| Автор: | Монтепен К., год: 1888 |
| Категории: | Роман, Приключения |
Глава XI
СТАРЫЙ ДРУГ
Поль Дарнала вышел от Сесиль Бернье с сердцем, переполненным горечью, злобой и ненавистью.
Он гневался на Сесиль за то, что она обманула его, да еще и посмеялась над ним.
Он ненавидел этого незнакомца, по всей вероятности, любовника Сесиль, который, не довольствуясь тем, что заменил его, еще и подавлял его видимым превосходством и ни с чем не сравнимым апломбом. Он ненавидел свою неверную любовницу, и в то же время любил, несмотря на все мучения, которые она заставила его вынести. Ведь ненависть - один из видов любви.
Направляясь к своему дому, он не переставал бормотать отрывочные фразы и бессвязные слова.
-- Выйти замуж! Да может ли это быть? Если она действительно осмелится сделать это, то, значит, положение, на которое она мне намекала, вовсе не существует. Она или ошиблась, или, по обыкновению, солгала! Не может же быть, чтобы она иначе приняла чье-нибудь предложение! Ведь все равно такой брак окончился бы очень скоро самым скандальным разрывом!
Но кто этот человек? Наверное, какой-нибудь интриган, рыщущий в поисках богатого приданого. Уж я узнаю, кто этот человек, и рано или поздно отомщу ей!
У Поля Дарнала, к счастью, было много дел.
Он стряхнул не дававшие ему покоя мысли и постарался думать только о том ремесле, благодаря которому кормился.
В большой зале, наполненной густыми клубами едкого дыма, стояли ореховые столы, совершенно черные, скамейки старинной формы, тоже ореховые и вычерненные.
Стены были обиты обоями вроде испанской кожи, бледно-золотистого, а местами темного, поблекшего отлива.
С потолка свисали медные люстры во фламандском стиле, привешенные к балкам, выкрашенным в красный и синий цвета.
Цветные стекла, из кусочков, оправленных в свинец, пропускали в комнату смутный, бледный, колеблющийся свет.
Среди этой претендующей на живописность роскоши теснилась шумная и смешанная толпа, состоявшая из мужчин всех возрастов! Одни играли в карты, в домино и кости, другие просто болтали и смеялись, но все без исключения истребляли громадное количество пива и опалового абсента, покуривая кто сигару, кто папиросу, а кто и трубку.
Это одна из тех таверн, которые называют себя "фламандскими" и которых с некоторых пор в Париже развелось громадное количество. Она находится в самом центре бульвара Сен-Мишель - "Буль-Мишь", как его называют местные жители. Ее больше всего посещают студенты-медики, старички, которые приходят ободриться около молодежи, и "барышни" этого квартала.
Таверна называется "Волна". Почему - никому неизвестно.
Пробило пять часов пополудни - роковой час абсента. "Волна" битком набита.
Молодые люди и девушки, студенты и студентки толпились в таверне и страшно шумели.
В одном из отдаленных и сравнительно тихих уголков таверны сидела группа, состоявшая из дюжины молодых людей: студентов третьего и четвертого курса. В числе их было несколько лиц, находившихся утром в лечебнице на улице de Sante.
Вблизи от них сидел, покуривая папиросу, Аннибал Жервазони с молодым помощником.
Среди студентов шел необыкновенно оживленный разговор.
Наконец среди общего шума возвысился чей-то голос и ясно проговорил:
-- Вы знаете, что поляк продал свое заведение?
-- Какой поляк?
-- Грийский, черт возьми! Грийский, окулист.
-- Оно уже стало сильно хиреть в последнее время, и Грийский целый год искал дурака, который избавил бы его от этой обузы и дал побольше денег. И вот, друг мой, он нашел такого дурака.
-- Серьезно?
-- Очень серьезно! И, вспомни мои слова, что не пройдет и трех месяцев, как этот дурак будет у нас первым и искуснейшим специалистом и станет во главе наших лучших глазных хирургов. Не пройдет и трех месяцев, как благодаря ему лечебница Грийского прогремит на весь мир.
