Мщение оскорбленной женщины

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Мщение оскорбленной женщины (старая орфография)

МЩEHIE
ОСКОРБЛЕННОЙ ЖЕНЩИНЫ,
ИЛИ
УЖАСНОЙ УРОК
для
Развратителей невинности.

О вы! мрачные произведения меланхолического духа обитателей Англии - вы ни что иное, как одне только смешные басни перед тою повестию, в справедливости которой я могу ручаться. Какие ужасы! Какая цепь злодеяний!.. Не знаю! в состоянии ли будет перо мое начертать их?..

Госпожа Феланзани жила несколько лет в Сицилии, где, казалось, поселилась она навсегда, хотя Сицилия не была её отечеством, и хотя она не имела там не только никакой родни, но даже ни одного знакомого. Состояние и участь её были совсем не известны. Приехав в Сицилию, она купила древний замок Санмарко, построенный между крутых утесов на берегу моря; велела сделать в нем некоторые починки, которых требовала его ветхость, и поселилась в нем.

С нею вместе приехали: мальчик лет семи, девочка трех лет, старой управитель и двое лакеев. Кроме некоторых крестьян и их жен, которые снабжали замок хлебом, кореньями и травами, ни один чужой человек не хаживал к ней; она сама никогда не оставляла своего уединения, которому, казалось, посвятила себя самовольно.

Такой образ жизни легко мог возбудить любопытство; и как она была хороша собою, или можно сказать даже и прекрасна, то некоторые молодые люди из Патти вознамерились возвратить ее обществу. Те, которые были смелее, являлись к ней едучи на охоту, как будтобы желая навестить ее; но они были так холодно принимаемы, что скоро потеряли охоту посещать ее. Госпожа феланзани несколько времени была предметом разговоров в обществах города Патти; но все это напоследок (так как обыкновенно бывает) кончилось тем, что об ней забыли.

Прошло уже двенатцать лет после приезда её; все сие время употребила эта удивительная женщина на образование тела и разума того молодого человека, которого привезла она с собою и которого называла своим племянником. Чтож касается до девочки, то ее еще на пятом году не видно уже было в замке.

В это время Госпоже Феланзани было уже тритцать осьмой год; и ее все еще можно было назвать прекраснейшею женщиною. Благородной и величественной вид заставлял почитать ее и удивляться ей; улыбка её показывала любовь, черты лица её были прекрасны и правильны; следы огорчения и задумчивости, которые образовали их, делали лице её гораздо значительнее и занимательнее. С первого взгляду можно было полюбить ее. Кажется, эта женщина сотворена природою для того, чтоб быть во всем необыкновенною; она была совершенна во всех мужеских упражнениях, владела шпагою и управляла лошадью с удивительною ловкостию, силою и искусством. Она бегала, прыгала с чрезвычайною удобностию, и вместе с этим была так сведуща во всем относящемся к воспитанию, что без помощи учителей сама научила своего племянника всем сим упражнениям и сделала его любезным молодым человеком.

Племянник был велик ростом, хорош собою и очень похож на свою тетку. Все то, чему она его учила, понимал он удобно, и совершенно отвечал её стараниям. Однакож будучи также тих и скромен, как она, не имел он в своем нраве её твердости и некоторой гордости.

почти лет и казались привязанными к своей Госпоже.

Тайная скорбь видимо съедала сию удивительную женщину: всякую минуту, которая не была посвящена на учение любезного её племянника, проводила она на террасе замка со стороны моря, откуда в ясную погоду можно было видеть берега Италии и даже Сардинские, которые мерцали в отдалении. Тут же проводила она часть ночей; - сон убегал её глаз. Облокотясь на морской камень, устремляла она глаза на сию стихию, которой непрестанное волнование изображало её сердце. В таком положении проводила она по нескольку часов, будучи погружена в безчувствие подобное смерти.

Иногда прерывала она ужасное молчание сей пустыни, соединяя свой приятной голос с шумом волн, раздробляющихся обе утесы, на которых возвышалась терраса, и всегда не вольно вырывались из её сердца следующия слова:

Когда не выходила на террасу, то удалялась в подземное жилище замка, куда еще никто не вхаживал, кроме старого управителя, надежного её поверенного.

Между тем Теодору был уже двенатцатой год; будучи привязан к своей любезной тетке, подле нее не имел он никаких желаний; но в часы уединения он думал о сем свете, которой был ему известен по одним только книгам, и которой ему очень хотелось видеть.

В один вечер Теодор пришед в свою комнату, хотел ложиться в постель; потухающая лампада едва уже освещала его комнату, как вдруг слышит тихой шорох; он оборачивается, смотрит и примечает вдали белое привидение, которое удалялось с поспешностию и весьма осторожно. Теодор стоял с минуту как вкопаной, потом бросился к привидению, которое вдруг изчезло, как изчезает тьма при появлении солнечных лучей Тщетно ищет он везде - привидение пропало; но двери были везде заперты.

Желая проникнуть сию тайну, он подходит к лампаде и хочет ее оправить; но она потухает в его руках, и он остается в самой глубочайшей темноте. Не смотря на свое безпокойство, он принужден был лечь в постель, где провел остаток ночи в размышлении о том, что видел. Явился день, но по его нетерпению слишком поздо, и как скоро можно было различит предметы, то он встал и возобновил свои поиски. Никак не мог он найти отверстия, в которое скрылось привидение: наконец уставе от безполезного своего искания, он возвратился в свою комнату, будучи разстроен душею и телом. К щастию Госпожа Феланзани не приметила его смущения и не спросила о причине его; иначе бы объяснение это стоило ему великого труда.

На другой день вооружась шпагою, которая заранее им была приготовлена, ознамерился он не спать целую ночь, сидя подл стола, на котором находилась его лампада. Медленно следовали часы один за другим, и уже было более полуночи, во он ничего еще не видал. Облокотившись на руку нечувствительно он заснул, и проснулся уже тогда, как тоже самое привидение поцеловало его. Поцелуй его показался Теодору чрезвычайно холоден. По движению, которое сделал он просыпаясь, привидение поспешно удалилось и опять изчезло, так что он не знал, куда оно девалось.

или от другого какого чувства сердце Теодорово билось так сильно, что он не мог пошевелиться. Привидение приближилось к нему на некоторое разстояние, посмотрело на него пристально, сильно вздохнуло и пошло опять назад. Теодор, будучи вооружен шпагою, бросается к нему, привидение бежит к двери, которая отворяется от руки его, и оно выходит. Теодор с поспешностию преследует его в темноте, останавливает его, хочет поразить..... О чудо!..... в рук его остается один только эфес. Клинок изчезает. С бешенством бросает он его, и схватив мнимое привидение, хочет повалить его. В сем ночном сражении он ощупывает члены, которые кажутся ему стольже хладны, как мрамор.

Привидение сильно защищается и хочет вырваться из рук его; ногам их встречается лестница; они колеблются, оба упадают, но в падении своем разлучаются. Теодор лежал без чувств от удара; ночной его противник приближается к нему, кладет руку на его сердце, от которой он содрогается, целует его еще раз и подобно молнии изчезает. Пришед не много в себя Теодор избитой, с великим трудом встает и хочет итти в свою комнату; но он заблуждается и не может найти ее. Наконец подымаясь и спускаясь по многим лестницам, вдруг он очутился на террасе перед Госпожею Феланзани, которая проводила тут часть ночей, оплакивая свои нещастия, и в сем уединении находила пищу для своей меланхолии и горести.

Что делает мой Теодор в такое время и в таком месте, спросила она его смущенным видом? Говори..." Теодор, дрожа еще от ужаса, рассказывает ей о привидении, при воспоминании которого волосы его подымаются дыбом. Он думает, что тетка его при сем повествовании будет дрожать.... Но как изумился, когда она с таким суровым видом, какого он еще не видал на лице её, сказала ему следующее; Теодор, не ужь ли ты почитаешь меня столь легковерною и безумною, что думаешь меня заставить верить своим басням! Я запрещаю тебе говорить об этом! - Не уже ли ты думаешь наблюдать за моими поступками? Горе, горе тебе, естьли ты будешь стараться проникнуть тайну, которая должна некогда тебе открыться; но только не теперь. Я ожидаю от милого моего племянника услуг, которые отчаялась бы от него получить, естьлиб сказанное было справедливо. Будет время, будешь время, которое может быть уже не далеко, когда загадка теперешних слов моих тебе объяснится. Поди отсюда и берегись, чтоб никогда не приходить на эту террасу после двенадцати часов ночи; иначе здесь твоя смерть. Смерть.... Повторило в замке эхо; она задрожала, бросила вокруг себя робкой взор и тихими шагами удалилась.

С помощию первых лучей солнца Теодор возвратился в свою комнату, где провел целой день, размышляя о вещах, поразивших его ночью, и о таинственных словах своей тетки. Госпожа Феланзани целой день сидела, запершись в своей комнат, и следовательно он имел время предаться собственным своим размышлениям.

После обеда он опять возвратился в свою комнату, и думал о привидении, которое с нескольких дней ему является. - Вдруг глаза его устремляются на бумагу, лежавшую на стол, которой он до сих пор еще не видал; он берет ее, развертывает и читает следующее:

"Ежели Теодор хочет знать существо, которое он преследовал сегоднишнюю ночь, то должен он обещать сперва полную верность. Он не должен опасаться той, которая готова пожертвовать своего жизнию для его спасения. Выстрел в его комнате, сделанный какъбы по неосторожности будет знаком его согласия."

Без подписи - сказал Teодор, прочитав записку - "нет нужды, продолжал он, помолчав не много, какая бы ни была эта тайна, я хочу открыть ее, потом схватив ружье, которое принес он еще поутру в свою комнату, сказал громко; "Ангел или дьявол, существо невидимое или вещественное, прими обещание, которого ты требуешь. Сказав это, он спустил курок и эхо старого замка повторило выстрел. При сем звук, достигшем в самые глубокия подземные жилища, Госпожа Феланзани тот час прибежала. Теодору легко можно было уверить ее, что выстрел сделался от того, что он не осторожно чистил ружье; выдумка была похожа на правду, и Госпожа Феланзани поверила ей.

Она смотрела пристально на Теодора, который дрожал, боясь, чтоб она не узнала причины выстрела, потом подошед к нему и с нежностию обняв его... я не буду делать, сказала она, моему Теодору новых упреков за случай нынешней ночи; я уверена, что не сделает он в другой раз такого поступка, за которой я имею право быть на него в неудовольствии; он знает, что я его люблю, прибавила она поцеловав его, и что ищу одного только его щастия; знает, что щастием своим будет он обязан одной мне; что во всей природе не имеет он ни с кем связей кроме меня, и что я одна для него все. Я не требую, не прошу больше ничего, кроме неограниченной откровенности и послушания, они составят его щастие. Что касается до меня, продолжала она, подводя его к окну, из которого видно было поле, "я не могу более надеяться быть щастливою на земле; надежда, спокойствие, щастие - все пропало! посмотри в поле, - всякая травка, цветок, всякой листик, оживает каждой год после долгой и суровой зимы: но хлад, которым покрыто мое сердце, потушил во мне надежду получить опять то щастие, которое так скоро изчезло. Так мне ним надежды получить его в этой жизни. Дай Бог, чтобы хотя в будущей была я шастливее..... Но я не смею надеяться. Естьли я нахожу еще его на земли, то это в том, чтоб видеть щастливым моего любезного Теодора. "После сих слов глаза её наполнились слезами, она отворотилась, чтоб скрыть их от своего племянника; но он их приметил и сам плакал.

Амброзио (так назывался старой управитель) в это время возвратился в замок: он тотчас пришел в Теодорову комнату к Госпоже Феланзани. Государыня, кричал он с некоторою поспешностию, смешенною с гневом и страхом: мы открыты; Граф Дон Морицио жив.... О! небо вскричала она. - Он ходит около замка, продолжал Амброзио; я видел его очень близко, не будучи им примечен, и я точно уверен, что это он. Может быть ему показали ваше убежище; я боюсь, чтоб вы, чтоб жизнь ваша.... Амброзио вдруг остановился и не мог продолжать. Госпожа Феланзани подумала не много, и потом сказала ему: "Амброзио, принеси мои рапиры: посмотрим Теодор, искусен ли ты, Teодор был побит. - "Это бы значило подвергать его опасности, продолжала она, и мщение мое пропало бы..... Теодор, я тебя оставляю, и может быть никогда больше не увижу; но как бы долговременно ни было мое отсутствие, я приказываю тебе уважать почтенного Амброзио также, как меня и исполнять все его приказания, как мои собственные."

Она сошла в свою комнату, и чрез час после того Теодор, которой стоял все еще у окна, увидел, что вороты замка отворились и в них выехал человек верхом, которой с поспешностию удалился. Ворота затворились - и он не видал больше ничего.

Эти непонятные разговоры и разные случаи, которые скоро следовали друг за другом, изгладили из его памяти привидение, и он хотел уже ложиться, как вдруг увидел его подле своей постели. Теодор не мог при сем случае не почувствовать некоторого ужаса; но он скоро ободрился, увидев в нем самую прекрасную девицу, которой ласковой и приятной голос скоро достиг до его сердца. Некоторой тайной союз, казалось, соединял его с нею: он смотрел и ничего не видал, слушал и ничего не слыхал; одним словом, он занимался только тою, которая представилась его взорам. Теодор, сказала она, ты конечно удивляешься, видя меня здесь. Но ты еще больше удивишься, узнав мои чувства.

Я полюбила тебя с самого того дня, как тебя увидел, полюбила также сильно. Как ненавижу одну женщину... Госпожу Феланзани, спросил Теодор?... Я не знаю её имени, но с тех самых пор, как я родилась, из женщин видела только ее одну, видела только для того, чтоб получат от нее всякой день тысящу огорчений и кусок черного хлеба, которой часто я омочала своими слезами. Я бы точно не перенесла этих мучений, естьлиб Небо не послало мне на помощь Ангела утешителя в одном почтенном человеке.

