Возвращение Морица на родину

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Возвращение Морица на родину (старая орфография)

Возвращение Морица на родину (*)

Уже прошло тому три года, как юной Мориц оставил место своего рождения, прекрасную деревню Зонненберг. Он насмотрелся на людей в разных областях, жил в больших городах, совершенно научился столярному делу и с радостным нетерпением возвращался на свою родину.

Там оставил он доброго отца, нежную мать и обрученную свою невесту, милую Ернестину. Мориц и Ернестина росли вместе, любили друг друга с самого младенчества. Род их, состояние, достаток, склонности были совершенно одинаковы. Однажды Мориц при удобном случае сказал родителям своим: я привык к Ернестине и люблю ее, так что охотно бы на ней женился. "Тем лучше, отвечал старик: она то нам и надобна." И на другой же день пошел к соседу своему Селерту, отцу Ернестины, просить ее в замужство за своего сына. "Рад всею душею! сказал Селерт, выслушав предложение о браке: мы знаем, что Ернестина любит Морица." Старики тотчас ударили по рукам и велели позвать к себе детей, чтобы объявить им свою волю. "Мы согласны устроить ваше счастие; любите вечно друг друга; но прежде трех лет вам неможно сочетаться; вы должны разлучиться на три года. Ернестине теперь только минуло семьнадцать лет; мать её никак не соглашается, чтобы она до двадцати лет вышла за муж. Мориц также еще молод; ему надобно сперва увидеть свет, научиться жить без помощи родителей, усовершенствовать себя в ремесле своем. Тогда он, сделавшись мастером, может поселиться в ближнем город и завести свое хозяйство. И так, сын мой, приготовься к дороге; чем поспешнее отправишься тем скорее возвратишься. Поцелуй свою невесту, обменяйтесь кольцами, обещайте друг другу взаимную верность и не печальтесь; три года пройдут очень скоро."

"Три года будут литься мои слезы, сказала она рыдая: на три года разлучиться с тем, без которого три часа казались мне вечностию!" - Помни о своем друг, милая Ернестина, так утешал ее Мориц, принимая на себя вид бодрый, которому однакож изменял его голос: повторяй себе часто - Мориц любит меня; он считает все минуты разлуки своей со мною! Мы опять увидимся. Ернестина: я возвращусь искусным мастером; буду в состоянии доставить тебе более выгод, сделать тебя счастливою. - Ернестина качала головою, она не желала ни видеть более искусства в своем любезном, ни иметь особливых выгод, лишьбы только Мориц с нею неразлучался. Но родители объявили свою волю; надлежало покориться. Она обещалась в продолжительное время отсутствия Морицова приготовить ниток и полотна для своего хозяйства, и навязать как можно более чулков для своего друга. Разговор об упражнениях, клонящихся к будущему соединению, несколько облегчил тяжесть горестного прощанья. Мориц на другой же день должен был собраться с дорожным своим запасом, и проститься с родными и друзьями; на третий день был он уже в десяти милях от Зонненберга, и непонимал, как мог оставить милую родину. Ернестина безпрестанно сидела за работою в своей комнате и безпрестанно думала о Морице, которой также не терял времени понапрасну. Колесо пряслицы вертелось; скобель неоставался праздным; часы летели, но не одинаким образом: нежная Ернесетина, верная печали своей и принятому намерению, ни на минуту непокидала работы, отказалась от всех сторонних увеселений, и все удовольствие находила: для себя единственно в трудах и в чаянии радостного свидания. А Мориц? Увидим.

И Мориц также считал дни разлуки своей с Ернестиною; но он менее сетовал, и невсегда жаловался на суровость своего жребия. В разлуке обыкновенно скорее утешается тот, кто путешествует, а особливо в первой раз; любопытство его бывает занято разсматриванием невиданных мест, незнакомых людей, неизвестных обычаев. Мориц в первый год ходил из города в город и работал у разных хозяев. Выучившись довольно хорошо говорить по-французски, он решился на остающияся два года наняться в Лионе у одного искусного мастера, по имени Томаса, которой получал из Парижа прекрасные образцы комнатных уборов, и у которого Мориц мог многому научиться и много выработать денег. Все знатные люди в город обыкновенно заказывали делать столы и шкафы мастеру Томасу, следственно работы у него всегда было много; но мастер Томас любил более бутылки и карты, нежели работу: он очень обрадовался, нашедши себе честного, смышленого и прилежного подмастерья, какого уже давно найти старался, и на которого мог во всем положиться, отходя на Бахусовы празднества. И так он не упускал ни одного средства, какие только почитал полезными, чтобы удержать при себе Морица; даже часто посылал в мастерскую к нему единственную дочь свою Терезу, девушку пригожую и веселую. "Поди в мастерскую, Тереза! обыкновенно говаривал Томас, уходя из дому: сядь с работою своею подле Mopицa, чтобы ему не так было скучно." Беда невеликая, думал себе Томас, если они и слюбятся; где я найду лучшого себе зятя? Я один пускай дочь и муж её живут в моем дом. Мориц умен, проворен, прилежен, и я буду себе отдыхать, по его милости. Он же и собою красавец; я уверен что моя Тереза скоро забудет этого ленивца Фридерика, которого я принужден был отпустить, боясь чтобы он не наделал хлопот моему дому. Мориц не таков; а еслиб и попутал его грех, то свадьба все покроет