-- Черт возьми! Какой энтузиазм!
-- Ты не говорил бы так, если бы присутствовал сегодня на утреннем обходе. Ты восхищался бы точно так же!
-- Как зовут преемника Грийского?
-- Доктор Анджело Пароли.
Аннибал Жервазони, поднявший голову, когда услышал имя Грийского, вздрогнул от изумления.
"Анджело Пароли!" - мысленно повторил он.
-- Ты говоришь об Анджело Пароли - итальянце?
-- Именно.
-- Да помилуй! Ведь это человек без всякой репутации, пользующийся самой дурной славой. Постоянный посетитель грязнейших кабаков, картежник, истребитель абсента, человек, не сумевший удержаться ни на одном месте. Цыган бродячий. Отверженный медицинским миром! Он делает операции, а у самого в кармане бутылка водки.
-- Пусть будет по-твоему. Но откуда, черт возьми, мог он добыть такую кучу деньжищ, чтобы купить заведение Грийского? Ведь он жил ужасно, перебивался на гроши и обедал только тогда, когда ему везло в карты?
-- Я ничего не знаю и знать не желаю. Знаю только, что он - единственный хозяин и глава лечебницы Грийского с первых чисел этого месяца, а Грийский не такой человек, чтобы передать свое заведение, не содрав за это кучу денег.
-- Нашел поручителя...
-- А вот это может быть.
-- Желаю ему всего хорошего. Но только уж я его курсов слушать не буду.
-- Тем хуже для тебя. Анджело Пароли - знаменитость, и ты сам рано или поздно должен будешь убедиться в этом.
Аннибал Жервазони слушал с возрастающим интересом.
Все, что он только что услышал, казалось ему невозможным. Как Анджело, которого он считал уехавшим в Англию третьего декабря, смог стать владельцем лечебницы Грийского, о которой они толковали тогда в "Auberge des Adrets"?
Откуда он мог добыть громадную сумму, которую требовал Грийский? У кого хватило глупости одолжить Пароли такие деньги?
Наконец, что все это значит? Как следует отнестись к только что слышанным словам?
Вероятно, это шутка, и поэтому на нее не следует обращать ровно никакого внимания, потому что, если допустить невероятный факт, что Пароли действительно стал владельцем лечебницы, то нет никакого сомнения, что его друг, Аннибал Жервазони, первым бы узнал об этом.
Так размышлял Жервазони, и вдруг его помощник обратился к нему с вопросом:
-- Ведь, кажется, этот Анджело Пароли, о котором идет речь, ваш друг?
-- Да! Но только все, что говорил сейчас этот студент, кажется мне просто фантазией.
-- Почему?
-- Я видел моего земляка третьего числа этого месяца, и он уезжал в Лондон совершенным бедняком. Как, спрашивается, допустить - не признавая абсурда, - что с тех пор он стал хозяином лечебницы Грийского?
Аннибал уже хотел отправиться за разъяснениями к только что говорившему студенту, но ему помешал страшнейший шум и гвалт, внезапно поднявшийся в таверне.
Причиной этой суматохи было появление молодой девушки, поразительно красивой, одетой с кричащей роскошью. На ней было бархатное пальто, отделанное богатейшим мехом, и роскошное фаевое платье с большим шлейфом.
Общий крик восторга и аплодисменты встретили красавицу. Все кричали, радовались, хлопали в ладоши и с адским шумом звенели стаканами.
-- Верьте, что если я не хожу сюда чаще, так только потому, что не могу. Меня ужасно крепко держат. Мой судья ревнив, как два тигра. Он запрещает мне и нос показывать в таверны Буль-Миша, боится, что я повстречаюсь там с кем-нибудь из моих прежних закадычных друзей. Вот чушь-то! Как будто у меня нет всюду закадычных друзей!
-- Уж не за одним ли из этих счастливцев ты пришла сегодня в "Волну", красавица? Ведь ты так редко удостаиваешь нас своими посещениями? - спросил один из студентов.
-- Говорю - не могу. А что до старых - ни-ни-ни. Новые знакомства не в пример приятнее.