Как бы то ни было, я говорю с тобою в первой раз, но так в тебе уверена, что могу открыться в тех нежных чувствах, которые ты во мне возбуждаешь; я хочу открыть тебе свою тайну; и надеюсь, что ты не употребишь во зло ни того ни другого.

Пустынник, которой живет в уединении среди утесов, на которых возвышается этот замок, и которому, не знаю почему, известно все расположение замка и все потаенные двери, нашел меня в моей темнице, где эта безчеловечная женщина содержит меня с самого моего младенчества; он сжалился надо мною, приносил мне пищу получше и особенно старался о моем воспитании, которое женщина эта пренебрегала. Он выучил отпирать меня некоторые старые двери этого замка, в чем есть особливая тайна. Твоя дверь конечно в этом же числе. Он велел мне выходить только ночью, и стараться убегать тех комнат, в которых живут; я исполнила в точности его приказание, и со мною ничего не случалось. Один раз однакож прогуливаясь на террасе, которой подошву омывают воды Средиземного моря, увидела я свою тиранку, она стояла подле стены, и, казалось, в глубокой задумчивости пристально смотрела на волны. Я скрылась от её взоров, и ночные мои прогулки с тех пор были на верху башни над твоею комнатою.

В один день в задумчивости отворила я твою дверь. Я подошла, - ты спал; увидела тебя и ощутила какое-то странное чувство. Я пришла в твою комнату на другой день, на третий; всякой день привлекало меня какое-то удовольствие, которому я не могла противиться. Я сказала об этом своему благодетелю, которой сперва опорочивал мою склонность, и сказал мне, что в дом называют тебя племянником той, которая поступала со мною так жестоко. Наконец, любовь возторжествовала над его мудрыми советами, - я продолжала мои ночные посещения. Ты меня увидел; в первой раз я испугалась тебя и убежала. Днем просила я своего покровителя, чтоб он осмотрел твою комнату; он увидел твою шпагу, боялся следствий и искустным образом вынул клинок. Ночью я пришла опять, ты меня преследовал, и без его предсторожности тут была бы моя смерть. Твое падение меня испугало, я боялась, чтоб ты не ушибся и ушла от тебя тогда уже, когда уверилась в противном. Чтоб избегнуть новых опасностей, решилась я открыться; теперь желание мое исполнилось. Я щастлива, я подле Теодора и могу свободно говорить ему.

как Госпожи Феланзани; но она была также мила и чувствительна; на лице её видны были следы той приятной задумчивости, которыми украшалась физиогномия Госпожи Феланзани, с тою только разницей, что в ней не видно было той строгости, которая от непрерывных нещастий видна была на лице последней. Безо всякого принуждения сердце Теодорово покорилось любезному привидению. В тех летах, когда чувства начинают обнаруживаться, душа его только искала предмета, которой был бы достоим её внимания; она нашла его - и полюбила эту милую, невинную девушку. В один час уже был он влюблен с нее страстно. Начинало разсветать и им должно было разстаться. Теодор лег опять в постель и думал только о своей прекрасной.

Теодор проснулся - и Амброзио был уже в его комнате. Нетерпение и безпокойство изображались на лице его; он спросил, не имеет ли Теодор в чем нибудь нужды; тебе не льзя выходить из своей комнаты, присовокупил он наконец и с скоростию удалился.

Страсть, которая овладела сердцем Теодора, не позволяла ему заняться обыкновенными его упражнениями, целой день провел он у окна, думая о любви своей. Шум и волнение, которые происходили внутри замка, ни мало не занимали его, воображение его невольно занималось милою незнакомкою; ночью должен он был ее видеть, и ночь не так скоро наступала, как бы ему хотелось.

Наконец он дождался вожделенной минуты, - и милая его красавица явилась сопровождаемая почтенным старцем. Несколько седых волос покрывали чело его, блистающее всеми добродетелями; почтенная борода его досязала его груди. Теодор открыл ему свое любопытство в разсуждении всего, что казалось ему странным и заслуживающим его внимания. - Старик удовлетворил, сколько мог, его вопросам. Наконец, когда спросил его, что могло заставить его жить в такой дикой пустыне? старик отвечал: "злоба людей, доброй молодой человек, злоба людей" которой можешь быть ты не испытал.

Я единственной наследник одной почтенной фамилии, почтенной по своим добродетелям и знатности, известной своими нещастиями. Естьли история моих нещастий не может быть вам полезною, то по крайней мер она вас научит знать людей; но прежде, нежели начну я свою повесть, нужно мне собраться с мыслями и укрепить свое сердце... Завтра удовольствую я ваше любопытство, эта отсрочка мне нужна. Между тем знайте, что я был настоящий хозяин этого замка; и что для меня не трудно сюда входить, потому что мне только одному известны все тайные замки здешних дверей.

Несколько лет назад не время моей отлучки жадные мои родственники и все мое нещастное семейство почли меня погибшим; и не желая обстоятельнее обо мне разведывать, воспользовались моим имением. Госпожа Феланзани купила у них этот замок... Но скоро начнет разсветать; - и так до завтра. "Сказав эти слова, он удалился вместе с молодою девушкою, а Теодор не раздеваясь, бросился в свою постель.

Он начал засыпать уже на разсвете, и едва заснул, как вдруг услышал, что у ворот кто-то сильно стучался. Он подбежал к окну, и увидел того-же самого человека, которой за два дни перед тем уехал из замка, и которого он точно почитал Госпожею Феланзани. Спустя несколько минут выехал из замка Амброзио и за ним оба лакея; они поскакали по той дороге, которая вела к лесу, и в густоте его скоро пропали. Не больше, как через час, Госпожа Феланзани пришла к нему в комнату. Она обняла его и с нежностию прижимая его: "я отомщена и отмстила за моего Теодора." Как это! спросил Теодор... Ты скоро все узнаешь: отвечала она, и ты увидишь, как много тебя любит твоя ма.... тетка.... Она побежала на встречу к Амброзио, которой показался на лугу,

Он вез на своей лошади раненого человека; оба лакея за ним следовали. Вдали гнались за ними несколько человек верхом. При приближении Амброзио, ворота отворились; но как скоро он въехал на двор, то они опять были заперты. Несколько выстрелов со стены разсеяли гнавшихся; скоро они удалились с ужасными угрозами.

Теодору принесли обедать в его комнату; ему не велено было выходить из нее. Пустынник пришел к нему, как скоро наступила ночь, и сказал, что молодая незнакомка его еще не приходила. Они ждали ее до двух часов утра, но напрасно. Тогда узнав от старика, что темница, в которой она была заключена, должна иметь отверстие на террасу, оне простился с ним, и не смотря на запрещение Госпожи Феланзани, побежал туда, чтоб узнать о той, которую любил он больше самого себя. Он пересмотрел все подземные отверстия, но все без пользы; наконец услышал он слабый голосе, которой называл его по имяни; он побежал на этот голос и нашел нещастную свою незнакомку подле окна, которое было на ровне с землею, так что его со всем не льзя приметить.

Девушка сказала ему, что днем приделали новой замок к её двери, и что она не могла никак его отпереть; почему заключала, что узнали об её ночных прогулках. Между тем, как они разговаривали и выдумывали способы, чтоб им видеться, показалась Госпожа Феланзани, она шла с скоростию. Пораженный её внезапным появлением Теодор почти без чувств упал на землю. Госпожа Феланзани прошла мимо его; она говорила сквозь зубы, глаза её были мутны и не подвижны.....

Вид её был ужасен. "Приближилась минута мщения, сказала она, не приметив Теодора." Она уже приближилась: вероломный должен умереть, и ты также от безчеловечной измены - и ты также должна умереть...." Сказав сии слова, она поворотила в другую сторону. Теодор был уверен, что тетка его не приметила; но он весьма опасался, чтоб не приключилось чего нибудь его любезной, к которой по его догадкам должны относиться последния слова Госпожи Феланзани.

Молодая его приятельница рассказала ему дорогу, которая вела в пустыню, и он побежал просишь у старика совета: не безпокойся об ней, сказал он, и возвратись в свою комнату. Я собью замки, которыми она заперта, и в случае опасности спасу ее. У меня еще кое что осталось от моего прежнего богатства; с нею решусь я возвратишься опять в волнуемое море света. В таком случае не старайся спасти свою любовницу - ты себя этим погубишь. При малейшей опасности беги отсюда в Мессину; в трактире Коронованной главы спроси Графа Сен-Марка, и ты верно там найдешь меня с моею молодою воспитанницею.

По некоторым слухам, которые дошли до меня чрез соседних крестьян, я думаю, что туча, которая собирается над твоею теткою, скоро обрушится. На нее тайно жалуются, подозревают ее, и даже обвиняют в великих злодействах.... Я не намерен об ней судить... Но этиже крестьяне сказывали, что вчера она увезла с собою полумертвого Гишпанского посланника, находящагося при Сицилийском Короле.

Отдай эту записку своей тетке; скажи ей, что бумажка была привязана к камню, которой бросили на террасу. Хорошо, естьли она воспользуется этим советом!

Уже было очень светло; Теодор с поспешностию возвратился в замок. Он приметил везде такое смятение, какого до сих пор не было в этом жилище тишины и уединения; ходили, бегали, и хотя он всех спрашивал, но никто не отвечал на его вопросы, это приводило его час от часу в большее безпокойство; он боялся, чтоб эти приготовления не были опасны для его любезной. Все приводило его в ужасе; он был в чрезвычайном безпокойстве, и ожидал с нетерпением минуты, которая должна была решить все его сомнения.

Он желал бы спасти ту, которую любил больше своей жизни; он желал также щастия той, которой обязан своим воспитанием, и для того не медля отнес своей тетке записку, полученную от пустынника, сказав ей, что она была привязана к камню, которой упал к его ногам, когда он прогуливался. Лишь только начала она читать, то вдруг вскричала "они хотят сделать это насильно! Гм!!!! Я не боюсь; они только ускорят минуту и следствия моего мщения: Ступай за мною Теодор; наконец узнаешь ты тайну, которая была от тебя скрыта с самого твоего младенчества..... От твоей решимости будешь зависеть и мое щастие, любовь моя, или ненависть." Она кликнула Амброзио и сказала ему; "запри хорошенько все двери замка и не пускай никого; естьли кто покажется на лугу, то скорее приди мне сказать." Отдав это приказание, взяла Теодора за руку, повела его в свою комнату, посадила подл себя, и посмотрев на него пристально, начала говорить следующее.

Горестные воспоминания возобновитесь в мыслях моих! Дни страха и ужаса, дни пороков! предстаньте глазам моим!!!!А ты мой Боже! ты, которой один только знаешь то, что привязывает меня к жизни - ты, которой сквозь мрак моих преступлений видишь мою душу, дай мне столько твердости, чтоб я могла еще вспомнить прошедшее, чтоб могла заставить говорить то существо, которого уже нет на свете! Покажи мне, что я невинна???? Ах..... с рук каплет кровь..... Сицилия не отечество мое; Гишпания видела мое рождение, Гишпания видела мои нещастия - и я удалилась из нея навсегда.... Я произошла от благородной крови Графов Монте-Маиоров; но к чему служит порода, ежели она не доставляет нам щастия!... Сын и две дочери составляли все семейство моего отца. К нещастию мы лишились матери, будучи еще очень молоды; и хотя отец наш своими попечениями заставил нас забыть, что у нас не было ее, однакож смерть её была причиною всех нещастий, которые нас поразили; может быть наставления её предостереглибы нас... Теодор, ты должен ко мне иметь чувства сыновния... Я была тебе вместо матери, вместо самой нежной матери; чтобы ты ни чувствовал при моем повествовании, не пренебрегай, не кляни нещастную, которая была рождена для добродетели, была обманута, и теперь существует только для тебя... и для мщения, прибавила она в полголос...

Я не могу не отдать справедливости достоинствам сестры моей; и так как ее теперь уже нет на свет, то я забываю её недостатки, вины и... её тихой и задумчивой нрав поселил во мне и брате моем невольное к ней отвращение, которое конечно произходило от разных наших характеров. Мы оба были веселы и резвы. Будучи более соединены дружбою, нежели союзом родства, имея одинакие вкусы и одни почти желания, мы редко разлучались, и видали сестру только во время обеда. Привычка, которую имела я с самого ребячества, чтоб не разлучаться с моим любезным братом, была причиною, что я получила воспитание несродное моему полу; я также скоро узнала, как и он, все телесные упражнения молодых людей, а особливо успела я в фектовании; в этом благородном и опасном искусстве я взяла над ним такое преимущество, что он часто за то на меня досадывал.

Отцу моему приятно было наше дружество. Иногда он брал рапиру, бился со мною и помирал со смеху от того, что ребенок побивал его. Он еще не знал также, как и я, до какой степени это пагубное искусство будет мне нужно и опасно.

Я не стану рассказывать тебе о всех подробностях моей молодости. Но опишу тебе тот случай, которой решил судьбу моей жизни. Дон-Морицио Херубин дель Виллас, двоюродный наш брат, получил от моего отца позволение приехать на зиму в Монтемаиорской замок, где мы обыкновенно жили. Он был молод, хорош собою, весел и любезен. Я полюбила его и приметила, что он был также ко мне не равнодушен. Он полюбил меня, скоро потом обожал страстно и открылся мне в этом. Я приняла это объяснение со всей Гишпанскою важностию, но глаза мои не соответствовади суровости моего ответа, он воспользовался этим, продолжал свои искания и наконец принудил меня открыться в моих чувствах. Будучи твердо уверен в любви моей, он клялся вечно быть мне верным... Может быть злодей тогда уже думал об измене!... Подлой обольститель! для чего сделал ты меня нещастною? Анселина, которая видела у ног своих всю Гишпанию, Анселина принуждена была испытать измену!.. Ах нещастная!... Уверясь в моих чувствах, требовал он у меня согласия открыться во всем моему отцу, я согласилась, и он просил у него руки моей. Граф с удовольствием принял его предложение. Семейства наши были между собою согласны и брак наш должен был сделаться новым узлом между ими; дело было решено и положено было через год быть свадьбе.

