| Автор: | Мориер Д. Д., год: 1824 |
| Категория: | Роман |
Глава VIII
Хаджи-Баба поступает в разносчики курительного табака
Оставив расчёты мести, я начал думать об избрании для себя рода жизни. Мне представлялись разные виды. Ремесло нищего весьма выгодно в Мешхеде, и, судя по моим успехам в водоносничестве, я мог бы в скором времени сделаться первым во всей Персии нищим. Я имел также случай поступить в скоморохи и водить медведя или обезьяну. Но разные мелкие причины заставили меня отказаться от этих намерений. Предстояло ещё ремесло бородобрея, в котором, может статься, не нашёл бы я равного себе в Мешхеде; но я не мог отважиться на избрание постоянного жительства в столь отдалённом и скучном городе, какова столица Хорасана. Итак, я последовал врождённой мне склонности и, будучи страстным любителем трубки, предпочёл всем прочим звание табачного разносчика.
Я накупил чубуков различной величины; деревянный прибор для трубок и кальянов, привязываемый вокруг пояса; чугунный горшок для огня, который должен был носить в руке; медный сосуд для воды, помещаемый за спиною на железном крюке; несколько проволок; железные щипцы и дюжину длинных кожаных мешков для разных сортов табаку; эти мешки я привесил к поясу, кругом тела. Нарядясь во все эти принадлежности нового ремесла моего, я представлял собою вид съёжившегося дикобраза и пошёл бродить по улицам, базарам и гульбищам.
того, из небольшого количества настоящих листьев я умел приготовлять значительный запас курительного товару посредством искусной примеси трухи и разного copy. Я имел особенное дарование различать с первого взгляда истинных знатоков табака от простых, безотчётливых дымоглотов, и выгоды мои большею частью состояли в уменье соображать, к которому именно из висящих у моего пояса мешков пристрастен посетитель, приказывающий набить себе трубку. Курителям из среднего сословия я подносил полутабак, людям простого звания одну долю табаку с тремя долями примеси, а черни давал курить состав, в котором табаку почти не было и духу. Коль скоро примечал я, что мой посетитель морщится, тотчас начинал превозносить свой табак, показывал образчики хороших сортов, излагал превосходные свойства того, который у него в трубке или кальяне, приводил имена первейших на Востоке огородников, у которых покупаю свой товар, и в заключение рассказывал ему какой-нибудь забавный анекдот, стараясь продлить моё повествование на две или на три перемены трубки.
В скором времени прославился я в целом Мешхеде. В числе постоянных моих посетителей находился один нищий дервиш, но такой знаток табаку, что я принуждён был давать ему почти чистый товар. Он был весьма неисправный плательщик, и я немного от него зарабатывал; но зато он отрекомендовал меня такому множеству своих друзей и знакомых и разговор его казался мне столь значительным, что я с удовольствием искал его сообщества. Он назывался дервиш Сафар.
Наружность этого человека была весьма достопримечательна. Он имел довольно приятное лицо, большой орлиный нос и чёрные, быстрые глаза. Длинные космы чёрных, как смола, волос в беспорядке ниспадали на его плечи. Высокий остроконечный колпак, исписанный изречениями из Корана, покрывал его голову; на спине свободно висела оленья кожа, шерстью вверх. В одной руке носил он. длинный, окованный железом посох, который держал всегда на плече, а в другой - сосуд для воды из выдолбленной тыквы, повешенный на трёх железных цепях, которые он вытягивал, когда просил подаяния у проходящих. На кушаке видна была большая яхонтовая пряжка, у которой висело множество деревянных чёток. Когда он в этом диком наряде появлялся на улицах или на базарах, то ужас поражал смотрящих. Но, как я узнал впоследствии, он только перед народом хотел казаться столь страшным; потому что, куря мой табак, когда не было никого постороннего, он возвращался к естественному своему нраву, был добр, весел, кроток и откровенен. Вскоре наше знакомство возвысилось до степени теснейшей дружбы: он ввёл меня в небольшой круг избранных своих приятелей, одного с ним ремесла и образа мыслей, и, обще с ними, пригласил меня посещать их собрания. Правда, что дружба с этими людьми наносила значительный ущерб моей торговле, так как они одни выкуривали у меня более хорошего табаку, нежели все прочие мои посетители, вместе взятые; но приятность их беседы вознаграждала некоторым образом это неудобство.
Однажды вечером мы курили трубки долее обыкновенного, и дервиш Сафар сказал мне:
- Душа моя, Хаджи-Баба! ты слишком умный человек, чтоб весь век быть продавцом курительного табаку. Зачем ты, подобно нам, не сделаешься дервишем? Мы считаем бороды людей не лучше грязи, и хотя наше ремесло кажется ненадёжно, за всем тем оно заключает в себе много разнообразия и ещё больше праздности. Люди для нас игрушки: мы живём за счёт их слабостей и суеверия. Сколько мы тебя знаем, ты, право, мог бы сделаться украшением нашего сословия и со временем быть столь же славным, как сам наш знаменитый шейх Саади.
- Я человек неучёный и не имею никакой опытности, - отвечал я, - откуда мне взять вдруг все те глубокие сведения, какие требуются для дервиша? Я знаю грамоте, прошёл весь Коран, изучил довольно хорошо Саади и Хафиза и читал несколько Шах-наме Фирдоуси; но, впрочем, я совершенный невежа.
- Ах, мой друг! - воскликнул дервиш Сафар. - Ты мало знаешь нашу братью, дервишей, и ещё менее людей, если так думаешь! Каких тут глубоких сведений требуешь ты для дервиша? Смелость, отвага - вот всё! С пятою долею того, что ты знаешь, при пособии наглости, я тебя уверяю, ты будешь располагать не только умами и карманами, но и головами твоих слушателей. Кто достиг до того, что никогда не краснеет, тот может смело пускаться на великие предприятия. Посредством этого-то дарования я был пророком; посредством его делал чудеса, возвращал жизнь умершим и сам жил в довольстве, внушая к себе уважение и страх тем, кто, подобно тебе, не знает тайн нашего сословия. Если б я возымел твёрдое намерение и решился подвергнуть себя тем опасностям, каким подвергался Мухаммед, я в скором времени был бы столь же великим, как и он, пророком и, убедив своих последователей, что я посланник аллахов, в их присутствии рассёк бы пальцем не то что луну, а самое солнце. С умом и нужною наглостью всё это можно сделать, и ещё гораздо более, - стоит только уметь приняться за дело.
Дервиш Сафар произнёс эти слова с необыкновенным жаром, и товарищи его вполне одобрили его рассуждения. Они насказали мне столько удивительных вещей о своих проказах и похождениях, что я пылал нетерпением узнать покороче историю жизни этих необыкновенных людей - и получил от них обещание, что при первом свидании они непременно удовлетворят моему любопытству.