Верхом

Ги де Мопассан - Полное собрание сочинений и письма в 15т., т.3

Книгоиздательское товарищество "Просвещение", С.-Петербург, 1908 г.

Переводчик: С.Б.

Бедные люди едва перебивались, живя на скудное жалованье мужа. Со времени брака у них родилось двое детей, и первоначальные недохватки перешли в унизительную нужду, стыдливо скрываемую нищету дворянской семьи, во что бы то ни стало старающуюся сохранить достоинство своего происхождения.

Гектор де-Гриблен воспитывался в провинции, в отцовском замке, под руководством старшего наставника-аббата. Достатка не было, но жили кое-как, поддерживая свое положение.

Когда ему исполнилось двадцать лет, ему отыскали место, и он поступил конторщиком в морское министерство на полторы тысячи франков в год. Но на этом поприще он потерпел неудачу, как и все с ранних лет неподготовленные к тяжелой борьбе с жизнью, кто смотрит на нее издали и не знает средств сопротивления, в ком с детства не развили специальных знаний, практических способностей, стойкости в борьбе за существование, кому не дали в руки оружия или инструмента.

Первые три года его службы в канцелярии были ужасны.

Он отыскал некоторых друзей своей семьи, забытых стариков, также небогатых, живших на аристократических улицах, на этих грустных улицах Сен-Жерменского предместья; и, таким образом, составил себе кружок знакомых.

Чуждые новой жизни, скромные и гордые, эти убогие аристократы занимали верхние этажи опустевших домов. Сверху донизу эти квартиры были заняты титулованными жильцами, но деньги, казалось, бывали одинаково редки, как в первом, так и в шестом этаже.

Вековые предрассудки, заботы о своем дворянском достоинстве, о том, как бы не уронить себя, поглощали всё внимание этих некогда блестящих семей, разоренных бездеятельностью мужчин. Гектор де-Гриблен встретил в этом мире молодую девушку, дворянку, бедную, как и он сам, и женился на ней.

В течение четырех лет у них родилось двое детей.

В течение следующих четырех лет эта чета, преследуемая бедностью, не знала других развлечений, кроме прогулки в Елисейские поля, по воскресеньям, и театральных представлений, раз или два в зиму, благодаря бесплатным билетам, доставаемым Гектору его сослуживцем.

Но вот однажды весною начальник дал ему работу, и Гектор получил за нее особую плату в триста франков.

Принеся эти деньги домой, он сказал жене:

- Дорогая Генриэтта, надо доставить себе какое-нибудь удовольствие, ну, хотя бы прогулку для детей.

И после долгих споров решено было отправиться завтракать за город.

- Ну, да один раз ведь не в счет! - вскричал Гектор, - для тебя с детьми и с прислугой мы возьмем экипаж; а я возьму лошадь из манежа, мне полезно будет проехаться верхом.

И всю неделю только и говорили что о предполагаемой прогулке.

Возвращаясь вечером домой из конторы, Гектор сажал верхом на колени своего старшего сына и, заставляя его высоко подскакивать, говорил:

- Вот как будет скакать папа в воскресенье на прогулке.

И мальчик каждый день разъезжал по комнате верхом на опрокинутом стуле, крича:

- Это папа верхом на лошади.

И всякий раз за обедом он рассказывал о своих былых прогулках еще у отца. О! у него хорошая школа, и уж раз он чувствует под собой лошадь, он ничего не боится, ничего решительно!

И, потирая руки, он повторял жене:

- Если бы мне дали не совсем спокойную лошадь, я был бы в восторге. Ты увидишь, как я езжу. Если хочешь, мы проедем назад через Елисейские поля, когда будут возвращаться из Булонского леса, и так как мы будем представлять собою красивую группу, то я не прочь буду встретиться с кем-нибудь из министерства. Это как раз то, что вызывает уважение начальства.

В назначенный день экипаж и верховая лошадь стояли у ворот. Гриблен тотчас же спустился вниз, чтобы осмотреть лошадь. Он велел подшить штрипки к панталонам и размахивал хлыстом, приобретенным накануне.

