| Автор: | Монтепен К., год: 1888 |
| Категории: | Роман, Приключения |
Глава XXXVII
ОЧНАЯ СТАВКА
Господин де Жеврэ сделал знак Казневу. Последний отворил дверь, соединявшую кабинет следователя с соседней комнатой.
Немедленно конвойный, стоявший за нею с Оскаром Риго, втолкнул последнего в комнату.
Брат Софи подошел совсем близко к Эмме-Розе, которая совершенно безучастно следила за его приближением.
-- Ну, что же, mademoiselle? - обратился к ней следователь, пораженный ее спокойствием.
-- Как, что, сударь? Я жду.
-- Чего вы ждете?
-- Я жду, когда введут убийцу.
-- Значит, это не он?
-- Конечно, нет... Я вовсе не знаю этого человека... Я даже никогда и не видела его... Тут невозможна никакая ошибка... Тот гораздо выше, худощавее и смуглее... У этого нет тех ужасных глаз...
Оскар, лицо которого принимало все более и более торжествующее выражение, попытался было заговорить, но следователь жестом принудил его молчать и принялся снова засыпать вопросами Эмму-Розу. Девушка, совершенно уверенная в том, что говорит, ни на минуту не смутилась, ни разу не сбилась и отвечала вполне толково и без малейшей запинки.
-- Это не он, сударь! Это вовсе не он! - повторила она раз десять на все лады.
-- Ну, что? Ну, не говорил ли я!! - воскликнул Оскар, которому теперь уже положительно не было больше никакой возможности удержать свой язык. - Не был ли я прав, когда уверял и повторял, что я чист и бел, как первый снег, и невинен, как только что родившийся ягненок?!! Меня обвиняли в том, что я почти совсем насмерть задушил эту хорошенькую барышню и затем выбросил ее из вагона! А между тем она не только не узнает меня, но даже прямо говорит, что и в глаза-то меня никогда не видела! Ну, а теперь приведите-ка сюда солдата Мишо, сторожа из больницы Валь-де-Грас, а также хозяев из алжирского и марсельского отелей, где я останавливался!
По знаку господина де Жеврэ Казнев вывел из кабинета разболтавшегося, торжествующего Риголо.
В эту минуту в кабинет вошел человек с докладом о приезде Сесиль Бернье.
Господин де Жеврэ велел ей подождать.
Почти сейчас же вошел и Флоньи.
-- Господин следователь, - проговорил он, - эта особа здесь.
Анжель вошла в сопровождении двух конвойных.
Увидев Эмму, женщина моментально забыла все невзгоды и громко вскрикнула от радости.
-- Мама, милая мама, - воскликнула Эмма, бросаясь в объятия матери и заливаясь слезами.
-- Полно, успокойся, не плачь, голубушка, - говорила Анжель, покрывая ее поцелуями. - Они продолжают обвинять меня, но мне нечего страшиться. Будь же тверда и мужественна... Они не могут осудить меня. Какая ты бледная, и как ты дрожишь. Ты, верно, больна?
-- Ах, мама, мама, я, наверное, умру без тебя!
-- Не говори так, мне слишком больно слушать эти слова. Вы слышите, сударь, она умрет! Во имя человеколюбия, во имя справедливости умоляю вас, сжальтесь над нею и надо мной!
-- Заслуживаете ли вы ту жалость, которую от меня требуете? - возразил следователь. - Если бы виновный выказал чистосердечное раскаяние, правосудие оказалось бы снисходительным.
-- Да разве возможно сознаться в преступлении, которого я не совершала? Я невиновна, а вы непременно хотите, чтобы я признала себя виновной!
-- Господин следователь, - с живостью проговорила Эмма-Роза, - ведь если человек, который только что был здесь, не убийца, которого вы ищете, если я даже вовсе не знаю его, - ясно, что моя мать не может быть его сообщницей и, значит, она невиновна.
-- Я буду в состоянии поверить этому, если ваша матушка объяснит мне, каким образом попала к ней записная книжка Сесиль Бернье, найденная у вас в квартире.
-- О, сударь, клянусь, что я вовсе не знала, что эта книжка находится у меня в квартире! - с силой возразила Анжель. - Если бы эта женщина, Сесиль Бернье, была здесь, я бы сумела заставить ее сознаться в том, что она никогда не теряла ее у меня.
-- Сесиль Бернье тут. Вы можете сейчас же увидеть ее. Следователь сделал знак, и законная дочь покойного
Жака Бернье была немедленно введена в кабинет.
Анжель обернулась и еще более громким голосом сказала:
-- А, ну, если она здесь, так пусть же докажет, если только сумеет, что она потеряла эту несчастную книжку именно у меня!
-- Говорите, mademoiselle, - обратился к Сесиль следователь.