Будущий супруг мой не оставлял меня ни на минуту. Пылая ко мне любовию, он разделял со мною все мои занятия, все забавы и отличился во всех наших играх и упражнениях. Я гордилась таким любовником, таким супругом, и предпочитала его всей вселенной. Брат мой находил его гордым и дерзким, но прощал ему эти пороки, как супругу сестры, нежно им любимой, и видел в нем только любезного своего родственника. Один раз собрались мы на охоту. Время было хорошо и восходящее солнце обещало прекрасной день. Мы взяли с собою ружья, сети и весь снаряд, нужной к сражению с дикими жителями лесов. Дон Морицио наблюдал все мои движения, мы вместе гнались за легким оленем и боязливым зайцем. Эхо отзывалось воинским звуком охотничьих рогов, и лошади наши, казалось, ржаньем своим хотели показать, что и оне также чувствуют то удовольствие, которое всех нас одушевляло. Вдруг небо помрачается. Южные ветры наносят густые тучи, дождь льется ручьями и над головами нашими раздаются страшные удары грома, и разсевают нас всех в разные стороны.

Лошадь моя испугавшись молнии, которая по случаю зажгла недалеко от меня стоящее дерево, закусила удила и помчалась сквозь лес. В страх своем она перепрыгивала через кусты, и чем далее бежала, тем больше умножался страх её; надобно было иметь мою привычку и умение, чтоб усидеть на ней на все это время. Наконец она ударилась головою о дерево и упала мертвая. К щастию успела я соскачить с нее, в противном случае она бы меня зашибла; в безпамятстве своем упала я на траву. Не помню, как долго была я в этом состоянии: но опамятовавшись увидела себя в объятиях милого Дона Морицио, которой осыпал меня пламенными поцелуями. Я была вся в грязи и крови, чувствовала ужасную боль, и приписывала ее сильному моему падению. С великим трудом довез он меня до замка, где мне подали самую скорую помощь. Во время болезни моей Дон Морицио не отходил от моей постели, и в одном любовном объяснении он признался мне, что следуя за мной во время бури, он нашел меня умирающую, и что будучи из себя от горести и любви, отчаявшись возвратить мне жизнь, он употребил во зло мое состояние и обезчестил меня.

Я любила его; он делал мне такия уверения в вечной любви, что я охотно его простила, и думая о его поступке, тайно радовалась тем, что я гораздо вернее принадлежала ему. Вскоре после того новый узел соединил нас, я почувствовала, что имела уже под сердцем залог нашей любви. Хотя брак уже был назначен, но отец мой, будучи гордый и строгой Кастилланец, может быть не простил бы нашей невольной вины; и так должно ее было скрывать от него, и мы выдумывали для этого способ.

Судьба помогла нам выйти из опасности. Графиня Вилла Серви, сестра моего отца, будучи больна после смерти своего мужа, бывшого Итальянского Князя, просила отца моего, чтоб он прислал к ней одну из дочерей своих. Мы сделали с Доном Морицио так, что выбор пал на меня, и я поехала с Амброзио, которой был поверенным моего отца.

еще до места, так что никто из людей моих этого не приметил. Он взял на свои руки милое дитя и отдал его кормить одной крестьянке, которая жила не далеко от замка моей тетки.

Мне легко было оправдаться в том, что я не скоро приехала; причинами этому были, по словам моим, болезнь, худая дорога, сильная буря и множество других еще обстоятельств. Никто в этом не сомневался; тетка с охотою мне простила - и все было забыто.

Всякой день, как будто для прогулки я уговаривала свою тетку итти в поле - в ближнюю деревню, и почти всякой раз будучи привлекаема голосом природы, приводила ее к моему сыну, которого называли найденышем; она любила его почти также, как и я.

Время нашей свадьбы приближалось; я писала об этом к моему отцу, которой мне отвечал, что я поступлю безчеловечно, ежели оставлю сестру его в таком состоянии. В самом деле эта любезная женщина приметно съедаема была горестию и мало помалу потухала. На моих руках уснула она кротким, вечным сном, препоручив мне мальчика, которой был столько ей любезен, и о котором не знали, что он ей так близок..... Посуди Теодор, посуди обещала ли я умирающей - любишь его. По смерти своей сделала она меня наследницею своей фамилии, своего имения, и я стала Графинею. С радостию увидела я себя госпожею безчисленного имения; я надеялась отдать его моему супругу...... Однако с некоторого времени тайное безпокойство тревожило меня: письма моего любезного Дона Морицио становились день от дня реже и холоднее; это меня испугало, и я тотчас же решилась ехать к моему отцу. Садясь в карету, получаю я письмо... ужасное письмо, которое разрушило на век щастие моей жизни.

Вот это письмо, которое было причиною стольких преступлений и слез.... Сказав сии слова, Госпожа Феланзани дала Теодору измятое письмо, в котором все почти слова были смыты её слезами, потом отворив дверь на террасу, она вышла вон и оставила его на минуту одного. Он воспользовался этим временем и прочитал письмо, которое было следующого содержания:

Любезная Ангелия!

"Я должен тебе сообщить самую печальную новость. Она приведет тебя в изумление, но что делать? Люди всегда были непостоянны... Дон Морицио Херубин дель Виллас, твой будущий супруг, уже более тебя нелюбит; отсутствие истребило тебя из его памяти; другой предмет заменил твое место с его сердце. Он мне в этом открылся и просил руки сестры твоей Эмилии. Будучи раздражен такой изменою, я отказал ему. Но дочь моя бросилась к ногам моим, и сказала, что от этого будет зависит щастие её жизни. Чувствительное мое сердце не могло им сопротивляться, я простил и согласился......

"Вооружись твердостию, забудь неблагодарного, и почитай его своим другом, своим братом. Побудь несколько у моей сестры; отсутствие изгладит его из твоей памяти.

Прости! докажи, что ты достойна быть дочерью Графа Мантемаиора.

В эту минуту Госпожа Феланзани возвратилась назад; глаза её были заплаканы; она взяла писмо, положила его к своему сердцу и продолжала таким образом:

Прочитав письмо, я упала в обморок. Человек, которой мне привез его, закричал, Амброзио прибежал на его голос, увидел на полу бумагу, он прочитал ее, и по содержанию тотчас узнал о причине положения, в котором я была. Он старался подать мне помощь, но все старания его были тщетны, и я пришла в себя спустя уже два часа. Первой мой вопрос был о письме: мне его подали; не уронив ни одной слезы, прочитала я его и положила к моему сердцу.

Жестокое пламя возгорелось в груди моей, оно пожигало всю мою внутренность, и я не старалась утушить его; я решилась непременно умертвить себя. Амброзио, верной Амброзио, знал мое сердце; он мне показал моего сына и вид его, хотя горестный, заставил меня переменить мое намерение. Я осталась жива для бедного сироты, оставленного при самом рождении безчеловечным отцом - осталась жить для мщения.

Мщение!..... Я произнесла это слово - и все еще любила неверного..... Намерение мое ясно это доказывало.... Естьли только одно отсутствие изгладило меня из его памяти, то возвращение мое и вид сына, верно пробудят в нем чувство прежней любви; я принужу его снова отдать мне свое сердце; мы удалимся в какое нибудь тихое убежище и будем жить щастливо - я прощу его минутную неверность." Я восхищалась своим планом и была уверена в его исполнении. Приготовления к моему отъезду тотчас же были сделаны; нетерпение мое не давало им долго продолжаться. Я собрала, сколько могла, из наследства, доставшагося мне после тетки, и намерена была употребить это для будущого нашего хозяйства; все остальное поручила я в управление одному верному человеку, а сама, имея довольно денег, отправилась в Остию с моим сыном, Амброзио и тремя лакеями из Итальянцов, которые были мне очень преданы.

Каждая минута казалась мне самым продолжительным часом, и хотя дорога наша шла довольна хорошо, но мне все казалось, что мы едем тихо; воображение мое представляло мне любезного Дока Морицио все еще нежным, верным, раскаявшимся при виде своего сына, безпрестанно следующим за мною и убегающим того союза, которой я проклинала,

Приехав в Виленцию, уведомила я своего отца о смерти его сестры и о моем приезде; потом поручив Амброзио сына и все мое имение, поехала я в провожании трех моих слуг в Монтемаиор, куда влекло меня мое сердце. Пламенное желание, которое имела я увидеть любезного моего брата, батюшку и больше всего Дона Морицио, не позволяло мне останавливаться дорогою. Я ехала днем и ночью и была уже не далеко от Олкалы, за несколько мил от моей цели, как вдруг десять человек маскированных выскочив из лесу, окружили мою карету.

Кучер мой хотел от них уехать; но его ранили из пистолета в плечо - и он упал под ноги к лошадям. Люди мои противились несколько времени, хотя они были худо вооружены. Наконец должно было уступить. Один из них тут же умер, будучи в местах четырех ранен; другого они схватили и обезоружили, а третей хотя был легко ранен, но успел скрыться от них и его никак не могли догнать. Наконец устав от напрасных поисков, разбойники окружили карету: один из них сел вместо кучера, которого они оставили умирающого на дорог, и поскакали совсем не тою дорогою, которою я ехала.

помощи.

Наконец мы приехали к одному небогатому дому. Тут карета остановилась, один из разбойников постучал и двери отворились. Меня вынули из кареты и отвели в подземную темницу, где я, правду сказать, нашла все нужное для жизни, но где у меня была отнята надежда получить вольность и даже дневной свет.

Я спрашивала проводников, кто они и что хотят со мною делать; не ни один мне не отвечал; и я была в ужасной нерешимости между жизнию и смертию...... Горестное состояние!..... разлучена с тем, что для меня было дороже всего на свете..... Лишена сына и супруга. Я потеряла всю надежду..... ожидала смерти!.... Она была бы для меня величайшим благодеянием.... Скольких горестей и пороков избавилась бы я сею смертию...... Чистая, безпорочная душа моя, освобожденная от земных оков, обитала бы теперь с недре Творца своего, не будучи осквернена пороками, которые безпрестанно пожирают ее..... Ах!... по крайней мер я бы не обагрила кровию рук своих!......

Я провела несколько дней в этом мучительном состоянии, не слыхав ни слова от того, кто мне приносил пищу; будучи окружена вечным молчанием, я не могла узнать своей судьбы.

Некоторой лучь правдоподобия блеснул в глазах моих и умножил мое отчаяние; я вспомнила, что у жестокого Дона Морицио был дом по среди Сиерры Морены. Я узнала эти горы по их разнообразию, а особливо по безплодным местам, через которые меня провозили. Я почти не сомневалась, что неверный опасаясь гнева оскорбленной Гишпанки, лишил меня вольности..... В самом дел какие еще большие признаки нужны были для этого?... Разбойники, которые бы желали воспользоваться моим имением, верно лишили бы меня и жизни... Я открыла свои догадки моему тюремщику, которой, казалось, этим смутился, и не отвечав ни слова, ушел от меня скорее обыкновенного; этот выход подтвердил мое подозрение и не долго оставалось дожидаться того, чтоб совершенно в этом увериться.

Неверный Морицио видя, что я не обманывалась в своих заключениях, почел за лишнее долее скрываться. Изверг осмелился предстать пред меня с злобною и торжествующею улыбкою; он ругался над моими нещастиями - он, который был единственною их причиною!.....

Анселина, сказал он мне с насмешливым видом, на что мне более скрываться; я знаю, что ты решилась бы мне мстить: но я взял все предосторожности, чтоб избавиться от твоего бешенства. Эта темница должна быть твоим гробом, примолвил он с строгим видом; однако со всем тем ты можешь отсюда выйти на одном условии, только на одном.... Семейство твое почитает тебя умершею под ударами злодеев; откажись от своей фамилии и оставь своих родных в этом заблуждении, подпиши это условие, которым ты должна уступить все свое имение сестре твоей, и этот свадебной уговор с Педро моим человеком и соверши теперь же этот брак, все для этого готово, и поежжай с своим мужем в Индию, где я ему приискал хорошее место.

я всегда к тебе имел. Сделай мне это пожертвование, оно мне необходимо нужно. Я требую от тебя последняго доказательства твоей ко мне любви, в которой ты клялась мне. Смотри! Дон Морицио у ног твоих! Он еще просит тебя, когда бы мог приказывать.

Первое движение моего сердца был гнев; презрение и ненависть начинали заступать во мне место любви и нежности; я хотела было их обнаружить пред ним, но вспомнив о моем сыне, я скрыла невольные свои чувствования; и не смотря на мою справедливую гордость, со слезами и в самом трогательном виде бросилась к ногам его: "как! Дон Moрицио! вскричала я, ты осмеливаешься сделать мне такое подлое предложение? Не ужели незнаешь ты, что в жилах моих течет священная кровь фамилия Монтемаиоров, которая была соединена с нашими Государями? Неужели незнаешь, что ты мой супруг и принадлежишь мне по всем правам природы; что тебе обязана я нещастием быть матерью, и как ни поносно это имя, но я все еще люблю жестокого, неверного Морицио? ... - Ты мать? сказал он мне с удивлением. - Да, жестокой! Не ужели ты так легко мог забыть тот злополучный день, когда стихии вместе с тобою соединились для моей погибели?... Разве ты забыл, что я для этого только разсталась с отцем моим?... И ты хочешь принудить мать твоего Теодора быть супругою подлого слуги!