Он поднял и поочередно ощупал все четыре ноги животного, потрепал его по шее, побокам, под коленями, открыл рот, осмотрел зубы и определил возраст, а когда собралась вся семья, он прочел нечто вроде теоретической и практической лекции о лошади, вообще, и в частности - об этой, признанной им великолепной.

Когда все уселись в экипаж, он попробовал подпругу; потом, встав в стремя, упал всем телом на лошадь, запрыгавшую под его тяжестью и едва не сбросившую своего всадника.

Смущенный, Гектор старался успокоить ее:

- Тише, тише, мой друг.

Потом, когда конь успокоился, а к всаднику вернулась самоуверенность, он спросил:

- Ну, что, готовы?

- Да, - ответили все сразу.

- В путь! - скомандовал он.

И кавалькада двинулась. Все взоры были устремлены на него. Он ездил по-английски, преувеличенно подскакивая в седле. Опускаясь на седло, он тут же снова подскакивал, точно собирался улететь ввысь. Часто казалось, что вот-вот он упадет на шею лошади. Глаза его были пристально устремлены вперед, лицо бледно и конвульсивно подергивалось.

Жена и нянька, державшиена коленях детей, беспрестанно повторяли:

- Смотрите на папу, смотрите на папу!

И оба мальчика, опьяненные движением и свежим воздухом, испускали пронзительные крики. Лошадь, испуганная этими воплями, поскакала галопом, и в то время, как всадник старался удержать ее, у него слетела с головы шляпа. Пришлось кучеру слезать с козел и поднимать ее, и когда Гектор получил ее, он издали закричал жене:

- Вели, пожалуйста, детям не кричать так, иначе лошадь понесет.

Завтракали на траве в лесу, в Везинэ, привезенными из дому запасами.

Хотя кучер позаботился о всех трех лошадях, Гектор каждую минуту бегал справляться, всё ли есть у его лошади. Он гладил ее по шее, давал ей хлеб, пирожные, сахар.

- Это бойкий скакун, - заявил он. - Вначале он даже немного тряхнул меня; но, ты видела, я быстро справился с ним. Он понял, кто сидит на нем. Теперь-то он уж будет слушаться.

Как и было решено, возвращались через Елисейские поля.

Широкая улица кишела экипажами. По бокам густою черною лентою двигались гуляющие от Триумфальной арки до площади Согласия. Всё было залито солнцем, отражавшимся в блестящей полировке экипажей, в остальных украшениях упряжи, в ручках дверец.

Безумная жажда движения, опьянение жизнью, казалось, охватили эту толпу людей, экипажей и животных. И вдали в золотистом тумане вырисовывался обелиск.

прямо в свою конюшню.

Экипаж остался далеко позади, и против Дворца Промышленности, увидев перед собой открытую дорогу, лошадь круто повернула направо и понеслась галопом.

Через дорогу тихо шла какая-то старуха в переднике. Она как раз очутилась на пути Гектора, скакавшего во всю прыть. Не будучи в состоянии остановить лошадь, он закричал изо всех сил: Эй, эй! берегись!

Она, быть может, была глуха, потому что спокойно продолжала свой путь, пока лошадь не налетела на нее, как паровоз, и, ударив грудью, отбросила в сторону так, что она покатилась и перекувырнулась три раза.

- Остановите его! - кричали прохожие.

Растерявшийся Гектор, уцепившись за гриву,орал:

- Помогите!

Страшный толчок заставил его, как мячик, перелететь через голову лошади и свалиться в руки городового, бросившегося наперерез лошади.

В одну секунду вокруг него собралась яростная, жестикулирующая, кричащая толпа. Один старый господин, с большим, круглым орденом и густыми белыми усами был особенно возбужден.

- Чёрт возьми! - кричал он. - Такому косолапому надо дома сидеть! Нельзя выезжать на улицу, чтобы калечить людей, когда не умеешь обращаться с лошадью.

В это время подошли четверо со старухой на руках. Желтое лицо и пыльный, сбитый на сторону чепчик придавали ей вид мертвой.

- Несите женщину в какую-нибудь аптеку, - распорядился старый господин, - мы пойдем в полицию.