Сесиль ответила совершенно твердым, спокойным и уверенным тоном, что она может утверждать по крайней мере то обстоятельство, что, когда она шла в магазин к Анжель, книжечка лежала у нее в муфте. Утверждает она также, что в этой книжечке находилось письмо ее отца и пятьсот франков. Где же ей было и потерять ее, как не в лавке, если она вынимала руки из муфты.
-- Вы придаете лживую и лицемерную форму вашему обвинению! - горько заметила Анжель.
-- И вы, и вы тоже обвиняете мою маму! - проговорила Эмма-Роза, снова заливаясь горькими слезами.
-- Но что же это доказывает? - спросила Анжель.
-- Из этой находки можно заключить, - ответила Сесиль все тем же мерным, невозмутимым тоном, - что, питая вражду к моему отцу, вы искусно и удачно воспользовались деталями и указаниями его письма, чтобы подготовить ужасное убийство, жертвой которого он и стал.
Анжель выпрямилась с гневным, угрожающим блеском в глазах.
-- А, змея! - воскликнула она. - Вы думаете, что меня душите, а я буду щадить вас! Берегитесь, теперь уже я вас обвиняю! Теперь моя очередь!
Законная дочь Жака Бернье побледнела, как полотно.
-- Сударь, - пробормотала она, обращаясь к следователю, - неужели вы позволите этой женщине безнаказанно оскорблять меня?
Но Анжель, не помня себя от бешенства, продолжала кричать:
-- Да, да, я вас обвиняю! И вы сами в этом виноваты! Вы сами вынудили меня поступить так! Пеняйте на себя! Возвращение вашего отца ужасало вас, вы сами говорили мне это! Я отказала вам в отвратительной просьбе, с которой вы ко мне обращались. Вы хотели совершить ужасный поступок, чтобы скрыть свой позор! Ну, после этого я считаю вас способной к совершению еще более ужасного преступления, и вот в этом-то преступлении я вас и обвиняю!
-- Да эта несчастная положительно сошла с ума! - в совершенном ужасе воскликнула Сесиль. - Мне нечего скрывать! Позор, о котором она говорит, ее собственная дьявольская выдумка! Напротив, я с нетерпением ожидала возвращения моего отца! Защитите же меня от нее, сударь, умоляю вас, защитите меня!
-- Я защищу вас, mademoiselle, вы можете быть в этом уверены!
-- Как! - уже совершенно не помня себя, взвизгнула Анжель. - Вы защищаете, поддерживаете ее, вы, следователь?!! Да вы знаете ли, какая причина привела ее ко мне? В тот день, когда она, может быть, даже и нарочно обронила свою книжечку, она явилась ко мне, чтобы, не зная меня вовсе, открыть мне свой позор и ужас, который он ей внушал. Через несколько дней должен был вернуться в Париж ее отец после отсутствия, продолжавшегося несколько месяцев. Она говорила, что отец ее пуританин, ставящий свою честь выше всего в мире. Он - пуританин!
Она говорила, что он убьет ее, если узнает, что она стала любовницей какого-то третьестепенного актеришки и носит теперь под сердцем живое доказательство своего падения! Она хотела, чтобы я помогла ей уничтожить это доказательство!
-- О, сударь, сударь, прошу вас, заставьте же ее наконец замолчать! - молила Сесиль, почти теряя сознание.
-- Напротив, mademoiselle, надо дать ей высказаться до конца, - возразил следователь, - а потом уже я увижу, где в ее словах правда и где - ложь.
Эмма-Роза крепко обнимала мать.
Анжель дошла до крайней степени возбуждения. Ее тонкие черты лица исказились, молнии сверкали в глазах. Она продолжала:
-- Девушка эта меня умоляла, простирая ко мне руки... Она говорила, что скорее убьет себя, чем решится испытать бешенство отца. Не глядя на всю ее подлость, я почувствовала к ней некоторое сострадание и решила подождать. Быть может, когда она успокоится, к ней вернется и рассудок. Я сделала вид, что уступаю. Я обещала ей лекарства, которые она просила, и, под предлогом наблюдения действия этого лекарства, спросила у нее ее адрес и имя. Можете ли понять, что происходило во мне, когда я услышала это имя, имя человека, позорно бросившего мою мать и так же позорно оттолкнувшего меня, когда я пришла к нему просить помощи...
После этого, действительно, вся желчь, вся ненависть, накопившаяся во мне в продолжение стольких лет, выступила у меня наружу... Я высказала ей тот ужас и то презрение, которое внушал мне отец! После чего я ее выгнала.
А теперь, так как вам нужна преступница, вы выбираете между Сесиль Бернье и мною!
Именем справедливости, сударь, велите арестовать эту девушку.