Как! вскричал Теодор, перервав ее с живостию, я ваш сын... я сын игрока и безславия?... - Сын мой, любезной сын, сказала Госпожа Феланзани обняв его; не ты должен стыдиться своего рождения, но отец твой; он должен бы обвинять тебя во всем; мать твоя нещастна: но всегда была невинна.... Говоря это, она прижимала его с нежностию к своему сердцу; казалось, что невольное её признание было новым союзом, которым она привязывалась к нему еще более прежнего; она радовалась, выговаривая имя сына и слыша, что он называет ее приятным именем матери, и за всякое слово награждала его поцелуями. Наконец вырвавшись из его объятий, она продолжала свою повесть.

Дон Морицио вышел в смущении, но на другой день опять явился. Он был так жесток, так дерзок, что возобновил мне безстыдные свои предложения. Но я уж более не щадила его, и говорила все, что гнев и отчаяние вдохнули в оскорбленное мое сердце. Видя, что ни прозьбы, ни угрозы не имеют надо мною действия, и что ему должно потерять надежду получить то, чего ему хотелось, он прибегнул к последнему способу и сказал мне: "твой Теодор в моих руках (при этих словах я невольно содрогнулась) и естьли ты сию же минуту не согласишься на то, чего я требую, то смерть его... - Стой, стой, вскричала я вне себя, я готова подписать все, но спаси, спаси моего сына... Я была уже готова подписать свой постыдной приговор, как вдруг пришло мне на мысль, что в такое короткое время сын мой, которой оставался в Валенции, не мог попасться Дону Морицио; сверх того, естьлиб он был в его руках, Морицио показал бы мне его, чтоб тем скорее достигнуть своей цели, или по крайней мере он назвал по имяни Амброзио... Все это в одну минуту представилось моему воображению; я бросила с презрением перо и сказала: нет нет, я не подпишу своего унижения, своего безчестия; скорее соглашусь я умереть!.. Изверг снова употребил ласку и угрозы, чтоб заставить меня подписать то, чего ему хотелось; наконец взбесившись на меня за мое упорство, сказал он страшным голосом: и так умри же!... однако ты можешь еще остаться живою, естьли бросишь свою гордость... Я оставляю здесь эту бумагу, я уверен, что ты ее подпишешь, когда почувствуешь ужасные мучения голода. Тебе не прежде принесут есть, как тогда, когда будешь согласна. Прости... Повиновение - или смерть... Я умру, вскричала я умру, естьли это должно; но никогда не буду столько подлою; с этими словами схватила я условие и изодрала его в клочки! - Так умриже! вскричал он - и ужасные запоры заскрипели. Какие мучения! какие страдания терпела я!... Едва прошли сутки, как ужасная жажда начала меня мучить; от жара едва могла я переводишь дух, и вместе с воздухом, казалось, вдыхала в себя огонь, которой пожирал мою внутренность; все вокруг меня представлялось мне пылающим; воображение мое переселяло меня на берег ручья; я приближала губы свои к его обманчивым струям; но они были также горячи. Скоро после того я упав в отчаянии на землю и с бешенством глотала ее!...

Ах! естьлиб в эту ужасную минуту варвар явился предо мною, я бы, кажется, на все согласилась, все бы подписала за один стакан воды, только за один стакан! Я бы, кажется, заплатила за эту помощь даже своею жизнию! ... Но увы! ее не было... Я была уж близь смерти, и роптала на её медленность.--

Слишком двое суток боролась я между жизнию и смертию; после таких жестоких страданий мне конечно не долго оставалось жить, но вдруг дверь моей темницы отворилась, и я вижу!... Нет! не льзя умереть от горестей, потому что вытерпев измену, поругание, мучения от того, которого я обожала, я не умерла от отчаяния. Нет! не льзя умереть от радости, потому что я была еще жива, увидев моего избавителя, моего верного Амброзио. Я вскричала от радости, увидев его; он мне подал знак, чтоб я молчала и следовала за ним, но я была слишком слаба и не могла итти. Он приметил это и дал мне выпить несколько капель вина, которое принес с собою, потом взял за руку и потащил меня в темноте. Сердце мое билось так сильно, что я насилу могла держаться на ногах в этом ночном переходе. Вдруг я на что-то наступила, покачнулась, и упала на труп, которой еще дышал! От страха я закричала в полголос. Амброзио испугавшись остановился, подождал с минуту, и уверившись, что, меня никто не слыхал, вынул из кармана огниво, зажег свечу и подошел ко мне, потом подняв меня с трупа, на котором я все еще лежала, с трудом вытащил меня из подземелья. Ворота были отперты, подле их стоял с верховыми лошадьми Фриоли, мой Итальянец. Я была слишком слаба, чтобы держаться на лошади; взять мою карету и заложить в нее лошадей, это было слишком медленно и опасно. Амброзио, будучи силен, сел верхом ухватив руками - и мы поскакали во всю прыть.

Я не могу продолжат далее; Амброзио вернее разскажет тебе, каким образом он узнал о моем заключении и какие средства употребил он для моего избавления.

Феланзани продолжал её повесть.

По приказанию моей Госпожи, я старался найти подле Валенции верную женщину, которой бы мог поручить её сына; через несколько дней мне рекомендовали одну крестьянку, которая жила не далеко от города; меня уверили в её честности, и я поручил ей дитя, не сказывая, чье оно было. Я заплатил ей щедро, и отдав деньги, оставленные мне госпожею одному банкиру в Валенции, я поехал к ней в Монтемаиор.

он умел скрыться от поисков разбойничьих, и был столь смел и отважен, что в некотором разстоянии следовал за ними. Он хотел спасти свою Госпожу, естьли только это можно; для исполнения сего намерения, нужно было знать, куда везли ее и не терять следов. Возвратясь на место сражения и взяв пистолеты своего товарища, которой лежал тут мертвой, следовал оне за каретою всегда на половину дня разстоянием, хотя был пешкоме, и везде верно разспрашивал о дороге, по которой едет карета.

Наконец после безпрестанного четыредневного пути, пришед в горы Сиерры Морены и осведомившись по обыкновению своему в трактире о дороге, по которой ехали похитители, приметил он в кухне человека, которой смотрел на него пристально и которого он по платью счел одним из разбойников. Хотя он чувствовал, что этот случай был для него не слишком благоприятен, но умел это скрыть и вознамерился поправить свою неосторожность.

Будучи уверен, что за ним будут гнаться, он спрятался не далеко от трактира в кустарник, которой случился подле дороги. Все точно так случилось, как он думал. Разбойник отстав каким-то случаем от своей шайки, и подозревая, что тот, кого они ищут, должен быть не далеко, положил непременно остановить его дорогою. Он сел верхом и поскакал вперед, не надеясь совсем, чтоб Фриоли мог узнать его в трактире и взять свои меры. В то время, как он проезжал мимо кустов, Фриоли выстрелил в него и попал только в лошадь. Хотя разбойник не был ранен, но не мог уже защищаться; лошадь в своем падении придавила ему ногу, которой он не успел высвободить из стремя. В таком состоянии стал он просить пощады у своего победителя, которой обещал дать ему жизнь, естьли он объявит ему причину похищения его Госпожи, место, куда ее отвезли, и то, что с нею намерены сделать.

Изверг удовлетворил его во всех этих вопросах, сколько мог; он сказал ему, что человеке, которого он совсем не знает, нанял девятерых бродяг, в числе которых был и он, чтоб остановить Графиню на дороге и отвезти ее в укрепленный дом, до которого уж оставалось не более, как несколько часов езды.

Будучи верен своему слову, Фриоли начал выправлять его ногу из под-лошади; но едва успел он это сделать, как злодей выхватив из седла пистолет, выстрелил в этого верного слугу. Смертоносная пуля прострелила шляпу и не много оцарапила ему голову. Фриоли разсердясь и не дав ему времени схватиться за другой пистолет, бросился на него с кинжалом повалил и хотел колоть. Рука его, не привыкшая к убийствам, дрожала и готова была даровать извергу свободу, но вспомнив, что Графиня должна непременно погибнуть, естьли этот злодей уведомит своих товарищей, что они открыты, вооружился он всем свирепством, какое могла возбудить привязанность к своей Госпоже и ненависть к разбойнику. Он два раза ранил его в сердце и с скоростию удалился от такой ужасной сцены.

Не зная родных нашей молодой Графини, Фриоли вознамерился лучше ехать ко мне уведомить меня об её нещастии и о своих открытиях, и просить моего совета. Выслушав его историю, я тот же час обратил свое подозрение на Дона Морицио, и поклялся лететь на помощь Графине, хотя бы это стоило моей жизни. Я всегда был к ней привязан, испытал многия ко мне милости и полную её доверенность. Нещастие её и поступок Фриоли решили меня; я вознамерился подать помощь Графин, не извещая о том её родных.

Я сделал это с тем, чтоб избавиться от препятствий, которые бы стал делать мне и родственникам нещастной Графини Дон Морицио. Сверх того громкие слухи об её приключениях могли бы быть ей вредны. И так запастись всяким оружием и переодевшись поклонниками, пошли мы в горы Сиерры-морены. Во всю дорогу мы сказывались богомольцами, шедшими в Компостеллу к Святому Иакову. Одежда наша избавляла нас от всякого подозрения; в нас не могли сомневаться самые разбойники, которым попадались мы на встречу; таким образом не чувствительно приближились мы к дому, которой заключал предмет нашего путешествия. Пришед к воротам дома уже ночью, просил я, чтоб пустили переночевать. Прозьбу мою исполнили, но с великою грубостию Фриоли пошел в ближний трактир, чтоб достать верховых лошадей и дожидаться с ними с полночь у ворот.

Во время стола я притворялся веселым, хотя о нем далеко был от веселья; сердце мое билось ужасно, и мне так было тяжело дышать, что я несколько раз был готов упасть в обморок. К щастию пируны мои были довольно пьяны и не приметили моего смущения, от которого наконец я оправился. После ужина старуха внесла разбойникам еще несколько бутылок вина. Они запели свои мерзкия песни, столь оскорбительные Высочайшему существу, человечеству и природе!..... Я мучился досадою!.....Но надобно было все переносить - и я терпел.

Наконец я сказал им, что дорога слишком меня утомила, и что должен будучи рано поутру отправиться в свой путь, теперь имею нужду в отдых. - Это была минута весьма благоприятная для моего намерения, потому что разбойники так упились, что скоро должны были упасть без чувств. Спустя несколько времени может быть я бы не мог уж найти того, чего мне хотелось. Итак я встал, и один из них, которого по связке ключей, висевших у него за поясом, принял я за клюшника или тюремщика, взял фонарь, вышел со мною из залы и пошел к комнате, которая была мне назначена.

Я следовал за ним весьма медленно, и высматривал место, в котором мы были. Зала, откуда я вышел, была со сводами, так как и коридор, по которому вел меня проводник мой и из которого был вход во многия комнаты. Все они были заперты, и я заключил, что в одной из них должна быть нещастная моя Госпожа. - Я дрожал; но наконец чувствуя, что это была такая минута, в которую должно мне или начать свое дело, или навсегда от него отказаться, я ободрился, решась на все для исполнения моего намерения.

Предприятие было самое опасное; но я положил или умереть, или исполнить его. Мне непременно должно было отправиться на другойже день, потому что малейшее замедление в таком дом могло быть подозрительно; и так самой лучший способ был решимость и ожесточение. Пришедши к концу коридора, когда надобно было подыматься по лестнице в верхний этаж, я выхватил из за пазухи кинжал, схватил своего проводника за ворот, и сказал задыхающимся, но строгим голосом, что при первом его слове я убью его.

Он испугался и побледнел; на вопрос о Графине он отвечал, что она в той темниц, которая была в конце коридора, и что будучи осуждена жестоким Доном Морицио умереть с голода, слишком двое суток не ела ничего и сражалась уже с продолжительною и мучительною смертию!..... Я задрожал от ужаса!..... В бешенстве своем поклялся я умертвить злодея и всех его родственников.

них не вышел. Уже слышны были их ужасные крики, и вдруг проводник мой толкнул меня и закричал изо всей силы так, что голос его и теперь еще отдается в моем сердце...... Природа наградила меня слишком необыкновенною силою, и потому сопротивления его были тщетны. Схватив крепко изверга, вонзил я в его грудь кинжал свой. Нещастной упав, не сказал ни слова. Вооружась пистолетами и нагнувшись к земле, решился я дорого продать жизнь свою; но разбойники в веселии и упоении своем не слыхали крика своего товарища, и ни один из них не тронулся с места. Подождав несколько, взял я ключи, которые были еще у тюремщика, и запер комнату, где пировали его товарищи. В туже минуту побежал скорее туда, куда вело меня мое сердце.

утолять жажду: кой-как раскрыл я рот нещастной, и влил ей несколько капель вина. Эта спасительная помощь возвратила ей чувства. Я поднял ее, и взяв за руку, вывел ее из ужасной темницы!... Тело тюремщика лежало на земле, Графиня поскользнулась, упала на труп и закричала. Больно было бы видеть разрушенными все старания свои, когда они приходили уже к концу. Я остановился в другой раз, послушал: - везде было глубокое молчание, и разбойники спали уже, обезсилен от вина и водки. Я возвратился к Акселине; прошу, чтоб она следовала за мною, но она была совершенно без чувств. Не теряя ни минуты, взял я ее на руки и вышел с этим драгоценным бременем к главным воротам. В нескольких шагах Фриоли ждал меня больше часа с тремя верховыми лошадьми, которых ему удалось купить; но нас задержал еще случай, о котором я совсем прежде не подумал. Хотя Графиня пришла в себя на свежем воздух; но была так слаба, что не могла держаться на лошади: итти опять на двор за каретою, требовало времени, и малейшее замедление было опасно. Тотчас же выдумал я, чем помочь этому; я посадил ее на самую лучшую лошадь, а сам сел назади, обхватив ее руками. Фриоли сел на другую лошадь, а третью взял за повод, и мы поскакали от сего ужасного места. Мы не отъехали больше двух верст, как вдруг Графине сделалось так дурно, что она совсем не могла продолжать пути. Нам стоило великого труда перенести ее в хижину, которая находилась во ста шагах от дороги, и которую увидели мы на разсвете. С помощию Фриоли донес я ее до дверей; мы постучались: хозяин, которому весьма я щедро заплатил, несколько принял нас учтиво, но притом обещал показать совсем другую дорогу разбойникам, естьли они погонятся за нами, и даже защищать, естьли бы захотели искать нас в его избушке.