Етот Фридерик, служивший у Томаса, мало работал и много болтал с Терезою. Томас постарался от него избавиться. Напротив того Морица полюбил он как своего родного; ветренная Тереза, которая не очень дорожила своим сердцем, обходилась дружески с пригожим Морицем, почитая его достойным всей своей благосклонности; она весьма охотно сидела с ним в мастерской, когда он занимался работою; рассказывала ему всячину, пела новые песеньки, читала новые сказочки, комедии, газеты; ввечеру, по окончании работы, прогуливалась с ним перед домом, взявши его за руку, или играла с ним в волан, выставив прелестную ножку вперед, поднявши белую ручку вверх, и принимая все приятные положения, каких требует сия невинная забава; хохотала со всем простодушием, когда леток падал на землю; и Мориц засматривался на её прекрасные зубы..... А сетующая Ернестина? не уже ли она была забыта? Не скроем истины: Moрицу недосуг было думать об Ернестине, когда надобно ловить леток решеткою и бросать его к Терезе; Морицу неудобно было заниматься Ернестиною и тогда, когда сидящая подл него Тереза напевала какую-нибудь любовную песеньку, а еще менее, когда Тереза, положа мягкую и белую руку свою на руку Морицову, помогала ему стругать доску; однакож по вечерам, ушедши в свой чулан, а особливо когда Тереза не провожала его до самых дверей с обыкновенным своим смехом и не шутила над ним с обыкновенною своею веселостию, он уединившись думал об Ернестине и чувствовал в душе своей нечто похожее на грызение совести; часто видел ее в сонном мечтании нежною, милою, какою привык видеть с младенческого возраста. Образ Ернестины печатлелся в душ Морица, и он проснувшись давал сам себе клятву никогда не смотреть на Терезу. Но резвая Тереза не оставляла в покое Moрица; она заигрывала с ним, шутила, плакала, смеялас, сердилась, ласкала, и через две минуты Мориц по неволе забывал свои клятвы. Можно ли в двадцать три года молодому человеку устоять против искушений такой прелестной девушки, какова была Тереза, которая безпрестанно заботилась, чтобы Морицу не было скучно? Желая оправдать доброго Морица, ссылаюсь на самих читателей; нет сомнения, что многие из них по собственному опыту уверены в возможности в одно время любить двух красавиц, ежели только можно назвать любовию находилась за двести миль от Лиона, - Тереза только в двух шагах, а часто и еще ближе. Мастер Томас всегда оставлял их наедине, говоря что свадьба поправит все дело; он однакож не торопился готовить приданое, терпеливо ожидая того времени, когда надобно будет поправлять дело свадьбою, а дабы отдалить всех прочих женихов, везде рассказывал, что дочь свою сговорил за своего же подмастерья Морица. То же самое объявил он весьма решительно и прежнему волоките Фридерику, повстречавшись с ним однажды на улиц, когда Фридерик завистливо смотрел, как Teреза играла в волан с Морицом. "Не безпокойся понапрасну, дружище, сказал ему Томас: дело кончано; говорят тебе, что ты время и труды свои теряешь по пустому; разве не видишь, как Тереза и Мориц любят друг друга? Она уже отдана ему с моим родительским благословением. Остерегись; Мориц шутить не любит; он проучит тебя дубиною, ежели заметит, что ты хотя издали умильно посматриваешь на его Терезу". Фридерик жил в Лионе только для Терезы; узнавши же теперь, что она принадлежит другому, он от страха или от досады на другой день уехал из города.

