Тихий ангел.
Глава III

III

В том флигеле Зимнего дворца, где помещался юный великий князь Павел Петрович со своим воспитателем, - графом Паниным, с утра царило большое оживление. Еще вчера вечером императрица сообщила ему о назначенном на сегодня торжестве, о котором говорил уже весь Петербург, и великий князь против своего обыкновения очень рано встал с постели, чтобы приготовиться к торжественной аудиенции и смотринам.

Павлу Петровичу было уже около двадцати лет, но он казался гораздо моложе, если судить по несформировавшейся фигуре, и гораздо старше по манере держать себя и тусклости взгляда. Вообще это был человек, лишенный возраста. Его лицо было очень некрасиво, по первому взгляду он не внушал симпатии и рядом со своей пышной, царственной матерью казался каким-то заморышем. И все-таки, несмотря на калмыцкие глаза и негритянский лоб, с самого раннего детства усеянный старческими морщинами, несмотря на нездоровую, беспокойную тусклость взгляда, несмотря на страстную судорогу, время от времени искажавшую лицо, молодой наследник способен был глубоко привязать к себе. Что-то трогательное чувствовалось во всей его фигуре; казалось, словно трагическая судьба с колыбели заклеймила его предчувствием, и хотелось нежно обнять его, оросить слезами, успокоить материнской лаской, которой он никогда не знал.

Когда Павла Петровича терзал гнев, он способен был внушить отвращение. Но мало людей устояло бы перед подкупающей прелестью его грустного взгляда, когда великий князь погружался в скорбную, меланхолическую задумчивость. Только мало кто видел его наедине с самим собой, а на людях самолюбивому великому князю вечно приходилось болезненно чувствовать свое положение нелюбимого сына, и это заставляло его настораживаться, быть не самим собой.

Сегодня какое-то радостное ожидание вызвало розоватую окраску на его желтоватые щеки, и он казался моложе и привлекательнее, чем всегда. Его камердинер, Иван Павлович Кутайсов,с нескрываемым изумлением выслушивал приказания цесаревича, касавшиеся той или другой принадлежности туалета: ведь обыкновенно наследник выражал упорное равнодушие к костюму, а теперь он задумывался над гармонией отдельных частей туалета, спрашивал, согласуется ли вот эта окраска с цветом его лица, не ярок ли подбор драгоценных камней в этой пряжке.

-- И все-таки боюсь, Иван, - сказал он, - что эти драгоценности придадут мне чересчур фатоватый вид! Что ты скажешь?

Кутайсов сверкнул хитрыми черными глазами, с комическим ужасом развел руками, сложил последние на груди, подскочил довольно высоко и опустился на пол, почти касаясь лбом земли. Затем он произнес нараспев:

-- Солнце красоты и весны юности излили щедроты даров своих на нашего господина, и его великолепие ослепит ту, которая дерзнет слишком близко подойти, дабы вдохнуть в себя аромат прелести его высочества!

-- Да ну тебя совсем! - с брезгливой досадливостью крикнул великий князь. - Ты ведь знаешь, что я терпеть не могу этих восточных замашек! Что за манера вечно вилять хвостом по-собачьи? Я тебе тысячу раз говорил, что ты должен перестать быть турком, должен доказать, что не напрасно на тебя тратили при крещении освященную воду. А если ты будешь продолжать обращаться со мной, словно с пашой, так я тебя прогоню с глаз долой. Запомни себе это!

Кутайсов вытянулся и встал в почтительной придворной позе. Что-то скорбное "а мгновение дрогнуло в его лице, а затем сменилось облаком изящной мечтательности.

Но только на мгновение. Мечтательность сменилась злобой; злоба светлой, преданной улыбкой. И вся эта смена чувств пронеслась на его интересном лице с какой-то фантастической быстротой.

-- Ваше высочество, - грустно ответил он, - с того момента, когда турецкий мальчик попал в руки русских солдат и прихотливый случай дал ему великую честь служить русскому цесаревичу, он полюбил своего господина так, как не полюбит больше никого и никогда. Так что же мне делать? Ваше высочество довольны предстоящим, радуетесь будущему, видите в нем залог счастья. Я же не жду ничего хорошего от этого сватовства. Но смею ли я смущать радость возлюбленного господина? Так и льется с уст уклончивый ответ, который вашему высочеству кажется собачьей ужимкой. Что же мне делать, если я не могу делить радость вашего высочества!