Он ввел как в свой чулан; мы положили Графиню на соломенную постелю и употребляли все возможные средства, чтоб облегчишь её страдания.

В пузыре было еще несколько вина, которое при этом случае было драгоценно; я давал его понемногу пить Анселине, и оно очень помогло ей, потому что вся болезнь её состояла в слабости и истощении сил.

Вдруг слышу я, что стучатся у дверей и кричат в несколько голосов!... Я испугался, бросился в дверь, оба мы с Фриоли схватили свое оружие и решились заставить раскаяваться первого дерзкого, которой бы осмелился войти к нам.

Это были точно разбойники, которые гнались за нами в погоню, и которые еще не проспавшись от вчерашняго пира, приехали требовать вина. Они так обезпамятовали от пьянства, что забыли спросить об нас у крестьянина. Они сели вокруг стола, начали пить и разговаривать между собою.

Как взбесится Граф Монтемаиор, сказал один, когда узнает, что дочь его ушла. - Он тайно велел ее запереть в тюрму за дурное её поведение, сказал другой. - Да брат, верь всем бредням! ведь в этом нас уверил тот барин, которой заплатил нам за труды, и которому принадлежит дом; пожалуй - смотри ему в зубы! по мне так кажется, что он так щедро заплатил нам за то, чтоб ему воспользоваться её имением, прибавил третий. - Как он осердится, когда узнает, что проклятой побродяга... - Только братцы, молодец и побродяга этот! смотри какой смелой... - Да, правда, хват! Выпьем-ка за его здоровье - тьфу к чорту за, здоровье бродяги! вскричал один из пьяниц... - Экой, братец, ведь это него, что ежели он нам попадется!... а барыня? - - чорт побери об барыне уж дан решительной ордер.... Слуга доброго господина ведь кажется ясно сказал, что где ее поймаем, там ее и... понимаете! двести квадруплей тому, кому попадется, а что остальным товарищам: ведь это денешки! - да и за такую безделицу! Ах! естьлиб она мне попалась, я, да я бы ее... Ну вот как стакан вина выпить. Нутка, ну за здоровье щедрого барина! - нет, чорте меня побери! я не стану пить. Я бестия, но ни за что не стану пить за здоровье такого изверга. - Правда! ну за здоровье молодой барыни. - За эту давай. Не чего сказать, она хороша... Не хотелили ее принудить вытти за муж за того лакея, которой нам щедро так платит за то... ей пулю в лоб. Я слишком человеколюбив и не могу видеть страданий. - Я бы готов что нибудь заплатить, чтоб она спаслась, лишь бы выручить свои деньги - Выпьем за будущия наши деньги. - Все равно, что за эти деньги пить, что за волчью кожу, не поймав еще волка; ну да ним нужды.... - Поедемте, поедемте! товарищам нашим уж дано знать, они займут дороги. Многие из них выедут другим путем на большую дорогу и в засадах будут дожидаться ее под стенами Монтемаиорского замка. Этот плут лакей Педро рассказал все улусы; ну, братцы... Поедем, поедем! полно пить! сидя на месте мы проспим свое щастие"... Они еще выпили, заплатили и пустились в свой путь. Мы насилу отдохнули после таких гостей.

Еще не много смелости и осторожности, так мы будем безопасны, сказал я: разбойники займут большую дорогу, которая ведет в Монтемаиор, а мы поедем через горы другою дорогою. Естьли паче чаяния нам и попадутся некоторые из них, станем храбро защищаться, мы хорошо вооружены, а сверх того их не может быть много в одном месте; потому что они разсеялись по разным дорогам. Я еще повторяю вам: не много смелости и осторожности - и мы безопасны. К нещастию Анселина была еще слаба и не могла сама держаться на лошади! что было нам делать? Я вам докажу, что мне не занимать смелости и проворства, сказал Фриоли, когда нужны эти обе добродетели; верно разбойников никого нет дома, я побегу, сыщу нашу, или другую какую нибудь карету, потому что она теперь нам необходимо нужна.

Сын нашего хозяина согласился провожать Фриоли, и оба они пустились к ужасному жилищу разбойников. Четыре часа прошло, но они еще не возвратились; наконец они приехали с Графининою каретою и привезли с собою другого нашего человека, которого разбойники захватили вместе с Анселиною, он был у слухового окна заперт на чердаке; когда Фриоли с своим товарищем взошли на двор, он кликнул их и уведомил о поспешном выезде разбойников. Фриоли сбил дверь у его тюрмы и освободил его. Потом они пробежали по всему дому, чтоб не быть кем нибудь не взначай захваченными.

Никого не нашли они кроме старухи, о которой я уже сказал прежде; они привязали ее к столу; выдвинули из сарая карету, запрягли ее, потом обрезали веревки, которыми была привязана старуха, и поскакали во всю прыть. Не теряя времени, снял я с себя богомольческое платье, и наградив нашего доброго хозяина, сел я с Графинею в карету - и мы отправились в путь. - Фриоли и другой человек ехали подле нас верхами. Наконец после десятидневной езды по крутым утесам и малоежжанным дорогам Сиерры Морены, где мы были принуждены бросить карету, приехали мы ночью в Монтемаиор; нас совсем уж и не дожидались, и такой нечаянной приезд обрадовал всех чрезвычайно.

Амброзио вышел. Спустя несколько минут, Госпожа Феланзани села подле своего сына и начала продолжать историю своих нещастий.

"До сих пор, любезный сын, мой милый Теодор, видел ты мать свою нещастную, гонимую судьбою, но все еще невинную; теперь ты увидишь ее порочною, окровавленною... Боже мой! для чего поселилось во мне злобное чувство мщения... Оно сделалось пищею изъязвленного сердца... Мучения совести, тайный внутренний голос, все сказывает мне, что я виновата: я не могу почесть этого мечтою, но в упоении чувств моих, в кипении страстей, для чего не могла я удержать справедливого своего гнева?... Ты сам вселил в меня это чувство!... Нет, нет!... Я омылась в крови моих гонителей; я видела их в объятиях заслуженного ими мучения - и все еще не довольна. Рана, которую дали моему сердцу, закроется не прежде, как во гробе!... Я хочу еще несколько раз обагрить руки свои в их крови... Я хочу жертвы может быть гораздо большей! ... Сын умертвит отца своего и... я забываюсь, я в безпамятстве... скорбь... гнев.... Ах! Теодор!... любезной Теодор... беги этих мест... какая грозная фурия!... какое ужасное привидение!... Кинжал в сердце его; кровь его каплет на мое платье... Прочь чудовище!... Оно подходит ко мне, обнимает меня!... Боже мой! это моя сестра... она меня целует... Ах! поцелуй её холоден, как лед!... Сердце мое бьется от ужаса!!! ... и ты - и ты также, мой отец... чего требует твоя жалобная тень? что сделала тебе нещастная Анселина?... Как! ты хочешь отнять у меня жестокого, вероломного Морицио! ты хочешь спасти его от моих ударов?... Нет, ним, нет... Он должен погибнуть!.. Смотри, смотри! вот мой брат! он требует мщения... слышишь ужасной этот голос, которой отдается вдали? Мщение!... мщение!... ты получишь его... скоро... скоро... После сих слов обезсилев Госпожа Феланзани, упала без чувств посреди комнаты. Лице её было разстроено от бешенства. Изумленный и чрезвычайно тронутый Теодор закричал, чтоб пришли к нему на помощь. На его голос прибежал Фриоли, и они вместе отнесли госпожу Феланзани на постель. Не надеясь на этот раз узнать больше ничего из истории своей матери, Теодор пошел в свою комнату и заснул крепким, но возмущенным разными ужасными привидениями сном.

Лишь только начало разсветать, Фриоли взошел к нему и сказал, что Госпожа Феланзани зовет его к себе, к тотчас пошел к ней. Она была бледна и от того лице её зделалось гораздо необыкновеннее. Окончим, сын мой, сказала она, окончим повесть, которая убивает меня. Я ожидаю от тебя горестной и ужасной услуги, и совершенно уверена в твоем послушании; я надеюсь получить от тебя все, чего желаю, но дальнейшее замедление может быть для меня пагубно, туча сбирается над моею головою... Великий Боже! естьли мне должно умереть, то пусть я умру; но прежде позволь мне отмстить по моему желанию. Слушай меня Теодор, слушай и содрогайся! ужасная повесть, которую хочу я продолжать, должна не пременно произвести в тебе страх и трепет.

Я сказала уже, что меня встретили в Монтемаиор с живейшими знаками радости. Особливо больше всех обрадовался Дон Фернад, брат мой. Увидев меня, все удивились. Нежной отец, любезной брат оплакивали уже нещастную, которую они по донесению нещастного кучера считали умершею под ударами разбойников. Оставляю тебе вообразить все те вопросы, которыми меня осыпали со всех сторон. Я отвечала не определенно, и сказала отцу моему, что похитители мои увезли меня в средину гор Сиерры-Морены, и что через несколько дней путешественники, тронутые моими жалобами, освободили меня из моего заключения и разогнали разбойников. Он мне поверил. Я и люди мои скрывали подлинное мое путешествие.

После ужина я дала знать глазами брату, что хочу с ним поговорить наедине; он пошел со мною в мою комнату, где я спросила его о неверной сестре и гнусном её супруге. Он сказал мне, что после свадьбы переехали они в замок Лас Виллас, которой отстоял от Монтемаиора в пятнатцати верстах, и что узнав от отца моего о моем приезд, Дон Морицио изумился, и конечно опасаясь заслуженных им упреков, поехал в Мадрит, где стоял в гарнизоне его полк, и увез с собою туда и жену свою, которая была уже беременна.

все время, как я говорила, он дрожал от бешенства и слушал меня с великим вниманием. Чем более описывала ему свои страдания, тем более и живее изображались на лице его чувства сострадания и гнева. Казалось, что он гораздо сильнее меня чувствовал мои мучения.

Я говорила слишком долго, и потому он вышел от меня уж очень поздо. Как удивилась я, услышав на другой день, что он уехал еще до разсвета, не сказав никому, куда и за чем едет. Я догадалась и не смела открыть своих сомнений отцу моему.

Целые дни проводила я, утешая батюшку и скрывая свои слезы; ночью омочала я ими уединенное мое ложе. Покой, которой столько был мне нужен, убегал меня. Я трепетала о жизни любезного брата, и....

Проходят дни, месяцы, но мы не имеем никакого известия. Безпокойство мое и батюшки возрастало час от часу. Нещастной старик писал во все места, требовал сына своего у всей вселенной.... Но вся вселенная не внимала родительским жалобам, Он обожал своего сына... сына, которой этого стоил... обожал его - - и должен был отказаться увидел его когда нибудь... В одну ночь человек брата моего стучится у дверей и просит, чтоб его тотчас же впустили ко мне... Слезы текли из глаз его... Я испугалась и не смела спросить... Он подает мне окровавленную бумагу, в которой я прочитала следующия слова, писанные рукою и кровию брата моего:...

Судьба лишила меня справедливого мщения... Я хотел отмстить за тебя... умираю под ударами!... Внемли последним словам моим мщение! мщение?...

Да! мщение! вскричала я, участь моя решена, мера нещастий моих исполнилась. Он причиною их; он должен погибнуть. Для чего Небо не обрушится от голоса моего и не истребит изверга!

Небо, услыши клятвы мои! Пусть в сию же минуту остановится в жилах моих кровь, ежели я не обагрюсь кровию моих жестоких мучителей! Пусть изчезну я в сию же минуту, ежели не исполню этой убийственной, но справедливой клятвы!

Графа Монтемаиора о смерти сына и нечаянном моем отъезде. После того в провожании Амброзио и двух моих Итальянцов отправилась в Maдрит. Как продолжительна казалась мне дорога! День и ночь летели мы, а не ехали; ко мне все казалось, что лошади бежали тихо. Наконец я увидела славную столицу Испании - столицу, которая заключала предметы дружбы и ненависти моей; тут находилась жертва, которая назначена для моего мщения.

Разрыв, которой сделался между Италиею и Франциею, подавал причины бояться нападения со стороны неприятельской: разные войска, разсеянные во всем королевстве получили повеление приближиться к границам, и полк Дона Морицио Херубина дель Виллас был одним из первых, который должен прикрывать их. В следствие того отправился он за два дни до моего приезда в Мадрит, за ним последовал и Полковник. Я остановилась в том же самом трактире, где жила моя соперница, та, которую не называла уже я моею сестрою, и здесь оставя Амброзио с приказанием удержать для меня квартиру и надзирать над Эмилией, я поехала, сопровождаема будучи двумя моими Итальянцами. На границе узнала я, что неприятель мой был в гарнизоне с частию полка своего, в небольшем городе Венаскес; я тотчас же туда поехала, горя желанием отмстить сама за себя поединком, а не чрез тайное убийство.

Дону Морицио Херубину дель Вилласу, Полковнику Королевской гвардии.