Прошли два года. Мориц иногда получал письма от нежной своей Ернестины, и сам писал к ней, но ни так часто и не так много как бы надлежало, еслиб досужное время его проходило в отсутствии Терезы. Он имел очень мало свободных минут для переписки; при том не чувствуя внутреннее безпокойство, неохотно принимался за перо и обыкновенно откладывал от одного почтового дня до другого. Между тем два месяца уже не получая известия из Зонненберга, начал безпокоиться и решился потребовать себе увольнения от хозяина, не смотря на привязанность свою к резвой и пригожей его дочери. Мориц не переставал быть верным своей Ернестине: он любовался Терезою, играл с нею, между шутками иногда принимал от нее и отдавал ей обратно поцелуи; но жениться на ней совсем не думал. Пусть же судят теперь об его изумлении, когда мастер Тимас однажды ввечеру пришедши домой гораздо уже на веселе, воскликнул: "Дети! бросьте-ка свой волан и подумайте о другой игре, которая покорыстнее. Не пора ли сыграть свадьбу? Теперь весна, время самое лучшее для женитьбы! Я люблю во всем порядок... Одно твое обязательство, Мориц, кончилось; дай теперь другое обязательство, то есть жить до смерти с Терезою. Пиши домой, проси у своего отца дозволения, да и с Богом! Я уверен, что старик твой будет рад, когда узнает, что отдаю тебе дочь мою, все мои работы и все имущество, и что взамен от тебя ничего за то не требую, кроме двух рук и счастия милой моей Терезы. Чтож вы молчите, дети? Я думаю, за это можно сказать спасибо. А ты, дурочка, полно дергать передник; изорвешь его; обойми своего отца." И Тереза, вся в огне от радости, бросилась в объятия Томаса; а Мориц, бледный, как смерть, невольно упал на колени, закрыл лицо свое руками и не знал, как отклонить предложение хозяина. Мастер Томас захохотал от удовольствия. "Что ето, Мориц! Ты видно, перенял у театральных любовников становиться на колени перед будущею женою и перед тестем, как будто перед идолами! Не дурачься, встань и поцелуи свою невесту. Виват дети! обменитесь кольцами на всякой случай!" Тут Мориц ощутил в себе всю бодрость; при словах поцелуй свою невесту, обменитесь кольцами что будет со мною! Он вспомнил, что сие самое кольцо, которое по требованию Томаса должно было отдать Терезе, получено из рук Ернестины. Мориц, чрезвычайно растроганный, встал поспешно и решительным голосом сказал Томасу, что никогда не забудет дружбы его и доброхотства, и что никогда не перестанет любить Терезу как сестру свою, но что жениться на ней не может, давно уже обручившись на своей родине с невестою, и что кольцо, которое имеет на рук своей, есть залог верности. Он прибавил, что мастер Томас может спросить дочь свою, говорил ли он ей хотя однажды о супружестве. Мориц имел право сказать еще, что он часто говорил Терезе о своей любезной Ернестине, и что показывал ей кольцо, над которым она обыкновенно шутила; он однакож не захотел навлечь на нее родительских упреков. Но Томас его самого осыпал несколькими упреками, которые Мориц слушал с таким терпением, с такою кротостию, что раздраженный отец напоследок смягчился. "Бог с тобою! сказал он ласково, однакож с некоторою досадою: ступай себе и женись на своей невесте; чем скорее, тем лучше; весьма не охотно разстаюсь с тобою; но может быть и ты когда нибудь пожалеешь, что разстался со мною и с Терезою."