-- Что же тебя тревожит? Ты боишься за себя? Но я не расстанусь с тобой и после свадьбы, Иван!

-- Не о себе беспокоюсь я, ваше высочество, но, любя вас, я не могу забыть о тех, кто любил и любил моего господина. И, видя радость вашего высочества, я не могу забыть о тех слезах, которые льет теперь Чарновская...

-- Как ты смеешь лезть ко мне с нею как раз в этот момент! - крикнул Павел, стукнув кулаком по туалетному столу и покраснев от гнева.

-- Я глубоко провинился перед вашим высочеством, - ответил Кутайсов, покорно склоняясь перед наследником, - но нельзя противиться прекрасным глазкам Чарновской, когда она просит о чем-нибудь. Она хочет во что бы то ни стало взглянуть на возлюбленного перед тем, как ей придется навсегда расстаться с ним. И вот я взял на себя смелость довести до слуха вашего высочества эту просьбу, даже если это будет стоить мне здоровой потасовки!

Подвижное лицо Кутайсова изобразило комический ужас от ожидаемой экзекуции, и Павел не мог удержаться, чтобы не расхохотаться.

-- Ты и в самом деле подвергаешь себя большой опасности, Иван, если не с моей стороны, то со стороны императрицы. Ты ведь знаешь, что ее величество строго запретила даже произносить в моем присутствии имя Софьи, не то, что видеться с нею. Против моей державной матушки не пойдешь: у нее ведь всегда на первом плане государственная необходимость, ну, а мое сердце... О таких пустяках, конечно, не думают!

Кутайсов снова подскочил несколько раз и сказал:

-- Что и говорить, ослушание приказания ее величества - проступок тяжелый и опасный, но, когда любишь своего господина так, как я, и когда примешь заранее все меры, то... А меры я все принял, ваше высочество!

Павел испуганно вздрогнул и на мгновение задумался.

Он и жаждал этого свидания, и боялся его. Кутайсов с хитрой улыбкой наблюдал эту игру чувств, отражавшуюся на лице Павла.

Кутайсов таинственно кивнул и указал рукой на ковровую дверь, находившуюся в глубине комнаты.

Павел вскочил и хотел броситься туда, но в это время в комнату вошел лакей и доложил, что граф Панин желает видеть его высочество. Через минуту граф уже входил в комнату и с ласковым достоинством приветствовал своего царственного питомца; но лицо графа приняло укоризненное выражение, как только он заметил, что с туалетом великого князя дело не очень-то подвинулось. Он достал свои осыпанные бриллиантами часы, справился с показанием стрелок и затем медленным взором оглядел наследника с ног до головы.

Граф Панин был одним из наиболее достойных и уважаемых кавалеров русского двора, и почетное назначение воспитателем великого князя свидетельствовало, с каким доверием относилась к нему императрица. К том уже он неоднократно доказал как высшее бескорыстие, так и государственные способности, почему Екатерина назначила его кабинет-министром и с особенным удовольствием советовалась с ним в важных вопросах. Женитьба великого князя клала конец обязанностям Панина как воспитателя, но, отличаясь анекдотической точностью и пунктуальностью, граф считал, что его гувернерство кончится только после брака, а до этого момента он все еще ответственен за действия питомца. Поэтому-то он и счел своим долгом проверить, готов ли великий князь к приему иностранных гостей.

-- Ваше высочество, - сказал он, - ровно через двадцать минут я вернусь сюда, чтобы сопровождать вас в парадный зал ее величества. Через тридцать минут мы уже должны стоять на ступенях трона, а пять минут понадобятся нам на прохождение разделяющих нас покоев. Я надеюсь, что ваше высочество примете это во в внимание и будете готовы к назначенному сроку.

Великий князь ворчливо обещал постараться не опоздать.

-- Вот еще что, ваше высочество, - сказал Панин, - я должен сказать вам кое-что по секрету. Выслушайте меня внимательно, но тем временем продолжайте заниматься своим туалетом, а то мы не поспеем к назначенному часу. Пусть Иван делает свое дело - он может слушать то, что я скажу, потому что этот хитрый парень все равно знает все, что здесь делается.

Великий князь вновь отдался искусным рукам верного Ивана, который торопливо принялся приводить в порядок его туалет.