Вы жестоко оскорбили мою фамилию, ни надеюсь, что вы, как благородной Кастиллянец, не откажетесь сделать мне в том удовлетворение; я ожидаю вас завтра с двумя свидетелями на дорог из Венаскеса в Баньер, на том месте, которое отделяет границы наши от границ французских. Я предоставляю вам выбрать оружие; дело мое справедливо.

На другое утро поехала и верхом на прекрасной Андалузской лошади с другим моим слугою, и прибыла на назначенное мною место, куда Фриоли должен был принести ответ. Вместо всякого ответа сказал он мне только два слова: на пистолетах и на шпагах.

Около десяти часов утра показался мой неприятель с несколькими своего корпуса. Он посмотрел на меня со вниманием, и казался изумленным. Он проговорил несколько слов одному из Офицеров, и без всякого предисловия начал заряжать свои пистолеты; я делала тоже; мы выстрелили оба, и одна его пуля сбила с меня шляпу, не причиня мне никакого вреда, другая ранила меня в левое плечо; двумя моими выстрелами я разбила голову его лошади, которая пала на месте; он сошел с нее с великим искусством. Я также сошла с лошади и подняла свою шляпу; потом он приближился ко мне, и приметив, что я маскирована, спросил у меня, не скинули я своей маски! - Я задрожала от его вида, от его голоса. Сердце мое живо трепетало, и я начинала изнемогать..... Но ужасное воспоминание придало мне силы; вместо всякого ответа я схватила шпагу и с жаром наступала на него. Он будучи гораздо меня искуснее, выиграл обратно у меня тот верх, которой я над ним сначала одержала, и сделал мне две легкия раны; я была в страшном смущении, видя, что силы мои изменяют моей надежде; решилась я или быть убитой одним ударом, или отнять у него жизнь; я бросилась на него с яростию и вонзила шпагу мою в его грудь; он испустил ужасной крик и пал без чувств на землю, которая вскоре обагрилась его кровию; я была отмщена, но вид жестокого Moрицио, лежащого без чувств на земле и борящагося с смертию, напомнил мне о моем брате, о нещастном брате моем, которой пожертвовал мне своею жизнию.

Мне казалось, что я вижу приближающуюся тень его, подающую мне бумагу, обагренную его кровию, на которой было написано мщение! на тело варвара, разодрать его, и насытить тем ярость меня пожиравшую: но два Итальянца мои, страшась, чтоб не схватили меня, воспользовавшись минутой, когда Офицеры заботились около тела своего Полковника, посадили меня на лошадь, и мы с возможною скоростию поскакали по французской дороге. Приехав в Баньер, я остановилась там для перевязки моих трех ран, которые были совсем безопасны. Для избежания всякого преследования, я переоделась в свое женское платье, сыскала карету и отправилась в свое отечество. В Венаскес прибыла я на другой день после моего поединка.

Здесь говорили только о смерти Полковника дель Вилласа, убитого неизвестным родственником, которого имянем я назвалась; между тем человек, посланный отцем моим, чтоб узнать о месте моего пребывания, следовал за нами. Он приехал в Венаскес в самое то утро, в которое был сей ужасной поединок. Он был взят под стражу, как подозрительной человек в сем убийстве; но Офицеры, которые видели сей поединок, оправдали его, сказав, что соперник Полковника был гораздо меньше ростом, и что сам Дон Moрицио, которой знал его, сказал им его приметы, приехав на поле сражения.

Никто однакож не думал, чтоб я была этим соперником, кроме может быть Дона Педра, которой ехал в след за мною. Но я вразсуждении его ничего не опасалась; между тем отдохнув несколько времени, поехала я в Мадрит. Природа показалась мне в новом великолепном виде. Время, которое меня тягчило, облегчилось; казалось, что воздух очистился и все радовалось.... Мщение мое было удовлетворено!...

Скоро приехала я в Мадрит и остановилась у сестры моей. Известие о поединке и о смерти Дона Морицио еще не дошло туда. Эмилия терпела первую боль родин. Слуги, которые не знали нашей ссоры, с восторгом приняли меня в сии минуты смятения, скоро уведомили о сей новости, которая, думали они, должна мне быть приятна. О бешенство! - коварная скоро будет матерью. Ей не нужно будет скрывать этого, и она явно может посвятить себя сему младенцу. Между тем как я... Стыд и отчаяние были единственным моим уделом. Итак, вскричала я - и так я найду способ наказать и ее; она не будет умерщвлена; она лишится на веки сего плода оскорбительной для меня любви. Естьли она также, как и я, имеет нежное материнское сердце, то будет довольно наказана,

Тотчас поскакала я предупредить Амброзио о моем приезде; он пришел ко мне; и я уведомила его о своем поступке; сообщила ему новые предприятия моего мщения. С помощию его и Фриоли, удалены были некоторые слуги сестры моей под неподозрительными предлогами - я осталась хозяйкою дома.

Эмилия терпела ужасные мучения и просила помощи. По приказанию моему, Амброзио побежал искать повивальную бабку. Ночь была темная, приехав с нею за несколько шагов от дому, вынул он кинжал, показал его старухе, которая испугавшись обещала исполнить все, чего он от нее требовал. Он завязал ей глаза платком и после сей предосторожности ввел ее к Эмилии. Боль усилилась. Едва начала она своим искусством облегчать её мучения, как сия нещастная произвела на свет младенца..... которой имел все черты отца своего... Я с бешенством смотрела на него... Это сходство раздирало мое сердце; я колебалась, была в мучительной нерешимости - хотела умертвить его!.. Эмилия, которая без сомнения читала в глазах моих ужасные предприятия взволнованной души моей, полунагая бросилась с постели своей и вскричала: ах! Ангелина; пощади, пощади по крайней мере сего невинного!

с помощию повивальной бабки положила сестру в постель, как вдруг письмо брата моего, которое я носила всегда подл груди вместе с письмом отца, упадает к ногам моим, и представляет взору кровавые слова, на нем начертанные. Сей нечаянной адской случай казался мне определением судьбы; в нем видела я долг свой и во всем моем сильном бешенстве схватив кинжал, которой я всегда при себе имела, поразила я виновную, но нещастную Эмилию. Она упала - кровь её брызгала на это нещастное письмо, которое было причиною её смерти, и скоро в последний раз вздохнула она без всякого приметного мучения, пожав у меня руку, и бросив на меня последний взгляд.

Вид сей наполнил меня страхом и ужасом; этот крике, этот томящийся взор утишили мое бешенство; я забыла поступки её, и единственно видела в ней сестру, которую тщетно уже желала я возвратить к жизни. В адском иступлении готова я была обратить против себя сие окровавленное оружие, как вдруг Амброзио удержал руку мою, готовую увенчать все мои злодейства страшным самоубийством... Повивальная бабка трепетала от страха; я с трудом могла уверить ее в том, что она в безопасности, и взяла с нее слово молчать обо всем произшедшем. Она взялась найти мою кормилицу, и уехала, осыпана будучи моими благодеяниями. Пользуясь темнотою ночи, и с помощию двух Итальянцев Амброзио зарыл в землю безчувственное тело, принесенное мною в жертву моему бешенству. Он схоронил его в саду, так как и всех безмолвных свидетелей сей кровавой трагедии, могущих подать подозрение. По возвращении слуг, легко можно было им препятствовать войти в комнаты госпожи их, которая, как им сказывали, спала покойно! - Какой сон! - Великий Боже! Они видели младенца, которой был довольно здоров и рождение его причиняло им великую радость. Могули описать я повторяемые безпрестанные угрызения моей совести! - Могули начертать точное изображение моих мучений сверх-естественного ужаса, которой я ежеминутно чувствовала и теперь еще чувствую.

Нет, нет! надобно быть преступником; должно, чтоб убийственные руки были омочены в крови себе подобного для начертания сей картины; всякое другое описание былобы несовершенно. - Но станем продолжать. - Каждую минуту я могла быть узнана; все могло изменить мне - и эшафот ожидал преступницу... Я решилась спастись бегством - и тотчас оставила Мадрит, взяв с собою дочь сестры моей и кормилицу. Я думала, что меня будут обвинять в этом, что я увезла сестру мою, но не в убийстве её. В сем уверении приехала я в небольшой город Андалузию, где под другим именем решилась дожидаться известия о том, какие приняты будут меры вразсуждении сих страшных приключений.

Небо не допустило, чтобы это убийство было навсегда погружено во тьме; слуги по отъезде моем, не видя уже более Госпожи своей, и в самом деле подозревая меня в похищении ее вместе с младенцем, уведомили о том родственников Дона Морицио; но несколько дней спустя, садовник копая землю, увидел конец сукна, которым были покрыты останки нещастной Эмилии; он побежал дать знать о своем открытии; полиция пришла; тело было вырыто и бальзамировано с великолепием, приличным чину и знатности покойной. Дон Фердинанд д'Алпуксерес, дядя Дона Морицио, выпросил самое скорое решение. Дело мое не продолжилось; я была осуждена умереть на эшафоте, и вскоре в отечестве моем раздались мои злодейства! Ах! для чего не всем известны мои нещастия.

При обвинении оценили мою голову; Дон Фердинанд де Мульзони, молодого Итальянского дворянина, путешествующого для своего образования. Очень бы трудно было узнать меня в сем виде, которой делал меня весьма молодою и даже почти ребенком, впрочем горесть моя, мои страдания и больше всего, мои злодейства так переменили вид мой, что не возможнобы было найти в молодом Мульзони величавую и гордую Ангелину Монтемаиор Графиню де Вилла Серва. Я говорила довольно хорошо по Итальянски, басня сия хорошо принята была и я долго жила в Андалузии безо всякого подозрения. Я могла бы там остаться и спокойно продолжать жить; но тайное желание меня еще мучило; я хотела оправдать себя в глазах моего отца; еще раз обнять его, и лететь к моему сыну - моему любезному Теодору. Я решилась отважиться на все, и под чужим видом и именем приехала в Монтемаиор. Никто не узнал меня там, я просила, чтобы меня ввели к Графу... увы! старой слуга со слезами уведомил меня, что нещастной отец мой умер от горести и страдания... и что при последнем издыхании он отягчал старшую дочь свою всеми возможными проклятиями. Я стояла в мертвом иступлении. В таком состоянии пришла я на мою квартиру и заперлась в своей комнате; наконец источник слез облегчил мое сердце от бремени; и когда бешенство одержало верх, с ужасом вскричала я; "Естьли судьбе угодно играть мною; естьли невидимая рука по неволе гонит меня в путь злодейств, и довершу определение свое." Должно, чтобы я была преступницею! Нужна кровь, я пролью ее - пролью ручьями...! Да потушат волны её то пламя, которое кипит в груди моей, да насытят они пожирающее меня бешенство! - В это самое время родилось во мне намерение, которое потом с сладостным удовольствием питала я в сердце своем. Я решилась вооружить руку моего сына против дочери сестры моей - принудишь Теодора принести в жертву сие подлое отродие от подлейшей еще крови.

При этих словах Теодор задрожал невольным образом.

Мне нечего оставалось делать в моем отечестве, где каждой шаг мой ознаменован был новым преступлением; меня ничто уже к нему не привлекало; вся моя фамилия была щастливее меня. - Она покоилась во гробе; я не могла уже показываться. Не подвергая жизнь свою опасности, я решилась бежать из своего отечества и навсегда оставить его. Итак я поехала в Валенцию, сопровождаема всегда верными моими служителями, кормилицей и дочерью изменника Морицио.

Я взяла тебя от тех людей, коим Амброзио вверил твое младенчество, после того села на корабль, чтобы ехать в Италию и приплыла туда после самой ужасной бури. Я жила в моих поместьях около двух лет и находилась несколько раз в опасности быть убитой. Своим избавлением одолжена я единственно всегдашнему усердию верных моих служителей, которые отклоняли комплоты, подсылаемые неприятелями для умерщвления меня. Наконец узнала, что Испанской Посланник тайно старался задержать меня и предать в руки врагов моих; я боялась его влияния, и нашед благоприятной случай отделаться от своих несчетных владений, оставила Италию. Я путешествовала несколько времени по Франции, и потом переехала жить в Сицилию, переменив имя свое на имя Госпожи Феланзани. Я купила сей замок и провела в нем пятнадцать лет довольно спокойно; но судьба, которой угодно меня преследовать, сим еще не довольствуется; я не могу здесь долее остаться, и не знаю теперь, куда направишь стопы свои. Скоро вся вселенная не даст никакого убежища виновной, но истинно нещастной Анселине.

Но прежде, нежели будем устремлять взоры наши на будущее, окончим ужасное описание прошедшого.

твоему воспитанию. Ты меня одну имел учителем во всех познаниях, кои украшают твой разум, и во всех телесных украшениях. Я старалась сделать из моего Теодора совершенное творение, и я проводила здесь дни, хотя не очень щастливо, но крайней мере спокойно, как вдруг третьяго дня Амброзио, возвращаясь с покупкою некоторых вещей из cocедней деревни, уведомил меня, что проклятой Дон Морицио, которого я почитала умершим под моими ударами, находился там со многими знатными особами.