первым и не последним её приятелем; она уже начинала замечать в нем излишнюю скромность и Немецкую застенчивость. В первые дни путешествия Морицу было очень грустно. Его воображение занималось пригожим личиком Терезы; на сердце у него лежала тяжесть: он знал, что был неправ вразсуждении Терезы и очень виноват перед Ернестиною. Так тому и быть! думал Мориц: Тереза утешится, а Добрая Ернестина простит меня; я во всем признаюсь ей, и она похвалит мое чистосердечие; она будет весьма довольна моею верностию, когда узнает, как прекрасна Тереза. С сею утешительною надеждою он шел бодрее, и чем ближе подходил к милой своей родин, тем приметнее ослабевали в душе его впечатления Терезы, Лиона и мастерской Томаса. Все предметы возбуждали в нем сладостные воспоминания; уже видит он женщин в покрывалах, а не в соломенных шляпках, уже исчезли высокие холмы с виноградниками, а вместо их являются взорам зеленые луга и огороды с овощами, уже слышит он сладостные звуки отечественного языка, на котором некогда говаривала с ним любезная Ернестина; словом, все напоминало ему нравы и обычаи милой родины. Ето было в начале Мая; каждой молодой поселянин в первое Воскресенье сего месяца обыкновенно сажает еловое или березовое обвешанное цветами дерево перед окнами своей любезной; Мориц вспомнил, сколько именно дерев посадил он перед домом Ернестины; вспомнил как приятно ему было, когда на другой день все в деревне говорили, что прекраснейшей девушке досталось самое красивое и нарядное дерево. Он нетерпеливо желал поспеть в свою деревню к первому воскресенью Мая; не медлил на ночлегах, торопился, шел без отдыха; но первое воскресенье наступило, а Мориц был еще за два дни пути от Зонненберга. К вечеру того дня пришел он только в Нессельрод, большую деревню; истощив силы свои понапрасну и видя все старания свои тщетными, он решился провести вечер и ночь в Нессельроде. Все было там приготовлено к празднованию майского воскресенья: улица подметена очень опрятно, колодязи украшены зелеными ветвями, на высоких шестах развевались пестрые ленты, которыми привязаны были к ним пучки цветов весенних; перед окнами красавиц зеленели вновь посаженные деревья, обвитые цветами, только подле одного дома приметил он еловое дерево, к которому были привязаны, белые цветы черным крепом; на улице, невидно было ни одного человека. К гостиннице, находящейся на другом краю деревни, надлежало идти мимо церкви и кладьбища; Мориц увидел стоящих в церкви многих женщин и на кладьбище несколько мущин, которые рыли могилу. Тут догадался он, что умер какой нибудь человек, любимый всеми в деревне. Случай сей, думал Мориц, остановил, празднество, а ель с белыми цветами крепом служила признаком печального происшествия. Сердце его стеснилось, и он внутренно благодарил судьбу, что в этот день не дошел до Зонненберга. "Боже мой! думал Мориц: что со мною сделалось бы, еслиб вошедши в свою деревню увидел и я такое же приготовление к похоронам, и еслиб сие дерево с несчастными признаками стояло перед домом Ернестины!" Ета мысль так встревожила его, что он не решился войти в гостинницу с печальным лицем своим и захотел прежде посидеть на приятной равнине под деревом не далеко от церкви. Он старался разсеять грусть свою напоминаниями, что он еще не в Зонненберге, что в Нессельрод пришел только в первой раз и никого там не знает, и что всякой должен заниматься своим горем. Сердце его все еще было сжато; но он состояние души своей приписывал виду разительной противуположности между приготовлениями к весеннему празднеству и к обряду погребения. И действительно все окрестные предметы напоминали ему сию противуположность: равнина только что приготовленная для танцов, усыпана была песком и углажена; дерновые лавки, столы и подмостки для музыкантов; цветочные венки повешенные на деревьях, все показывало приближение сельского празднества; но вместо звуков барабана и флейты раздавалось жалобное пение голосов, сопровождаемых церковной музыкой; вместо резких девушек и веселящихся легкими плясками в кругу восхищенных зрителей, выходили из церкви юные девицы, одетые в печальное платье и держащия в руках по венку из розмарина, переплетенного ландышами. Он прохаживались перед церковью и повидимому дожидались выноса. Сияние полной луны, отражаясь на их лицах, давало им вид бледности, приличный обстоятельствам. Оне тихо разговаривали между собою, и Мориц из слов их узнал, что погребают девушку молодую и прекрасную. - Бедная Катерина! умереть будучи в таких молодых летах и с такою красотою! сказала одна из них, садясь на дерновой лавке подле Морица. Боже мой! на что теперь можно понадеяться! - Да, но она тосковала и мучилась, сказала другая: она была несчастна, и сама, как уверяют, нетерпеливо ожидала смерти. - Не лучше ли бы сделала она, сказала третья, когда б вышла за Генриха, Марьина брата; которой любил ее так нежно? Теперь она веселилась бы вместе с нами и была бы счастливою. А бедной Генрих! Как он горюет! Долго мы не услышим приятных его песень. - Умереть от любви! сказала четвертая: как ето ужасно! Для чегож, Маша, не полюбила она твоего брата? Он такой доброй, такой ласковой, такой охотник до песень! - Покойная Каьерина часто мне говаривала, отвечала Маша, что истинно любить можно один только раз в жизни. - Но Катерина была слишком нетерпелива. Верно ли она знала, что любезной изменил ей? - Ах, очень верно! Давно уже она подозревала по его письмам, давно уже Катерина несомневалась в своем несчастии, однакож старалась утешить себя, думая: он возвратится, я увижу неверного и прощу ему измену. За три месяца перед сим вся надежда её разрушилась; Катерина узнала, что он женился, и что любит жену свою страстно. Жестокой человек! С тех пор она занемогла; терпя муку сердечную, она все еще хотела жить на свете, потому что любила своих родителей: но, чрезмерная горесть прекратила дни её. В Мае месяце он со мною разстался, сказала мне однажды Катерина: в Мае положат меня в могилу. Она угадала. -

Милая Машенька! разскажи нам подробно всю её историю, сказала одна девушка; тебе она очень известна. - Марья охотно согласилась; ее обступили все девушки, и Мориц подошел ближе, чтобы слушать со вниманием. - Её история коротка, сказала Марья: С самых юных лет она.... В сию минуту раздался погребальный звон колокола. Вы услышите от меня в другое время историю несчастной Катерины; пойдем теперь проводить ее до могилы.