-- Я новый знакомый, и поэтому...
-- И поэтому проваливай-ка подальше! - расхохоталась Софи. - Нет, шутки в сторону, я пришла за Эрнестиной.
-- Улетела твоя Эрнестина. Тоже, может быть, нашла судью, как и ты, который держит ее взаперти. Мы все что-то давно ее не видели!
-- Да, птица, нечего сказать, мой судья! - продолжала Софи. - Вечно на допросах, вечно роется в бумагах...
-- Но в таком случае ты свободна, как воздух.
-- И не воображайте! Он является, как снег на голову, как раз тогда, когда я его жду меньше всего. Думает, что поймает меня! Господи, до чего глупы все мужчины! Давеча я думала, что он преспокойно у себя в кабинете терзает подсудимую, а он, на - летит ко мне! Ездил, видите ли, со своей слепой матерью на операцию на улицу Sante!
Студент-энтузиаст, присутствовавший утром в лечебнице, обратился к Софи:
-- Ты, вероятно, говоришь, о madame де Жеврэ?
-- Ну! Это мать моего судьи. Говорят, это необыкновенный ученый. Он оперировал старуху без операции.
В таверне захохотали.
-- Вот вы гогочете, - продолжала Софи, ничуть не смущаясь, - а я между тем и не думаю шутить и говорю истинную правду.
-- И ты совершенно права, - поддержал ее студент, - я сам там был.
И он рассказал все произошедшее утром.
"Теперь у меня не остается и тени сомнения, - думал Аннибал Жервазони. - Анджело часто говорил мне о своих наблюдениях и опытах с комбинированными стеклами. Преемник Грийского - он".
Софи уселась среди студентов и смеясь принимала угощение от каждого, что вскоре образовало на столе, вокруг нее, целую батарею пивных кружек, бокалов с абсентом, стаканов с кофе и бесчисленного количества различных ликеров.
-- Вот будет ловко, если я проглочу все это, дети мои! - хохотала она, дружески толкая тех, кто стоял к ней ближе других.
Слегка дотронувшись до его плеча, он проговорил:
-- Я не ошибся, сударь, когда мне послышалось, будто вы сказали, что доктор Анджело Пароли стал владельцем лечебницы Грийского?
-- Нисколько не ошиблись. Два раза я уже с интересом и восторгом присутствовал на его консультациях и готовлюсь усердно следить за его лекциями по офтальмологии. Ручаюсь, что не пропущу ни одной.
-- Как вы полагаете, могу я сейчас застать доктора Пароли в лечебнице?
-- Этого я вам не могу сказать, но знаю, что его можно застать утром, до десяти.
-- Благодарю вас.
Аннибал вернулся к своему помощнику и сказал:
-- Прощайте, я ухожу. Мне положительно не терпится узнать, что делается в бывшей лечебнице Грийского.
И, пожав товарищу руку, Аннибал вышел из "Волны".
Когда он пришел к себе, его окликнула консьержка.
-- Вам письмо, сударь.
Итальянец взял письмо и узнал руку Анджело Пароли.
-- Это не по почте, - заметил он.
-- Нет. Принес кучер, отлично одетый, с кокардой на шляпе.
Жервазони разорвал конверт, вынул из него листик бумаги и прочел:
"Monsieur Жервазони.
Буду ждать тебя сегодня с половины седьмого вечера на бульваре Сен-Мишель у "Вашетт". Мы пообедаем вместе.
Всем сердцем твой друг
".
Пораженный таким необыкновенным совпадением обстоятельств, итальянец думал:
"Вот загадка-то! Как мне хочется поскорее найти к ней ключ! Анджело в Париже, когда я был уверен, что он в Лондоне! Анджело - преемник Грийского, вместо того чтобы быть скромным эскулапом в Англии. "И правда может иногда быть невероятной!" Вот справедливая пословица! А все-таки черт меня возьми, если я тут хоть что-нибудь понимаю! Ну, да уж теперь не долго ждать!"