Гектор отправился в сопровождении двух полицейских. Третий вел его лошадь. Толпа следовала за ними. В это время подоспел и экипаж. Жена бросилась к нему, прислуга растерянно глядела, малыши разревелись. Он объяснил, что сейчас вернется, что наехал на женщину и что всё пустяки. Семья, обезумевшая от страха, уехала.

У комиссара разговор был короткий: Гектор де-Гриблен, - назвал себя чиновник морского министерства; стали ждать известий о пострадавшей. Посланный за справками агент вернулся. Она пришла в себя, но испытывала, по её словам, ужасную боль внутри. Это была приходящая прислуга, по имени Симон, шестидесяти-пяти лет.

Когда Гектор узнал, что старуха жива, он вздохнул свободно и обещал взять на себя расходы по её лечению. Потом он побежал к аптекарю.

Перед дверью была толкотня. Старуха сидела, опустившись, в кресле и охала, с вытянутыми руками и с бессмысленным лицом. Ее осматривали еще два врача. Все члены у нее были целы, но боялись внутреннего повреждения.

- Сильно вы страдаете? - спросил ее Гектор.

- О, да!

- Где?

- В желудке у меня точно всё горит.

- Это вы, милостивый государь, виновник происшествия? - спросил один из врачей, подойдя к Гектору.

- Да, сударь.

- Эту женщину придется отправить в больницу. Я могу указать одну, где придется платить шесть франков в день. Хотите, я позабочусь об этом?

Гектор, в восторге, поблагодарил и вернулся домой.

- Ничего. Этой женщине уже лучше, через три дня всё пройдет. Я отослал ее в больницу. Это пустяки.

Пустяки!

На другой день, после занятий, он отправилсясправиться о старухе. Он застал ее за жирным супом, который она поглощала с очень довольным видом.

- Ну, как? - спросил он.

- О, мой бедный барин, всё тоже. Я чувствую себя совсем без сил. Нисколько не лучше!

Доктор говорил: - Надо подождать, может явиться осложнение.

Через три дня он опять пошел. Старуха, веселая и здоровая, принялась стонать, как только увидела его.

- Я просто двигаться не могу, мой бедный барин... Не могу. Я останусь так, видно, до смерти.

Дрожь пробежала по спине Гектора, Он обратился к доктору. Тот только развел руками.

- Не знаю, право, что и делать, - отвечал врач. - Как только тронешь ее, она начинает выть. Нельзя даже передвинуть её кресла без того, чтобы она не принялась орать во всё горло. Я должен верить её словам и не могу залезть в нее. До тем пор, пока я не увижу ее на ногах, я не имею права заподозрить ее во лжи.

Старуха сидела неподвижно и слушала с хитрым выражением в глазах.

Прошла неделя, две, месяц. Старуха не вставала с кресла. Она ела с утра до вечера, пополнела, весело болтала с другими больными, привыкнув, казалось, к своей неподвижности, точно это был заслуженный отдых за пятьдесят лет беганья вверх и вниз по лестницам, за выколачивание матрацов, за уголь, разносимый ею по этажам, за чистку платья, за подметание комнат.

Гектор, в отчаянии, заходил каждый день. И каждый день он находил ее спокойной и веселой и со словами:

- Не могу двигаться, мой бедный барин не могу.

И каждый вечер г-жа Гриблен встречала мужа с мучительным вопросом;

- Как старуха Симон?

И каждый раз он с тупым отчаянием отвечал:

- Никакой перемены, решительно никакой!

Пришлось отпустить прислугу, так как платить ей жалованье стало не по средствам. Сократили расходы и вся награда ушла в больницу.

Тогда Гектор созвал четырех известных врачей и составил консилиум. Старуха дала себя осмотреть, ощупать, выслушать, исподтишка следя за врачами хитрым взглядом.

- Надо заставить ее пойти, - сказал один.

- Не могу, дорогие господа! - закричала она, - не могу.

в кресло.

И когда Гектор принес это известие домой, жена упала бессильно на стул и пробормотала:

- Лучше бы взять ее сюда; это стоило бы дешевле.

- К нам сюда? - воскликнул он, привскочив. - Что ты говоришь?

- Что делать, мой друг, ведь это не моя вина!..