Я незнала, веритьлимне, или нет, сему странному известию... Наконец я решилась узнать то обстоятельно. Итак переодевшись в братнино платье, вооруженная тоюже самою шпагою, которую омочила я в крови варвара, села верхом на прекрасную лошадь и приехала в главной трактир сего местечка. В самом дел я увидела его, и в туже минуту узнала, не смотря на бледность, покрывавшую лице его. Не показываясь ему, узнала я чрез людей, что Дон Морицио Херубин дель Виллас, Посланник Испанского Короля при его Сицилийском Величестве, занемог, и что медики для того, чтоб ускорить его выздоровление, присудили ему пользоваться морским воздухом, в деревнях, окружающих Патти, (место, где воздух самой чистой и здоровой из всей Сицилии,) и что наконец каждое утро прогуливается он один или с некоторыми из окружающих его час или два на конце леса. Чтоб воспользоваться этим известием, расположилась я в лесу, и не взирая на дурную погоду, проводила ночь под деревом. На другое утро Дон Морицио показался; ко он приехал на охоту, общество его было многолюдно, я не смела напасть на него; покушения мои былибы безплодны и мщение мое тщетно. Итак я привязала лошадь мою в отдаленном месте леса, побежала в деревню, купила там плодов и хлеба, и возвратилась к первому моему пристанищу, где опять провела ночь.. Наконец день показался и с ним варвар Морицио, провождаем одним Офицером. Как скоро приближился он к моему месту, я бросилась вперед с открытым лицем. Он тотчас узнал меня; он краснел и бледнел попеременно от ужаса и злобы: изменник, вскричала я ему, защищай жизнь свою - ничто не избавит тебя от моего бешенства. Я напала на него с яростию. Пораженный в замешательстве, он слабо мог защищаться и скоро пал на землю. Знайте, сказала я Офицеру, бывшему с ним, и которой намеревался помочь ему - знайте, что он обманул меня, изменил мне, обезчестил меня: не смотря на то, что я женщина, я омыла в крови его преступление, я отмстила за весь оскорбленной наш пол

По моему голосу он узнал во мне женщину - столько храбрости удивило его; он остался в изумлении; я села на лошадь и возвратилась сюда. Амброзио, которому поручила я ехать в деревню, дабы проведать там, как примут сие приключение, нашел его простертого на дороге.

В ту минуту, когда силы его возвращались, Офицера при нем небыло; он конечно пошел для подания помощи в деревню; не видя никого, он сошел с лошади, взял Дона Морицио на руки и с помощию моих двух Итальянцев притащил его сюда, не смотря на преследование служителя, которой гнался за ними. Итак жестокой мой неприятель, виновник всех моих нещастий и злодейств, в моей власти; теперь, когда я могу по своему произволу утолить пожирающую меня жажду, письмо, доставленное мне вчера тобою, уведомляет меня, что хотят отнять его силою. Да погибнут прежде сии стены и вся вселенная вместе со мной... С часу на час ожидаю я дерзких: горе, горе им! Сквозь трупы и развалины придут они собирать прах его - никогда не получат они его живого.

Я погибну - я это знаю, так и быть; могила есть желаемое мною место, но прежде, нежели я сойду в нее, пусть будет по крайней мере удовлетворено мое бешенство. Следуй за мной, Теодор - следуй за мной, и посвяти своей матери полное свое повиновение.

Окончав повествование ужасной своей истории, прекрасная, но жестокая Анселина, позвала к себе Амброзио; вскоре после звучного её зову управитель явился. - Все ли готово для приношения жертвы, спросила она его? Он дал знать, что готово. "Проводи нас, сказала она." Амброзио с двумя светильниками пошел перед нами, и Госпожа Феланзани, которая вела за руку Теодора, в молчании за ним следовала.

В то время, когда надо было сходить с лесницы, ведущей к погребам замка, Фриоли останавливает их и сказывает Госпож Феланзани, что он сей час приметил множество вооруженных людей, кои, кажется, разсеяны по лесу.... Вам известны мои намерения, сказала она; приготовляйте все; естьли через час они нападут на меня, я сама выду перед них; - она идет далее. Прошед несколько длинных коридоров, Теодор очутился с ней в зал, доселе ему еще неизвестной.

Амброзио приподнимает занавес, находящийся посреди залы; и они сходят еще тринадцать ступеней. Теодор с удивлением осматривает сии длинные подземельные своды, кои с трудом освещает темный свет светильников, находящихся в руках управителя; мрачная и зверская его физиогномия, бледной и волнующийся вид его матери - все наводит на него некоторое чувство ужаса, в котором он сам не может дать себе никакого отчета.

мщение! кровь падает по капле с кинжала, коим вооружена руки её; змеи обвивают тело её, и соединенные головы их испускают голубоватое пламя, которое одно бросает ложный, - мерцающий свет на сие место страха и ужаса. Испуганный Теодор не смеет приподнять глаз. - Каждой взгляд представляет ему новый ужасный вид. На жертвенник вырезаны сии слова: Мщению. - Он видит их, и невольным образом содрогается. Нещастный, едва дышущий - распростерт на ступенях гробницы. Госпожа Феланзани приводит к нему Теодора; она вооружает руку его зияющим кинжалом, и говорит ему. Рази, сын мой - рази и отмсти за свою мать. При сем имени нещастной тяжко поднимает свою голову - и смотришь на Теодора; он произносит слова сии: он также и мой сын!...... Взгляд его столь нежен, голос столь трогателен, столь пронзителен, что Теодор, одушевляемый фанатическим повиновением, чувствует, что рука его слабеет, она разжимается - и кинжал, коим он вооружен был, падает к ногам его.... Растроганный, устрашенный, и не смея смотреть на мать свою - он говорит ей: убить его?.. Я не в состоянии..... Он был виновен, это правда... Но теперь какое его преступление?.... Какое преступление? вскричала Госпожа Феланзани: ты видишь пред собою проклятого Морицио, и ты спрашиваешь какое его преступление? - Кровь моя, кровь Монтемаиоров течет в жилах твоих, ты Гишпанец гордой и оскорбленной; сей злодей похитил у меня честь, бытие мое и щастие, он сделал из меня изверга моего пода, он лишил меня своими подлыми и злодейскими интригами спокойствия, которым я наслаждалась, и ввергнул меня в страшную пропасть горестей, злоключений, злодейств и ужаса. Он разорил мое семейство, изгнал меня из моего отечества, принудил меня скитаться по всему свету: я не найду нигде камня, чтобы преклонишь мою голову; он лишил тебя твоего сана, имяни, осудил тебя разделять вместе со мною мои бедствия, блуждать со мною в пространном мире, не находя другого убежища, кроме диких пещер и берлогов зверей; он против нас обеих нарушил священнейшие законы природы - и и ты можешь спрашивать у меня: какое его преступление? -....Но разве он не отец мне? - Но то, что он дал тебе жизнь, не естьли самое ужасное его преступление? - Трепещи, недостойной сын мой, я на все способна..... Ты еще медлишь? Беги, беги меня, спасайся от справедливого моего гнева - но прежде посмотри на последнее издыхание сего неблагодарного отца, коего ты больше меня любишь, смотри на его смерть и на последния мои наслаждения.

раскаяние и горесть. Теодор бросается на безчувственное уже тело и лишается чувств, осыпая его поцелуями.

Он долго пробыл в этом состоянии, которое было очень близко к смерти.... Но пришед в чувство, как удивился он, увидев себя в пол! Члены его онемели от сырости и холода; при каждом движении он чувствует ужасную боль. Наконец кой - как он встал и простер вокруг себя удивительный взор свой.

Что видит он? Замок, в котором провел свое детство, это мрачное - но тихое жилище, бывшее свидетелем ребяческих его игр, был в самом жалком состоянии. Море ревело вдали и повторяло сильный треск от пламени, в котором пылал замок. Он незнает, жив ли он? Незнает, во снели или наяву видит он все это.... Вдруг раздается ужасной шум; он падает и тотчас опять встает и не видит больше ничего. Огонь уже потух, замок более не существует и нещастной Теодор видит только один безпорядок природы, которая, кажется, совсем хочет разрушиться.

Итак у меня уж ничего не осталось в свете, вскричал в слезах этот молодой нещастливец; один день, один удар лишает меня родных, моей милой и всего имения! Одна только смерть осталась мне. Он подходит к берегу моря; уже измеряет он глазами бездну, в которой хочет погребсти навсегда любовь свою и нещастия; взошед на крутую скалу, в последний раз прощается со светом; хочет броситься. Тайное чувство останавливает его над пропастью... Сей внутренний голос, повелевающий нам сохранять бытие свое; сей могущественный голос, взывающий, что самоубийство есть ужасное оскорбление Божества, останавливает Теодора... Будучи готов умереть, вспоминает он, что есть Бог всесильный, Отец любви и милосердия, Правитель судеб наших, дарующий нам по неисповедимой премудрости своей жизнь или смерть, без которого мы не властны располагать сами собою - вспоминает это, и упав на колени, благословляет Существо высочайшее, благодарит его за то, что оно просветило его, и предается в его власть.

В молчании бродил он по полю, подошел к замку и омочил слезами пылающия его развалины, поглотившия все, что было для него любезного в свете. Потом пошел он к пустыне, куда вел его бледный лучь надежды, но пустыня была разрушена и скрыта под развалинами замка.... Нещастной лишился всего, потому что надежда, сие утешительное чувство, совсем погасла в груди его.

Он вспоминает о Мессине, и не зная куда итти, нечаянно выходит на ту дорогу, которая вела туда; приходит в город, не, зная, где ему приклонить голову, спрашивает трактир Коронованной главы; "Вас уж давно здесь ожидают, отвечают ему, взойдите в третий номер." При этом нечаянном известии Теодору сделалось не много дурно. С трудом взошел он по леснице, постучался у двери; сердце его сильно билось в ожидании; наконец дверь отворяется - и он в объятиях своей любезной и пустынника, которой был уже в другом платье.

После первых объятий Граф Сан-Марко сказал ему: "я потерял все в свет и хотел бежать его; под видом путешествия удалился я в уединенное место, лежащее не далеко от прежнего моего замка Сан-Марко, между крутых утесов, защищавших его от бурь. В нем никто не жил; я велел его тайно починить, и с помощию денег, на которые покупал я все нужное, жил я далеко от света, в котором видел одну неблагодарность.

Скоро услышал я, что жадные сродники, желая ранее воспользоваться моим имением, распустили слух, что я умер, и что они продали мой замок. Мне должно бы явиться, чтоб наказать их злобную жадность; но я простил их и остался в своей пустыне. В ней было все то, что могло сделать жизнь приятною; живучи в ней, посвятил я дни свои разсматриванию природы. Иногда проходил по подземным жилищам замка, которые знал я очень твердо; в один день нашел я эту девушку, которая была тогда еще очень мала, Её молодость, красота и тюрма, в которую она была заключена, тронули меня. Я бы похитил ее тогда же, естьлиб неопасался поисков, которые заставили бы меня оставить свое любезное жилище; итак я довольствовался тем, что мог носить ей пищу лучше той, которую она имела. Я посвятил ей все свои старания, учил ее кой - чему, и, смею сказать, образовал её душу. Всякую ночь были мы вместе, милые ласки моей воспитанницы скоро пленили меня так, что в ней одной находил я все свое утешение и был привязан к ней узами родительской любви.

Теодор рассказал ему все, что случилось после своей с ним разлуки, и удивительную повесть Госпожи Феланзани. Как скоро он кончил; Граф Сан-Марко сказал ему; ты помнишь тот день, когда приходил ты в мою пустыню. На другой день прогуливаясь по крутым скалам, приметил я толпу вооруженных людей, которые выезжали из рощи прямо к замку. Я предвидел, что должна случиться сшибка, и побежал к своей воспитаннице, чтоб увести ее из подземелья и избавишь от опасности. Темница её была заперта внутренним замком; я отпер дверь, кликнул девушку и повел ее в свое убежище, где я ее покинул, а сам пошел примечать все, что случится в замке.

Солдаты стояли в пятнадцати шагах от замка, один из них приближался на край рва, по движениям его мог я заключить, что он разговаривал с Госпожею Феланзани; выстрел, от которого пал он мертв, был единственным ответом; раздраженная толпа приближилась к замку. Я видел, как эта удивительная женщина стояла на стене и храбро защищалась с своими тремя человеками. Я удивился, что тебя тутже не было, и думал, что это было от того, что она хотела тебя избавить опасности.

со всех сторон замок и осажденные пропали под развалинами прежнего моего жилища. Не смотря на жестокой огонь, солдаты прорубают ворота и бросаются на двор. Некоторые из них пробирались по утесам к моей хижин; я бросился туда, взял свои деньги и воспитанницу, и вместе с нею побежал совсем другими дорогами, которые одному мне были известны. Взошед на высокую гору, я оборотился от ужасного треску которой вдруг сделался позади нас - взглянул и увидел, как замок взлетел на воздух и своими развалинами покрыл все окружности... Совсем почти потерял я надежду тебя увидеть, и боялся открыть мысли свои твоей нежной любовнице. Я отвлекал ее от этого ужасного зрелища, и мы продолжали итти прямо к деревне. Пришед туда, нашел я карету - и мы поехали в Мессину, где я остановился в том самом трактире, в котором прежде еще назначил я тебе свидание.

Положив намерение сделать сисею наследницею воспитанницу свою, хочу я получить прежний чин, прежнее имя и мое богатство. Но кто бы мог поверить? Меня, меня самого уверяют, что я умер. Теперь я принужденным тебя нашел искать в суде помощи против коварных моих родственников, которые давно уже меня узнали, но не хотят в том признаться. Между тем будьте оба моими детьми; и, естьли правосудие защитит меня, я соединю вас узами брака, и может быть найду еще щастие в щастии вашем.

Таким образом прожили они несколько недель; во все это время Граф неусыпно старался о своем деле. В один вечер будучи убежден прозбами молодых своих друзей, требовавших, чтоб он рассказал им произшествия, которые принудили его прекратить сообщение с людьми, начал следующим образом свою повесть:

"Я не буду останавливаться на разных обстоятельствах моей жизни; они слишком обыкновенны и не могут удивить вас; они послужили мне только для того, чтоб уверить меня, что все люди лживы, обманчивы, завистливы и неблагодарны, Я разскажу вам только тот ужасной случай, которой разрушил все блаженство, каким я мог наслаждаться, лишил меня любезнейшей дочери и разлучил меня со светом.