Жервазони поднялся к себе, переоделся наскоро и пошел обратно на бульвар Сен-Мишель к ресторану "Вашетт", находящемуся на углу бульвара и Школьной улицы.
Войдя в ресторан, он стал глазами искать Пароли, но последний, очевидно, еще не приходил.
Итальянец сел за столик, велел подать себе абсент и стал ждать.
По выходе от Сесиль Бернье Анджело Пароли отправился к нотариусу, который должен был выдать ему купчую. Пароли хотелось иметь этот документ как можно скорее, и нотариус, желая угодить клиенту, не тянул дело.
Пароли вышел от него уже с бумагой в кармане, но все же это несколько подзадержало его, так что он пришел к "Вашетту" только в три четверти седьмого.
Аннибал встретил его улыбкой, крепко пожал руку и не без удивления констатировал полнейшую и быструю метаморфозу, как во внешности, так и в манерах друга.
От посетителя низких притонов и истребителя абсента не осталось и следа. Вчерашнего цыгана заменил человек, видимо положительный и серьезный, несмотря на свои молодые годы.
Одет он был с самой изящной простотой.
Подобное превращение казалось почти чудом.
-- Ну, милый мой, - проговорил Жервазони, - надеюсь, что ты объяснишь мне...
-- Мое присутствие в Париже? - перебил Анджело, весело смеясь. - Да, я понимаю, что мое письмо должно было сильно удивить тебя.
-- Оно меня ничуть не поразило. Когда я получил его, то знал уже около часа, что ты не в Лондоне.
-- А! Вот как! Но каким же образом?
-- Я узнал об этом в "Волне", услышав, как студенты рассказывали о настоящем владельце лечебницы Грийского.
-- Как? Да разве об этом говорят?
-- Не только говорят, но даже удивляются.
-- Я солгал бы, если бы сказал, что нет.
-- Хорошо! За добрым стаканом вина я тебе объясню, в чем дело.
Земляки отправились в отдельный кабинет, чтобы быть посвободнее, и Пароли принялся заказывать обед, свидетельствовавший о его гастрономических вкусах.
После того как лакей вышел, Анджело обратился к старому другу и сказал:
-- Итак, дружище, тебе уже известно, что я преемник Грийского?
-- Да. Я знаю также, что ты уже успел произвести настоящую революцию и сумел возбудить самый искренний энтузиазм среди студентов. Этому я только радуюсь и ничуть не удивляюсь, но многие вещи остаются для меня совершенно непонятными. Прежде всего, каким образом мог ты так скоро вернуться из Лондона?
-- Да я вовсе и не ездил туда! Два слова объяснят тебе все. Когда я оставил тебя, то решил бросить родину окончательно, и отправился на северную железную дорогу, куда и прибыл ровно за час до отхода поезда, который должен был отвезти меня в Лондон.
Чтобы как-нибудь убить время, я зашел в кафе и взял газету. Пробегая ее, я машинально попал на столбец, где была помещена таблица выигрышей Тунисской лотереи.
В бумажнике у меня было два билета этой лотереи, купленных как-то давно и совершенно случайно... Я отыскал их и, взглянув на номера, принялся смотреть, нет ли их в таблице.
Каково же было мое удивление! Ведь я обыкновенно так несчастен!
-- Ты выиграл? - воскликнул Жервазони.
-- Да, выиграл.
-- Главный выигрыш?
-- Нет, главный выигрыш был в двести тысяч франков, и до этой суммы мое счастье не дошло. Я выиграл всего-навсего пятьдесят тысяч франков.
-- Черт возьми! И этого на улице не поднимешь!
-- Это было и мое мнение, и ты сам поймешь, что мысль об отъезде улетучилась моментально. Я побежал с билетами во дворец промышленности, в бюро к директору и вышел оттуда с чеком. Час спустя я получил в государственном банке мои пятьдесят тысяч франков.
-- Поздравляю тебя, мой милый!
Добряку даже и в голову не пришло ни на одну минуту, что Пароли мог солгать. Он ни на секунду не усомнился в рассказе своего друга, который, впрочем, и не грешил неправдоподобностью. Ведь когда люди берут лотерейные билеты, то, разумеется, делают это с целью выиграть.