-- Гнев ваш мало помогает вам, - ответил следователь. - Обвинения, или, вернее, проклятия, которыми вы забрасываете сестру, не подкрепляются доказательствами, и я считаю слова ваши только ложью. Mademoiselle Сесиль Бернье могла увлечься человеком, недостойным ее. Это ошибка, за которую она краснеет; и вы не имеете права упрекать ее, так как сами в ее возрасте допустили точно такую же. Знаете ли вы, какое можно сделать заключение из всего, что вы сказали?
-- Что я невиновна! - гордо ответила Анжель.
-- Что вы преступны! - заметил господин де Жеврэ.
-- Я вижу, что вы слепы и ничто не может заставить вас прозреть...
Следователь продолжал:
-- Mademoiselle Сесиль Бернье была у вас... Может быть, она вам говорила что-нибудь о своей беременности?
-- Нет, нет... - прервала Сесиль, закрывая лицо руками. - Не думайте этого!
-- И если бы действительно было так, то вы не были бы преступны... Только одна особа обвиняет вас, но эту особу также обвиняют... Она хочет сбросить на вас тяжесть своего преступления. Ее занятия и житейский опыт помогли ей угадать ваше положение... Она пользуется своим открытием, но не в состоянии разрушить ни одно из собравшихся против нее веских подозрений... Итак, Анжель Бернье, бросьте напрасно разыгрывать комедию, которой вы не в состоянии меня одурачить!
Анжель хотела что-то сказать.
Судебный следователь не дал ей на это времени.
-- Где вы приняли mademoiselle Сесиль Бернье, когда она явилась к вам?
-- В комнате, находящейся рядом с лавкой.
-- В нижнем этаже, следовательно?
-- Да.
-- А записная книжка была найдена на первом этаже, что и доказывает неосновательность ваших слов, будто mademoiselle Бернье обронила ее в болезненном припадке. Итак, прения закончены, не правда ли? С этих пор вам остается только преклонить голову.
-- Боже мой, Боже мой, дорогое мое дитя! - воскликнула Анжель, обнимая Эмму-Розу. - Все, все против меня! Этой девчонке верят, а мне отказываются верить... Я погибла!
В эту минуту в кабинет вошел рассыльный и подал судебному следователю визитную карточку.
-- Введите господина Мегрэ! - произнес следователь, бросив взгляд на карточку.
-- Я вас попросил, сударь, к себе... - произнес следователь, кланяясь. - У вас хранится важная бумага, и я желал бы, чтобы она была прочитана в моем присутствии.
-- Я это знаю, - ответил нотариус, - и к вашим услугам...
-- Вот mademoiselle Сесиль Бернье, - продолжал следователь. - Вот Анжель Бернье и ее дочь, mademoiselle Эмма-Роза.
Нотариус поместился рядом со следователем, вынул из портфеля лист гербовой бумаги и принялся читать завещание.
Анжель, сначала удивленная, потом взволнованная, казалась уничтоженной, когда закончилось чтение. Внезапно она подняла голову.
-- И это отец мой, Жак Бернье, писал? - спросила она дрожащим голосом.
-- Это он.
-- Он... подумал о моем ребенке, об Эмме-Розе?
-- О ней и о вас, в ущерб интересам законной дочери. Понимаете вы теперь весь ужас вашего преступления? Вы, в порыве ненависти, в безумной жажде мщения предаете в руки убийцы человека, которого наивысшие желания заключались в том, чтобы обеспечить будущность вашу и вашей дочери. Откройте глаза, отцеубийца! Сознайтесь и покайтесь!
-- Я невиновна! Клянусь вам, что я невиновна!
-- Ложь! - произнес следователь.
-- Так я проклята! - безумно вскрикнула Анжель, бросаясь на колени. - Так я проклята, потому что мой голос, мои взгляды, даже моя поза... все во мне кажется ложным!! А между тем, клянусь могилой моей матери, я невиновна! Если у вас нет сострадания ко мне, то имейте по крайней мере сострадание к моей дочери! Не убивайте ее, разлучая нас!!
Господин де Жеврэ сделал знак.
Два сторожа увели ее, несмотря на сопротивление и крики.
Дверь закрылась.
И тогда Эмма-Роза вдруг впала в страшный гнев.
Она приблизилась к Сесиль и, глядя в упор, обжигая горячим дыханием, произнесла:
-- Вы умышленно клевещете на мою мать, я чувствую к вам омерзение, проклинаю вас и буду молить Бога наказать вас! И Бог меня услышит!...
-- Вы видите, сударь, вы видите, каким я подвергаюсь оскорблениям! - воскликнула Сесиль. - Сперва мать, а теперь дочь! Но я прощаю все этому ребенку! Ее положение ужасно, и я вполне понимаю это!