Граф Панин еще несколько раз торжественно прошелся взад и вперед по кокнете к потом, остановившись перед стулом Павла, загонорил:

-- Я должен сделать вашему высочеству сообщение, касающееся девицы Софии Чариовской. Ее величество всемилостивейше озаботилась дальнейшей судьбой этой особы; впрочем она вполне заслужила такое внимание той услугой, которую она оказала государству.

Панин остановился, как бы взвешивая дальнейшие слова; Павел с удивлением взглянул на него, нетерпеливо дожидаясь объяснения столь странного вступления.

-- Согласно приказанию ее величества фрейлина София Чарновская покидает завтра Россию, чтобы отправиться во Францию с избранным государыней супругом. Честь вести к алтарю девицу Чарновскую выпала на долю графу Ростопчину. Довольны ли вы, ваше высочество, этим?

-- А почему мне быть довольным или недовольным? - с каким-то испугом ответил Павел. - Какие права могут быть у меня на Софию Чарновскую, раз мать озаботилась и моим, и ее браком? Хотя нас и связывали самые тесные, самые нежные узы, но нам приходится расстаться без последнего "прости". Что же делать, такова воля ее величества...

-- Да, - важно и серьезно сказал Панин. - ее величество не желает никаких прощальных свиданий между вами. Императрица строго приказала следить за тем, чтобы это приказание было в точности соблюдено. Надеюсь, что здесь не было предпринято что-либо в этом направлении?

Граф строго и внимательно посмотрел на Павла и камердинера, но лица обоих оставались совершенно невозмутимыми.

-- Ваше величество, - ласково продолжал Панин, - вы должны отныне всецело посвятить свои мысли новому восходящему солнцу. Одна из тех немецких принцесс, которые приглашены на сегодняшний прием к ее величеству, должна стать отныне вершительницсй вашей судьбы. Ей и только ей должны принадлежать теперь все ваши мысли. Когда ее величество год тому назад решила, что вашему высочеству пора сочетаться браком, то ее царственная заботливость и предусмотрительность пошли гораздо дальше, чем это обыкновенно принято. Нашлись люди, которые принялись нашептывать государыне императрице, будто не имеет ни малейшего смысле заботиться о совершении этого важного обряда, так как физическая слабость и некоторые недостатки все равно не позволят вашему высочеству стать отцом, а между тем только это и оправдывает в государственном отношении бракосочетание наследника. И вот тогда было решено подвергнуть испытанию темперамент и супружеские способности вашего высочества. Припомните, ведь не личная склонность бросила вас в объятия фрейлины ее величества. Только высокая мудрость императрицы направила внимание ваших чувств на пламенную польку. Да, да, ваше высочество, во избежание всяких недоразумений, скажу вам прямо, что связь с Чарноьской была просто пробным камнем, посредством которого с,с величество хотела решить, не подвергнется ли молодая жена наследника русского престола той участи, которой чуть-чуть "с подверглась когда-то сама ее величество. Словом, было решено проверить, поскольку ваше высочество способны быть мужчиной. Чарновская вполне оправдала доверие ее величества с достойной восхищения пунктуальностью, а это создало блестящее доказательство лживости утверждениям клеветников. Вот тогда-то и был окончательно решен вопрос о браке вашего высочества!

В то время как Панин говорил все это, Кутайсов закончил туалет великого князя.

Павел встал, подошел к Панину к взволнованно посмотрел в честное, серьезное лицо своего воспитателя.

-- Ты кончил? - спросил Павел камердинера. - Тогда уходи вон!

Иван повиновался не без явного неудовольствия. Как только дверь закрылась за ним, выражение лица Панина сразу изменилось.

-- Ваше высочество, - сказал он с заискивающей ласковостью, которую трудно было предположить в нем, - мне очень хотелось сказать вам одно словечко, но меня связывало присутствие этого отвратительного субъекта. Поверьте, что я многое сказал бы совершенно иначе, если бы не имел оснований предполагать, что этот Кутайсов - просто шпион императрицы. Очень хорошо пускать таких людей по ложным следам...

Павел с испуганным изумлением посмотрел на Панина и воскликнул:

-- Оставим это, - ответил Панин, - не будем останавливаться на точных определениях. Здесь, в Петербурге, где царит единственная самодержавная воля, нс знающая границ и пределов, каждый может оказаться шпионом...