-- Но, - прибавил Аннибал, - тебе еще остается рассказать, каким образом, имея всего пятьдесят тысяч, ты смог стать владельцем лечебницы Грийского.
счастливого случая к другому. Когда я возвращался домой - я говорю домой, то есть в свою старую квартиру, где оставил мебель за долги, - вдруг, около самого дома, меня кто-то окликнул по имени. Я оборачиваюсь и вижу, что из дверцы кареты высунулась голова старика Грийского.
Я, конечно, поспешил подойти к нему.
-- Я ехал к вам, - сказал мне поляк.
-- Ко мне?! - повторил я, удивленный донельзя.
-- Да, сядьте-ка в карету. Нам надо потолковать.
Я уселся около старого окулиста, карета покатилась по направлению к улице Sante, а Грийский заговорил со мной приблизительно в следующих выражениях:
-- Можете вы найти кого-нибудь, кто бы согласился одолжить вам двадцать пять тысяч франков?
-- Для чего? - спросил я, настораживая уши.
-- Меня одолела тоска по родине...: Париж надоел... Я хочу уехать как можно скорее. Продаю свое заведение и даю десять лет на рассрочку платежа. Я продаю его за двести пятьдесят тысяч франков, иначе сказать, я делаю вам подарок. Вы будете уплачивать мне по двадцать пять тысяч франков в год. К этому есть два условия.
-- Какого рода?
-- Прежде всего я желал бы, чтобы заведение, которое я создал своими трудами, продолжало носить мое имя.
-- Я принимаю это условие.
-- Затем, вы должны уплатить мне сейчас же эти двадцать пять тысяч наличными. Можете вы достать их?
-- Мне нечего искать: они у меня уже есть.
-- С собой?
-- С собой.
Грийский приказал кучеру везти нас прямо к нотариусу. Главные пункты контракта были обсуждены тут же, на месте. Я отдал тридцать тысяч франков, считая издержки, и на следующий же день мы подписали акт, который сделал меня хозяином лечебницы. А? Ну, что ты на это скажешь?
-- Все это так великолепно, что просто кажется чудесным! - воскликнул в искреннем изумлении добряк итальянец.
Пароли вынул из кармана копию акта, который только что взял у нотариуса, и подал другу.
-- Прочти - и сомневайся еще, если можешь.
-- Чудеса! - воскликнул он снова. - Одна земля и здание стоят дороже.
-- Я знаю, да уж так случилось! Счастье как повалит, так повалит! Да погоди еще, дружище, не то будет!
-- Что же еще будет?
-- А еще будет женитьба! Да, друг мой! Красавица девушка, молоденькая, прелесть! Восемьсот тысяч франков приданого и вдобавок еще надежды.
-- Просто Калифорния!
-- Счастье, все счастье! Я ожидаю в будущем самого невозможного благополучия.
-- А почему же ты не сообщил мне о твоем счастье тотчас же?
-- Я хотел сделать тебе сюрприз. Ну, а теперь ты все знаешь. Да, впрочем, мне еще надо сделать тебе одно предложение.
-- Что именно?
-- Мне нужен человек, который бы заменял меня, мой alter ego. Надеюсь, что ты не откажешь, бросишь твою клинику и перейдешь ко мне?
-- Я никогда не простил бы тебе, если бы ты во мне усомнился.
-- Много ли ты зарабатываешь?
-- Триста франков в месяц.
-- Я дам тебе пятьсот, все это только пока, в ожидании будущих благ. Когда ты можешь перейти ко мне окончательно?
-- Через неделю. Мне не хотелось бы уйти так внезапно.
-- Да, уж покажем же мы себя французским окулистам, когда будем работать вместе! - улыбаясь, проговорил Пароли. - Но, однако, прежде всего надо устроить с тобой ликвидацию прошлого.
-- О какой это ты говоришь ликвидации?
-- Да неужели ты забыл, как ты мне часто помогал своим кошельком?
-- Полно, между друзьями, да еще земляками, не должно считаться.