Дом Аржеронской, один из знашнейших в Сицилии, был врагом дому Сан-Марко по какой-то ссоре, которая произошла во время междоусобной войны. Такия ссоры обыкновенно кончатся совершенною погибелью той или другой стороны Оба дома употребляли храбрость, лукавство, измену - одним словом, все средства, чтоб разорить друг друга. Хотя часто повторяемы были такия покушения, но ни одна сторона не ослабевала. Фамилия Франка-Вилла, бывшая прежде одного из последних, возвысилась на развалинах дома Аржеронского; я сделался старшим из фамилии Сан-Марко, и первое мое желание было прекратить эту пагубную и безчестную вражду Долгое время все старания мои были безуспешны. - Наконец Князь Аржеронской умер. - Сын его влюбившись в дочь мою, просил ее себе в замужство, и обещал уничтожить самую память этой вражды; в противном случае грозил возобновить ее жесточайшим образом. - Я призвал свою дочь и описал ей в немногих словах все кровавые сцены, произведенные ненавистью двух фамилий, предлагаю ей способ, посредством которого может окончиться всякое несогласие. Я присоединил к тому, что это все зависит только от нее, - что брак её с молодым Князем совершенно потушит пламя раздора между двумя домами, и будет для них вернейшим залогом вечной дружбы и благоденствия. - Дочь моя любила одного молодого Кавалера из Мессины, но она с охотою пожертвовала своею любовию и своим щастием моему приказанию. - Спокойствие мое было для нее драгоценно - и она вышла за Князя.

Сей чрез меру пылкой молодой человек сделался вскоре стольже ревнив, сколько он прежде любил дочь мою. - Камилла с терпеньем сносила многия неудовольствия. - Вскоре произвела она на свете сына, и это привлекло ее совершенно к своему супругу, она посвятила всю жизнь свою щастию одного и воспитанию другого, она перестала являться в собраниях, жила уединенно в своем доме и занималась единственно милым сыном сыном.

С сего времени молодой Князь Аржеронский перестал быть ревнивым. Его супруга не могла внушить в него никаких подозрений; но в злобной от природы душе его мало помалу начинала простывать любовь, и место её занимала природная ненависть его ко мне и ко всей нашей фамилии. - Он поклялся в своем сердце погубить меня и дочь мою.. - Между тем Камилла имела случай чрез одного служителя проведать об этом ужасном заговоре, которого она должна быть жертвою. Она избирает способное время, оставляет жилище изверга, и скрывается с младенцем своим в моем доме. Представьте мое изумление, я не мог ничему верить....Но скоро, скоро узнал я, что это только начало ужаснейших нещастий.

Спустя несколько дней после того, в самую полночь вдруг выламывают двери моего дома, я был схвачен в постеле и отведен в комнаты моей дочери. Она спала в эту минуту; младенец покоился в её объятиях. - Как она была прекрасна! Какое пленительное зрелище! страшный крик пробудил ее! - Она открывает глаза и вскрикивает от ужаса, увидев пред собою своего свирепого мужа.

А! ты думала, говорит он с злобною - язвительною усмешкою убийцы - ты думала спастись от своей гибели? - Глупая! ты чрез то закрыла только мое мщение и безчестие! все подумают, что ты убита разбойниками - и я безопасно буду наслаждаться плодами моего злодейства. - Ты хотела избежать от смерти, теперь я усугубляю для тебя её ужасы; твой сын и отец погибнут пред твоими глазами, это еще первое для тебя мучение, это только начало тех жестокостей, которые ты испытаешь! - При сих словах он с яростию выхватил ребенка из рук окаменевшей матери, и ударив его об пол, топтал ногами с каким-то адским удовольствием. - Нещастная Камилла пребывала в мертвом безчувствии. Но вдруг как будто пробуждается от сна, вскакивает с постели и бежит к извергу в совершенном изступлении материнской любви; она употребляет против него ногти и зубы; и не смотря на все свои усилия, Князь не может от нее защититься. Кровь из него течет во многих местах; наконец он исторгает свой кинжал и ранит ее в бок. - С быстротою молнии иступленная Камилла схватывает сие убийственное орудие и погружает его в сердце изверга; подобясь львиц, пожирающей ловца, которой хочет похитить её детей, отчаянная мать бросается на тело, кусает и раздирает его с свирепостию.

Между тем на мой крик пробудились домашние и вбежали в комнату; за ними вошел дозор, которой по случаю был в то время на улиц. Некоторые из заговорщиков Князя схвачены и вскоре получили достойное воздаяние за свое злодейство... Когда хотели оттащить дочь мою от тела убитого ею мужа, то нашли, что она уже скончалась; горесть и свирепство прекратили дни её.--

Я вскоре оставил ужасной Театр моих злоключений, и под предлогом путешествия скрылся в этом уединении, которое вы знаете, и оттуда бы не вышел я до конца моей жизни, естьли бы не вы меня вызвали. Здесь кончил он свое повествование.--

по всей Сицилии.

Наконец приближается этот вожделенной день; - Все уже было готово, контракт подписан; несколько часов, - и щастие наших любовников совершено! - уже Теодор приближался к той минуте, которая на веки соединит его с своею любезною. Оба они видели конец своих нещастий; оба видели ясное, светлое начало непрерывного благоденствия... Но небо не хотело этого.......

Вечер был прекрасной; Граф Сан-Марк пригласил молодых своих друзей прогуляться за город, где обыкновенно все лучшее дворянство Мессины наслаждалось благорастворенным воздухом летняго вечера; один незнакомец встречает Теодора, отводит его в сторону и шепчет на ухо, что он имеет ему сообщишь нечто весьма важное, естьли согласится он отстать на несколько шагов от толпы. - Теодор согласился. - Они удаляются. Наконец незнакомец говорит ему также тихо; один из нас должен умереть, защищайся!... Разв вы мой враг, прервал Теодор, изумленный таким нечаянным предложением - разве вы мой соперник?.... Ктобы ни был, неприятель или соперник, отвечал незнакомец, вы должны биться на смерть. Сказав сии слова и не дав времени приготовишься Теодору, устремляет на него весьма сильной удар; но увлеченный своею яростию сам спотыкается на шпагу Теодора, ранит себя и упадает с криком: Я умираю. Теодор не знал, чему приписать все им виденное; голос не совсем был для него незнаком; он хотел узнать своего соперника, но не смотря на все его усилия. Граф не дает ему этого, оттаскивает и оставляет раненого попечению народа, которой его окружил со всех сторон.

Наконец настал долго ожидаемой день, все было готово к браку, которого не хотели откладывать; произшествие вчерашняго дни не могло препятствовать благополучию любовников. Теодор идет в церковь, Граф привел туда любезную супругу, украшенную розами скромности; на лице её сияла улыбка радости. Её красота, её молодость, а больше всего кроткое - невинное веселие, блистающее в глазах её, привлекали всякого; собрание зрителей было весьма велико, наконец Прелат соединяет их руки; он хочет произнести оное слово, которое делает сей союз священным и нерушимым... вдруг раздается голос: остановись! - Теодор оборачивается и с трепетом, узнаешь старого Амброзио, которого он почитал погребенным под развалинами Сан-Марко. - Он смущается; вчерашнее произшествие представляется его воображению; ужасной свет озаряет его. - Он почитает себя убийцею матери. повторяет Амброзио: - не дерзай произнести беззаконный обет; та, с которою хочешь соединяться, есть... сестра твоя... ...!!!! Нещастная мать, умирающая от удара своего сына, желает еще увидеть в последний раз сего преступника. Естьли вы хотите принять её вздох, то не теряя времени, спешите за мною. - Одна минута - и не будет ее в живых.

Отчаянный, полумертвый Теодор бежит в след за старым своим наставником. Нет нужды сказывать, в каком состоянии была между тем его любезная супруга. - Он не видит и не слышит ничего; пробежав с Амброзио несколько Мессинских улиц, достигает наконец до маленькой хижины, которой двери тотчас были отперты. Его вводят в темную комнату, в которой на ложе смерти лежала свирепая, но нещастная Анселина. - Вот он, шепнул ей тихонько Амброзио. - Сын мой, сын мой приближься ко мне, сказала она слабым голосом, приближься, мать твоя тебя прощает; Теодор бросается на кольни подле постели, и лобызая руку своей матери, обливает ее слезами.. - Ужасной день! - говорит он, ужасной день! - Сын убивает свою мать!... утешься, продолжает она голосом нежнейшим прежнего, перестань обвинять себя. Ты не винен. - Небо водило рукой твоей. Я не должна была более жить; смерть была единственною целью, к которой я стремилась. Мщение мое удовлетворено, вся фамилия жестокого моего гонителя изчезла предо мною, так как нежный цвет розы изчезает пред ядовитым дыханием Борея. - Я довольна; невидимая рука послала мне смерть, я ее принимаю. Я чувствую, что мне должно оставить сие жилище горестей и страданий. Мне кажется, я вижу уже последний час. - О Боже!... мучительные угрызения совести! - странное отчаяние! что я вижу? Обитель вечного мщения разверзается принять меня в пламенные недра свои; казнь, праведная казнь сретает преступницу. С ужасом приступаю я ко вратам смерти. Теперь, теперь только злодеяния мои являются мне в собственном своем виде! Кора заблуждения спала... Сын мой! спасайся!... изторгни из рук моих, естьли это можно, последнюю жертву моей свирепости, спеши к твоей сестре. Яд! ах!............ Она пожала весьма сильно руку Теодора и испустила дыхание.

Так скончала жизнь свою сия женщина, необыкновенная столькоже своим характером, сколько и красотою. Я не хочу обе ней произвести моего суждения; оно былобы весьма дерзновенно: - я могу только со жалеть о нещастной. Вся её жизнь есть урон для развратителей невинности. Она подает весьма чистую и прямую мораль. Соблазн, соблазн! ты семя всех пороков!...--

Теодор остался неподвижным; глаза его устремлены были на обезображенной труп своей матери. - Он казался совершенно помешанным. - Наконец вспомнив страшные её слова: Он бросил еще иступленные взоры на ту, которая носила его под сердцем, и удалился. - В несколько минут достигает он дома Сан-Марко, входит в залу и видит сестру свою... свою супругу издыхающую, произносящую его имя. - Граф держа ее в руках своих, проливал слезы. - Не сказав ни слова, он бежит от сей новой сцены в свои комнаты, запирается, и после нескольких минут слышны были два пистолетные выстрела.

Пробудившись от своего отчаяния Граф Сан-Марко поспешает к нему, - разламывает двери: и видит нещастного Теодора, плавающого в своей крови и сражающагося еще с своею смертию. - Природа делала свои последния усилия, и всякая помощь была безполезна....

Но опустим завесу под его сценою ужаса! Оплачем нещастные жертвы и нестанем подражать их слабостям.

Оставим нещастного Графа в его уединении, окончить мрачные дни свои, которые прекратили горесть и отчаяние.

Амброзио, сделавшись довольно богатым, после смерти госпожи Феланзани переехал во Францию. - Он старался сохранить все сии кровавые произшествия; и с его манускрипта написал я сию историю. - После его смерти Итальянец, которой следовал за ним везде и разделял с ним все опасности, доставил мне сей манускрит и рассказал многия подробности, которые могли служишь к объяснению некоторых произшествий; друзья мои усильно просили меня напечатать это сочинение, и я исполнил их волю.--

От сего-то Итальянца узнал я, что Анселина в бешенстве своей страсти, упоенная зверским отчаянием, заперла своего сына в подземные пропасти, окропленные кровию Дона Морицио, которого она заколола собственными своими руками. Она имела намерение умертвить там и Теодора на хладном трупе нещастного отца его, но наконец пришедши в себя и чувствуя возраждающуюся в сердце своем матернюю любовь, она решилась отнести его на ближнее поле, с тем, чтоб никогда не видеть его и между тем доставить ему все средства безопасности. - Я также узнал, что Анселина в ту минуту, когда была узнана и окружена в замке, решилась его зажечь, и после того пустилась по волнам в маленькой лодке с Амброзио, Фриоли и с Итальянцем, слугою первого. Претерпев тысячу опасностей, лишившись Фриоли, пристала она к берегам Сицилии не далеко от Трепако. Потом переодевшись в мужское платье под прежним своим именем Мульсони, путешествовала она по всему острову, чтобы сыскать Теодора. В Мессине услышала Анселина, что он готовится вступишь в беззаконный брак с своей сестрою, - с сею нещастною, которую почитала она погибшею под развалинами Сан-Марко.

Мщение еще не погасло в груди её. - Она раздала нужные приказания, и дожидалась способной минуты к удовлетворению своей злобы. - Во время пагубного поединка, когда она ослепленная бешенством бросилась на мечь своего сына, и таким образом получила смертельную рану: в то самое время нещастная дочь Эмилии, пораженная опасностию, в которой находился Теодор, была весьма нездорова. - В следствие приказаний Госпожи Феланзани Итальянец должен был, войти в дом Графа и отравит сию девицу. - Он увидев, что она при получении вести о поединке упала в обморок, спешит за водою, подсыпает в стакан яду и подает сей нещастной, которая для того, чтоб притти в себя, приняла смерть в роковом стакане.--

Таким образом кончилась сия фамилия, которая конечно могла бы быть щастливою, естьлибы неучинил первого преступления Дон Moрицио; он один виною всех последующих злодеяний.--

Оканчивая мою повесть, я приведу сюда несколько слове из книги Лафатера, называемой Физиогномия; кажется, слова указывают на Госпожу Феланзани.

"Посмотрите на эту голову; - на эти нежные черты, изображенные столь живо и сильно. - Сии черные глаза, в которых блистает огонь, сии брови столь хорошо оттененные, сей вид исполненный имеет томности и решительности - все это служит признаком великих страстей...

"Душа такого человека сама по себе благородна, тверда и постоянна; она привязывается вдруг или к добродетелям или к порокам. - Воспитание и обстоятельства жизни делают из него героя или величайшого злодея."