У великого князя вырвался легкий крик. Панин продолжал:

-- Я предвижу, что сегодняшний день будет чреват последствиями. Вашему высочеству предстоит вступить в новую эпоху своей жизни. Выбрав себе невесту и вступив в брак, выше высочество становитесь совершеннолетним, получите собственный придворный штат. Вам предстоит стать влиятельной политической личностью, которая - я надеюсь на это! - будет проводить в жизнь свою собственную политическую систему. До сих пор я гордился, что мог называть ваше высочество своим воспитанником и учеником, а теперь я молю небо, чтобы мне дано было дожить до новой эры, той, которая в моих мыслях неразрывно связана с личностью вашего высочества. И - простите ваше высочество! - я прошу в то же время, чтобы эта эра наступила поскорее. Поверьте старому, поседевшему в трудах государственному человеку: жизнь быстрее изменяется в формах, чем государственная система. Поэтому даже самая лучшая политическая система способна устареть, раз она применяется слишком долго. Развитие всей жизни государства способно задержаться, если система управления не соответствует духу времени. Я могу смело и открыто сказать, что мы отстали теперь. Значит, вся надежда России на ваше высочество!

Павел продолжал мрачно и задумчиво ходить по комнате взад и вперед в такт речи Панина. Тот подошел к нему и продолжал еле слышно шептать на ухо:

-- Великий князь, отечество с доверием и надеждой взирает на вас! Ведь престол по праву принадлежит вам с самого момента таинственной кончины вашего державного батюшки. В данный момент он занят слишком близким вашему высочеству человеком, чтобы говорить о правах.

Но ведь вообще ваше право не потеряно, а только отсрочено вступление его в силу...

-- Бога ради, граф! - почти с отчаянием воскликнул Павел, - не будем говорить об этих вещах! Я не могу говорить об этом!

Великий князь был бледен и казался взволнованным до глубины души. Он то смотрел с тревогой и ужасом на графа Панина, как бы умоляя его не продолжать, то посматривал с беспокойством на ковровую дверь, за которой должна была находиться свидетельница всего этого опасного разговора.

-- Не бойтесь ничего! - твердо сказал ему граф. - Имейте доверие ко мне, в России найдется немало людей, которые готовы будут пожертвовать своей жизнью за счастье вашего высочества. Мной вы можете располагать, как самым верным и преданным слугой вашим.

Сколько уж лет я только и думаю о том моменте, когда можно будет образовать партию великого князя Павла.

Эта партия теперь уже имеется налицо, у нее существует своя программа, она только ждет того решительного момента, когда вашему высочеству будет угодно вступить в командование ею!

Теперь Павел уже не ходил, а бегал от волнения по комнате. Время от времени его глаза сыпали целые потоки молний на графа, который стоял перед ним в почтительной позе. Наконец он ответил:

-- Лучше не будем говорить, милый граф, ничего такого, что могло бы очень ке понравиться моей августейшей матери и государыне. Ее величество изволит благополучно здравствовать, и я, как почтительный сын и первый подданный государства могу только молить Бога о продлении ее дней. Поверьте, граф, я хочу только одного: быть в состоянии всегда оставаться покорным сыном... Не пора ли нам отправиться в покои императрицы? Ваше сиятельство говорили прежде, что в моем распоряжении всего каких-нибудь полчаса, и, по-моему, этот срок давно истек!

Панин хитро улыбнулся и поклонился наследнику самым почтительнейшим на свете поклоном.

-- Я понимаю, ваше высочество! Вы знаете меня, старика, только как строгого воспитателя, но еще придет время узнать меня как следует со всех сторон! Вы совершенно правы: переход был слишком неожидан и резок. Но я уже имел честь объяснить вашему высочеству, чем был вызван мой предыдущий тон... Оставим это и займемся более радостным разговором... ну, хотя бы о госпоже Чарновской!

-- Да, да, о госпоже Чарновской, - весело повторил Панин. - Только не гневайтесь на старика, ваше высочество; как истинный педант, я должен сначала взглянуть на часы.

-- При чем здесь часы? - почти в бешенстве крикнул Павел.

-- Ваше высочество изволили заметить, что по всей вероятности у нас нет времени медлить долее и что срок явиться к ее величеству давно истек. Но, представьте, ваше высочество, какое дело: оказывается, я совершенно непонятным образом ошибся, и в нашем распоряжении имеется еще добрых полчаса, которые вы можете употребить по своему желанию. Вот увидите, что я не из тех, кто вкладывает палки в колеса - и, сказав это, хитрый царедворец указал рукой на ковровую дверь, из чего можно было видеть, что граф с самого начала был посвящен в тайну ожидаемого свидания.