Друзья пообедали великолепно, запили обед лучшими винами и провели вечер, дружелюбно толкуя и строя самые радужные планы на будущее.
Жервазони все время мысленно упрекал себя, что подчас слишком строго судил о друге.
В одиннадцать часов они расстались.
Аннибал обещал Анджело навестить его в течение недели, которая осталась до их окончательного соединения.
Пароли вернулся домой, на улицу де Курсель.
Он шел пешком и дорогой размышлял:
"Единственный человек, который мог подозревать меня, в настоящую минуту вполне убежден, что все случилось именно так, как я ему рассказал. Мое положение делается все тверже и тверже. На горизонте остается только одно черное пятно: те глупости, которые может наделать сумасшедший Дарнала. Единственное средство помешать его общению с Сесиль - это изолировать ее как можно скорее. Он вовсе не знает меня, не знает даже, кто я такой. Он и знать не будет, где Сесиль, когда я перевезу ее к себе, и, разумеется, не догадается напасть на ее след.
Впрочем, завтра я еще подумаю обо всем этом хорошенько".
На следующий день Анджело отправился в лечебницу раньше обычного и обошел самые удобные комнаты.
В одном из флигелей главного здания находилась маленькая квартирка, предназначенная для богатых клиентов. Она располагалась рядом с помещением директора заведения, которое старик еще продолжал занимать. Пароли должен был переехать сюда, как только уедет поляк. Маленькая квартирка, находившаяся рядом, была меблирована очень кокетливо и состояла из небольшой гостиной, спальни и уборной.
Пароли распорядился, чтобы ее привели в порядок, протопили, одним словом, приготовили к принятию жильца, и затем спустился в директорский кабинет.
Грийский уже ждал его, и первые его слова, обращенные к Пароли, были:
-- Я уезжаю сегодня вечером.
-- Уже! - воскликнул Пароли с видом вежливого сожаления, но в душе очень довольный известием.
-- Да. Мне не терпится увидеть Варшаву. Я думаю, что ни один поезд не отвезет меня достаточно быстро. Итак, вы сегодня же будете иметь возможность поселиться в ваших апартаментах, мой дорогой коллега. Я думаю приехать в Париж в будущем году и рассчитываю на ваше гостеприимство. Надеюсь, вы не откажетесь приютить меня?
-- Вы должны знать, дорогой учитель, что мне всегда приятно видеть вас!
-- Верю и поэтому вполне на вас рассчитываю.
И, подавая Пароли карточку, на которой было написано несколько слов, Грийский прибавил:
-- Вот мой адрес в Варшаве. Пишите почаще. Пишите о ваших успехах. Я интересуюсь и буду интересоваться лечебницей так же, как и прежде, когда еще она была моей.
-- Нет, я именно прощаюсь с вами теперь же. Я уезжаю. Багаж мой совершенно готов. За ним приедут после. Я буду занят несколькими визитами и устройством кое-каких последних делишек. Сюда я больше не вернусь.
-- Но мне очень хотелось бы по крайней мере проводить вас на вокзал.
-- Я и сам был бы рад, но это невозможно, потому что я еще наверное не знаю, на каком поезде уеду.
-- В таком случае позвольте сказать вам, что я благодарен и всегда буду благодарен вам за все то, что вы для меня сделали!
Обе знаменитости пожали друг другу руки.
-- Со всем служебным персоналом я уже распрощался сегодня утром, - продолжал Грийский, - счеты мои все покончены, следовательно, здесь меня больше уже ничто не удерживает. Я уезжаю довольный, потому что знаю, что в ваших руках мое заведение прозябать не будет. Вы именно тот преемник, которого мне было нужно, и я могу предсказать вам самое блестящее будущее.
-- Принимаю ваше предсказание, учитель, - с улыбкой отвечал Пароли.
-- Ну, так поцелуемся, - проговорил старый поляк, действительно тронутый до глубины души - явление, которое можно было счесть за настоящий феномен.
Пароли сказал лакею, что сегодня же поселится в квартире директора, и отправился на обход.