певца Генриха, брата Марьина. К великому своему удивлению Мориц приметил, что один только Генрих плакал, один только Генрих был растроган чрезвычайно. Старшие крестьяне, и в числе их один, которой шел подл гроба и по видимому был отец или близкой родственник умерший, не показывали на себе никакого знака глубокой скорби, хотя впрочем и приметна была на их лицах жалость обыкновенная при подобных случаях. Гроб опустили в могилу. Священник произнес краткое слово о бренности человеческой жизни; потом подступили девушки, и каждая из них бросила на гроб по венку розмаринному. Начали засыпать могилу. Звук от падающей на гроб земли отражался в печальном сердце Морица. Перед его глазами погребали несчастную жертву измены, во цвете юности пораженную; никто не плакал о смерти её, кроме одной нежной подруги и любовница, ею отверженного! Все разошлись; только Генрих и Марья стояли над могилою, склонясь друг на друга. Мориц чувствовал в себе желание оросить слезами своими могилу несчастной жертвы, он приблизился. Марья взглянула на него с печальною улыбкою и сказала: Ты знал ее? Я видела, что ты шел за гробом, а теперь вижу слезы, из очей твоих текущия. Какое участие принимаешь в судьбе покойницы? Ты родственник её, или друг, или только знакомец, родившийся в одной с нею деревне? - Вопросы твои мне вовсе непонятны, сказал удивленный Мориц: я прохожий; случай привел меня сюда во время печального обряда; мне казалось, что умершая была твоя приятельница. - Ты не неошибся, отвечала Марья: мы с Катериною были очень дружны, но только с недавняго времени. Два месяца она жила у моего батюшки, которой лечил ее; бедная Катерина приехала из другой деревни; родители привезли ее сюда лечиться. Это была девушка добрая, терпеливая и благодарная, она чувствовала, как мы старались помочь ей! Но все наши старания остались тщетными; она страдала от болезни сердечной; неизлечимой. Бедная Катерина, сколько ты перенесла горя! Благодарю тебя, доброй человек, за участие. Ах, еслиб ты знал ее! - Но растолкуйте мне, спросил Мориц: от чего родители её казались мне так спокойными? - Её родителей здесь нет, я уже сказала, что Катерина привезена сюда из другой деревни. Отец её сделался болен от печали, и не мог приехать сюда к погребению. Мой батюшка распоряжал при похоронах. - Ее называли Катериною? Скажитеж мне ее прозванье; я буду вспоминать о сей несчастной жертве любви. -- Брат мой в песне назвал ее Катериною, и мы все звали ее сим же именем, которое нравилось ей более, нежели свое подлинное. Не называй меня, Маша, тем именем, говаривала мне покойница, которое слышала я из уст своего убийцы; Бога ради не называй меня повторяя имя Ернестины, Марья и Генрих бросились помогать несчастному; он на минуту открыл угасающие глаза свои и еще слабо произносил имя Ернестины. Ах Боже мой! ето Мориц! вскричала Марья; ето должен быть сам вероломный Мориц! - Так Мориц, убийца Ернестины! с усилием произнес несчастный и снова лишился памяти. Генрих тотчас постарался перенести его в дом к себе; употреблены были все возможные средства помощи - но безполезно. Мориц опамятовался на короткое время, для того только чтоб услышать от Марьи, что какой-то молодой человек по имени Фридерик, приехавши в Зонненберг, уверил всех, что Мориц в Лионе женился на дочери своего хозяина; что Фридерику сказал о том сам тесть Морицов, и что тот же Фридерик, по словам его, был очевидным свидетелем взаимной любви между Морицом и его женою. Родитеди Морица более не хотели слышать о нем, а для чувствительной Ернестины сие известие было роковым ударом. Отец её, боясь чтобы она не лишилась употребления разсудка, привез ее в Нессельрод к отцу Марьи, которой славился удачным врачеванием душевных болезней. Но болезнь Ернестины была смертельная; ни врачебные средства, ни дружба Марьи, ни любовь Генриха не избавили ее от смерти. Moриц просил Марью, чтобы оправдала его перед родителями его и перед отцем Ернестины. Поутру он скончался, а ввечеру, при тихом сиянии луны, тело его погребено подле праха несчастной его невесты.