Но он с улыбкой сообщника подмигнул великому князю и сделал жест, который говорил, что его величеству предоставляется полная свобода действий.

готовый в любой момент на любую интригу, запрятал сюда красавицу-польку. Но потом я решил убедить вас, ваше высочество, насколько серьезно я готов предоставить себя в ваше полное распоряжение. Партия великого князя Павла находит во мне такого ревностного приверженца, что как в великом, так и в малом я готов поставить все на карту, чтобы служить своему царственному господину!

Сказав это, Панин с грацией прирожденного аристократа подошел к ковровой двери и открыл ее, нажав на секретную пружинку, тайна которой ему была отлично известна.

Из потайной двери показалась грациозная женская фигурка, сверкавшая ослепительной красотой. Панин отступил назад, подошел к великому князю и шепнул ему на ухо:

-- Теперь, ваше высочество, вы можете воспользоваться остающимся временем, чтобы обо всем пе переговорить с госпожой Чарновской. Но осмелюсь обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Вы только что изволили сказать, что желаете одного, а именно быть всегда покорным сыном. Оставляю вас в надежде, что вы и во время свидания с Чарновской не измените этой покорности, потому что вы должны понять, чем руководствовалась ее величество, запрещая вам видеться. Прошлое кончено, ваше высочество, кончено навсегда: не пытайтесь переживать его вновь!

-- Встань, Соня, пожалуйста, встань! Ну, какая ты!..

Да полно, Соня! - смущенно пробормотал Павел, стараясь поднять польку.

Но она во что бы то ни стало хотела оставаться в прежней униженной позе. Первый момент высшей радости сейчас же сменился приступом горя, и слезы бурными потоками текли из ее прекрасных глазок.

-- Нас разлучают, Павел! - рыдая вскрикнула она, полуприподнимаясь и страстно обвивая его шею белыми, выхоленными руками. - Какая непонятная жестокость!

Завтра я должна буду выйти замуж за старого урода, с которым уеду во Францию. Что же будет с нашим мальчиком, с нашим славным, дорогим Симеоном Великим[Об этом см. у Кастера, Т. II, стр. 92], как нам его назвали?

Великому князю удалось наконец поднять ее с колен и довести до дивана, где он долго держал ее в своих объятиях, не говоря ни слова.

Вдруг она высвободилась из его объятий, долгим, любящим взглядом посмотрела ему в глаза и, положив руки на плечи, сказала, с мгновенным переходом к почти веселому спокойствию:

-- А в конце концов все-таки надо примириться с нашей участью! Я рада, что мне дали возможность хоть увидеть тебя еще разок, мой ненаглядный Павел. Что оставалось мне делать долее при дворе? То, что от меня требовалось в интересах русской короны, я сделала. Теперь моя песенка спета, в Петербург прибыл целый корабль, доверху нагруженный немецкими принцессами, ты должен жениться, и за это взялись очень ретиво. Софья Чарновская стала лишней... Ну, что же, постараюсь получше устроиться в Париже. Там весело живется, а я уж сумею сойтись с обществом. Мой генерал очень стар, а это - тоже немалое достоинство: особенно мешать мне не будет... Если бы только я могла знать, что станется с нашим сыночком!

-- Когда-нибудь он станет отменным солдатом, об этом позабочусь уж я! сказал Павел, торжественно протягивая руку Софье. - Я о нем не позабуду, можешь быть спокойной. Пусть послужит русскому оружию[Симеон Великий служил в чине флотского капитана под начальством контр-адмирала Тревенена в шведскую войну, в которой блестяще отличился"поссорились" - у нас не было ни одной грустной минутки! Ты - такая забавная, такая веселая, ты так умела разогнать мои грустные думы и примирить меня с тяжестью моего положения.

Будь счастлива, Софья, а я тебя никогда не забуду!

И опять лицо изменчивой, как погода, польки сразу омрачилось, она снова бурно зарыдала, обвивая шею великого князя и цепляясь за него, словно решив не отдавать его никому и никогда...

-- Вы уже готовы, ваше высочество, и наверное заждались меня? - сказал он, делая вид, будто не замечает плачущей женщины.

Он что-то нежно шепнул Чарновской, и Софья покорно встала и вышла через потайную дверь.

Вскоре комната наполнилась чинами свиты, которые выстроились в подобающем порядке. Великий князь торжественно направился в покои императрицы.