый monsieur Леон! Вы отправляетесь на охоту?

-- Да, как видите, во всех охотничьих доспехах, - ответил молодой человек.

-- Далеко ли едете?

-- Да порядочно. Я получил вчера письмо от школьного товарища, семья которого живет в Сен-Жюльен-дю-Со. Он приглашает меня поохотиться на кабанов в лесах Вильнёв-на-Ионне, где их, по-видимому, множество. Представьте себе, я никогда еще не убивал кабана...

-- Да и я также!

-- О, вы не охотник, - возразил со смехом молодой человек.

-- Ваша правда. Одним словом, вы поспешили принять любезное приглашение...

-- Да, но не теперь. Охота назначена на двенадцатое число.

-- Однако ж вы едете?

-- Я хочу воспользоваться путешествием, чтобы посетить тетушку в Лароше.

-- Madame Фонтана, начальницу пансиона?

-- Превосходную женщину, которую я не видел с сентябрьских каникул.

-- Решился ли наконец ваш батюшка отпустить вас в Париж?

-- С большим трудом; он стоит на своем: что я могу учиться и в Дижоне. Но я так упрашивал, что он наконец уступил, и я уеду после Нового года.

-- Признайтесь между нами, - сказал начальник станции, улыбаясь, - что вам хочется вкусить прелестей студенческой жизни.

-- Еще бы, я видел очень мало Париж, но он мне нравится, и я в восторге от возможности провести в нем несколько лет, пользуясь свободой, хотя...

-- Хотя? - повторил его собеседник, снова улыбаясь. - Есть у вас какая-нибудь тайна? Уезжая в Париж - надеюсь, что мой вопрос не покажется вам нескромным, - не оставляете ли вы свое сердце в Дижоне?

-- Если бы в Дижоне, так я и не поехал бы.

-- Где же?

-- В Лароше.

-- Вы влюблены? Серьезно влюблены?

-- Мне кажется, что это свойственно моему возрасту.

-- О, конечно! Но я держу пари...

-- Какое?

-- Держу пари, что ваш уважаемый батюшка, честь и слава всех нотариусов, живой кодекс общественных приличий, покровитель браков вполне разных с точки зрения количества приданого, не посвящен в тайну этой любви.

-- Ваше пари выиграно.

-- Я уверен, дело идет о привязанности таинственной, романтической, поэтической.

-- Не ошибаетесь.

-- Без сомнения, девушка хорошенькая?

-- Хорошенькая - это слишком мало. Представьте себе красоту Рафаэлевой мадонны с грацией парижанки.

-- Сколько ей лет?

-- Шестнадцать.

-- Есть состояние?

-- Думаю, очень маленькое.

-- По крайней мере надежды в будущем?

-- Сомневаюсь.

-- Эх, эх, любезный monsieur, очень молодая, без состояния и без надежды на будущее - боюсь, что это не подходит вашему батюшке.

-- Увы, я и сам боюсь того же.

-- Не говорить решительно ничего теперь, а открыть свою любовь позже, когда Эмма-Роза и я достигнем того возраста, когда с нами нельзя уже будет поступить как с детьми. Черт возьми, деньги не все в жизни! Они не составляют счастья.

-- Но также и несчастья не делают! - возразил, смеясь, начальник станции.

-- Я согласен с вами, что деньги - вещь хорошая. Ну так что же? Мой отец богат, даже очень богат. Значит, я тоже буду богат, и моя милая Эмма может не иметь ничего...

-- Mademoiselle Эмма из Лароша?

-- Нет, из Парижа.

-- Правда, вы сейчас упоминали о ее грации истинной парижанки. Держу пари, что она воспитывается в пансионе вашей тетушки!

-- Вы правы.

-- Madame Фонтана должна знать ее семью и возможен ли брак между вами с точки зрения вашего батюшки.

-- Какая-то тайна окружает Эмму-Розу, что делает ее для меня дороже. Ее мать - вдова, сказала мне тетушка не совсем уверенным голосом. Она занимается торговлей и обожает дочь, об образовании которой очень заботится. Плата за воспитание в пансионе вносится по третям с большой аккуратностью; но, повторяю, тьма покрывает рождение этой девочки, фамилия которой даже неизвестна тетушке, так как мать называет себя просто madame Анжель.

Начальник станции покачал головой с видом, не одобряющим планы Леона.

-- Черт побери! - воскликнул он. - Все эти обстоятельства послужат, конечно, большим препятствием. Ваш отец не охотник ни до тайн, ни до потемок, а любит все начистоту. Будьте уверены, что он мечтает вас женить как раз противоположно вашему проекту и не даст согласия на брак с Эммой.

-- Конечно, я не пойду против воли отца, но и другой жены, кроме Эммы-Розы, у меня не будет.

-- Как, неужели это так серьезно?

-- Еще бы, очень серьезно! Я люблю эту девушку всей душой и стремлюсь в Париж вовсе не ради развлечений в Латинском квартале, а в надежде, что Эмма выйдет скоро из пансиона и тогда мне можно будет видеться с нею в доме ее матери, которой я признаюсь в своих чувствах, умоляя не выдавать дочь ни за кого другого, а сохранить для меня, потому что со временем батюшка согласится.

Начальник станций недоверчиво улыбнулся. Леон понял и с живостью спросил:

-- Вы полагаете, ничто не в силах сломить упорство отца?

-- Я думаю, что через два или три года вы сами перемените свое мнение.

-- Почему?

-- Никогда! - перебил Леон.

-- Ба! Так думают всегда, но с течением времени наступает и забвение...

-- Со мной этого не случится!

-- Вот уж напрасно предупреждаете! Будьте спокойны, я не способен открывать чужие секреты.

Поезд подошел к станции. Леон вскочил в вагон первого класса, дверца которого была открыта. Раздался свисток, и поезд тронулся. Сыну нотариуса предстояло ехать пять часов.