Агент повиновался и вышел из кабинета, поддерживая Эмму-Розу. Несчастная девушка потеряла последние силы.
Нотариус также вышел, потрясенный до глубины души ужасной сценой.
-- Я вам больше не нужна, сударь? - спросила Сесиль, лицо которой носило следы только что пережитых потрясений.
-- Нет, mademoiselle, идите с Богом.
Следователь позвонил и спросил у вошедшего слуги, не приходил ли кто-нибудь.
-- Да, сударь, какой-то военный с повесткой, вызванный в качестве свидетеля.
-- Введите его и скажите, чтобы привели Оскара Риго.
В кабинет вошел больничный сторож Мишо. Он в полнейшем смущении вертел в руках свое кепи.
-- Подойдите поближе, мой друг, и не волнуйтесь. К чему такое смущение? Вы ведь ни в чем не замешаны, и, следовательно, вам бояться нечего.
Мишо неловко отдал честь.
-- Слушаю-с, ваше благородие.
-- Вы были в Марселе 11-го числа этого месяца?
-- Был-с, ваше благородие, и раньше точно так же. Я был сторожем при больнице, но случилось, что марсельский климат не подошел моему темпераменту. Вот тогда-то я попросился перевестись в Париж, что мне и разрешили благосклонно.
-- Не случилось ли чего-нибудь необыкновенного в том поезде, который привез вас из Марселя в Париж?
-- Точно так-с, ваше благородие. Вышло немного неладно с одним штафиркой, которого заставили сделать налево кругом марш!
-- Убийство?
-- Да, нечто вроде, ваше благородие!
-- Вы сидели в вагоне второго класса?
-- Сбиты, как сельди в бочонке, не говоря худого слова, ваше благородие.
-- Ну, еще бы, еще как отлично помню! Я сидел, три особы прекрасного пола, страшные хари, ну, и еще четыре человека, из которых один расчудесный малый! О, чтоб его черти побрали! Вот-то уж он посмешил меня! Просто я себе все животики надорвал, чуть кушак не лопнул! Ну, весельчак! Да он, впрочем, и говорил, что его зовут Весельчаком на родине! А она, родина-то, приходится у него в Париже.
-- Вы с ним разговаривали?
-- Как есть все время, ваше благородие! Я, как больничный сторож, никогда ночью глаз закрыть не могу. Вот он все время и рассказывал мне такие штуки, что я просто по полу катался. В Лионе мы выпили рюмочку в буфете, и я пригласил его к себе в Валь-де-Грас, чтобы в компании пропустить и другую.
-- Этот человек не переходил в другой вагон за всю дорогу из Марселя до Парижа?
-- И не думал! Да я и не пустил бы его, а непременно увязался бы вслед.
-- Узнали бы вы теперь этого человека?
-- Узнал ли бы я его?! Еще бы мне его не узнать! Он угощал меня такой толстой колбасой, которую купил в Марселе. Последний кусок мы слопали с ним в Лароше.
-- А, вы ели в Лароше?
-- Точно так-с, ваше благородие!
-- Когда этот весельчак, как вы его называете, ел колбасу, он, вероятно, разрезал ее ножом?
-- И еще каким чудесным ножом-то! Он мне рассказывал, что купил его в Марселе, а нож-то, он толковал, сработан в Париже.
Господин де Жеврэ взял со своего письменного стола нож, вырванный из раны Жака Бернье.
-- Вот такой нож? - спросил он, обращаясь к сторожу.
-- Именно такой. Мне так и кажется, что я вижу перед глазами его ножик. Да это его ножик и есть.
Увидев его, Мишо вскочил со стула и побежал навстречу с радостным восклицанием:
-- А вот и он, мой милый весельчак!
Он хотел было уже схватить его за руку, но его поразил вид конвойных, и он отступил на шаг с самым озадаченным видом.
-- Позволь, позволь, это что такое? - заговорил он. - Да что же ты такое сделал?
на это скажешь, старина?
-- Я скажу, что это совсем невозможно, потому что мы с тобой ни на минуту не расставались! - изумленно, но твердо отвечал служивый. - Уж коли у человека нет на совести другого греха, кроме этого, - обратился он к следователю, - то верьте мне, что он невиновен, как я сам! Честное слово военного человека, служащего в Валь-де-Грасе и состоящего на отличном счету у начальства!
Господин де Жеврэ казался убежденным.
-- Хорошо, мой друг, вы можете идти, - сказал он.
-- Слушаю-с, ваше благородие, и все-таки клянусь еще раз, что мы с ним ни на минутку не расставались!... Ну, до свидания, мой старый весельчак! Увидишь, что тебя скоро выпустят, и тогда, смотри не забудь, навести меня в Валь-де-Грасе. Мы с тобой опрокинем рюмашечку.